Почему ты никак не можешь в это поверить?
– Потому что я до сих пор иногда не верю, что ты настоящий.
– Разве я не похож на настоящего?
– Похож.
Он притянул ее руку к своей груди.
– Ты чувствуешь, что я настоящий?
Она ощутила биение его сердца. Кивнула.
– Ну и?
«Расскажи ему, Дженни. – Не могу. – Расскажи ему все. – Я не могу так рисковать. – Он тебя любит. – Но достаточно ли сильно он меня любит?»
Она закрыла лицо руками. Он отвел их, прижал ее к груди и сказал, зарываясь лицом в ее влажные от пота рыжие полосы:
– Я сварил горячий шоколад на завтрак, чтобы проснуться, но на улице уже тепло. А тебе, по-моему, нужно что-нибудь прохладное.
– Я больше всего на свете люблю горячий шоколад.
– Я догадался, – сказал он с такой улыбкой, что ее колени подогнулись, а мысли окончательно перепутались. – Я нашел в буфете три банки.
– Я бы выпила немного.
– Тебе не слишком жарко?
Она потрясла головой, села за стол и, ожидая шоколада, представила, что за окном идет снег.
В первые месяцы после смерти матери Дженни жила в основном в кухне, в комнате для гостей наверху и на чердаке. Дон нанял кого-то оттереть кровь в большой комнате, но она все равно не могла находиться там, а спальни и сами по себе были ужасны. Только когда пошел третий год заключения Дардена, она снова смогла спать в своей комнате, и то только после того, как выскребла всю спальню от пола до потолка.
Даже теперь, спустя шесть лет, она старалась лишний раз не заходить в большую комнату. Дважды в год она убиралась в родительской спальне. Все остальное время она держала дверь и нее закрытой.
Днем во вторник она широко открыла ее, затащила туда ящики, которые были приготовлены в гараже, и заполнила их охапками вещей матери. Она не стала ничего аккуратно складывать и ни разу не остановилась, чтобы рассмотреть или припомнить что-нибудь. Когда первая коробка была набита, она закрыла ее и перешла ко второй, потом поспешила к третьей, и все это время не переставала проклинать Дардена за то, что он не захотел делать этого сам, хотя бы для того, чтобы попрощаться таким образом с женой.
Конечно, он хотел наказать этим Дженни. Она это понимала. Это было продолжением все той же изощренной стратегии, выдуманной им, которая была призвана постоянно напоминать Дженни о ее вине и до этого момента прекрасно работала. Даже торопясь изо всех сил, даже отказываясь взглянуть хотя бы на одну кофточку, комбинацию или юбку, даже несмотря на долгие разговоры с Питом и принятое решение, она все равно чувствовала стыд, боль и раскаяние.
Но вдруг это прекратилось. Ее разум возмутился и захлопнулся. Стыд, боль, раскаяние – она упаковала их вместе с последними материнскими вещами, закрыла коробку и пошла дальше.
Ванна была полна пахнущих сиренью пузырьков. Они клубились в воде, как кучевые облака, над поверхностью которых торчали только голова и колени Дженни. Она сидела с закрытыми глазами, пока не услышала шаги Пита.
– Привет, – сказал он.
Она смущенно улыбнулась, потому что он был с головы до ног мужчиной, а это было все еще так ново для нее.
– Все в порядке?
– Странно себя чувствую, – кивнула она.
– Грустно уезжать?
– Немного. Чудно, правда?
– Нет. Ты же прожила здесь всю жизнь. – Он подошел, присел на край ванны и нашел в пене ее пальцы. – Любому нормальному человеку было бы грустно на твоем месте.
– Сколько времени?
– Пять. Мясо почти готово. Так это его любимое блюдо? Да, так оно и было. Тушеное мясо, и пудинг, и рисовые хлопья, и пиво.
– Если я его ненавижу, то почему я об этом беспокоюсь?
– Потому что ты добрая. Это первая домашняя еда, которую он попробует впервые за шесть лет.
– Никакая я не добрая. Я просто пытаюсь задобрить его. Он же будет в бешенстве, когда я скажу ему, что уезжаю. Вероятно, это будет отвратительно.
– Ничего, я это переживу, при условии, что к полуночи нас здесь уже не будет. Тогда мотоцикл превратится в тыкву.
Она рассмеялась.
– Полночь. Ладно, хорошо. Я запомню.
Он поймал последнее слово своими губами, вкус которых заставил Дженни вцепиться ему в плечо. Отстранившись, он начал стаскивать с себя одежду. К тому времени, как он разделся, Дженни освободила для него место в ванне. Спустя короткое время он устроил ее у себя на коленях и тут же оказался в ней, и почти тут же Дженни ощутила где-то в самой сладкой глубине нарастающие крохотные взрывы.
«Пробный запуск аттракциона», – подумала она и, улыбаясь, держала в голове этот образ, продолжая целовать Пита и потом, вылезая из ванны и вытираясь. Улыбка померкла, когда она натянула на себя присланное Дарденом цветастое платье, и исчезла совсем, когда Пит проводил ее до дверей.
– Ты точно не хочешь, чтобы я пошел с тобой?
Качая головой, она ощутила вес менее чем половины волос, которые рассчитывал увидеть Дарден. С этим он точно не сможет смириться.
– Нет, я должна ехать одна.
– Я мог бы подвезти тебя. Быть твоим шофером.
«Если бы только им», – подумала она и направилась к гаражу.
– Я должна ехать одна.
– Но у тебя же нет прав.
– Я умею водить машину. – Она заводила «бьюик» и разворачивалась у дома раз в месяц на протяжении всех шести лет. Иногда она даже выезжала со двора. Да, она умела водить машину. Может быть, не очень хорошо. Но дорога в город была более-менее прямой, и это было нетрудно.
– А если кто-нибудь тебя остановит?
– Кто? Конечно, если кто-то меня увидит, то обязательно позвонит в участок, но шеф в это время будет ужинать дома, а Дэн будет в городе встречать автобус.
– Он сказал тебе об этом?
– Нет. Но я знаю Дэна.
И она была рада, что Дэн будет там. Она понятия не имела, что может сотворить Дарден, когда увидит ее волосы. Дженни шала, что он не станет ее бить. Это было не в его стиле. Скорее, он сыграет на ее слабости, воскресит ее чувство вины и будет раздувать его, пока оно не станет в десять раз больше, чем было, пока оно не придавит ее так, что у нее не останется сил дышать, пока она не будет согласна сделать все что угодно, все что угодно, только чтобы оно отпустило ее хоть немного.
Если это будет так, она может растерять всю свою решимость. Она повернулась, подбежала обратно к Питу и схватила его за плечи.
– Ты же будешь здесь, когда я вернусь, обещай мне, обещай мне, Пит!
Он прижал ладонь к сердцу.
Она могла спрашивать об этом десятки раз и все равно не могла успокоиться, но не потому, что не доверяла Питу, а из-за страха перед Дарденом. Но ей пора было ехать. Не хватало еще опоздать. Поэтому она забралась в «бьюик», повернула ключ и завела древний мотор. Через несколько секунд она уже ехала по дороге в город.
Глава 20
К шести часам еще не должно было стемнеть, но облака, собиравшиеся в течение всего жаркого дня, к вечеру затянули небо настолько, что садящееся солнце утонуло в них. В воздухе сгущался мрачный сумрак.
Дженни вначале услышала звук приближающегося автобуса. Еще до того, как неуклюжая машина вкатилась в город, ей показалось, что она уже чувствует запах машинного масла и грязи. Наконец, фырча и завывая, автобус остановился прямо перед «бьюиком». Дженни смотрела, как открывается дверь.
Несколько секунд ничего не происходило. Дженни смотрела на дверь, смотрела не мигая, пока не ощутила, что ей становится трудно дышать. Все возможные и невозможные причины, которые могли бы помешать Дардену приехать, успели пронестись у нее в голове, она успела помолиться обо всех мыслимых и немыслимых осложнениях, которые могли бы помешать ему выйти из автобуса. Пожалуйста, Господи, пусть он едет куда-нибудь еще. Все равно куда, только бы подальше от нее.
Потом он появился, и ее сердце сжалось. На нем были джинсы и свитер, которые она привезла ему в последний раз, в руке он держал маленький чемоданчик с личными вещами. Он спустился на одну ступеньку, потому на вторую и, наконец, спрыгнул на землю, глядя прямо на нее. Он казался неуверенным и значительно старше своих пятидесяти семи. Она задумалась, не болен ли он, или просто свобода настолько потрясла его.
Ее-то свобода не пугала. Она готова была обнять ее обеими руками. Надо только выдержать этот взгляд.
– Здравствуй, пап. – Она сделала несколько шагов к нему, чмокнула его в щеку и забрала у него чемоданчик. – Как доехал?
Он продолжал глядеть. Дверь за его спиной закрылась, и автобус, скрипя, тронулся. Но он не шевелился. Он словно застыл на месте.
– Где твои волосы? – наконец просипел он.
Она могла сказать, что это несчастный случай на работе – опалила на вспыхнувшей неисправной горелке. Она могла сказать, что ей повезло – она сама осталась жива.
– Я их отрезала.
– Но мне нравятся длинные. Я хочу видеть их длинными. Я хочу чувствовать их длинными. Мэри-Бет, – его голос сорвался почти на визг, – какого черта ты их отрезала?
Она могла сказать, что повредила руку. Она могла сказать, что не могла больше мыть и расчесывать длинные волосы, поэтому ей пришлось их отрезать. Теперь ей уже лучше. Спасибо.
– Я ненавижу, когда они длинные, – сказала она. – Всегда… ненавидела. – Взгляд Дардена был таким пугающим, что ее голос под конец упал до шепота.
– Так-то ты меня встречаешь? Я шесть лет просидел за решеткой, и вот что я получаю за это! Вот что я получаю за то, что ночь за ночью в этой вонючей дыре мечтал о твоих волосах! Как ты могла сделать это, дочка? Я же так любил твои длинные волосы!
«Стыд, Господи, стыд! Спокойно. Он мой отец. Неважно, Он не имеет права заставлять тебя делать то, что ты не хочешь делать. Но он будет заставлять. Ты знаешь об этом, но ты уже не ребенок».
– Папа, но ведь это всего лишь волосы.
– Ты отрезала их прямо перед моим возвращением, хотя знала, что я хочу видеть их длинными! Ты сделала это назло.
– Нет. – Хотя он был прав.
– Привет, Дарден, – произнес, появляясь откуда-то, Дэн О'Кифи. – Как дела?
Дарден продолжал смотреть на Дженни еще долгие несколько секунд, прежде чем отрывисто ответил:
– Нормально.
Дженни отчаянно смотрела на Дэна, умоляя его, пытаясь мысленно передать ему мольбу не говорить ни слова о том, что она уезжает, или, не дай Бог, о Пите. Она скажет все сама, когда придет время.
– Значит, ты на свободе, – сказал Дэн.
– Похоже на то.
– Мэри-Бет старалась изо всех сил, приглядывая за домом для тебя. Ты должен гордиться ею, ведь она со всем справлялась в одиночку. Мне звонил офицер, ответственный за тебя. Он сказал, что ты собираешься вновь заняться своим бизнесом.
– Я не знаю, как теперь пойдут дела. – Дарден пожал плечами. – Не знаю, захотят ли люди нанимать бывшего зэка. Мэри-Бет, ключи в машине? Хватит тут торчать. – Он направился к «бьюику» со стороны водительского места.
Дэн забрал у Дженни чемоданчик и закинул его на заднее сиденье, а когда она села в машину, закрыл за ней дверь. Ей не нужно было смотреть на него, чтобы прочитать его мысли, обращенные к ней: «Позови меня, если будут проблемы, позови меня в любой момент, и я сделаю все, что в моих силах».
Но чем он может помочь? Когда Дарден рядом, никто ей не поможет.
Дарден запустил мотор, развернул «бьюик» и, выжимая из него всю возможную скорость, помчался по городу. Когда они добрались до дома, морось превратилась в сплошной дождь. Он заехал в гараж, вылез из машины и подал Дженни руку в тот самый момент, когда она готова была бегом броситься в дом.
– Ну, девочка моя, – сказал он, притягивая ее к себе. – Обними папочку.
Дженни пыталась представить себе, что это объятие невинно, что все отцы всегда обнимают так своих дочерей. Она обхватила его руками и сжала, стараясь не обращать внимание на его губы у себя на шее и на то, как изгибается его тело, чтобы лучше обхватить ее, но не смогла выносить этого больше одной секунды, не смогла выносить, поэтому ахнула, воскликнула:
– О Боже! – и попыталась вырваться. – Тушенка сгорит! Мне надо бежать.
Он не отпускал ее.
– Ты нужна мне больше, чем ужин.
– Но я так старалась, папа! – Она изворачивалась, высвобождаясь. – Я знала, что ты возненавидишь мои волосы, поэтому так старалась приготовить хороший ужин! Пожалуйста, не дай мне все испортить, пожалуйста!
Он отпустил ее. Она силой удерживала на лице улыбку, но она исчезла в ту же секунду, как Дженни выбежала под дождь.
Она вбежала в дом и, не обращая внимания на мокрую одежду, засуетилась у плиты.
Пит был на чердаке, паковал последние вещи. Она мысленным взором видела, как он ждет, как они и договаривались, пока она не поговорит с Дарденом в последний раз. Но она знала, что он внимательно слушает. Он прижимается ухом к полу в том самом месте, где звуки снизу слышнее всего. Он будет внизу, как только Дарден попытается сделать что-нибудь. И в любом случае он спустится, когда придет время.
Она уцепилась за эту мысль.
Дарден со стуком уронил чемоданчик на пол. Он сорвал с крючка кухонное полотенце и начал вытирать мокрое лицо и шею. Дженни забрала у него полотенце и протянула взамен бутылку пива.
– Твое любимое. Добро пожаловать домой.
Он присосался к бутылке и откинул голову. Она смотрела, как ходит вниз-вверх его кадык. Когда он опустил голову, бутылка была пуста. Он открыл холодильник и потянулся за второй.
– Что за чертов день! Сначала автобус, потом твои волосы, потом Дэн О'Кифи, который шпионит за мной. За мной и так в последние шесть лет следили больше, чем во все остальные, вместе взятые. – Он обхватил ее за талию и потянулся губами к уху. – Теперь я хочу, чтобы за мной смотрела только ты, слышишь, Мэри-Бет?
Она попыталась вздохнуть, подавилась и закашлялась. У нее не сразу получилось справиться с собой. Она вытерла нос и глаза.
– Я не очень хорошо себя чувствую, – прошептала она.
– Это потому что на тебе мокрое платье. Иди, переоденься. У тебя должно быть еще что-нибудь симпатичное.
У нее было платье, купленное у мисс Джейн. Она побежала по лестнице наверх, сорвала с себя ненавистное цветастое платье и начала лихорадочно рыться в шкафу в поисках другого.
– Пит? – прошептала она в направлении чердака. – Ты здесь?
– Господи, да. – Он с неодобрением смотрел на нее из люка. – Дженни, мне это не нравится. Мне надоело тут сидеть. Я спускаюсь.
– Нет.
– Ты можешь представить меня ему, мы скажем, что уезжаем, и уедем. С ужином он может справиться и сам.
– Нет! Я ему обещала. Пожалуйста. Только ужин.
– Дочка, с кем ты разговариваешь? – послышался голос Дардена.
Она обернулась и прижала к груди платье от мисс Джейн.
– Ни с кем. Я просто сморкалась.
– Если ты плохо себя чувствуешь, мы можем прилечь вместе. – Он вошел в комнату.
– Нет, нет, все в порядке. Я хочу накормить тебя ужином. Он уже готов.
Он протянул руку и потащил на себя платье. Этот голодный взгляд был знаком ей, и она крепче вцепилась в ткань.
– Пусти, Мэри-Бет.
– Ужин! – взмолилась она.
– Дай посмотреть. Всего на минуточку.
Но она сопротивлялась. Тогда он повторил ее имя голосом более жестким, голосом, который убеждал ее в том, что она должна подчиниться, что чем больше она спорит, тем больше возбуждает его, и что если она не подчинится, все не закончится на «посмотреть».
Она отпустила платье, наклонила голову и, как когда-то, дала своим мыслям скрыться в том особенном месте, куда ни боль, ни стыд не могли добраться. Только на этот раз мысли не соглашались оставаться там. Они возвращались в спальню, к Дардену, с отчаянным упорством, которое заставляло все внутри у нее переворачиваться. Из груди готов был вырваться крик.
«Спокойно». Она слышала, как стучит дождь по шиферной крыше. «Спокойно. Выбор сделан».
– Отдай мне платье, – сказала она.
– Не знаю, что с тобой сегодня. – Он протянул ей платье. – Я люблю тебя, девочка моя. Я люблю смотреть на тебя и трогать тебя. Ну хорошо, ты отвыкла, наверное, но ведь раньше тебе это нравилось.
– Мне это никогда не нравилось, – пробормотала она, натягивая платье. Не успев расправить подол на бедрах, она поспешила вниз по лестнице.
Пока она перемешивала и накладывала на тарелку тушенку, ее руки дрожали. Она пыталась поднять себе настроение мыслями о Пите, о Вайоминге, о свободе, о любви. Но рядом с Дарденом это было сложно. Он ушел вытягивать из окружающей атмосферы все доброе, оставляя только отвратительное. Даже это платье – так долго желаемое, такое особенное, первая вещь, которую увидел на ней Пит, – теперь казалось испачканным. Она никогда больше не сможет его надеть.
– Почему ты не ешь? – спросил Дарден. Он пил уже третью бутылку пива и начал потеть.
Дженни не смогла бы проглотить ни кусочка, даже если от этого зависела ее жизнь.
– Я неважно себя чувствую. Ну как, тебе нравится?
– Хорошо. Очень хорошо. Ты всегда хорошо готовила, Мэри-Бет, гораздо лучше, чем твоя матушка, по правде говоря.
– Это ведь она меня научила. Я помню.
– А я – нет? Поверь мне, я-то помню, на что была способна эта женщина, а на что – нет. Готовить она не умела и не умела думать ни о ком, кроме себя, и в постели ни на что не годилась. А ты все это умеешь, дочка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Потому что я до сих пор иногда не верю, что ты настоящий.
– Разве я не похож на настоящего?
– Похож.
Он притянул ее руку к своей груди.
– Ты чувствуешь, что я настоящий?
Она ощутила биение его сердца. Кивнула.
– Ну и?
«Расскажи ему, Дженни. – Не могу. – Расскажи ему все. – Я не могу так рисковать. – Он тебя любит. – Но достаточно ли сильно он меня любит?»
Она закрыла лицо руками. Он отвел их, прижал ее к груди и сказал, зарываясь лицом в ее влажные от пота рыжие полосы:
– Я сварил горячий шоколад на завтрак, чтобы проснуться, но на улице уже тепло. А тебе, по-моему, нужно что-нибудь прохладное.
– Я больше всего на свете люблю горячий шоколад.
– Я догадался, – сказал он с такой улыбкой, что ее колени подогнулись, а мысли окончательно перепутались. – Я нашел в буфете три банки.
– Я бы выпила немного.
– Тебе не слишком жарко?
Она потрясла головой, села за стол и, ожидая шоколада, представила, что за окном идет снег.
В первые месяцы после смерти матери Дженни жила в основном в кухне, в комнате для гостей наверху и на чердаке. Дон нанял кого-то оттереть кровь в большой комнате, но она все равно не могла находиться там, а спальни и сами по себе были ужасны. Только когда пошел третий год заключения Дардена, она снова смогла спать в своей комнате, и то только после того, как выскребла всю спальню от пола до потолка.
Даже теперь, спустя шесть лет, она старалась лишний раз не заходить в большую комнату. Дважды в год она убиралась в родительской спальне. Все остальное время она держала дверь и нее закрытой.
Днем во вторник она широко открыла ее, затащила туда ящики, которые были приготовлены в гараже, и заполнила их охапками вещей матери. Она не стала ничего аккуратно складывать и ни разу не остановилась, чтобы рассмотреть или припомнить что-нибудь. Когда первая коробка была набита, она закрыла ее и перешла ко второй, потом поспешила к третьей, и все это время не переставала проклинать Дардена за то, что он не захотел делать этого сам, хотя бы для того, чтобы попрощаться таким образом с женой.
Конечно, он хотел наказать этим Дженни. Она это понимала. Это было продолжением все той же изощренной стратегии, выдуманной им, которая была призвана постоянно напоминать Дженни о ее вине и до этого момента прекрасно работала. Даже торопясь изо всех сил, даже отказываясь взглянуть хотя бы на одну кофточку, комбинацию или юбку, даже несмотря на долгие разговоры с Питом и принятое решение, она все равно чувствовала стыд, боль и раскаяние.
Но вдруг это прекратилось. Ее разум возмутился и захлопнулся. Стыд, боль, раскаяние – она упаковала их вместе с последними материнскими вещами, закрыла коробку и пошла дальше.
Ванна была полна пахнущих сиренью пузырьков. Они клубились в воде, как кучевые облака, над поверхностью которых торчали только голова и колени Дженни. Она сидела с закрытыми глазами, пока не услышала шаги Пита.
– Привет, – сказал он.
Она смущенно улыбнулась, потому что он был с головы до ног мужчиной, а это было все еще так ново для нее.
– Все в порядке?
– Странно себя чувствую, – кивнула она.
– Грустно уезжать?
– Немного. Чудно, правда?
– Нет. Ты же прожила здесь всю жизнь. – Он подошел, присел на край ванны и нашел в пене ее пальцы. – Любому нормальному человеку было бы грустно на твоем месте.
– Сколько времени?
– Пять. Мясо почти готово. Так это его любимое блюдо? Да, так оно и было. Тушеное мясо, и пудинг, и рисовые хлопья, и пиво.
– Если я его ненавижу, то почему я об этом беспокоюсь?
– Потому что ты добрая. Это первая домашняя еда, которую он попробует впервые за шесть лет.
– Никакая я не добрая. Я просто пытаюсь задобрить его. Он же будет в бешенстве, когда я скажу ему, что уезжаю. Вероятно, это будет отвратительно.
– Ничего, я это переживу, при условии, что к полуночи нас здесь уже не будет. Тогда мотоцикл превратится в тыкву.
Она рассмеялась.
– Полночь. Ладно, хорошо. Я запомню.
Он поймал последнее слово своими губами, вкус которых заставил Дженни вцепиться ему в плечо. Отстранившись, он начал стаскивать с себя одежду. К тому времени, как он разделся, Дженни освободила для него место в ванне. Спустя короткое время он устроил ее у себя на коленях и тут же оказался в ней, и почти тут же Дженни ощутила где-то в самой сладкой глубине нарастающие крохотные взрывы.
«Пробный запуск аттракциона», – подумала она и, улыбаясь, держала в голове этот образ, продолжая целовать Пита и потом, вылезая из ванны и вытираясь. Улыбка померкла, когда она натянула на себя присланное Дарденом цветастое платье, и исчезла совсем, когда Пит проводил ее до дверей.
– Ты точно не хочешь, чтобы я пошел с тобой?
Качая головой, она ощутила вес менее чем половины волос, которые рассчитывал увидеть Дарден. С этим он точно не сможет смириться.
– Нет, я должна ехать одна.
– Я мог бы подвезти тебя. Быть твоим шофером.
«Если бы только им», – подумала она и направилась к гаражу.
– Я должна ехать одна.
– Но у тебя же нет прав.
– Я умею водить машину. – Она заводила «бьюик» и разворачивалась у дома раз в месяц на протяжении всех шести лет. Иногда она даже выезжала со двора. Да, она умела водить машину. Может быть, не очень хорошо. Но дорога в город была более-менее прямой, и это было нетрудно.
– А если кто-нибудь тебя остановит?
– Кто? Конечно, если кто-то меня увидит, то обязательно позвонит в участок, но шеф в это время будет ужинать дома, а Дэн будет в городе встречать автобус.
– Он сказал тебе об этом?
– Нет. Но я знаю Дэна.
И она была рада, что Дэн будет там. Она понятия не имела, что может сотворить Дарден, когда увидит ее волосы. Дженни шала, что он не станет ее бить. Это было не в его стиле. Скорее, он сыграет на ее слабости, воскресит ее чувство вины и будет раздувать его, пока оно не станет в десять раз больше, чем было, пока оно не придавит ее так, что у нее не останется сил дышать, пока она не будет согласна сделать все что угодно, все что угодно, только чтобы оно отпустило ее хоть немного.
Если это будет так, она может растерять всю свою решимость. Она повернулась, подбежала обратно к Питу и схватила его за плечи.
– Ты же будешь здесь, когда я вернусь, обещай мне, обещай мне, Пит!
Он прижал ладонь к сердцу.
Она могла спрашивать об этом десятки раз и все равно не могла успокоиться, но не потому, что не доверяла Питу, а из-за страха перед Дарденом. Но ей пора было ехать. Не хватало еще опоздать. Поэтому она забралась в «бьюик», повернула ключ и завела древний мотор. Через несколько секунд она уже ехала по дороге в город.
Глава 20
К шести часам еще не должно было стемнеть, но облака, собиравшиеся в течение всего жаркого дня, к вечеру затянули небо настолько, что садящееся солнце утонуло в них. В воздухе сгущался мрачный сумрак.
Дженни вначале услышала звук приближающегося автобуса. Еще до того, как неуклюжая машина вкатилась в город, ей показалось, что она уже чувствует запах машинного масла и грязи. Наконец, фырча и завывая, автобус остановился прямо перед «бьюиком». Дженни смотрела, как открывается дверь.
Несколько секунд ничего не происходило. Дженни смотрела на дверь, смотрела не мигая, пока не ощутила, что ей становится трудно дышать. Все возможные и невозможные причины, которые могли бы помешать Дардену приехать, успели пронестись у нее в голове, она успела помолиться обо всех мыслимых и немыслимых осложнениях, которые могли бы помешать ему выйти из автобуса. Пожалуйста, Господи, пусть он едет куда-нибудь еще. Все равно куда, только бы подальше от нее.
Потом он появился, и ее сердце сжалось. На нем были джинсы и свитер, которые она привезла ему в последний раз, в руке он держал маленький чемоданчик с личными вещами. Он спустился на одну ступеньку, потому на вторую и, наконец, спрыгнул на землю, глядя прямо на нее. Он казался неуверенным и значительно старше своих пятидесяти семи. Она задумалась, не болен ли он, или просто свобода настолько потрясла его.
Ее-то свобода не пугала. Она готова была обнять ее обеими руками. Надо только выдержать этот взгляд.
– Здравствуй, пап. – Она сделала несколько шагов к нему, чмокнула его в щеку и забрала у него чемоданчик. – Как доехал?
Он продолжал глядеть. Дверь за его спиной закрылась, и автобус, скрипя, тронулся. Но он не шевелился. Он словно застыл на месте.
– Где твои волосы? – наконец просипел он.
Она могла сказать, что это несчастный случай на работе – опалила на вспыхнувшей неисправной горелке. Она могла сказать, что ей повезло – она сама осталась жива.
– Я их отрезала.
– Но мне нравятся длинные. Я хочу видеть их длинными. Я хочу чувствовать их длинными. Мэри-Бет, – его голос сорвался почти на визг, – какого черта ты их отрезала?
Она могла сказать, что повредила руку. Она могла сказать, что не могла больше мыть и расчесывать длинные волосы, поэтому ей пришлось их отрезать. Теперь ей уже лучше. Спасибо.
– Я ненавижу, когда они длинные, – сказала она. – Всегда… ненавидела. – Взгляд Дардена был таким пугающим, что ее голос под конец упал до шепота.
– Так-то ты меня встречаешь? Я шесть лет просидел за решеткой, и вот что я получаю за это! Вот что я получаю за то, что ночь за ночью в этой вонючей дыре мечтал о твоих волосах! Как ты могла сделать это, дочка? Я же так любил твои длинные волосы!
«Стыд, Господи, стыд! Спокойно. Он мой отец. Неважно, Он не имеет права заставлять тебя делать то, что ты не хочешь делать. Но он будет заставлять. Ты знаешь об этом, но ты уже не ребенок».
– Папа, но ведь это всего лишь волосы.
– Ты отрезала их прямо перед моим возвращением, хотя знала, что я хочу видеть их длинными! Ты сделала это назло.
– Нет. – Хотя он был прав.
– Привет, Дарден, – произнес, появляясь откуда-то, Дэн О'Кифи. – Как дела?
Дарден продолжал смотреть на Дженни еще долгие несколько секунд, прежде чем отрывисто ответил:
– Нормально.
Дженни отчаянно смотрела на Дэна, умоляя его, пытаясь мысленно передать ему мольбу не говорить ни слова о том, что она уезжает, или, не дай Бог, о Пите. Она скажет все сама, когда придет время.
– Значит, ты на свободе, – сказал Дэн.
– Похоже на то.
– Мэри-Бет старалась изо всех сил, приглядывая за домом для тебя. Ты должен гордиться ею, ведь она со всем справлялась в одиночку. Мне звонил офицер, ответственный за тебя. Он сказал, что ты собираешься вновь заняться своим бизнесом.
– Я не знаю, как теперь пойдут дела. – Дарден пожал плечами. – Не знаю, захотят ли люди нанимать бывшего зэка. Мэри-Бет, ключи в машине? Хватит тут торчать. – Он направился к «бьюику» со стороны водительского места.
Дэн забрал у Дженни чемоданчик и закинул его на заднее сиденье, а когда она села в машину, закрыл за ней дверь. Ей не нужно было смотреть на него, чтобы прочитать его мысли, обращенные к ней: «Позови меня, если будут проблемы, позови меня в любой момент, и я сделаю все, что в моих силах».
Но чем он может помочь? Когда Дарден рядом, никто ей не поможет.
Дарден запустил мотор, развернул «бьюик» и, выжимая из него всю возможную скорость, помчался по городу. Когда они добрались до дома, морось превратилась в сплошной дождь. Он заехал в гараж, вылез из машины и подал Дженни руку в тот самый момент, когда она готова была бегом броситься в дом.
– Ну, девочка моя, – сказал он, притягивая ее к себе. – Обними папочку.
Дженни пыталась представить себе, что это объятие невинно, что все отцы всегда обнимают так своих дочерей. Она обхватила его руками и сжала, стараясь не обращать внимание на его губы у себя на шее и на то, как изгибается его тело, чтобы лучше обхватить ее, но не смогла выносить этого больше одной секунды, не смогла выносить, поэтому ахнула, воскликнула:
– О Боже! – и попыталась вырваться. – Тушенка сгорит! Мне надо бежать.
Он не отпускал ее.
– Ты нужна мне больше, чем ужин.
– Но я так старалась, папа! – Она изворачивалась, высвобождаясь. – Я знала, что ты возненавидишь мои волосы, поэтому так старалась приготовить хороший ужин! Пожалуйста, не дай мне все испортить, пожалуйста!
Он отпустил ее. Она силой удерживала на лице улыбку, но она исчезла в ту же секунду, как Дженни выбежала под дождь.
Она вбежала в дом и, не обращая внимания на мокрую одежду, засуетилась у плиты.
Пит был на чердаке, паковал последние вещи. Она мысленным взором видела, как он ждет, как они и договаривались, пока она не поговорит с Дарденом в последний раз. Но она знала, что он внимательно слушает. Он прижимается ухом к полу в том самом месте, где звуки снизу слышнее всего. Он будет внизу, как только Дарден попытается сделать что-нибудь. И в любом случае он спустится, когда придет время.
Она уцепилась за эту мысль.
Дарден со стуком уронил чемоданчик на пол. Он сорвал с крючка кухонное полотенце и начал вытирать мокрое лицо и шею. Дженни забрала у него полотенце и протянула взамен бутылку пива.
– Твое любимое. Добро пожаловать домой.
Он присосался к бутылке и откинул голову. Она смотрела, как ходит вниз-вверх его кадык. Когда он опустил голову, бутылка была пуста. Он открыл холодильник и потянулся за второй.
– Что за чертов день! Сначала автобус, потом твои волосы, потом Дэн О'Кифи, который шпионит за мной. За мной и так в последние шесть лет следили больше, чем во все остальные, вместе взятые. – Он обхватил ее за талию и потянулся губами к уху. – Теперь я хочу, чтобы за мной смотрела только ты, слышишь, Мэри-Бет?
Она попыталась вздохнуть, подавилась и закашлялась. У нее не сразу получилось справиться с собой. Она вытерла нос и глаза.
– Я не очень хорошо себя чувствую, – прошептала она.
– Это потому что на тебе мокрое платье. Иди, переоденься. У тебя должно быть еще что-нибудь симпатичное.
У нее было платье, купленное у мисс Джейн. Она побежала по лестнице наверх, сорвала с себя ненавистное цветастое платье и начала лихорадочно рыться в шкафу в поисках другого.
– Пит? – прошептала она в направлении чердака. – Ты здесь?
– Господи, да. – Он с неодобрением смотрел на нее из люка. – Дженни, мне это не нравится. Мне надоело тут сидеть. Я спускаюсь.
– Нет.
– Ты можешь представить меня ему, мы скажем, что уезжаем, и уедем. С ужином он может справиться и сам.
– Нет! Я ему обещала. Пожалуйста. Только ужин.
– Дочка, с кем ты разговариваешь? – послышался голос Дардена.
Она обернулась и прижала к груди платье от мисс Джейн.
– Ни с кем. Я просто сморкалась.
– Если ты плохо себя чувствуешь, мы можем прилечь вместе. – Он вошел в комнату.
– Нет, нет, все в порядке. Я хочу накормить тебя ужином. Он уже готов.
Он протянул руку и потащил на себя платье. Этот голодный взгляд был знаком ей, и она крепче вцепилась в ткань.
– Пусти, Мэри-Бет.
– Ужин! – взмолилась она.
– Дай посмотреть. Всего на минуточку.
Но она сопротивлялась. Тогда он повторил ее имя голосом более жестким, голосом, который убеждал ее в том, что она должна подчиниться, что чем больше она спорит, тем больше возбуждает его, и что если она не подчинится, все не закончится на «посмотреть».
Она отпустила платье, наклонила голову и, как когда-то, дала своим мыслям скрыться в том особенном месте, куда ни боль, ни стыд не могли добраться. Только на этот раз мысли не соглашались оставаться там. Они возвращались в спальню, к Дардену, с отчаянным упорством, которое заставляло все внутри у нее переворачиваться. Из груди готов был вырваться крик.
«Спокойно». Она слышала, как стучит дождь по шиферной крыше. «Спокойно. Выбор сделан».
– Отдай мне платье, – сказала она.
– Не знаю, что с тобой сегодня. – Он протянул ей платье. – Я люблю тебя, девочка моя. Я люблю смотреть на тебя и трогать тебя. Ну хорошо, ты отвыкла, наверное, но ведь раньше тебе это нравилось.
– Мне это никогда не нравилось, – пробормотала она, натягивая платье. Не успев расправить подол на бедрах, она поспешила вниз по лестнице.
Пока она перемешивала и накладывала на тарелку тушенку, ее руки дрожали. Она пыталась поднять себе настроение мыслями о Пите, о Вайоминге, о свободе, о любви. Но рядом с Дарденом это было сложно. Он ушел вытягивать из окружающей атмосферы все доброе, оставляя только отвратительное. Даже это платье – так долго желаемое, такое особенное, первая вещь, которую увидел на ней Пит, – теперь казалось испачканным. Она никогда больше не сможет его надеть.
– Почему ты не ешь? – спросил Дарден. Он пил уже третью бутылку пива и начал потеть.
Дженни не смогла бы проглотить ни кусочка, даже если от этого зависела ее жизнь.
– Я неважно себя чувствую. Ну как, тебе нравится?
– Хорошо. Очень хорошо. Ты всегда хорошо готовила, Мэри-Бет, гораздо лучше, чем твоя матушка, по правде говоря.
– Это ведь она меня научила. Я помню.
– А я – нет? Поверь мне, я-то помню, на что была способна эта женщина, а на что – нет. Готовить она не умела и не умела думать ни о ком, кроме себя, и в постели ни на что не годилась. А ты все это умеешь, дочка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41