Я жена Рихарда и ничего больше, а с тех пор, как я избегаю его близости, я обречена на одиночество.
Некоторое время все мои чувства были отданы Вольфгангу. Я сделалась сумасшедшей матерью и сама очень скоро это поняла. Тогда я начала строго за собой следить. Никто не знает, как часто я отдергивала протянутую руку, преодолев мучительное желание погладить его волосы, его лоб. Никто не знает, как часто я, постояв у дверей детской, поворачивала и бесшумно уходила к себе. Я старалась не замечать запаха его кожи, его голос, обаяние черных ресниц над круглыми щеками.
Той меры нежности, какую я себе позволяю, как раз хватает, чтобы я могла жить, не портя при этом Вольфганга.
Но как знать, а вдруг я все-таки его порчу, вдруг я всегда его портила.
— А теперь спи,— сказала я Вольфгангу.
Он обхватил руками мою шею, уткнулся холодным носом в мою щеку и ответил:
— А Стелла все равно дура.
Я осторожно высвободилась и вышла из детской. Меня огорчало, что Вольфганг недолюбливает Стеллу, потому что сама я уже начала привыкать к ней.
Рихард и Стелла вернулись поздно. Я притворилась, будто сплю, чтобы не разогнать сон разговором. Из-под опущенных век я наблюдала, как Рихард разделся, аккуратно сложил вещи — в таких делах он сама аккуратность — и прошел в ванную. Вскоре он вернулся, благоухая мылом и зубной пастой, и лег рядом. Он подсунул руку под мои плечи и тотчас уснул. Это движение у него означает: видишь, я вернулся и надеюсь застать все в полном порядке, в том самом порядке, который по чистой случайности носит имя Анна и спит в моей постели.
Я давно уже не стряхиваю с плеч его руку, так и в тот раз я продолжала спокойно лежать на ней, ощущая ее тепло сквозь шелк ночной рубашки и неотрывно глядя в темноту. В ту ночь мне приснилось, будто я встретила на улице бедную Кассандру и, взбешенная ее прорицанием, бросила в нее камень. Но что именно она мне напророчила, я начисто забыла в момент пробуждения.
Рихард еще раза два-три брал с собой Стеллу на званые вечера, и девушка начала уверенней держаться, свободней разговаривать, больше походить на своих сверстниц. Впрочем, я и тогда не сумела сблизиться с ней. Я слышала, как она болтает на кухне со служанкой, видела, как она играет с Анеттой, и злилась, что не могу придумать, о чем бы с ней поговорить. Вольфганг ее откровенно избегал, а Рихард, судя по всему, не обращал на нее внимания. Да и то сказать, он мало бывал дома. Поскольку его контора расположена в центре города, он приезжает домой лишь к ужину, иногда очень поздно. Где он проводит большинство вечеров, я не знаю и не желаю знать.
По воскресеньям мы обычно ездим куда-нибудь всей семьей либо Рихард водит детей в кино, последние месяцы одну Анетту, потому что у Вольфганга появились свои интересы. Стало быть, Стеллой он не занимался. По воскресеньям она предпочитала сидеть дома, что-то штопала, стирала, делала себе маникюр, готовилась к занятиям. Наверно, ей было очень скучно, потому что читать она не любила. Изредка я давала ей ту или иную книгу. Она принимала ее с благодарностью, но, немного полистав, откладывала в сторону. Больше удовольствия доставляло ей кино, она возвращалась оттуда возбужденная, с горящими щеками. Порой мне казалось, что Рихард только и ждет, когда это чужеродное тело покинет наш дом. В такие минуты мне становилось ее жаль, но сама она едва ли чувствовала его равнодушие.
Я ни о чем с ней не разговаривала, только о самых
серьезный разговор, мои попытки не находили отклика. По-моему, она так и не перестала меня стесняться. Я приписывала это тем обидам, которых она натерпелась от Луизы. Каждая женщина Луизиного возраста и вообще каждая мать должны были внушать ей страх.
Однажды мартовским вечером мы засиделись с Вольфгангом. Анетту я уложила. В комнате стояла тишина, оба мы не любили слушать музыку, когда читаем. Я думала, что с минуты на минуту вернется Рихард и спугнет нашу прекрасную тишину деятельным шумом. Эта мысль так меня огорчала, что я перестала понимать, что читаю. Вольфганг наклонил голову, темная прядь, упавшая ему на лоб, красновато поблескивала в свете лампы. И как всякий раз, когда я вижу Вольфганга за чтением, мне мучительно захотелось его погладить. Но я не поддалась искушению, кто знает, как бы он к этому отнесся. Я ограничилась тем, что сунула ему конфету, он буркнул «спасибо» и положил ее рядом с книгой. Да, Вольфганга сладостями не купишь. Он их берет, а потом они валяются у него в комнате, покуда их не съест вездесущая Анетта.
Я встала и подошла к окну. Дождь лил с самого утра. И тут я увидела, как по дорожке, опустив голову и чуть пошатываясь, спешит Стелла, то ли пьяная, то ли смертельно усталая.
— Стелла идет,— сказала я и обернулась. Вольфганг как будто не слышал. Стелла отперла дверь и скрылась в подъезде. Я слышала, как она поднимается на крыльцо, как отпирает и как раздевается в передней. Вошла она минут через пять, не раньше, и, ослепленная ярким светом, закрыла глаза.
— Ты вся вымокла,— сказала я с укором,— у тебя, что, зонтика не было?
— Да,— повторила Стелла, все еще задыхаясь от быстрой ходьбы.— У меня зонтика не было.— Ее блестящие мокрые волосы плотно прилегали к голове. Я налила ей чаю, она села к нам за стол и выпила его, почти не отрываясь, словно умирала от жажды.
— Стелла, почему ты дрожишь? — спросила я.— Что с тобой?
Стелла метнула в меня почти злобный взгляд.
— Ничего,— ответила она,— ничего со мною нет просто я очень бежала, у меня из-под носа ушла электричка.
Вдруг я заметила, что Вольфганг перестал читать. Он исподлобья глядел на Стеллу, и жаркий румянец медленно заливал его лицо — до самого лба. Я проследила за его взглядом и увидела, что на блузке у Стеллы не хватает двух пуговиц, а шея покрыта странными пятнами.
— Вольфганг, уже поздно,— сказала я.— Ложился бы ты спать.— Он беспрекословно повиновался, встал и вышел из комнаты. Когда за ним закрылась дверь, я хотела было поговорить со Стеллой, но решила, что не стоит. Она сама заметит беспорядок в своей одежде, когда будет раздеваться — если еще не заметила. Выглядела она такой измученной, что даже сидеть не могла. Очень скоро она встала из-за стола, а я опять уткнулась в книгу. Рихард вернулся минут через пятнадцать в отличнейшем расположении духа. При всем своем уме Рихард не замечает, что его с головой выдает множество мелочей. Например, такое отменное настроение ясней ясного доказывает, что он либо выпил, либо возвращается от женщины. Но в этот вечер он не пил — от него совсем не пахло вином. Аппетит у него был превосходный, и съел он гораздо больше, чем ему, на мои взгляд, следует есть перед сном. За едой он с увлечением рассказал мне о процессе, в котором сегодня участвовал и который закончился полным оправданием его клиента. Он явно старался показать, что его прекрасное расположение духа объясняется именно этим. Но меня ему не провести, я знаю разницу между хорошим настроением после служебных удач, весельем после холостяцких попоек и бьющей через край жизнерадостностью после любовного приключения — торжеством самца, заполучившего свою самку. Всякий раз, когда Рихард пытается заговорить мне зубы, я испытываю необъяснимый стыд. Хотя стыдиться, казалось бы, следует вовсе не мне. Именно бесстыдство Рихарда заставляет меня цепенеть от стыда. Я не могу смотреть ему в глаза, теряю способность к легкой застольной болтовне, которая, на его взгляд, приличествует обстоятельствам. Да, актриса я никудышная, зато Рихард играет за нас обоих. Наконец Рихард завершил рассказ и уткнулся в газету, не переставая с видимым удовольствием потягивать свое красное вино.
Я легла и, когда он вошел в спальню, притворилась спящей. Он заботливо погасил свет и сунул руку ко мне под одеяло. Рука легла мне на плечо, а я не шелохнулась. 14»«чТ,оСТ атгп бмття живая и теплая рука! Всего лишь несколько часов назад эта рука ласкала другую женщину, но у меня она почему-то не вызвала отвращения. Если бы я не знала, каков Рихард на самом деле, ничто бы не омрачало нашего счастья. Меня и по сей день временами охватывает желание все позабыть и довериться этому большому, сильному телу, которое затем и создано, чтобы получать и дарить наслаждение.
Нет, не отвращение вызывала во мне эта легкая рука на моем плече, а слишком хорошо мне знакомый страх перед якобы прирученным хищником. При хорошем питании и уходе хищник способен довольствоваться кратковременными ночными вылазками, после чего с сытым ворчанием заползает в свою клетку. Вот только порой этот хищник забывает вовремя уничтожить следы своих злодеяний, и тогда от него пахнет духами его жертвы, а белый воротник его рубашки испещрен кроваво-красными пятнами губной помады.
Разумеется, я могла бы бежать, я годами носилась с этой мыслью, но на деле бегство невозможно. Совместная жизнь с Рихардом меня вконец испортила. Любая моя попытка была бы лишена смысла с тех пор, как я узнала, что бывают добродушные убийцы, блюстители закона, ежечасно его попирающие, отважные трусы и верные предатели. Противоестественное смешение ангельского лика и бесовской рожи стало для меня настолько привычным, что чистый и незапятнанный облик вызвал бы у меня глубочайшее недоверие.
Рихард уснул. Его рука по-прежнему лежала на моем плече, но теперь она была тяжелой, невыносимо тяжелой и жаркой.
Я выскользнула из постели и пошла на кухню — за стаканом воды.
Проходя мимо дверей Стеллы, я услышала, как она стонет. Я остановилась и прислушалась. Стелла плакала. Она плакала не тихо и сдержанно, как плачут взрослые люди по неписаным законам скорби, она плакала навзрыд, горько и безудержно. Такой плач производит гнетущее впечатление. Я вспомнила странные пятна у нее на шее. Ясно как день: Стелла сбилась с пути. Разумеется, мне следовало бы ее предостеречь, разделить ее горе пли по крайней мере постараться ее утешить.
Я не сделала ни того, ни другого, ни третьего. Я не переношу подобные взрывы чувств, а кроме того, мне было
ясно, что, раз эта девушка пробудилась, ее не удержишь. Много лет подряд ее томили взаперти, в затхлом, искусственном детстве, без единой капли нежности. Следует ли удивляться такому взрыву? Впору только проклинать себя: где была моя голова, когда я дарила ей новые платья и отпускала ее на вечера? Я знаю, каких мужчин можно там встретить. Все они ничуть не лучше Рихарда. Разве только рангом пониже — жалкие, омерзительные, похотливые лгуны. Любой из них мог без труда совратить это глупое, неопытное существо.
Мне вспомнились ее вечерние курсы, и я решила хоть раз незаметно последовать за ней, чтобы узнать, с кем она встречается.
Принимая это решение, я заранее знала, что никогда его не выполню. Все это было слишком гадко и противно.
Когда я снова легла, я вдруг обратила внимание, что от Рихарда пахнет только лосьоном для бритья. Значит, женщина, с которой он был сегодня, не душится. Я села на постели, пристально глядя на его лицо, сбивавшееся с белизной подушки, и вдруг мне стало дурно. Я упала навзничь и несколько секунд ничего не сознавала и не чувствовала. Когда сознание ко мне вернулось, я ощупью достала из тумбочки снотворное и запила его целым стаканом воды. Как уже не раз бывало в давно минувшие ночи, у меня возникло чувство, будто нечто ужасное подступило к окружающей меня хрупкой стеклянной стене и я уже слышу его зловонное дыхание.
На другое утро Стелла вышла бледная, с красными веками. Рихард против обыкновения задержался дома, и она попросила подвезти ее на машине. Просьба эта явно не привела Рихарда в восторг, но он ничем не выказал своего неудовольствия и даже предложил Вольфгангу ехать с ними. Я поняла, что он не хочет оставаться наедине со Стеллой. Ситуация сложилась такая, что даже самому Рихарду было не по себе. Но Вольфганг отказался, он обещал приятелю зайти за ним. Отвечал Вольфганг очень вежливо, но я чувствовала скрытый вызов в его голосе. Рихард поднял брови, хотел что-то сказать, но раздумал и лишь деловито взглянул на часы.
Позже всех, как и обычно, ушла Анетта, а я наконец села завтракать, попутно просматривая газеты. Потом я составила меню на всю неделю и начала поливать цветы. Это занятие отнимает у меня не меньше получаса. У нас очень много цветов, и поливка их дает мне иллюзию, будто я делаю что-то полезное и нужное. Впрочем, я прекрасно сознаю, что растрачиваю свои чувства на предметы, которые в этом совершенно не нуждаются. Ночные рыдания Стеллы, честно говоря, меня ничуть не тронули, скорее, вызвали смятение и брезгливость. А когда я увидела, что засох маленький кактус, это всерьез меня огорчило.
Цветы я люблю даже больше, чем зверей, ибо они безгласные, не могут двигаться и потревожить меня среди моих неотвязных бесплодных раздумий.
Пришла служанка, начала хозяйничать на кухне, а я все стояла с лейкой у окна и глядела в сад. Утренний ветер ерошил голые кусты, и мне казалось, будто это непрерывное дрожание веток, эта скрытая, едва заметная тревога хочет сказать мне о чем-то очень важном, чего я не могу понять. Без тоски и сожаления, даже без приязни вспомнила я некоторые дни своего детства. Маленькая девочка тех дней умерла — была задушена и зарыта большими ловкими руками. Горевать незачем, она почти не сопротивлялась, а предметы и людей, которые не сопротивляются, не стоит жалеть.
Служанка добралась до моей комнаты, а я перешла в другую и начала уже оттуда смотреть в сад.
Пришел почтальон. Я слышала, как он сунул письма в щель, но не двинулась с места. Я не жду почтальона. Я не жду писем. Единственный человек, который мог бы написать важное для меня письмо,— это я сама, и, значит, оно никогда не придет. Я слышала, как служанка отнесла почту в гостиную, но продолжала разглядывать сплетение ветвей. Почки на деревьях и кустах чуть набухли после дождя, молодая трава влажно поблескивала.
Прежде я порой поддавалась искушению и выходила в сад, но это не приносило мне ничего, кроме разочарования. Самое удачное для меня расстояние — это если глядеть из окна.
Итак, я стояла у окна и знала, что мне необходимо поговорить с Рихардом. Я уже загодя слышала его удивленный, негодующий голос. Рихард никогда и ни в чем не сознается — это одно из основных его правил. И в этом его сила, ибо благодаря такому поведению люди легковерные слепо ему верят, а протесты недоверчивых разбиваются о голую скалу отрицания. Покуда он неравнодушен к Стелле, точнее сказать — покуда ее молодое, здоровое
а ело ею возбуждав!, он все равно с ней не порвет, а когда страсть иссякнет, никакая сила в мире не помешает ему бросить девушку. Знала я также, что Стелла беспрекословно, рабски предана Рихарду и скорее позволит себя убить, чем его выдаст.
Я глядела в сплетение набухающих почками ветвей, думала о том, как мало времени отпущено Стелле для счастья, и вдруг мне показалось бессмысленным омрачать своим вмешательством этот и без того малый срок.
Тем более, что ничего уже не исправишь. Некоторое время Стелла будет очень страдать, потом постепенно успокоится — как успокаиваемся мы все, если хотим жить дальше. Она выйдет за кого-нибудь из тех людей, за которых выходят, потерпев разочарование, народит детей и постепенно обо всем забудет. Но никогда уже она не станет такой, какой была до того, как появилась в нашем доме и возбудила у Рихарда.
Я ненавижу стычки с Рихардом, я их трепещу. Когда надо измыслить для меня наказание, Рихард не знает пощады. Все эти наказания неизбежно касаются Вольфганга. Рихард умен как бес, и я его боюсь. Разумеется, я понимала, что это недостойная увертка. Что мои удобства и покой, даже покой Вольфганга ничего не значат, когда у меня на глазах губят молодое, беззащитное существо ради удовольствия, в котором не отказала бы Рихарду любая уличная девка.
Я закрыла окно, я знала, что не стану говорить с Рихардом.
Наступила весна. Стелла опять успокоилась, тайное счастье переполняло ее. Теперь она выглядела как молодая женщина, и это делало ее более обыденной, чем раньше. Она предпочитала сидеть у себя в комнате, и никто о том не печалился, никто, кроме маленькой Анетты, которая частенько скреблась у ее дверей и, потерпев неудачу, возвращалась к своим играм.
Вольфганг все так же избегал ее, а Рихард — тот никогда не обращал на нее внимания. Он и видеть-то ее почти не видел, разве что по воскресеньям. Его обуяло в эту пору какое-то мучительное беспокойство, он поздно возвращался домой, а его неизменная бодрость начала действовать мне на нервы. Рихард из породы тех людей, которые до того заполняют комнату своей жизнерадостностью.
Только Анетта этим не тяготилась. В присутствии отца она всегда расходится так, что удержу нет, а он не скрывает своей любви к ней. Анетта может добиться от Рихарда всего, чего ни захочет, и использует это обстоятельство с обворожительной наглостью, в чем также сказывается достойная дочь своего отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13