»
— Пес им на тризну! — Не утерпел, вскипела горячая кровь у сенешаля Короны. Вскочил, опрокинувши лавку, выхватил из ножен меч. И многие повставали, сверкая глазами, потрясали булатами. Сигмонд, и свои клинки волшебные обнажив, рек далее:
— Лучше от мечей быть потяту, понеже от поганых сраму имать.
Хочу я, братия, копье свое обломать о дюны басурманские.
Хочу я с вами, витязи земли Нодд,
Голову сложить в жаркой сече,
Или зачерпнуть шеломом из великого моря-океана!
Хук! Я все сказал!
А когда стихли боевые кличи, уже спокойно, буднично, словно о деле уже вовсе решенном, добавил:
— Ну, до вечера не долго осталось, пора идти, готовить дружины к бою.
Лорды и бароны потянулись к выходу.
— Ну ловко ты их! — Восхищалась Гильда.
— Тоже мне, ловко. Это пустяки. Ты бы построила акционеров, на годовом заседании. Вот то ловко. А здешний народ прост и чистосердечен. С ним легко.
Саган, тоже доволен был, такому скорому единодушному решению совета. Пригласил Сигмонда придвинуться поближе. Кроме них в шатре остались сенешаль короны, пэр Сток и другие воеводы. Надо было оговорить предстоящее сражение, надо решить, что противопоставить дружине Альтовской, как ее одолеть.
Тут ясности не было. Совет опять зашел в тупик. Восторженность давешнего подъема, сменяла мрачная тревога, шаткая неуверенность.
Было однозначно ясно — силами баронов и лордов с варягами не совладать. Те сомнут их войска, рассеют по долине, потопят в болоте. Не обойтись без сокрушающего удара панцирной конницы. В ней сила короля Сагана, на нее надежда. Отборные воины, умелые наездники, закованные в стальные кирасы, на крепких, укрытых кожаными доспехами конях, не раз решали исход битвы в пользу земли Нодд.
А вот, нанести этот удар было негде.
Хитрый конунг, заманив юного короля в межречную долину, напрочь лишил его этого единственного преимущества. Завтрашнее поле боя с правой стороны обрамлялось топким берегом, левый борт был еще болотистее, а у дюн, и вовсе перерастал в обширную непроходимую топь. Раскисшая, вязкая почва сковывала движение коней, отбирала силы, снижала скорость. Русла рек, ограничивали маневр, а многие старичные озера и болота, рассекали строй, заставляли двигаться кружными путями.
Только центральная, укая, чуть приподнятая часть, была хоть и мокрой, но проходимой для конницы. Логично было, и двинуть этой полосой коронное войско, разрубить варягов по центру.
Да и Альт Бездонная Бочка, знал это. Давно приготовился, предусмотрительно вкопал острые колья, ежей бревенчатых наставил, должно быть и стальные шипы, ранящие копыта, в траве разбросал, и другие ловушки в избытке приготовил.
И тогда, оказавшись в узком пространстве, встретив хорошо налаженную оборону, конница потеряет наступательный порыв, замедлит движение, и тем ослабит силу удара. Не получится одним махом смять, разрубить ушкуйничий строй. Завязнет цвет войска в кровопролитной битве, будет топтаться на месте, гибнуть бесполезно. А как варяги смогут, с них станется, опрокинуть королевские фланги, прорваться по краям, то и вовсе беда будет.
Нет, нельзя пускать сенешалеву дружину узостью срединного сухопутья. Да и держать в резерве, вернее в бездеятельности, наилучших бойцов, никак не годится. Вот и выходит, куда ни кинь, всюду клин. Поморский воевода барон Рансонборг даже предлагал спешить всадников. Да в этом предложении ничего стоящего не было. Сенешаль крепко воспротивился, приводил свои резоны: Дружина коронная, мол, тем и сильна, что кона. Ратники и навыками и оружием для пешего боя непригодны. Поморец и сам это знал, предложил так, от безнадежности, потому на своем не настаивал. Положил на стол тяжелые кулаки, хмуро на них уставился.
Тогда витязь снова взял слово.
— Сир, есть одна задумка. — Вспомнив полковника Приходько, улыбнулся. — Проведем операцию «Багратион». Осуществим прорыв подвижной фланговой группировки в стратегический тыл противника по, наименее ожидаемом неприятелем, направлении главного удара.
Его собеседникам это мало что говорило. Но пэр Сток уже знал, как туманны речения витязя, да как ослепительно ясны дела его.
— Лорд, растолкуй замысел. Поведай пояснее.
Сигмонд поведал. А дело было в том, что ранним утром, еще до света, отправился он с гриднями и Малышом на рекогносцировку. Убедился, что все верно рассказал ему сенешаль, да только болото у левого борта долины, не показалось ему таким уж непролазным. Хаживал он в рейнджерах худшими топями, ничего, живым выбирался. И Ингрендсоны со своим лордом заодно: — Нам, — говорят, — денька два-три, непременно сыскали бы путь к дюнам, есть он, должон быть.
Да деньков этих не было. Зато был Малыш. Положились на звериное чутье, направили вепря вперед. Сами, вооружившись слегами, двинулись следом.
Малыш только всхрюкнул и, довольный, уверено устремился в родную стихию. Болото ему нипочем, почитай, родной дом. Безошибочно обходя губительные трясины, ломая заросли, продираясь сквозь куртины, пробился таки к самому подножию дюн.
Перепачканные, промокшие насквозь, люди изучали вражескую территорию. Как и думалось, никаких дозоров со стороны трясины Альт не выставлял. Такая предосторожность казалась излишней, без надобности здесь людей держать.
Довольные результатами, разведчики двинулись обратно, на пути все повороты, все опасные места, обозначили приметными знаками, чтоб легче было дорогу найти, чтоб не сбиться с безопасного пути.
В этом то и заключался план Сигмонда.
— Сир, болото можно пройти. Трудно, но можно. С этой стороны Альт нас не ждет. Вот здесь и ударить надо главными силами.
С сомнением, недоверием слушали витязя военноначальники. А сенешаль спросил:
— Верно ли, проходима та хлябь?
— Проходима, я сам там сегодня был, всю дорогу отметил.
Страшно бросать цвет войска в такое гиблое место. Пехом то пробрались, а как кони завязнут, а как потонут тяжелые латники?
— Надо до завтра наделать гати, утром незаметно свезти. Есть перед болотом роща, в ней замаскироваться. Оттуда, для варягов незаметно, и проложить путь. Когда бой войдет в кульминационную стадию, когда Альт весь резерв исчерпает, когда его правый фланг окажется незащищенным, тогда и двинуть через болото кавалерию. Решительным ударом смять боевое охранение, вывести мобильное соединение Коронного сенешаля на оперативный простор, и, развивая успех, овладеть тактическими тылами вражеской группировки.
Чудно, непривычно было такое предложение, да только иного не оставалось, как поступить по-сигмондову. Да не таков сенешаль Короны, чтоб с чужих слов своих людей, оплот земли Сагана, в гнилую трясину посылать. И Сигмонд не таков, чтоб на гридня одного полагаться.
Съездили к болоту все вместе, пробрались к дюнам. Хмурился воевода, вязкость дна прощупывал, примерялся, как его дружинники одолеют топи. Наконец, улыбнулся. Хоть седы брови, да глаза молодецким задором искрятся.
— А и вправду, пройдем. Ну, и хитер ты, витязь. Может что из твоей затеи да и получится путевое.
Галопом, как только позволяла дорога, коней не жалея, поскакал коронный сенешаль в лагерь. На ходу команды гридням раздавая, подлетел к своему шатру, оруженосец стремя еще не поддержал, уже спрыгнул старый воин на землю, зычно кликнул сотников да вельделяев.
Унылое оцепенение сменила нервная суета. Все задвигалось, зашевелилось. Тотчас снарядили команду в лес деревья валить, бревна готовить, других за осокой да лозой направили, тех за жердями, этих к вязке настилов приставили. Всех лошадей, вьючных да тягловых обозных, собрали, много груза перевезти надо. Много дел, да людей не хватает и животных маловато будет. Поскакали вельделяи в окрестные села, привели поселян, пригнали коней.
Возчики скотину запрягают, к ременным шлеям цепями бревна крепят, на других въючно навязывают циновки, пригодились поселянские волокуши, настилы на них складывают. Все свозят все в назначенную Сигмондом рощу.
Много впереди работы. Многое успеть надо. Да смеркается уже. Разжигают работники костры, чтоб и ночью гати готовить. И Гильда собралась в шатре свечу засветить, да Сигмонд не одобрил. Спать де мол пора, говорит.
— Так битва же завтра, до спанья ли? — Удивилась сенешалевна. Вот бы нынче…
— Нынче надо как следует отдохнуть, ну а завтра… Это будет завтра. — Сказал свою присказку, скинул одежды, накрылся мохнатым пледом, и тотчас уснул.
А вот в лагере долго не ложились. Но и кто лег, тревожно на ложе ворочался, метался, стонал. Гильда, примостившись у плеча своего витязя, спавшего мирным сном, словно не ратные труды ожидали его следующим днем, но охота в королевском парке, сама долго заснуть не могла. Прислушивалась к звукам растревоженного лагеря, к скрежету затачиваемого оружия, к звону доспехов, к скрипу кожаных седел, к нервной поступи ратных людей.

Глава 12. Леди Диамант.

Война в Поморье, которую вел юный король Саган, тревожила далеко не всех его подданных, не всех жителей проклятой страны Нодд. Обитателей Скоренхольда занимало иное. Безвременье споров наследников за поместный престол, противу ожиданий, завершилось малой кровью и завершилось внезапно. Для клана Скоренов событие примечательное и не вполне согласное семейному порядку.
Дело вышло так. Хоть претенденты на венец и грызлись меж собою, но неизбежную драку начинать не торопились. Копили силы, вербовали сторонников, но все исподволь. Потому все в замке и обитали, даже на краткий срок покидать не решались. Каждый понимал — выехать за ворота легко, въехать окажется трудно. Так и жили. Бок о бок ходили, но камня из-за пазухи никто не выбрасывал.
По праздничнему дню собрались все в храме. А, вот, вышли не все. Один распростерт на полу остался. Под левой лопаткой ранка маленькая. Крови вовсе пустяк, а дух вон из тела.
Когда вскоре случилось предводителю клана, а он крепко стоял за сына Скорены-дядьки, тем же образом смерть принять, сынок быстренько от прав своих отрекся. Вожделенный титул обрел младший брат Скорены-племянника.
Каким бы не был новый властелин, большинство кланщиков приветствовали его миропомазание, разумно предпочитая свершившиеся зло, неуверенности междоусобиц. Присные, теперь уже коронованного лорда Скорены злорадно торжествовали и откровенно третировали сторонников проигравших претендентов. Те, в душе, проклиная собственную глупость неверно сделанной ставки, стоически сносили притеснения более дальновидных. Изо всех сил старались убедить нового хозяина в личной преданности и любви. Раболепствовали.
Но всех, и кланщиков, и вольных поселян, и смердов, и замковую челядь смушал матримональный выбор их господина. Кто она такая, избранница сюзерена, откуда, какого роду-племенини, где отыскал ее будущий лорд, из замка не выезжая — не ведал никто, да и сам лорд был обознан мало. Сама себя именовала — великая княжна Диамант, дочь царя русов. И больше ни слова.
На правду это походило. И говором и повадками ни на жителей Нодд, ни на окрестных соседей ничуть не походит. На голове не снимая носит то ли обруч, толи диадему. Металла неизвестного, но драгоценного, работы удивительных ювелиров. Пенную пьет, не угонишся, но не хмелеет. Мужики под стол валятся, а она виночерпия торопит: — Чо, падла, нюх потерял? А ну-ка, подсуетись!
А большего про русов ничего не слышали и в глаза их никто не видел. Только каким это ветром задуло сюда великую княжну? Вопросы задавать остерегались.
И чем жузеземка приворожила лорда? Спору нет, видная девица, без изъяну. Величава, стройна, стан гибкий, рысий. И глаза рысьи, томно-злые, хищные. Красива баба, да чужда людям ее красота. Не от мира сего, и не приносит умиротворения. Казалось, не в дальнем руссинском княжьем тереме стояла ее колыбель. Ветры Валгаллы ее качали. Не мамки с няньками дите повивали. Злые Дис, пеленки из человечьего мяса плели, пели страшную свою Песнь.
То, что супруга владетельного лорда Скорены всенеприменнейшим образом окажется стервой, ни удивления, ни огорчения вызвать не могло. Иначе не бывает. Со времен укладки первого камня, стены замка не видели не то что ангелицы — добродетельной, сердобольнй хозяйки. Так заведено.
Не диковинк Скореновскому роду отравительницы, сутяжницы, клятвопреступницы, прелюбодейки и кровосмесительницы. Чернокнижницы, детоубийцы и одержимые, в семейных хрониках упоминались реже других, но и их хватало. Но все, все, включая полуумных кликуш, разгульных винопивец и святошествующих матрон, все, все истово тиранили подвластных им людей. Только каждая на свой лад, но все одинаково больно.
Вот прежняя госпожа Скоренчиха, вдова, порешенного в Градуенхольде, лорда-дяди (упокой нелегкая его кровопийную душу). До чего же была сварливою мегерой, злопамятной да зловредной. Даром что колченога, без палки шага ступить не могла, а бродила по замку неслышной тенеью, в каждый угол заглянет, в каждую клетушку нос бородавчатый сунет. Хоть крива, а неметенный закуток за сундуком дозрит. Тогда держись!
Стучала костяным пальцем по лбам младших родственниц, учила уму разуму. Дворовым девкам в босые пальцы клюку вонзала, выговаривала. Наказание одно знала — батогами в покаянном подвале сечь. Баб до беспамятства, мужиков — водой отливать и сечь сызнова. От того правежа случались выкидыши, увечья. Которые хилые телом, те порой и окочуривались.
Люта была. Да, по смерти супруга и племянника, одной своей лютостью удержала порядок и в замке и во всех землях клана.
А вот ныняшняя… Знали что будет стервой. Но такой!
По старой памяти, надоумилось лютой вдове и новую свою внучатую невестку к ногтю прижать, продолжать полновластно распоряжаться. А не тут то было. Нашла коса, да не на камень, на глыбу гранитную напоролась.
Как дело было, толком никто не знает. Доточно известно одно, видели то служанки, да истопник приметил — входила в невесткину светлицу госпожа свекровь. Властно клюкой об пол стучала, дверь ногой настежь распахивала. Да, скоро, вышла оттудасгорбленая старуха и тихо-тихо, бочком по под стеночкой восвояси убралась. Да не в свои хоромы, а в затрапезную коморку, что годов пять пустовала, пылью покрылась, заросла паутиной.
А в хоромах тем же днем начались работы. По велению молодой госпожи бабкину рухлядь на чердак снесли, а тряпье на свалку выбросили. Из города мастеровых наняли, стали все переиначивать.
Дело не диковинное. Своя рука владыка. Каждая метла под себя метет.
Так оно то так, Только старшой мастер, мужчина основательный, малословный, борода лопатой, вроде непьющий, с каждым днем все мрачнее и мрачнее входил в людскую трапезную. Одного дня чернее зимней тучи на лавку опустился. Наработанные руки, о ладонь гвоздь сломаешь, не забьешь, бессильно у тарелки положил, ложки не тронул. Потом как брякнет кулоком по столу — —неси, мол, стряпуха пива. Много пива.
Стряпуха принесла. Дозволительно мастеровому человеку, после трудов пивка испить.
Испил и еще затребовал.
— Ох! — Проговорил. — Сколько строил, ладил, правил — такого не доводилось. Авось, милостию благостного Бугха осилю. Раз уж уговор был, то должон осилить. Только больше сюда ни ногой, хоть золотые горы сули, щепы наколоть не поднаряжусь.
Осилил умелец. Плату взял, на дорожку не присел, на посошок не принял. Тригон на себя наложил, за плечо сплюнул. Подался вон из замка и работников своих увел.
Дивились прислужницы и, от госпожи тайком, своих мужей да полюбовников приводили на чудеса эти полюбоваться, на прихоти господские поглазеть. К примеру взять помывочную залу. Баня, она баня и есть. Что для высокородных господ, что для холопов. Ан нет. В отдельной клетушке приспособлена печь чан воды греть. К этому делу сразу четыре человека приставлено. Один воду носит, другой дрова таскает, третий ту воду днем греет, четвертый ночью. Так греть наказано, чтоб холодна не была, но и не горяча, а телу терпима. От чана трубты через кладку в залу ведут. По одной трубе вода в здоровенную бадью стекает. Вторая в корыто, да не простое — серебрянное и, чудно так к стене приклепленное. А из третьей, диво-дивное, с потолка брыжжет.
А уж отхожее место, то вовсе словами не сказать. И, на кой ляд не понятно, для одного человека два очка обустроено. Тоько разных и из одного та же теплая водичка фонтаном бьет. С поначалу рассудили — пить от туда. Да позже прознали — нет. Всеж таки испряжняться. Чудеса да и только.
Впрочем, баре, они баре, им на роду написано причуды иметь. Только причуды причудам рознь. Одно дело, покойный Скорена-племянник. Ну, пил как тамплиер. Ловы устраивал, псами бродяг травил. До женского полу охоч. Ему что девка, что мужняя жена, все едино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32