Пойдем-ка внутрь. Нельзя здесь стоять. Кто знает, что может случиться.
Он не повысил голос, она не возразила. Надеждам и чаяниям обоих пришел конец. Башня, которую воздвигал каждый из них своими стремлениями, желанный небесный Вавилон рухнул в грохоте противящихся друг другу воль и языков, и ужасающая тишина наполнила оба сердца. Наступило время нового союза — союза отчаяния. Генри обнял Нэнси за плечи.
— Пойдем.
Первые шаги дались с трудом, но дальше было еще хуже. Шторм разыгрался с новой силой. В воздухе закипела битва, сами небеса, бывшие прежде только безучастными свидетелями происходящего, пришли в движение. Начинался бунт естественных и сверхъестественных сил. В какое-то мгновение Нэнси оторвало от Генри, но они тут же снова соединили руки, охваченные единым порывом самосохранения. Дважды метель сбивала их с ног, и они пробирались ползком, пока случайная промашка врага не позволяла им встать. Едва живые, добрались они до открытой двери, как до безопасной гавани. Но для спасения следовало предпринять еще кое-что. Генри, спотыкаясь, добрел до кухни и позвал на помощь. Одна служанка занялась Нэнси, вторая вытерла пол и вместе с Генри заперла дверь. Едва был задвинут засов, как Генри рухнул без сил прямо на пол, разом забыв и о своем плане, и о своем крахе, и о своем достижении.
Глава 9
СИБИЛ
Сибил Кенинсби шагнула в метель. Ветер обжег лицо и едва не сбил с ног. Она не обратила на это внимания. Ветер раскачивал ее тело, но сама Сибил без труда подчиняла себя тому единственному, что открылось ей в жизни: щедрости Любви. Она склонялась перед ветром не от бессилия, а так, как верующий преклоняется перед внешними проявлениями Бога, позволяющими полнее ощутить свое единство с Ним. Сибил на миг замерла, словно в ожидании радостной обещанной встречи, и ветер не обманул ее ожиданий, позволив удерживать равновесие. И снова ее наполнила безмятежная удовлетворенность.
Это ощущение было чистой радостью. Знание и благодарность слились, а радость стала следствием их союза. Стоило направить ее вовне, как она возвращалась обратно; Лотэйр Кенинсби, к которому устремились помыслы Сибил, где бы он не был, уже попал в сферу этого возвратного движения. Теперь в умиротворенности Сибил появился новый оттенок. Она сосредоточилась на брате; она собрала внутри себя все, что знала о нем, и растворила в себе это знание. И все вокруг обрело свои истинные места и формы.
Такого состояния, в котором интересующие ее вещи и люди больше не требовали мысленного контроля, а возникали словно из небытия так же легко и естественно, как они существовали независимо от Сибил, — такого состояния даже она достигала нечасто. Это искони присущее человеку наивысшее состояние было искажено в ней, как и во всех прочих, грубым господством собственных желаний. Когда она открыла истинный закон, когда узнала, что имеет право и силу владеть всем просто потому, что полностью владеет собой, на пути к полной свободе все еще оставалось множество препятствий. Дни проходили в страданиях, ночи — в молитвах, прежде чем ее одинокая душа смогла найти спасение, а суетные желания, равно как и не праведные мечтания, угасли. Был период, когда прирожденная веселость — естественное следствие быстрого ума — оставила ее. Брат называл такие состояния просто: «Сибил что-то хандрит». Каждый раз она чувствовала себя при этом чуть ли не предательницей, поскольку считала радость долгом каждого человека по отношению к окружающим. Она попыталась заставить себя выглядеть веселой. Старания не увенчались успехом, зато принесли ей подлинный подарок.
Едва ли она помнила, когда именно слово Любовь стало означать для нее самое великое в человеке. То один, то другой случай высвечивал в сознании эту мысль. Однажды незадолго до смерти мать сказала ей: «Люби, Сибил, если осмелишься; если нет, признай это» А как торжественно звучало слово «Любовь» у великих поэтов, особенно когда она в юности читала Данте. Вспомнился и какой-то проповедник в поезде, сунувший ей брошюру: «Люби Господа или попадешь в ад». Только много лет спустя она смогла понять, насколько точна была формулировка. Будущее время стоило бы заменить настоящим: «Либо ты любишь Бога, либо пребываешь в аду». Правда, необходимость слова «Бог» тоже вызывала у нее некоторые сомнения.
По ее мнению, Любовь была вполне самодостаточна. Она все еще пыталась радоваться, когда однажды шла по Кингсуэй и внезапно осознала, что незачем ни пытаться, ни радоваться: надо только оставаться в покое и позволить радоваться самому Божеству, поскольку того требует Его собственная природа. Порой она забывала об этом; ее смертное земное начало время от времени порывалась действовать, приводя ее в смятение и затмевая Его тонкие проявления. Но такое случалось с ней все реже; воля Судьбы, имя которой и есть Любовь, все полнее овладевало ее существом.
Сила Любви вела Сибил и теперь; мысли ее сосредоточились на брате. Она вышла с подъездной аллеи на дорогу и осмотрелась. Едва ли она рассчитывала сразу же увидеть Лотэйра; нет, ее задача заключалась в том, чтобы искать. Ее не удивляло, что она так легко шла сквозь вьюгу, ведь на самом деле шла не Сибил — шла сама Любовь, и не буре заступать ей дорогу. А буря, между тем, разыгралась поистине величественная; Сибил благоговела перед грозной силой стихии. Она мельком подумала, что Лотэйр сейчас вряд ли разделяет ее чувства. Хорошо бы, конечно, суметь показать ему, как прекрасна эта слепая мощь. Тогда бы они могли порадоваться вместе. А если бы к ним присоединились Нэнси, Генри, Аарон Ли, Ральф, и все прочие тоже, было бы совсем замечательно. На миг ей привиделось человечество, ликующее среди всей этой грозной красоты, где радость творения отвечала радости Творца.
Наверное, Лотэйр сбился на развилке, свернув к холмам. Если до перекрестка она не встретит брата, то как же ей быть: идти вперед или тоже повернуть к холмам? Она давно поняла: Любовь требует, чтобы человек сначала сделал все, что в его силах, а потом уже полагался бы на Нее. Любовь может соизволить воспользоваться услугами разума, но лишь в том случае, если он должным образом подготовлен. Поэтому Сибил начала размышлять и тут же споткнулась обо что-то.
«Во всяком случае, это не мой брат, — мелькнула у нее мысль, — но по ощущениям оно мягкое и живое». Она наклонилась, протянула руку, нащупала что-то у ног и подняла повыше. Это оказался довольно большой котенок. Интересно, откуда он взялся? Разве что из дома Аарона Ли. Она грела и гладила несчастное полузамерзшее существо, пока оно не зашевелилось. Тогда Сибил расстегнула пальто и сунула животное за пазуху. Котенок пригрелся и удовлетворенно замурлыкал, а Сибил пошла дальше, улыбаясь при мысли о том, что Лотэйр мог разминуться с ней и сейчас сидит уже дома, в безопасности… Сила, ведущая ее, вполне могла выгнать Сибил из дома только за тем, чтобы не дать замерзнуть котенку. Да будет на все Его воля! Быть может, котенок принадлежал какому-нибудь малышу из деревни, и Сибил проделала пару миль в пургу для того, чтобы они оба были счастливы. «Пожалуй, Лотэйру я едва ли смогла бы объяснить подобную прихоть Провидения», — подумала она.
Метель внезапно прекратилась, когда Сибил уже подходила к перекрестку. Она сразу заметила фигуру, скорчившуюся возле изгороди; снег уже начал заметать ее. Придерживая котенка, Сибил быстро перешла на другую сторону. Среди снежного мельтешения ей почудилась на мгновение высокая фигура, спускавшаяся по белым ступеням реющих снежных хлопьев; едва стопы видения касались призрачных перекладин, как снежинки начинали кружиться вихрем. Перед фигурой разливалось слабое золотистое сияние, хотя снежная пелена не давала пробиться на землю ни единому лучу закатного солнца. От этого сияния чуть искрились снежинки и метались блики на руках, протянутых к жертве. Руки почти касались человека под забором подобно тому, как в Сикстинской капелле рука Господня вечно касается просыпающегося Адама.
Но стоило Сибил приблизиться, и видение исчезло. Еще раз коротко мелькнул золотой перелив и тут же погас в белесом Мраке. Потом она оказалась рядом с человеком, наклонилась, тронула его за плечо и легонько потрясла. Только опустившись на колени, она убедилась, что перед ней был Лотэйр. Без шляпы, без очков, в распахнутом пальто брат сидел под забором, и тяжелые полы хлопали по ветру. Сибил хотела застегнуть пальто, но не нашла ни одной пуговицы. Лотэйр Кенинсби успел посинеть от холода, его трясло. «Как это представительно, — подумала Сибил, — быть попечителем сумасшедшего дома. И как же, мой дорогой, ты похож при этом на ребенка, потерявшегося в лесу. Знаю, знаю, тебе бы подобное сравнение не понравилось. Лотэйр! — позвала она, — Лотэйр, дорогой! Ты меня слышишь?».
М-р Кенинсби никак не отреагировал на ее голос, только расслабился и осел еще ниже. «Ну вот, вздохнула Сибил, — а я не могу выпустить котенка». Она постаралась закутать брата в пальто, потом встала, левой рукой подхватила его подмышки и изо всех сил попыталась приподнять. Невозможно, слишком уж он не владеет собой. Она заставила себя успокоиться — Любовь либо поднимет его, либо разрешит возникшую проблему каким-то другим способом. Она привычно сосредоточилась и снова начала трясти его и звать по имени.
Наконец м-р Кенинсби открыл незрячие глаза.
— Ты здесь, Сибил? — прохрипел он. — Уже уходишь?
— Кто уходит? — сказала она. — Отведи меня домой, Лотэйр. Такая ужасная метель!
— Все хорошо, — пробормотал он. — Просто обопр-рись на меня, и п-пойдем. А они ушли? Она снова потрясла его.
— Я никогда не бывала на улице в такую погоду. Лотэйр, ты же всегда берег меня. Ну, пожалуйста, отведи меня домой. — В ее голосе послышался явный намек на слезы. Брат встревожился и зашевелился.
— Я п-поберегу тебя, — сказал он, — И отведу… домой. П-прямо… сейчас. Я не знал, что ты тут.
— Я пошла встречать тебя, — пожаловалась она, и совсем выбилась из сил.
М-р Кенинсби медленно покачал головой, как делал всегда, когда осуждал ее легкомыслие.
— Это неразумно, — с трудом произнес он. — Крайне неразумно. Оставалась бы в доме. Кто тебя обидел?
Она сжала его плечо с такой силой, что он снова очнулся.
— Ох, Сибил! — проговорил он. — Побереги себя. Мы должны идти. Не стоило тебе выходить. — Он с трудом начал подниматься на ноги, огляделся по сторонам и заговорил, видимо, еще не вполне оправившись. — Забавно. Я их точно видел. Бежали рядом со мной, били меня. С обеих сторон. Здоровенные такие люди с дубинками.
Сибил тут же вспомнила привидевшуюся ей фигуру, но ответила совершенно естественно:
— Я никого не видела, мой дорогой. О, Лотэйр, помоги мне подняться.
Цепляясь друг за друга, брат и сестра кое-как встали на ноги. Растревоженный котенок когтями впился в запястье Сибил. Она погладила его одним пальцем, чтобы успокоить, и коготки медленно разжались. Оказавшись на ногах, м-р Кенинсби немедленно проникся чувством ответственности.
— Держись за меня и не бойся. Это хорошо, что ты меня увидела — а то бы совсем заблудилась. Я только на минутку остановился дух перевести. Может быть, ты будешь держаться двумя руками?
— Думаю, и одной хватит, — сказала Сибил. — Лучше запахнись.
Она не хотела показывать котенка, и еще ей надо было незаметно направлять Лотэйра к дому. Она точно знала: Любви совсем не нужно, чтобы они торчали по колено в снегу на перекрестке и спорили, куда идти. Но если Лотэйр убежден, что налево…
Он действительно колебался, но не в выборе дороги. Свист и завывание вьюги стали громче, и едва они вышли из-под прикрытия изгороди, как согнувшийся Лотэйр заставил пригнуться и Сибил, а потом остановился совсем.
— Может быть, — выдохнул он, — нам лучше… спрятаться здесь… ненадолго.
— Отведи меня домой, — взмолилась Сибил. — Я же нашла тебя и теперь хочу домой. — Неопределенность этих слов доставила ей большое удовольствие и она повторила их еще раз, медленно и раздельно, радуясь удивительной иронии вселенной, сделавшей фразу еще более тонкой, чем показалось Сибил поначалу. Потому что нашла его уж точно не она, а раз так, то найдется и сила, которая доставит их к дому и подбодрит в пути.
— Да, — выдохнул м-р Кенинсби, — ты совершенно права.
— Господи Боже, — проговорила Сибил, позволявшая себе упоминать Господа лишь в исключительных случаях, — конечно же. Только не оставляй меня.
— Я никогда не… — начал он, но продолжить не смог и только выдохнул:
— Конечно…
И они пошли дальше, сражаясь с той самой дорогой, по которой Сибил прошла так легко. Большую часть времени брат висел у нее па руке, опирался на нее, а то и вовсе спотыкался и падал. Но время от времени он бормотал что-то, стараясь подбодрить и успокоить ее. Сибил, несмотря на неловко повернутую руку и сбивающееся при каждом падении брата дыхание, не раз и не два успела подумать о том, какой он, в сущности, милый и нежный. Он искренне считал, что помогает сестре вернуться домой, и почти не проявлял раздражения, разве что пару раз, задыхаясь, проговорил: «Не могу представить… зачем ты… вышла на улицу. Ужасный день», и один раз обронил: «Как хорошо, что ты нашла меня».
— Да, — с чувством согласилась она, — я тебе очень признательна. — Даже в своем нынешнем состоянии он был действительно взволнован при мысли о той опасности, которой она подвергалась; ну конечно, он был очень славный.
Они брели дальше, ощущая рядом ненавязчивое присутствие смерти. Каждый делал все, чтобы спасти другого. В это самое время Нэнси на террасе удалось перехватить страшные движущиеся ладони, и магическое заклинание ветра и снега вырвалось из рук нерадивого практика и оказалось на свободе: десятибалльный шторм вышел из-под контроля.
К счастью для двоих, пробивавшихся сквозь метель, к этому времени они были уже около подъездной аллеи; к еще большему счастью, безумная пляска стихий оказалась немного слабее именно вокруг них. Но когда брат с сестрой уже повернули к дому, м-р Кенинсби почти выбился из сил; только решимость Сибил не позволила ему остановиться совсем. Да, конечно, она поклонялась Любви, но это не мешало мыслям о том, что если котенок еще раз выпустит когти, ей придется забыть, что она любит его. Котенок же выпускал когти всякий раз, когда Лотэйр обвисал на ней. «Ну, зачем тебе так уж крепко держаться, малыш? — молча обратилась она к зверьку. — Ты уже знаешь, что я тебя не брошу. Это жаворонки могут упасть с неба, а тебе-то чего бояться? Лотэйр, дорогой, ты чуть не уронил меня. Котенок, да перестань же ты, пожалуйста. Конечно, если вас обоих это не очень затруднит».
М-р Кенинсби опять решил остановиться. Прямо перед ними, почти неразличимые в слепящей круговерти, показались еще какие-то люди. Похоже, их было трое. Сибил напрягла зрение.
— Я… говорил тебе… — брат с трудом шевелил губами, — это те люди… с дубинками…
У одного из троих действительно виднелось нечто вроде дубинки; только скорее это был все же посох, поскольку человек опирался на него. У остальных руки были пусты. Они шли примерно в том же направлении, только еще медленнее, чем Сибил с братом.
— По-моему, они направляются к дому, — сказала Сибил и перевела брата на другую сторону. — Хотя как им удалось найти дорогу… Лучше бы нам догнать их, — добавила она.
М-р Кенинсби кивнул. Сознание у него снова помутилось.
— Тогда мы все вместе славно отдохнем, — проговорил он так, что Сибил едва различила слова. — Славно посидим в тишине.
В этой мысли — посидеть в тишине — есть что-то привлекательное, призналась себе Сибил. Тем временем прохожие поравнялись с ними, и Сибил разглядела в середине маленькой группы женщину, обвисшую на руках своих спутников. Правда, при этом она что-то говорила.
Сибил почти начала разбирать отдельные слова, и тут ближайший незнакомец повернул лицо в ее сторону.
— Ральф! — воскликнула она.
— О, здравствуйте, тетушка! — крикнул Ральф. — Вот проклятущая погода! Вы-то что тут делаете?
— Гуляем, — пошутила Сибил, но ветер отнес ее слова в сторону. Ральф приглашающе махнул рукой, Сибил кивнула, и дальше они шли уже впятером. Женщина продолжала говорить. Голос у нее оказался настолько резкий, что преодолевал вой ветра. Ветер, казалось, даже усиливал его. Пронзительные звуки соответствовали тональности пурги; ветер гнал их дальше и словно пел на два голоса со случайной попутчицей. Сибил расслышала: «… приидет, приидет, единое воспрянет…».
Ральф вопросительно взглянул на тетю. Сибил уже узнала странную попутчицу — старую цыганку, которую Генри называл Джоанной. Теперь понятно, почему они так уверенно вышли к дому. Но какая энергия наполняет ее голос и дух такой силой, в то время как тело беспомощно висит на руках спутников? Уж конечно не Сибил Кенинсби отрицать расчлененного и рассеянного по всей земле вечно торжествующего Осириса и ту победу, которую бессмертная Любовь постоянно одерживает над его врагами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Он не повысил голос, она не возразила. Надеждам и чаяниям обоих пришел конец. Башня, которую воздвигал каждый из них своими стремлениями, желанный небесный Вавилон рухнул в грохоте противящихся друг другу воль и языков, и ужасающая тишина наполнила оба сердца. Наступило время нового союза — союза отчаяния. Генри обнял Нэнси за плечи.
— Пойдем.
Первые шаги дались с трудом, но дальше было еще хуже. Шторм разыгрался с новой силой. В воздухе закипела битва, сами небеса, бывшие прежде только безучастными свидетелями происходящего, пришли в движение. Начинался бунт естественных и сверхъестественных сил. В какое-то мгновение Нэнси оторвало от Генри, но они тут же снова соединили руки, охваченные единым порывом самосохранения. Дважды метель сбивала их с ног, и они пробирались ползком, пока случайная промашка врага не позволяла им встать. Едва живые, добрались они до открытой двери, как до безопасной гавани. Но для спасения следовало предпринять еще кое-что. Генри, спотыкаясь, добрел до кухни и позвал на помощь. Одна служанка занялась Нэнси, вторая вытерла пол и вместе с Генри заперла дверь. Едва был задвинут засов, как Генри рухнул без сил прямо на пол, разом забыв и о своем плане, и о своем крахе, и о своем достижении.
Глава 9
СИБИЛ
Сибил Кенинсби шагнула в метель. Ветер обжег лицо и едва не сбил с ног. Она не обратила на это внимания. Ветер раскачивал ее тело, но сама Сибил без труда подчиняла себя тому единственному, что открылось ей в жизни: щедрости Любви. Она склонялась перед ветром не от бессилия, а так, как верующий преклоняется перед внешними проявлениями Бога, позволяющими полнее ощутить свое единство с Ним. Сибил на миг замерла, словно в ожидании радостной обещанной встречи, и ветер не обманул ее ожиданий, позволив удерживать равновесие. И снова ее наполнила безмятежная удовлетворенность.
Это ощущение было чистой радостью. Знание и благодарность слились, а радость стала следствием их союза. Стоило направить ее вовне, как она возвращалась обратно; Лотэйр Кенинсби, к которому устремились помыслы Сибил, где бы он не был, уже попал в сферу этого возвратного движения. Теперь в умиротворенности Сибил появился новый оттенок. Она сосредоточилась на брате; она собрала внутри себя все, что знала о нем, и растворила в себе это знание. И все вокруг обрело свои истинные места и формы.
Такого состояния, в котором интересующие ее вещи и люди больше не требовали мысленного контроля, а возникали словно из небытия так же легко и естественно, как они существовали независимо от Сибил, — такого состояния даже она достигала нечасто. Это искони присущее человеку наивысшее состояние было искажено в ней, как и во всех прочих, грубым господством собственных желаний. Когда она открыла истинный закон, когда узнала, что имеет право и силу владеть всем просто потому, что полностью владеет собой, на пути к полной свободе все еще оставалось множество препятствий. Дни проходили в страданиях, ночи — в молитвах, прежде чем ее одинокая душа смогла найти спасение, а суетные желания, равно как и не праведные мечтания, угасли. Был период, когда прирожденная веселость — естественное следствие быстрого ума — оставила ее. Брат называл такие состояния просто: «Сибил что-то хандрит». Каждый раз она чувствовала себя при этом чуть ли не предательницей, поскольку считала радость долгом каждого человека по отношению к окружающим. Она попыталась заставить себя выглядеть веселой. Старания не увенчались успехом, зато принесли ей подлинный подарок.
Едва ли она помнила, когда именно слово Любовь стало означать для нее самое великое в человеке. То один, то другой случай высвечивал в сознании эту мысль. Однажды незадолго до смерти мать сказала ей: «Люби, Сибил, если осмелишься; если нет, признай это» А как торжественно звучало слово «Любовь» у великих поэтов, особенно когда она в юности читала Данте. Вспомнился и какой-то проповедник в поезде, сунувший ей брошюру: «Люби Господа или попадешь в ад». Только много лет спустя она смогла понять, насколько точна была формулировка. Будущее время стоило бы заменить настоящим: «Либо ты любишь Бога, либо пребываешь в аду». Правда, необходимость слова «Бог» тоже вызывала у нее некоторые сомнения.
По ее мнению, Любовь была вполне самодостаточна. Она все еще пыталась радоваться, когда однажды шла по Кингсуэй и внезапно осознала, что незачем ни пытаться, ни радоваться: надо только оставаться в покое и позволить радоваться самому Божеству, поскольку того требует Его собственная природа. Порой она забывала об этом; ее смертное земное начало время от времени порывалась действовать, приводя ее в смятение и затмевая Его тонкие проявления. Но такое случалось с ней все реже; воля Судьбы, имя которой и есть Любовь, все полнее овладевало ее существом.
Сила Любви вела Сибил и теперь; мысли ее сосредоточились на брате. Она вышла с подъездной аллеи на дорогу и осмотрелась. Едва ли она рассчитывала сразу же увидеть Лотэйра; нет, ее задача заключалась в том, чтобы искать. Ее не удивляло, что она так легко шла сквозь вьюгу, ведь на самом деле шла не Сибил — шла сама Любовь, и не буре заступать ей дорогу. А буря, между тем, разыгралась поистине величественная; Сибил благоговела перед грозной силой стихии. Она мельком подумала, что Лотэйр сейчас вряд ли разделяет ее чувства. Хорошо бы, конечно, суметь показать ему, как прекрасна эта слепая мощь. Тогда бы они могли порадоваться вместе. А если бы к ним присоединились Нэнси, Генри, Аарон Ли, Ральф, и все прочие тоже, было бы совсем замечательно. На миг ей привиделось человечество, ликующее среди всей этой грозной красоты, где радость творения отвечала радости Творца.
Наверное, Лотэйр сбился на развилке, свернув к холмам. Если до перекрестка она не встретит брата, то как же ей быть: идти вперед или тоже повернуть к холмам? Она давно поняла: Любовь требует, чтобы человек сначала сделал все, что в его силах, а потом уже полагался бы на Нее. Любовь может соизволить воспользоваться услугами разума, но лишь в том случае, если он должным образом подготовлен. Поэтому Сибил начала размышлять и тут же споткнулась обо что-то.
«Во всяком случае, это не мой брат, — мелькнула у нее мысль, — но по ощущениям оно мягкое и живое». Она наклонилась, протянула руку, нащупала что-то у ног и подняла повыше. Это оказался довольно большой котенок. Интересно, откуда он взялся? Разве что из дома Аарона Ли. Она грела и гладила несчастное полузамерзшее существо, пока оно не зашевелилось. Тогда Сибил расстегнула пальто и сунула животное за пазуху. Котенок пригрелся и удовлетворенно замурлыкал, а Сибил пошла дальше, улыбаясь при мысли о том, что Лотэйр мог разминуться с ней и сейчас сидит уже дома, в безопасности… Сила, ведущая ее, вполне могла выгнать Сибил из дома только за тем, чтобы не дать замерзнуть котенку. Да будет на все Его воля! Быть может, котенок принадлежал какому-нибудь малышу из деревни, и Сибил проделала пару миль в пургу для того, чтобы они оба были счастливы. «Пожалуй, Лотэйру я едва ли смогла бы объяснить подобную прихоть Провидения», — подумала она.
Метель внезапно прекратилась, когда Сибил уже подходила к перекрестку. Она сразу заметила фигуру, скорчившуюся возле изгороди; снег уже начал заметать ее. Придерживая котенка, Сибил быстро перешла на другую сторону. Среди снежного мельтешения ей почудилась на мгновение высокая фигура, спускавшаяся по белым ступеням реющих снежных хлопьев; едва стопы видения касались призрачных перекладин, как снежинки начинали кружиться вихрем. Перед фигурой разливалось слабое золотистое сияние, хотя снежная пелена не давала пробиться на землю ни единому лучу закатного солнца. От этого сияния чуть искрились снежинки и метались блики на руках, протянутых к жертве. Руки почти касались человека под забором подобно тому, как в Сикстинской капелле рука Господня вечно касается просыпающегося Адама.
Но стоило Сибил приблизиться, и видение исчезло. Еще раз коротко мелькнул золотой перелив и тут же погас в белесом Мраке. Потом она оказалась рядом с человеком, наклонилась, тронула его за плечо и легонько потрясла. Только опустившись на колени, она убедилась, что перед ней был Лотэйр. Без шляпы, без очков, в распахнутом пальто брат сидел под забором, и тяжелые полы хлопали по ветру. Сибил хотела застегнуть пальто, но не нашла ни одной пуговицы. Лотэйр Кенинсби успел посинеть от холода, его трясло. «Как это представительно, — подумала Сибил, — быть попечителем сумасшедшего дома. И как же, мой дорогой, ты похож при этом на ребенка, потерявшегося в лесу. Знаю, знаю, тебе бы подобное сравнение не понравилось. Лотэйр! — позвала она, — Лотэйр, дорогой! Ты меня слышишь?».
М-р Кенинсби никак не отреагировал на ее голос, только расслабился и осел еще ниже. «Ну вот, вздохнула Сибил, — а я не могу выпустить котенка». Она постаралась закутать брата в пальто, потом встала, левой рукой подхватила его подмышки и изо всех сил попыталась приподнять. Невозможно, слишком уж он не владеет собой. Она заставила себя успокоиться — Любовь либо поднимет его, либо разрешит возникшую проблему каким-то другим способом. Она привычно сосредоточилась и снова начала трясти его и звать по имени.
Наконец м-р Кенинсби открыл незрячие глаза.
— Ты здесь, Сибил? — прохрипел он. — Уже уходишь?
— Кто уходит? — сказала она. — Отведи меня домой, Лотэйр. Такая ужасная метель!
— Все хорошо, — пробормотал он. — Просто обопр-рись на меня, и п-пойдем. А они ушли? Она снова потрясла его.
— Я никогда не бывала на улице в такую погоду. Лотэйр, ты же всегда берег меня. Ну, пожалуйста, отведи меня домой. — В ее голосе послышался явный намек на слезы. Брат встревожился и зашевелился.
— Я п-поберегу тебя, — сказал он, — И отведу… домой. П-прямо… сейчас. Я не знал, что ты тут.
— Я пошла встречать тебя, — пожаловалась она, и совсем выбилась из сил.
М-р Кенинсби медленно покачал головой, как делал всегда, когда осуждал ее легкомыслие.
— Это неразумно, — с трудом произнес он. — Крайне неразумно. Оставалась бы в доме. Кто тебя обидел?
Она сжала его плечо с такой силой, что он снова очнулся.
— Ох, Сибил! — проговорил он. — Побереги себя. Мы должны идти. Не стоило тебе выходить. — Он с трудом начал подниматься на ноги, огляделся по сторонам и заговорил, видимо, еще не вполне оправившись. — Забавно. Я их точно видел. Бежали рядом со мной, били меня. С обеих сторон. Здоровенные такие люди с дубинками.
Сибил тут же вспомнила привидевшуюся ей фигуру, но ответила совершенно естественно:
— Я никого не видела, мой дорогой. О, Лотэйр, помоги мне подняться.
Цепляясь друг за друга, брат и сестра кое-как встали на ноги. Растревоженный котенок когтями впился в запястье Сибил. Она погладила его одним пальцем, чтобы успокоить, и коготки медленно разжались. Оказавшись на ногах, м-р Кенинсби немедленно проникся чувством ответственности.
— Держись за меня и не бойся. Это хорошо, что ты меня увидела — а то бы совсем заблудилась. Я только на минутку остановился дух перевести. Может быть, ты будешь держаться двумя руками?
— Думаю, и одной хватит, — сказала Сибил. — Лучше запахнись.
Она не хотела показывать котенка, и еще ей надо было незаметно направлять Лотэйра к дому. Она точно знала: Любви совсем не нужно, чтобы они торчали по колено в снегу на перекрестке и спорили, куда идти. Но если Лотэйр убежден, что налево…
Он действительно колебался, но не в выборе дороги. Свист и завывание вьюги стали громче, и едва они вышли из-под прикрытия изгороди, как согнувшийся Лотэйр заставил пригнуться и Сибил, а потом остановился совсем.
— Может быть, — выдохнул он, — нам лучше… спрятаться здесь… ненадолго.
— Отведи меня домой, — взмолилась Сибил. — Я же нашла тебя и теперь хочу домой. — Неопределенность этих слов доставила ей большое удовольствие и она повторила их еще раз, медленно и раздельно, радуясь удивительной иронии вселенной, сделавшей фразу еще более тонкой, чем показалось Сибил поначалу. Потому что нашла его уж точно не она, а раз так, то найдется и сила, которая доставит их к дому и подбодрит в пути.
— Да, — выдохнул м-р Кенинсби, — ты совершенно права.
— Господи Боже, — проговорила Сибил, позволявшая себе упоминать Господа лишь в исключительных случаях, — конечно же. Только не оставляй меня.
— Я никогда не… — начал он, но продолжить не смог и только выдохнул:
— Конечно…
И они пошли дальше, сражаясь с той самой дорогой, по которой Сибил прошла так легко. Большую часть времени брат висел у нее па руке, опирался на нее, а то и вовсе спотыкался и падал. Но время от времени он бормотал что-то, стараясь подбодрить и успокоить ее. Сибил, несмотря на неловко повернутую руку и сбивающееся при каждом падении брата дыхание, не раз и не два успела подумать о том, какой он, в сущности, милый и нежный. Он искренне считал, что помогает сестре вернуться домой, и почти не проявлял раздражения, разве что пару раз, задыхаясь, проговорил: «Не могу представить… зачем ты… вышла на улицу. Ужасный день», и один раз обронил: «Как хорошо, что ты нашла меня».
— Да, — с чувством согласилась она, — я тебе очень признательна. — Даже в своем нынешнем состоянии он был действительно взволнован при мысли о той опасности, которой она подвергалась; ну конечно, он был очень славный.
Они брели дальше, ощущая рядом ненавязчивое присутствие смерти. Каждый делал все, чтобы спасти другого. В это самое время Нэнси на террасе удалось перехватить страшные движущиеся ладони, и магическое заклинание ветра и снега вырвалось из рук нерадивого практика и оказалось на свободе: десятибалльный шторм вышел из-под контроля.
К счастью для двоих, пробивавшихся сквозь метель, к этому времени они были уже около подъездной аллеи; к еще большему счастью, безумная пляска стихий оказалась немного слабее именно вокруг них. Но когда брат с сестрой уже повернули к дому, м-р Кенинсби почти выбился из сил; только решимость Сибил не позволила ему остановиться совсем. Да, конечно, она поклонялась Любви, но это не мешало мыслям о том, что если котенок еще раз выпустит когти, ей придется забыть, что она любит его. Котенок же выпускал когти всякий раз, когда Лотэйр обвисал на ней. «Ну, зачем тебе так уж крепко держаться, малыш? — молча обратилась она к зверьку. — Ты уже знаешь, что я тебя не брошу. Это жаворонки могут упасть с неба, а тебе-то чего бояться? Лотэйр, дорогой, ты чуть не уронил меня. Котенок, да перестань же ты, пожалуйста. Конечно, если вас обоих это не очень затруднит».
М-р Кенинсби опять решил остановиться. Прямо перед ними, почти неразличимые в слепящей круговерти, показались еще какие-то люди. Похоже, их было трое. Сибил напрягла зрение.
— Я… говорил тебе… — брат с трудом шевелил губами, — это те люди… с дубинками…
У одного из троих действительно виднелось нечто вроде дубинки; только скорее это был все же посох, поскольку человек опирался на него. У остальных руки были пусты. Они шли примерно в том же направлении, только еще медленнее, чем Сибил с братом.
— По-моему, они направляются к дому, — сказала Сибил и перевела брата на другую сторону. — Хотя как им удалось найти дорогу… Лучше бы нам догнать их, — добавила она.
М-р Кенинсби кивнул. Сознание у него снова помутилось.
— Тогда мы все вместе славно отдохнем, — проговорил он так, что Сибил едва различила слова. — Славно посидим в тишине.
В этой мысли — посидеть в тишине — есть что-то привлекательное, призналась себе Сибил. Тем временем прохожие поравнялись с ними, и Сибил разглядела в середине маленькой группы женщину, обвисшую на руках своих спутников. Правда, при этом она что-то говорила.
Сибил почти начала разбирать отдельные слова, и тут ближайший незнакомец повернул лицо в ее сторону.
— Ральф! — воскликнула она.
— О, здравствуйте, тетушка! — крикнул Ральф. — Вот проклятущая погода! Вы-то что тут делаете?
— Гуляем, — пошутила Сибил, но ветер отнес ее слова в сторону. Ральф приглашающе махнул рукой, Сибил кивнула, и дальше они шли уже впятером. Женщина продолжала говорить. Голос у нее оказался настолько резкий, что преодолевал вой ветра. Ветер, казалось, даже усиливал его. Пронзительные звуки соответствовали тональности пурги; ветер гнал их дальше и словно пел на два голоса со случайной попутчицей. Сибил расслышала: «… приидет, приидет, единое воспрянет…».
Ральф вопросительно взглянул на тетю. Сибил уже узнала странную попутчицу — старую цыганку, которую Генри называл Джоанной. Теперь понятно, почему они так уверенно вышли к дому. Но какая энергия наполняет ее голос и дух такой силой, в то время как тело беспомощно висит на руках спутников? Уж конечно не Сибил Кенинсби отрицать расчлененного и рассеянного по всей земле вечно торжествующего Осириса и ту победу, которую бессмертная Любовь постоянно одерживает над его врагами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24