«Элвис — хорошая собака?» — задумался Сэм. Он никогда не кусается и не слишком лает. Наверное, этого хватит.
Дилайс дала ему Библию, толстую маленькую книгу с крошечными буквами. Там обо всем этом и говорилось, и все это было чистой правдой, потому что так сказал Бог. Бог никогда не врет. Страницы в книге шуршали, а некоторые слова были написаны неправильно, но это просто потому, что книга была написана еще до того, как люди научились правильно писать. Дилайс сказала, что он должен ее прочитать, хотя бы некоторые кусочки, а если что-то будет непонятно, он может спросить у нее. Дилайс ему нравилась, она была добрая. Она сказала, что теперь они будут видеться чаще, потому что мама в больнице. Но она не заболела, она просто расстроилась, ей нужно было уехать и отдохнуть. Она устала. Сэм был уверен, что ему рассказывают не все и что отец понял, что мама ведет себя глупо, и это надо было как-то остановить. Она слишком далеко зашла. Но он думал, что какое-то время сможет обойтись без нее.
* * *
Дэйву все это не нравилось.
Конечно, нельзя растить мальчика, вообще ничего ему не объясняя. О чем думали учителя? Если бы он ходил в школу, этого бы никогда не случилось. Там бы ему пришлось слушать это каждый день, пока не затошнит. Дэйв и сам уверовал, только когда ему исполнилось шестнадцать. Он помнил, как сидел в пустой холодной часовне; священник оборвал фразу и посмотрел прямо на него, и тут вдруг он неожиданно почувствовал это: оно пробежало по всему его телу. Он понял, что это правда. На мгновение он забыл, что у него болит задница от бесконечного сидения на деревянной скамейке, что женщина, сидевшая в двух рядах от него, клюет носом, что ему хочется в туалет: по всему телу разлилось мягкие тепло, в голове что-то загудело. Это правда! Это действительно правда! Он спасен!
Это мгновение миновало; с тех пор вера вспыхивала и гасла, как неисправная лампа, но он старался не забывать тот миг тепла, радости и совершенного счастья.
Но (и тут его взгляды расходились со взглядами Дилайс, часто и не всегда мирно) он понимал, что существуют люди, для которых это не было правдой. Ошибались ли они? Дилайс, конечно, сказала бы, что да, но Дэйв не был убежден в этом до конца. Он отказывался верить, что Бог не может увидеть хорошее в тех, кто о нем не знал. Ведь Иисус умер за всех, разве нет? Дэйва раздражала большая часть Ветхого Завета, в глубине души она очень ему не нравилась. Например, любимец Дилайс Илия, который устроил соревнование жрецов, чтобы узнать, чей Бог может сжечь жертвенного быка, даже если его погрузить в воду. Ваал (что неудивительно) проиграл, и тогда Илия приказал казнить жрецов. Четыреста пятьдесят человек. И это было сделано. Разве не могут люди быть другими, но тем не менее хорошими?
И разве родители Сэма, какими бы невежественными или заблудшими они ни были (или даже сумасшедшими, в случае с Адель), не имели права поступать так, как считали нужным? Сэм найдет Бога в свое время и по-своему.
— Это наш долг, Дэвид, — твердо сказала Дилайс. — Мы не можем просто так предать его вечным мукам. Это страшный, смертный грех.
Грех. Вечные муки. Дэйв скрипел зубами и молчал. Что это за Бог такой, если он может предать маленького мальчика вечным мукам только за то, что тот не читал Библии? Такого Бога он и знать не хотел. Конечно, это был не тот Бог, чье дыхание он ощутил в тот далекий туманный день в часовне. Но Дилайс все будет делать по-своему. Как всегда. Возможно, она права.
* * *
Под слишком ярким светом Адель лежала абсолютно спокойно, а сестра делала ей инъекцию яда. В конце концов яд сделает Адель настолько слабой, что она сможет вернуться. У нее в комнате был телевизор, но там показывали одну белиберду. Это все не настоящее. Сестра очень добрая, но если она действительно добрая, то зачем она отравляет людей? Видимо, кто-то заставляет ее это делать, решила Адель и улыбнулась сестре.
— Все в порядке? — спросила она нежным печальным голосом.
Кто-то крикнул из коридора:
— Эй! Что за херня с этим долбаным автоматом?
Адель подумала: он говорит обо мне, он считает, что я плохо работаю. Значит, они все это знают? Наверняка. Она стала автоматом, и все это знают.
— Это не я, — сказала она, — я никогда ничего такого не делала.
Сестра улыбнулась и погладила ее по лбу. Адель показалось, что она заслужила более подробное объяснение.
— Понимаете, это скорее металло-кулачная проблема, — сказала она и замолчала, потому что ее голос прозвучал слишком громко, и в любом случае сестра прекрасно слышала ее мысли. Сестра ушла, пообещав скоро вернуться.
— Постарайтесь расслабиться, дорогая. Выключить телевизор?
Адель отвернулась. Сестра, конечно, не виновата, но она такая же плохая, как и все остальные. Телевизор! Лампа гудела: она, наверное, взорвется в любую секунду и засыплет ее стеклом. Она натянула простыню на голову, но это совершенно не мешало ей видеть. Даже с закрытыми глазами.
* * *
Какое красивое небо!
Джеймс и Льюин бок о бок лежали на спине на заиндевевшей траве. В обе стороны по утесу убегала тропинка, оставляя их на небольшом выступе.
Это Льюин предложил полежать, когда они возвращались из Фишгарда. На поле лежали коровы; увидев Льюина и Джеймса, они встали, как встают благовоспитанные школьники, когда в класс входит учитель. Они уставились на мужчин, ничуть не испуганные, как будто бы они их здесь ждали; огромные, крепкие, теплые бока вздымались и опускались — коровы вдыхали морозный воздух и превращали его в пар.
— Если пойти в поле, где пасутся коровы, и лечь, знаешь, что они будут делать? — спросил Льюин. — Они немного постоят, посмотрят, а потом подойдут поближе. Они делают это очень медленно. А тебе нужно притвориться мертвым. В конце концов они соберутся вокруг. Ты будешь лежать в центре круга из коров. И тут они начнут на тебя дышать: я думаю, чтобы тебя согреть. Хорошие твари коровы. У них очень приятное дыхание, приятное, теплое, нежное.
Далеко внизу с грохотом билось море, глухими ударами сотрясая скалы так, что можно было почти почувствовать вибрацию. Над ними сиял тоненький ломтик луны, похожий на ноготок. Джеймс подумал: если бы Дель была здесь, она бы загадала желание. Она на все подряд загадывала желания: на свечи в именинном торте, на Новый год или когда они говорили одновременно одно и то же; иногда она просто закрывала глаза, скрещивала пальцы и загадывала какое-то желание вообще безо всякого повода, и ее лицо кривилось от напряжения. Счастливые камушки. Счастливые фотографии. Он никогда не знал, чего она так страстно желала, но догадывался, что это имело отношение к нему и Сэму. И к Руфи, конечно, до несчастного случая. Он вдруг подумал: а она перестала загадывать желания для Руфи или все так и продолжала?
Рай. Там, за звездами, где все обретут вечное счастье. Это туда ушла Руфи? Или она просто исчезла полностью, совершенно, не оставив ни следа, только дымок из трубы крематория? Он пожалел, что ни во что не верит.
— Видишь эту звезду? Между теми двумя яркими. Прямо наверху? — спросил он. Льюин последовал взглядом туда, куда указывал его палец. — Следи за ней внимательно.
— Господи, она движется! — сказал Льюин через несколько секунд.
— Ага. Это спутник.
* * *
Льюину показалось, что в доме что-то изменилось, когда он захлопнул за собой дверь и включил свет. Бардак страшный, конечно. Придется убрать.
Он поставил пластинку на царапающий проигрыватель, сделал себе чашку кофе и станцевал на загаженной мерзкой кухне, маневрируя вокруг стульев и стола.
— Да-да, да-ди, три шага в рай, — пел он.
И вдруг понял, что не танцевал и не пел уже очень давно.
* * *
Джеймс проснулся только после десяти.
Господи! Где Сэм?
Потом он вспомнил: Сэм у Дилайс и Дэйва. Потому что Адель сошла с ума и ее положили в больницу, а он один не мог справиться. Очень приятные мысли для пробуждения, особенно с похмелья. Он побрызгал себе на лицо водой, вычистил изо рта кислятину и какой-то песок. Адель нет, Сэма нет, даже Элвиса нет. Его бросили. Он порылся в ящике с чистой одеждой, но в результате надел свою ежедневную рабочую одежду — клетчатую рубашку, пуловер и уродливые зеленые вельветовые брюки, которые он купил в магазине «Спастикс» в Хайгейте. Купил специально для работы, отчего они не стали более приемлемыми. Отыскал свой анорак и вышел в пасмурное утро.
До дома Дилайс было пять минут ходьбы по узкой тропинке, с двух сторон окруженной полями. Овцы поднимали на него нелюбопытные глаза. Им было наплевать на то, в каком состоянии находилась Адель, на все его переживания, на то, какое влияние все это может оказать на Сэма. Жизнь продолжается. Жуй траву.
Полгода. Сорок восемь часов. Девяносто лет. Какой будет жизнь после Адель? Единственное, что пришло ему в голову, — это картинка из молодости, пьяные вечера в клубе, безумный свет, безумная музыка, девочка в короткой клетчатой юбке, она пришла сюда с толпой людей, все оглядываются на нее. Он небрежно облокотился о выступ в стене возле танцплощадки. Сейчас еще можно снять в клубе девочку в клетчатой юбке? Он вспомнил, как смущенно прихорашивался перед ней. Она сказала: «Ты пьян».
Он улыбнулся:
— Да. Не думаю, что могу это опровергнуть.
Как напьется, всегда язык развязывается.
— И ты великолепен.
— Ну да, это я тоже вряд ли смогу опровергнуть.
Он был потрясен собственной наглостью; на девушку она тоже произвела впечатление.
— Что ты делаешь сегодня?
Сегодня? Ну, пойду домой, может быть, съем кебаб, наверное, выпрошу у соседа по квартире Гарри косячок. Ничего особенного.
— Ничего особенного. А ты?
— Я поеду домой с тобой вместе. А ты как думал?
— А! Ладно.
Подцепил в клубе девчонку — через десять лет пытаешься представить свою жизнь без нее, один ребенок погиб, другой — не в себе, а она сама в дурдоме с психами. В жизни не без проблем, это уж точно.
Он остановился, оперся о забор и посмотрел на овец.
Адель была его жизнью. Ее странная, агрессивная, почти хищная личность была тем, с чем он жил, к чему он приспосабливался. Большую часть своей взрослой жизни.
После того как родилась Руфи, он однажды пошел гулять с Мадлен и Стивом. Стиву стало плохо, он ушел домой. Мадлен хотела Джеймса. И Джеймс, отвергнутый Адель, ее усталостью, пренебрежением, хотел Мадлен. Но он не сделал этого. И никогда не делал. Десять лет.
А теперь она бросила его. Ушла в свой воображаемый пейзаж, в свои выдуманные ужасы и радости. Она, наверное, и не заметит теперь, если он ее бросит? Она расстроится? Сорок восемь часов. Девяносто лет.
Дверь открыла Дилайс. Она удивилась, что он пришел.
— Я отвела его домой около часа назад. Разве его там нет?
— Нет.
— Странно, он вошел в дом. Я думала, он там.
— Я пойду назад.
— Я уверена, что все в порядке.
— Спасибо, Дилайс.
Нельзя сказать, что он побежал, но у него не было времени прислоняться к заборам и любоваться овцами. Куда запропастился Сэм?
Он обогнул угол и побежал в сторону входа. Сэм сидел на пороге. Он поднял глаза.
— Папа? Ты где был?
Где он был?
— Это ты где был, Сэм? Господи, я переволновался из-за тебя!
— Нигде.
Нигде. Ну-ну.
— Когда Дилайс привела тебя домой?
— Ну, наверное, час назад. Я зашел к тебе, но ты спал, и я решил пойти погулять.
— Господи! Где ты порвал свой джемпер?
Сэм пожал плечами.
— Сэм? Где ты порвал джемпер?
— Там было дерево. Все в колючках.
— Ты завтракал?
— Тетя сделала мне тост. С каким-то странным вареньем. И дала пирожок. Он крошился.
— Сэм, не смей никуда убегать один. Никогда. Я же говорил тебе.
— Но ты же спал.
— Ты должен был меня разбудить.
Сэм снова пожал плечами. Однажды он уже пытался разбудить отца после бурной ночи.
— Верно?
— Да.
Опять я кричу на Сэма. Несчастный ребенок. Он так и не дождался обещанных каникул.
— Сэм. Пока не вернется мама (через полгода, через девяносто лет) или пока мы не придумаем что-нибудь, ты будешь находиться там, где я могу тебя видеть.
Черт, почему бы не посадить маленького мерзавца на... (поводок?)
— Мне нужно работать в доме. Я хочу, чтобы ты никуда не выходил, а потом мы пойдем гулять. Но один ты никуда не пойдешь. Договорились? Извини, начальник.
— Можно мне порисовать?
— Да.
— Можно мне включить радио?
— Да.
— Ладно.
Через час Джеймс уже стоял на стремянке с паяльной лампой и в удушливом дыму снимал с оконной рамы старую краску. Обесцветившаяся краска обугливалась и отваливалась хрупкими полосками. Прощай старая жизнь.
А новая? Он никогда не думал о том, какой тяжелой может оказаться жизнь без Адель. Просто в быту: он сможет одновременно работать и присматривать за Сэмом, не привязывая его?
(как собаку?)
Или, например, сейчас: Сэм или рисует на кухне, или он еще где-то, падает с утеса или устраивает пожар. Нет числа бедам, которые может встретить или натворить активный мальчик семи лет. Вряд ли Джеймс сможет лазить вверх-вниз по стремянке целый день, так невозможно работать. Значит, ему придется нанять няньку. Но, Господи, где же здесь можно найти няньку? И можно ли им доверять? Он подумал о Дилайс. Возможно, если он предложит ей денег, она согласится этим заняться, хотя бы по утрам. Сколько платить? Боже мой, как он собирается ее просить об этом? Себастьян предложил честную сделку, но не более того. Оплата по труду, никаких надбавок, даже на семью. Мы все должны стоять на своих двоих, Джимми. Когда делаешь что-то для людей просто так — ослабляешь их дух. Вот, посмотри на меня. Ля-ля-ля.
Даже если бы он смог выкроить время, они с Сэмом быстро прокляли бы друг друга. Мысль о том, что он видел Сэма лишь эпизодически, как героя телесериала, неприятно задела Джеймса. Пару часов вечером, когда у Сэма не было занятий. Сказка на ночь и постоянные ночные контрольные проверки (просто зашел посмотреть, жив ли ты, все в порядке, босс), торопливые раздраженные утренние встречи (не самое лучшее время дня для обоих). Воскресные прогулки. Прошлогодние каникулы в Корнуэлле. Невозможно поверить, но это все. Он имел очень смутное представление о том, чем Сэм занимался целыми днями. В одиннадцать, в три. Что он делал? Джеймсу все время казалось, что Сэм сидит за огромным деревянным столом и царапает на столешнице свое имя. Но невозможно же заниматься этим целыми днями. Спал ли он днем? Или так делают только совсем маленькие дети?
(и собаки)
А что, если Сэму не понравится нянька? Понравилась ли ему Дилайс? Пирожок крошился. Хорошо это или плохо? Судя по тону Сэма, это плохо. И потом, много ли он знал о Дилайс? Адель провела с ней вместе вечер, после чего в потайной комнате с ней случился приступ паники. Бог знает, что нарассказывала ей Дилайс. Если что-то похожее на то, о чем рассказывали Дэйв с Льюином, то неудивительно, что Адель свихнулась.
(буйное помешательство?)
Или, как сказала доктор Каванах, с ней случился нервный срыв. Психический приступ. Подходила ли женщина, доводящая людей до психических приступов, для того, чтобы сидеть с его единственным оставшимся в живых ребенком? Нет, это несправедливо, Адель стала жертвой напряжения и отсроченного шока в связи с потерей Руфи; она не сорвалась бы лишь потому, что поговорила с Дилайс. (Разумеется.)
Значит, надо найти девушку в городе. Причем если здесь все такие, как те, с кем он уже познакомился, ему будет крайне сложно найти няньку, хоть наполовину подходящую. (А Адель подходила? Этот вопрос выскочил из отдаленного уголка его сознания и с позором ускакал прочь.)
Джеймс заметил что-то уголком глаза и развернулся. Стремянка зашаталась. Черт! Скребок упал на разрушенную бетонную дорожку. Джеймс увидел в поле Льюина, тот стоял с каким-то крупным предметом в руках.
Боже праведный, не Сэма ли ты убиваешь, подонок!
— Джеймс? Мне кажется, тебе лучше спуститься сюда.
Элвис. Это был Элвис.
* * *
Оба мужчины уставились на истекающий кровью комок шерсти, распростертый перед ними на земле. В голове дыра. Глаз выбит. Нет задней ноги. У Джеймса неожиданно помутнело в глазах, на него накатило ощущение нереальности происходящего. Льюин положил руку Джеймсу на плечо, чтобы его поддержать. Собака погибла совсем недавно, до сих пор текла теплая красная кровь.
— Он лежал внизу на камнях, под верхним полем. Он зацепился за камень, иначе его унесло бы в море.
— Льюин, бога ради, — слабо пробормотал Джеймс.
— Я увидел какой-то коричневый ком. Я и не думал, что это может быть он, и спустился посмотреть. Да уж, ничего хорошего...
— Как...
Как спросить об этом так, чтобы вопрос не прозвучал как обвинение?
— Льюин, как это могло случиться?
Льюин покачал головой.
— Ну, ведь это ты же его нашел! У тебя должны быть какие-нибудь предположения!
У Джеймса возникло ощущение, будто он тонет; вокруг зашумела пена и полетели брызги, пальцы хватались за скользкие сверкающие мокрые камни: абстрактное безумие моря пыталось утащить его куда-то.
— Извини, извини, Льюин.
Льюин неловко схватил Джеймса за плечо, глядя прямо перед собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Дилайс дала ему Библию, толстую маленькую книгу с крошечными буквами. Там обо всем этом и говорилось, и все это было чистой правдой, потому что так сказал Бог. Бог никогда не врет. Страницы в книге шуршали, а некоторые слова были написаны неправильно, но это просто потому, что книга была написана еще до того, как люди научились правильно писать. Дилайс сказала, что он должен ее прочитать, хотя бы некоторые кусочки, а если что-то будет непонятно, он может спросить у нее. Дилайс ему нравилась, она была добрая. Она сказала, что теперь они будут видеться чаще, потому что мама в больнице. Но она не заболела, она просто расстроилась, ей нужно было уехать и отдохнуть. Она устала. Сэм был уверен, что ему рассказывают не все и что отец понял, что мама ведет себя глупо, и это надо было как-то остановить. Она слишком далеко зашла. Но он думал, что какое-то время сможет обойтись без нее.
* * *
Дэйву все это не нравилось.
Конечно, нельзя растить мальчика, вообще ничего ему не объясняя. О чем думали учителя? Если бы он ходил в школу, этого бы никогда не случилось. Там бы ему пришлось слушать это каждый день, пока не затошнит. Дэйв и сам уверовал, только когда ему исполнилось шестнадцать. Он помнил, как сидел в пустой холодной часовне; священник оборвал фразу и посмотрел прямо на него, и тут вдруг он неожиданно почувствовал это: оно пробежало по всему его телу. Он понял, что это правда. На мгновение он забыл, что у него болит задница от бесконечного сидения на деревянной скамейке, что женщина, сидевшая в двух рядах от него, клюет носом, что ему хочется в туалет: по всему телу разлилось мягкие тепло, в голове что-то загудело. Это правда! Это действительно правда! Он спасен!
Это мгновение миновало; с тех пор вера вспыхивала и гасла, как неисправная лампа, но он старался не забывать тот миг тепла, радости и совершенного счастья.
Но (и тут его взгляды расходились со взглядами Дилайс, часто и не всегда мирно) он понимал, что существуют люди, для которых это не было правдой. Ошибались ли они? Дилайс, конечно, сказала бы, что да, но Дэйв не был убежден в этом до конца. Он отказывался верить, что Бог не может увидеть хорошее в тех, кто о нем не знал. Ведь Иисус умер за всех, разве нет? Дэйва раздражала большая часть Ветхого Завета, в глубине души она очень ему не нравилась. Например, любимец Дилайс Илия, который устроил соревнование жрецов, чтобы узнать, чей Бог может сжечь жертвенного быка, даже если его погрузить в воду. Ваал (что неудивительно) проиграл, и тогда Илия приказал казнить жрецов. Четыреста пятьдесят человек. И это было сделано. Разве не могут люди быть другими, но тем не менее хорошими?
И разве родители Сэма, какими бы невежественными или заблудшими они ни были (или даже сумасшедшими, в случае с Адель), не имели права поступать так, как считали нужным? Сэм найдет Бога в свое время и по-своему.
— Это наш долг, Дэвид, — твердо сказала Дилайс. — Мы не можем просто так предать его вечным мукам. Это страшный, смертный грех.
Грех. Вечные муки. Дэйв скрипел зубами и молчал. Что это за Бог такой, если он может предать маленького мальчика вечным мукам только за то, что тот не читал Библии? Такого Бога он и знать не хотел. Конечно, это был не тот Бог, чье дыхание он ощутил в тот далекий туманный день в часовне. Но Дилайс все будет делать по-своему. Как всегда. Возможно, она права.
* * *
Под слишком ярким светом Адель лежала абсолютно спокойно, а сестра делала ей инъекцию яда. В конце концов яд сделает Адель настолько слабой, что она сможет вернуться. У нее в комнате был телевизор, но там показывали одну белиберду. Это все не настоящее. Сестра очень добрая, но если она действительно добрая, то зачем она отравляет людей? Видимо, кто-то заставляет ее это делать, решила Адель и улыбнулась сестре.
— Все в порядке? — спросила она нежным печальным голосом.
Кто-то крикнул из коридора:
— Эй! Что за херня с этим долбаным автоматом?
Адель подумала: он говорит обо мне, он считает, что я плохо работаю. Значит, они все это знают? Наверняка. Она стала автоматом, и все это знают.
— Это не я, — сказала она, — я никогда ничего такого не делала.
Сестра улыбнулась и погладила ее по лбу. Адель показалось, что она заслужила более подробное объяснение.
— Понимаете, это скорее металло-кулачная проблема, — сказала она и замолчала, потому что ее голос прозвучал слишком громко, и в любом случае сестра прекрасно слышала ее мысли. Сестра ушла, пообещав скоро вернуться.
— Постарайтесь расслабиться, дорогая. Выключить телевизор?
Адель отвернулась. Сестра, конечно, не виновата, но она такая же плохая, как и все остальные. Телевизор! Лампа гудела: она, наверное, взорвется в любую секунду и засыплет ее стеклом. Она натянула простыню на голову, но это совершенно не мешало ей видеть. Даже с закрытыми глазами.
* * *
Какое красивое небо!
Джеймс и Льюин бок о бок лежали на спине на заиндевевшей траве. В обе стороны по утесу убегала тропинка, оставляя их на небольшом выступе.
Это Льюин предложил полежать, когда они возвращались из Фишгарда. На поле лежали коровы; увидев Льюина и Джеймса, они встали, как встают благовоспитанные школьники, когда в класс входит учитель. Они уставились на мужчин, ничуть не испуганные, как будто бы они их здесь ждали; огромные, крепкие, теплые бока вздымались и опускались — коровы вдыхали морозный воздух и превращали его в пар.
— Если пойти в поле, где пасутся коровы, и лечь, знаешь, что они будут делать? — спросил Льюин. — Они немного постоят, посмотрят, а потом подойдут поближе. Они делают это очень медленно. А тебе нужно притвориться мертвым. В конце концов они соберутся вокруг. Ты будешь лежать в центре круга из коров. И тут они начнут на тебя дышать: я думаю, чтобы тебя согреть. Хорошие твари коровы. У них очень приятное дыхание, приятное, теплое, нежное.
Далеко внизу с грохотом билось море, глухими ударами сотрясая скалы так, что можно было почти почувствовать вибрацию. Над ними сиял тоненький ломтик луны, похожий на ноготок. Джеймс подумал: если бы Дель была здесь, она бы загадала желание. Она на все подряд загадывала желания: на свечи в именинном торте, на Новый год или когда они говорили одновременно одно и то же; иногда она просто закрывала глаза, скрещивала пальцы и загадывала какое-то желание вообще безо всякого повода, и ее лицо кривилось от напряжения. Счастливые камушки. Счастливые фотографии. Он никогда не знал, чего она так страстно желала, но догадывался, что это имело отношение к нему и Сэму. И к Руфи, конечно, до несчастного случая. Он вдруг подумал: а она перестала загадывать желания для Руфи или все так и продолжала?
Рай. Там, за звездами, где все обретут вечное счастье. Это туда ушла Руфи? Или она просто исчезла полностью, совершенно, не оставив ни следа, только дымок из трубы крематория? Он пожалел, что ни во что не верит.
— Видишь эту звезду? Между теми двумя яркими. Прямо наверху? — спросил он. Льюин последовал взглядом туда, куда указывал его палец. — Следи за ней внимательно.
— Господи, она движется! — сказал Льюин через несколько секунд.
— Ага. Это спутник.
* * *
Льюину показалось, что в доме что-то изменилось, когда он захлопнул за собой дверь и включил свет. Бардак страшный, конечно. Придется убрать.
Он поставил пластинку на царапающий проигрыватель, сделал себе чашку кофе и станцевал на загаженной мерзкой кухне, маневрируя вокруг стульев и стола.
— Да-да, да-ди, три шага в рай, — пел он.
И вдруг понял, что не танцевал и не пел уже очень давно.
* * *
Джеймс проснулся только после десяти.
Господи! Где Сэм?
Потом он вспомнил: Сэм у Дилайс и Дэйва. Потому что Адель сошла с ума и ее положили в больницу, а он один не мог справиться. Очень приятные мысли для пробуждения, особенно с похмелья. Он побрызгал себе на лицо водой, вычистил изо рта кислятину и какой-то песок. Адель нет, Сэма нет, даже Элвиса нет. Его бросили. Он порылся в ящике с чистой одеждой, но в результате надел свою ежедневную рабочую одежду — клетчатую рубашку, пуловер и уродливые зеленые вельветовые брюки, которые он купил в магазине «Спастикс» в Хайгейте. Купил специально для работы, отчего они не стали более приемлемыми. Отыскал свой анорак и вышел в пасмурное утро.
До дома Дилайс было пять минут ходьбы по узкой тропинке, с двух сторон окруженной полями. Овцы поднимали на него нелюбопытные глаза. Им было наплевать на то, в каком состоянии находилась Адель, на все его переживания, на то, какое влияние все это может оказать на Сэма. Жизнь продолжается. Жуй траву.
Полгода. Сорок восемь часов. Девяносто лет. Какой будет жизнь после Адель? Единственное, что пришло ему в голову, — это картинка из молодости, пьяные вечера в клубе, безумный свет, безумная музыка, девочка в короткой клетчатой юбке, она пришла сюда с толпой людей, все оглядываются на нее. Он небрежно облокотился о выступ в стене возле танцплощадки. Сейчас еще можно снять в клубе девочку в клетчатой юбке? Он вспомнил, как смущенно прихорашивался перед ней. Она сказала: «Ты пьян».
Он улыбнулся:
— Да. Не думаю, что могу это опровергнуть.
Как напьется, всегда язык развязывается.
— И ты великолепен.
— Ну да, это я тоже вряд ли смогу опровергнуть.
Он был потрясен собственной наглостью; на девушку она тоже произвела впечатление.
— Что ты делаешь сегодня?
Сегодня? Ну, пойду домой, может быть, съем кебаб, наверное, выпрошу у соседа по квартире Гарри косячок. Ничего особенного.
— Ничего особенного. А ты?
— Я поеду домой с тобой вместе. А ты как думал?
— А! Ладно.
Подцепил в клубе девчонку — через десять лет пытаешься представить свою жизнь без нее, один ребенок погиб, другой — не в себе, а она сама в дурдоме с психами. В жизни не без проблем, это уж точно.
Он остановился, оперся о забор и посмотрел на овец.
Адель была его жизнью. Ее странная, агрессивная, почти хищная личность была тем, с чем он жил, к чему он приспосабливался. Большую часть своей взрослой жизни.
После того как родилась Руфи, он однажды пошел гулять с Мадлен и Стивом. Стиву стало плохо, он ушел домой. Мадлен хотела Джеймса. И Джеймс, отвергнутый Адель, ее усталостью, пренебрежением, хотел Мадлен. Но он не сделал этого. И никогда не делал. Десять лет.
А теперь она бросила его. Ушла в свой воображаемый пейзаж, в свои выдуманные ужасы и радости. Она, наверное, и не заметит теперь, если он ее бросит? Она расстроится? Сорок восемь часов. Девяносто лет.
Дверь открыла Дилайс. Она удивилась, что он пришел.
— Я отвела его домой около часа назад. Разве его там нет?
— Нет.
— Странно, он вошел в дом. Я думала, он там.
— Я пойду назад.
— Я уверена, что все в порядке.
— Спасибо, Дилайс.
Нельзя сказать, что он побежал, но у него не было времени прислоняться к заборам и любоваться овцами. Куда запропастился Сэм?
Он обогнул угол и побежал в сторону входа. Сэм сидел на пороге. Он поднял глаза.
— Папа? Ты где был?
Где он был?
— Это ты где был, Сэм? Господи, я переволновался из-за тебя!
— Нигде.
Нигде. Ну-ну.
— Когда Дилайс привела тебя домой?
— Ну, наверное, час назад. Я зашел к тебе, но ты спал, и я решил пойти погулять.
— Господи! Где ты порвал свой джемпер?
Сэм пожал плечами.
— Сэм? Где ты порвал джемпер?
— Там было дерево. Все в колючках.
— Ты завтракал?
— Тетя сделала мне тост. С каким-то странным вареньем. И дала пирожок. Он крошился.
— Сэм, не смей никуда убегать один. Никогда. Я же говорил тебе.
— Но ты же спал.
— Ты должен был меня разбудить.
Сэм снова пожал плечами. Однажды он уже пытался разбудить отца после бурной ночи.
— Верно?
— Да.
Опять я кричу на Сэма. Несчастный ребенок. Он так и не дождался обещанных каникул.
— Сэм. Пока не вернется мама (через полгода, через девяносто лет) или пока мы не придумаем что-нибудь, ты будешь находиться там, где я могу тебя видеть.
Черт, почему бы не посадить маленького мерзавца на... (поводок?)
— Мне нужно работать в доме. Я хочу, чтобы ты никуда не выходил, а потом мы пойдем гулять. Но один ты никуда не пойдешь. Договорились? Извини, начальник.
— Можно мне порисовать?
— Да.
— Можно мне включить радио?
— Да.
— Ладно.
Через час Джеймс уже стоял на стремянке с паяльной лампой и в удушливом дыму снимал с оконной рамы старую краску. Обесцветившаяся краска обугливалась и отваливалась хрупкими полосками. Прощай старая жизнь.
А новая? Он никогда не думал о том, какой тяжелой может оказаться жизнь без Адель. Просто в быту: он сможет одновременно работать и присматривать за Сэмом, не привязывая его?
(как собаку?)
Или, например, сейчас: Сэм или рисует на кухне, или он еще где-то, падает с утеса или устраивает пожар. Нет числа бедам, которые может встретить или натворить активный мальчик семи лет. Вряд ли Джеймс сможет лазить вверх-вниз по стремянке целый день, так невозможно работать. Значит, ему придется нанять няньку. Но, Господи, где же здесь можно найти няньку? И можно ли им доверять? Он подумал о Дилайс. Возможно, если он предложит ей денег, она согласится этим заняться, хотя бы по утрам. Сколько платить? Боже мой, как он собирается ее просить об этом? Себастьян предложил честную сделку, но не более того. Оплата по труду, никаких надбавок, даже на семью. Мы все должны стоять на своих двоих, Джимми. Когда делаешь что-то для людей просто так — ослабляешь их дух. Вот, посмотри на меня. Ля-ля-ля.
Даже если бы он смог выкроить время, они с Сэмом быстро прокляли бы друг друга. Мысль о том, что он видел Сэма лишь эпизодически, как героя телесериала, неприятно задела Джеймса. Пару часов вечером, когда у Сэма не было занятий. Сказка на ночь и постоянные ночные контрольные проверки (просто зашел посмотреть, жив ли ты, все в порядке, босс), торопливые раздраженные утренние встречи (не самое лучшее время дня для обоих). Воскресные прогулки. Прошлогодние каникулы в Корнуэлле. Невозможно поверить, но это все. Он имел очень смутное представление о том, чем Сэм занимался целыми днями. В одиннадцать, в три. Что он делал? Джеймсу все время казалось, что Сэм сидит за огромным деревянным столом и царапает на столешнице свое имя. Но невозможно же заниматься этим целыми днями. Спал ли он днем? Или так делают только совсем маленькие дети?
(и собаки)
А что, если Сэму не понравится нянька? Понравилась ли ему Дилайс? Пирожок крошился. Хорошо это или плохо? Судя по тону Сэма, это плохо. И потом, много ли он знал о Дилайс? Адель провела с ней вместе вечер, после чего в потайной комнате с ней случился приступ паники. Бог знает, что нарассказывала ей Дилайс. Если что-то похожее на то, о чем рассказывали Дэйв с Льюином, то неудивительно, что Адель свихнулась.
(буйное помешательство?)
Или, как сказала доктор Каванах, с ней случился нервный срыв. Психический приступ. Подходила ли женщина, доводящая людей до психических приступов, для того, чтобы сидеть с его единственным оставшимся в живых ребенком? Нет, это несправедливо, Адель стала жертвой напряжения и отсроченного шока в связи с потерей Руфи; она не сорвалась бы лишь потому, что поговорила с Дилайс. (Разумеется.)
Значит, надо найти девушку в городе. Причем если здесь все такие, как те, с кем он уже познакомился, ему будет крайне сложно найти няньку, хоть наполовину подходящую. (А Адель подходила? Этот вопрос выскочил из отдаленного уголка его сознания и с позором ускакал прочь.)
Джеймс заметил что-то уголком глаза и развернулся. Стремянка зашаталась. Черт! Скребок упал на разрушенную бетонную дорожку. Джеймс увидел в поле Льюина, тот стоял с каким-то крупным предметом в руках.
Боже праведный, не Сэма ли ты убиваешь, подонок!
— Джеймс? Мне кажется, тебе лучше спуститься сюда.
Элвис. Это был Элвис.
* * *
Оба мужчины уставились на истекающий кровью комок шерсти, распростертый перед ними на земле. В голове дыра. Глаз выбит. Нет задней ноги. У Джеймса неожиданно помутнело в глазах, на него накатило ощущение нереальности происходящего. Льюин положил руку Джеймсу на плечо, чтобы его поддержать. Собака погибла совсем недавно, до сих пор текла теплая красная кровь.
— Он лежал внизу на камнях, под верхним полем. Он зацепился за камень, иначе его унесло бы в море.
— Льюин, бога ради, — слабо пробормотал Джеймс.
— Я увидел какой-то коричневый ком. Я и не думал, что это может быть он, и спустился посмотреть. Да уж, ничего хорошего...
— Как...
Как спросить об этом так, чтобы вопрос не прозвучал как обвинение?
— Льюин, как это могло случиться?
Льюин покачал головой.
— Ну, ведь это ты же его нашел! У тебя должны быть какие-нибудь предположения!
У Джеймса возникло ощущение, будто он тонет; вокруг зашумела пена и полетели брызги, пальцы хватались за скользкие сверкающие мокрые камни: абстрактное безумие моря пыталось утащить его куда-то.
— Извини, извини, Льюин.
Льюин неловко схватил Джеймса за плечо, глядя прямо перед собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29