— Я вам не говорил, как Осборн все это осуществил? — спросил он. — Они катались на коньках — он, Валерия, Костя и Кервилл. Об этом, правда, вы знаете, ведь вы же давали Валерии коньки. Известно вам и то, что Осборн покупал русскую пушнину, хотя, возможно, вы не знаете, что он попутно является осведомителем КГБ. Вам, разумеется, это неинтересно. Одним словом, покатавшись немного по парку, они остановились на поляне перекусить. Осборн — человек богатый, принес с собой все, что надо.
— Вы же все это сочиняете на ходу.
— Мы располагаем сумкой, в которой он принес закуску, — достали ее со дна реки. Итак, в то время когда все заняты едой, Осборн направляет сумку в сторону Кости. В сумке пистолет. Он убивает Костю первым, выстрелом в сердце, затем Кервилла, тоже в сердце. Раз, два — и готово. Со знанием дела, не правда ли?
— Вас послушать, будто вы сами там были.
— Я только одного не могу понять, и тут вы можете мне помочь, почему Валерия не стала звать на помощь, увидев, что ее спутники убиты. Даже если учесть, что из динамиков по парку разносилась громкая музыка. Она даже не пыталась кричать. Спокойно стояла рядом с Ос-борном, когда он целил ей в сердце. Почему Валерия так держала себя, Ирина? Скажите мне, вы же были ее лучшей подругой.
— Вы забываете, — ответила она, — что я знаю законы. В Уголовном кодексе есть статья, согласно которой все невозвращенцы являются государственными преступниками. Вы пойдете на все, чтобы добраться до них или до любого, кто им помогал. Откуда мне знать, что нападение в метро не было подстроено? Не вы ли сами его планировали? Или вы вместе с КГБ? Так же как и трупы, которые, по вашим словам, находятся у вас, — откуда они взялись? Вы утверждаете, что Осборн кого-то убил. Можно наугад схватить любого ни в чем не повинного туриста и потащить его на Лубянку.
— Осборн не сидит на Лубянке — у него там друзья. Они его ограждают. И чтобы оградить его, они убьют вас.
— Это они-то защищают американца?
— Тридцать пять лет он регулярно приезжает в Советский Союз. Привозит с собой миллионы долларов, доносит на советских артистов и танцоров, подкармливает таких дурочек, как вы с Валерией.
Она закрыла уши руками.
— Сейчас речь не о нем, а о вас. Вы всего-навсего хотите узнать, куда послать своих наемных убийц.
— К Валерии? Да я в любое время найду ее в холодильнике, что в подвале на Петровке. У меня пистолет, из которого Осборн ее убил. Мне известно, кто ждал его после убийства. Знаю, в какой машине. У меня есть фотографии из Иркутска, на которых Осборн снят с Валерией и Костей. Я знаю о церковном ларце, который они для него делали.
— Да такой американец, как Осборн, мог купить двадцать ларцев в двадцати различных местах, — не уступала ни на шаг Ирина. — Вы же сами упоминали о Голодкине. Голодкин мог продать ему ларец, и ему не было нужды уезжать из страны. Тому было достаточно денег, а у Осборна, как вы сами сказали, миллионы долларов. Тогда зачем бы ему везти из Иркутска Валерию и Костю Бородина? Почему именно их?
Он мог разглядеть темные впадины глаз на ее лице, руку, безвольно лежащую на бедре. Даже в темноте он ощущал, насколько она утомлена.
— Во время войны Осборн таким же образом убил трех пленных немцев. Он отвез их в лес под Ленинградом, угостил шоколадом и шампанским, а потом застрелил. За это получил медаль. Я не лгу — можете сами прочесть в книгах.
Ирина не ответила.
— Что вы собираетесь делать, если выберетесь из этой истории? — спросил он. Стать главной диссиденткой и разоблачать следователей? У вас это хорошо получается. Или асе захотите вернуться в университет? Я бы дал рекомендацию.
— Вы хотите сказать, стать адвокатом?
— Да.
— Думаете, это такое уж большое счастье?
— Нет, — Аркадий вспомнил Мишу.
— Тот режиссер, — тихо сказала она, — ну тот, что предлагал мне итальянские сапожки. Он предлагал мне выйти за него, замуж. Вы видели меня голой — я ведь не такая уж уродина, а?
— Ничуть.
— Может быть, так и сделать? Выйти замуж, иметь свой дом, исчезнуть.
После долгих споров ее голос был таким тихим, будто слышался из другой комнаты.
— Дело в том, — сказал Аркадий, — что все, о чем я вам рассказал, — либо до мельчайших тонкостей продуманный обман, либо голая правда.
Услышав ровное дыхание, он понял, что она заснула, и накрыл ее одеялом. Подошел к окну, поглядел, не видать ли чего необычного в окнах напротив или на Таганской улице, и улегся на другом краю кровати.
14
На улицах, ведущих к Красной площади, наносили красные линии. Офицеры измеряли ширину проезжей части. Устанавливались площадки для телекамер.
За десять лет совместной жизни с Зоей при двух процентах годовых у них на книжке накопилось 1200 рублей. Она их сняла все, кроме 100 рублей. Мужчина может опередить убийц, но не свою жену, бывшую жену, поправил себя Аркадий.
Возвращаясь из сберкассы, он заметил очередь и расщедрился на двадцать рублей — купил красно-бело-зеленую косынку с узором из пасхальных яиц.
Андреев закончил работу.
Убитая в Парке Горького Валерия Давидова ожила. Глаза блестели, на щеках играл румянец, живые красные губы приоткрыты — вот-вот заговорит. Она оставалась безмолвной, но только усилием разума можно было подавить впечатление, что это не живая плоть, а пластилин, что это не естественный цвет лица, а мертвый румянец и что стекло не способно видеть. И, что казалось совсем невероятным, — у этой, по всей видимости, живой головы не было тела. Шея неустойчиво покоилась на гончарном круге. Аркадий не считал себя суеверным, но и у него мурашки пробежали по коже.
— Я изменил цвет глаз на темно-карие, — сказал Андреев, — чтобы подчеркнуть румянец щек. Парик итальянский, из натуральных волос.
Аркадий обошел вокруг головы.
— Это ваш шедевр.
— Да, — с гордостью признал Андреев.
— Могу поклясться, что она собирается что-то сказать.
— Она и говорит, следователь. Она говорит: «Вот она я!» Забирайте ее.
С круга на него глядела Валерия. Не так потрясающе красива, как Ирина, но очень мила, носик поменьше, лицо пошире, попроще. Такое лицо ожидаешь увидеть улыбающимся из-под пушистой песцовой шапочки где-нибудь на зимней прогулке. А мимо пролетают снежинки. Хорошо катается на коньках, всегда веселая, жизнерадостная.
— Пока не время, — сказал он.
* * *
Они с Лебедем провели весь день, расспрашивая мясников, колхозников, всех, кто мог торговать свежим мясом. Только после четырех он попал на Новокузнецкую, где его сразу вызвал прокурор.
Ямской ждал его за столом, постукивая по крышке стола розовыми, как у младенца, пальчиками. Бритая голова излучала думы.
— Меня беспокоит явное отсутствие продуманных мероприятий с вашей стороны по расследованию убийства в Парке имени Горького. Я не намерен вмешиваться в действия следователя, но обязан поправить того, кто теряет контроль над собой или над расследованием. Не считаете ли вы, что это относится к вам? Прошу вас, скажите честно.
— Я только что осматривал сделанную Андреевым реконструкцию головы одной из жертв, — ответил Аркадий.
— Вот видите, а я впервые слышу о такой реконструкции. Еще один пример неорганизованности.
— Контроля я не теряю.
— Ваш отказ признать это может служить одним из признаков моей правоты. В нашем городе живет больше семи миллионов человек, и среди них находится один невменяемый, убивший трех человек. Я не рассчитываю на то, что вы достанете преступника, как фокусник из шляпы. Но я ожидаю от следователя хорошо продуманной, согласованной работы. Знаю, что вы не любите координировать свои действия с другими. Вы считаете себя специалистом, предпочитаете работать сами по себе. Однако отдельная личность, какой бы одаренной она ни была, уязвима перед субъективизмом, болезнями или личными проблемами. К тому же вы очень много работаете.
Ямской развел руками.
— Насколько я знаю, у вас трудности с женой, — сказал он.
Аркадий не ответил — вопроса ему не задавали.
— По моим следователям, хотя они разные, судят и обо мне. Вы, как самый сообразительный, должны это знать, — сказал Ямской.
Он заговорил как о чем-то решенном!
— Все это время вы были заняты очень напряженной работой. Подходит время отпусков — теперь уж ничего не успеешь. Я хочу, чтобы вы, как только покинете мой кабинет, сели за обстоятельный обзор всех аспектов хода расследования на сегодняшний день.
— На это потребуется не один день, даже если я больше ничем не буду заниматься.
— Тогда больше ничем не занимайтесь. Не спешите и изложите все как можно полнее. Разумеется, мне не нужны ссылки на иностранных подданных и сотрудников госбезопасности. Ваши предположения по этой части ни к чему вас не привели. Ссылки на них поставят в затруднительное положение не только вас, но и наше учреждение. Благодарю вас.
Аркадий пропустил мимо ушей последнюю фразу.
— Товарищ прокурор, мне бы хотелось знать, предназначен ли обзор для другого следователя, который займет мое место?
— Мы хотим от вас одного, — жестко сказал Ямской, — сотрудничества. Когда налицо искреннее сотрудничество, так ли уж важно, кто чем занимается?
Аркадий сидел перед пустой пишущей машинкой.
На стене портрет Ленина, отдыхающего в плетеном кресле. На голове белая шляпа, на коленях чашка. Лукавый взгляд из-под полей шляпы.
Обзор. От него вряд ли что останется, если не писать об Осборне и опознании младшего Кервилла. У нового следователя создастся впечатление, что никакого расследования вообще не было. Ему и новым сыщикам можно все начинать заново. Единственной проблемой будет предыдущий следователь.
В дверях появился Никитин с бутылкой и двумя стаканами. На лице старшего следователя по надзору над исполнением решений правительства подобающая моменту сочувственная гримаса.
— Только что узнал. Не повезло. Зашел бы ко мне, — разлил водку по стаканам. — Ты, правда, все держишь в себе. Я же тебе всегда говорил. Ладно, не волнуйся, что-нибудь найдем. Я кое с кем знаком — подыщем что-нибудь. Пей. Конечно, не на таком уровне, да ты снова поднимешься. Я что-нибудь для тебя придумаю. Никогда не считал тебя настоящим следователем.
Аркадию стало ясно, что он упустил из виду все важные ключи к разгадке, не обратил внимания на советы, которые бы подсказали более проницательному следователю, каким путем следовать, а с какого свернуть. Левин, Ямской, даже Ирина пытались его предостеречь. Когда глядишь против солнца, отчетливо видны все достоинства правильного пути, он ярко освещен, а все, что ему не соответствует, либо отвергается, либо находит то или иное объяснение.
— …на моей памяти не было такого, чтобы старшего следователя сняли с работы, — продолжал Никитин. — Наша система как раз и славится тем, что никто не может потерять работу. Да положи ты на все это…
Никитин заморгал, Аркадий закрыл глаза. Старший следователь наклонился к нему.
— Как, по-твоему, воспримет это Зоя? — спросил он.
Аркадий открыл глаза, и его взгляд уперся в балансирующего на краешке стула Никитина. Тот ждал ответа. Он не понимал, зачем вообще здесь Никитин, по существу, не слушал, что тот говорил, но его поразило, что его бывший наставник, этот болтливый приспособленец с живым круглым лицом, неизменно появляется в подобных случаях. Кто-то умирает, кого-то увольняют. Никитин тут как тут, будто гробокопатель.
Зазвонил телефон, и Аркадий снял трубку. Из Министерства иностранных дел сообщали, что в январе и феврале никто икон или предметов религиозного или культового характера за границу не вывозил, но была выдана лицензия на вывоз «церковного ларца», который направлялся Хельсинкскому партийному художественному совету в качестве подарка от клуба «Кожаный мяч» при немецком комсомоле. Ларец самолетом доставлен из Москвы в Ленинград, а там перегружен на поезд, следующий из Ленинграда в Финляндию через Выборг. Перевозка из Москвы до Финляндии состоялась 3 февраля. На квитанции есть имя — «Г.Унманн». Значит, ларец был, и посылал его Унманн.
Аркадий заказал разговор с Хельсинки, с ЦК Финляндской коммунистической партии, — никаких проблем, потому что позвонить по междугородной было значительно проще, чем дозвониться по местным телефонам. Из разговора с Хельсинки он узнал, что художественный совет упразднен больше года назад и ничего похожего на «церковный ларец» не ожидалось и не поступало.
— Чем-нибудь помочь? — предложил Никитин.
Аркадий выдвинул нижний ящик стола и достал полуавтоматический пистолет Макарова, который он получил, когда стал следователем, и которым ни разу не пользовался, и пачку 9-миллиметровых патронов. Он вынул из рукоятки обойму, взял из пачки восемь патронов, зарядил и поставил обойму на место.
— Что ты делаешь? — глядя на него, спросил Никитин.
Аркадий поднял пистолет, снял с предохранителя и прицелился в голову Никитина. Тот в изумлении разинул рот.
— Мне страшно, — сказал Аркадий. — И я подумал, почему бы тебе не разделить этот страх со мной.
Никитин испарился. Аркадий надел пальто, опустил пистолет в карман и вышел на улицу.
* * *
Когда он появился в квартире, Ирина посмотрела, не вошел ли кто вслед за ним.
— Я думала, что вы меня сейчас арестуете, — сказала она.
— Зачем, по-твоему, мне тебя арестовывать? — Он подошел к окну и посмотрел на улицу.
— Рано или поздно это случится.
— Я же не дал им убить тебя.
— Это не трудно. Вы все еще считаете, что убить или арестовать — это две разные вещи. Вы как были, так и остались старшим следователем.
Одежда от носки приняла форму ее фигуры. Она мягко шлепала по полу голыми ногами. Ему самому было интересно, занял ли Приблуда квартиру этажом ниже и не стоят ли они с Ириной на паутине микрофонных проводов.
Она как одержимая подметала полы. Квартира была чистая и пустая и от этого казалась лишенной красок и воздуха. Ирина была в ней словно пламя в вакууме.
— Сегодня еще вы, может быть, меня спрячете. Это всего лишь один день вашей жизни, — сказала она. — Но как только постучат в дверь, вы меня им сдадите.
Аркадий не стал ей говорить, почему же она тогда не ушла, так как боялся, что она и впрямь уйдет.
Она говорила со сдерживаемым презрением.
— Эх, следователь, следователь, как вам разобраться в нашей смерти, когда ничего не знаете о нашей жизни? Конечно, читаете в журналах статьи о Сибири, а иркутская милиция передала вам сведения о Косте Бородине. Но скажите мне, как могла еврейская девушка вроде Валерии связаться с таким уголовником, как Костя? Как мог такой умный парень, как Костя, попасться на обещания Осборна? Думаете, не попалась бы я, предложи их мне?
Она продолжала говорить, шагая из угла в угол и растирая ладонями руки.
— Мой дед был первым сибиряком в семье. Начать с того, что он был главным инженером Ленинградского водопровода. Он не совершал никакого преступления, но, как вы помните, в те дни считалось, что все инженеры — вредители, и его бросили в поезд и отправили на пятнадцать лет на каторгу. Он перебывал в пяти сибирских лагерях, прежде чем его освободили и оставили в бессрочной ссылке, одним словом, ему пришлось остаться в Сибири. Его сыну, моему отцу, учителю, даже не дали пойти добровольцем воевать с немцами, потому что он был сыном ссыльного. У него отобрали паспорт, чтобы он никогда не мог уехать из Сибири. Моя мать была музыкантом, и ей предлагали хорошее место в Кировском театре, но пришлось отказаться, потому что она была женой сына ссыльного.
— А как насчет Валерии?
— Давидовы были из Минска. В их квартал была спущена разнарядка на арест «еврейских извращенцев». Таким путем раввин и его семья стали сибиряками.
— А Костя?
— По сравнению с нами он был настоящим сибиряком. Его прадеда еще при царе сослали за убийство. С тех пор Бородины работали на охрану лагерей, ловили беглецов. Они жили с юкагирами, оленеводами, потому что те первыми узнавали, когда заключенный появлялся в тундре. Когда Бородины настигали беглеца, они обращались с ним дружелюбно, делали вид, что помогают бежать. Давали ему ночью выговориться о том, что он будет делать на свободе, а когда уснет — убивали, давая тем самым час-другой вкусить иллюзию свободы. Вы даже этого не даете.
— По-моему, это жестоко, — возразил Аркадий.
— Вы же не сибиряк. Осборн знает нас лучше вашего.
При всем ее презрении она все же внимательно наблюдала за ним, словно он мог стать другим.
— На одной ловле беглецов Бородиным было не прожить, — заметил Аркадий.
— Они торговали с оленеводами, потихоньку мыли золото, нанимались проводниками к геологам. Костя охотился.
— На кого?
— На соболя, лисицу.
— Его же знали как бандита. Как же он тогда сбывал соболей?
— Он приезжал в Иркутск и передавал шкурки другим для продажи. Скажем, шкурка стоила сто рублей, он брал девяносто. Лишних вопросов не задавали.
— Теперь соболей разводят на фермах, зачем тогда охотники?
— Фермы — типичные коллективные хозяйства — сплошное бедствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48