Ждал неделями, с того самого дня, как Мэй мимоходом сообщила:
— Звонили от «Барнс-энд-Ноубл». Относительно книги Суаре.
— Уггмк! — Эдвин в это время жевал пончик. — Ну их к черту! — крикнул он, как только сумел проглотить (и пончик, и новость). — Так быстро мы возврата не примем. Мы отгрузили ее только неделю назад. В договоре написано…
— Речь не о возврате, — сказала Мэй. — А о заказе. Им нужны новые.
— Что, уже? — поразился Эдвин. — Они и так взяли восемьсот штук.
— А теперь им нужно еще тридцать пять тысяч. Придется допечатывать, у нас осталось всего около двухсот на складе.
— Это опечатка. Они факсом прислали? Наверное, речь идет о трех с половиной.
Мэй наклонилась, голос ее стал очень спокойным и крайне серьезным:
— Я позвонила и три раза переспросила цифру. Им нужно тридцать пять тысяч. В очереди на книгу двенадцать тысяч покупателей. Говорят, чтобы мы готовились к новым заказам. Эдвин, что-то происходит.
Отправили новую партию, а через две недели пришел факс: «Срочно: пятьдесят тысяч экземпляров книги „Что мне открылось на горе“. Суаре, Тупак. ISBN 176661313. Срочный заказ. Скорее!»
К концу недели книга заняла первое место среди региональных бестселлеров, на следующей — попала в национальный список. И тут все в «Сутенире» заговорили о ней. Крики «Победа!» и «"Рэндом Хаус" отдыхает!» разносились эхом по коридорам. Эдвина называли гением, мистер Мид подумывал о его повышении, даже Найджелу пришлось нехотя его похвалить.
— Мы такого и не ждали, — сказал он.
— А что я тебе говорил? Сто тысяч экземпляров. Она принесет нам кучу денег.
В том же месяце тираж достиг ста тысяч, а спрос все увеличивался. Книга возглавила список бестселлеров «Таймc» и сохраняла лидерство неделю за неделей. И тут-то Эдвин забеспокоился.
— Мне это не нравится, — тихо сказал он Мэй, когда они сидели в темном углу бара О'Коннора. — Очень не нравится.
— О чем ты? Расслабься, Эдвин. Эта твоя книжка — нежданный бестселлер, как «Мосты округа Мэдисон». Радуйся, пока дают, ведь это не навсегда, и ты снова вернешься к станку. А пока ты — гордость мистера Мида. Он уже поставил себе в заслугу, будто научил тебя всему, что ты умеешь. Осенью у тебя, может, появится собственный кабинет. Только подумай — никаких каморок, не надо стукаться головой о притолоку. К тому же утрешь нос Найджелу. «Что мне открылось на горе» — лучший бестселлер за всю историю издательства, поверь мне, в ближайшее время ничего подобного не будет.
— А как же твои сексуальные скандалы?
— Ты имеешь в виду женщину, которая и с вице-президентом, и со спикером?.. Оказалось, и с Элвисом тоже. В летающей тарелке.
— Ого… И что теперь, выбрасываем ее из каталога?
— Да нет. Просто из раздела биографий ее переместили в «Параллельную жизнь». Но продажи будут ниже, политические скандалы идут гораздо лучше НЛО. Пойми главное, Эдвин, — твоя книжка прекрасно продается, тебе причитаются всяческие льготы и прочие радости жизни. Ты теперь звезда «Сутенира». Наслаждайся, пока можно, ведь это все закончится. Неизбежно.
— А если нет? — возразил Эдвин. В голосе его уже слышались панические нотки. — А если она только набирает обороты? Этакий кролик «Энерджайзер» из ада?
Мэй откинулась на спинку стула, оглядела Эдвина, поджала губы и медленно произнесла:
— Мы ведь говорим о книге, верно? О книге по самосовершенствованию. Задача этой книги — помочь людям изменить свою жизнь. Вот о чем мы говорим. Просто о книге.
— Да? — прошептал Эдвин. — Ты уверена, что просто?
— Когда у тебя такие большие выпученные глаза, я и сама начинаю волноваться. Ты слишком много работаешь, вот что. Как там книга о жареной свинине? Отведал ли рекомендуемые блюда? Мне запомнился один рецепт — «жареные шкурки, вымоченные в низкокалорийном соусе». По-моему, настоящее надувательство.
— А вдруг это не просто книжка, Мэй? Вдруг это Книга? Та, которой все ждали? Избавление от проблем, слабостей, внутренних противоречий. Вдруг, а? Вдруг Тупак Суаре вывел универсальную формулу? В каждой книге есть зерно истины, но никто не видит его по-настоящему. Даже приблизительно. То есть у нас потому столько этих дурацких книг по самосовершенствованию, что ни одна не работает! Если появится эффективная книжка, я останусь без работы, к чертям собачьим!
— Эдвин, сбавь тон. Что ты кричишь-то? Давай-ка иди домой. Отдохни, или, может…
— Не могу, — его глаза блестели, — только не домой. Жена хочет меня убить.
— Жена? Убить?
— Да. С помощью секса. Это просто невыносимо — каждую ночь одно и то же. Одинаковая чудо-техника, одинаковые потрясающие оргазмы. Секс убьет меня, Мэй! Смейся, смейся… Но это правда. Она хочет убить меня. Я еще жив только благодаря ее месячным. А она все талдычит: «Прочти книгу, Эдвин. Прочти книгу. Ведь это ты ее редактировал. Прочти раздел о Ли Боке. Когда оба партнера используют одну точку, выходит лучше». Это просто какой-то культ. Точно в секту сайентологов вступила или типа того. И каждую ночь, каждую проклятую ночь. Я словно увяз. Увяз в чем-то… ну не знаю. В чем-то ужасном. Я даже не могу сосредоточиться. Заметила, как я отощал?
— Отощал? Ты всегда таким был.
— В самом деле? А что ты скажешь на это? — Он придвинулся ближе и зашептал: — У меня теперь постоянная эрекция. У меня и сейчас эрекция.
Мэй тоже понизила голос:
— Что ты мне предлагаешь с этим сделать? Эдвин невольно рассмеялся и ответил шепотом:
— Делай что хочешь, только его не трогай.
— Хорошо, не буду. Обещаю. — И продолжила обычным голосом: — Что я вижу! Ты улыбаешься? Наконец-то это снова ты, Эдвин де Вальв, мой старый знакомый, которого я терпеть не могу. Давай что-нибудь закажем. Есть хочется. Сельдерей и вода без газа не очень-то питательны.
— А что, если это та самая Книга? Что тогда?
— Господи, Эдвин. Опять ты начинаешь…
— А что, если Тупак Суаре сорвал банк? Что, если все числа, все части, все слова соединены в нужном порядке, в нужное время? Словно тысяча обезьян писала тысячу лет. А Тупак Суаре просто нажал на правильные клавиши?
— Эдвин, тысяча обезьян не писала ее тысячу лет. Тысяча обезьян будет писать ее вечность. Теоретически иногда будут случайно появляться «Гамлет» или «Унесенные ветром».
— Или «Что мне открылось на горе».
— Ты полагаешь, эту книгу написали мартышки?
— Конечно, нет. Просто чисто теоретически, если некто написал книгу, где все правильно…
— Эдвин, мартышкам еще долго над ней корпеть. Бесконечно долго.
— Вот именно! Но бесконечность включает в себя все числа. У любого события, которое произойдет — цитирую — «в одно из мгновений бесконечности», одинаковая вероятность случиться через две секунды или через миллион лет. Шансы равны. С математической точки зрения, у мартышки одинаковые шансы собрать «Гамлета» с первой попытки, равно как и с тысячной. Почему? Потому что у бесконечности нет границ, все события равновероятны. Тупаку Суаре удача могла улыбнуться и сейчас, и через миллиарды лет.
— Откуда ты все это знаешь? Я думала, ты не в ладах с математикой.
— Я и не в ладах. Просто вчера вечером смотрел «Звездные врата». Но физика там все равно достоверна. А его имя? Прочитай «Тупак» задом наперед. Что получится? Понимаешь, Мэй? Понимаешь?
— Нет, Эдвин. Не понимаю. Я понимаю только, что ты много работаешь, мало спишь и смотришь плохую фантастику.
— Ну хорошо, а как же теория хаоса? Ты знаешь, что трепет крыльев бабочки в Китае может вызвать тайфун… ну не знаю… где-то очень далеко. А гибель общества может стать результатом как незначительного события, так и серьезного переворота. Скажем, публикации на первый взгляд обычной книги. Бабочка взмахнет крыльями, и в другой части света пронесется тайфун. Теперь понимаешь?
— Знаешь, мне кажется, — философски сказала Мэй, — что надо прикончить эту проклятую бабочку. Сколько же можно вызывать тайфуны, кораблекрушения и землетрясения за сотни тысяч километров? Хочешь решить проблемы мирового порядка, вначале отыщи и раздави эту бабочку. При чем тут Эль-Ниньо? Все дело в проклятой бабочке.
— Мэй, я не шучу. Мы не знаем, какие разрушительные силы, какие серьезные события может вызвать самый обычный и незначительный поступок.
— И почему обязательно бабочка? Можно ведь придумать новую метафору. Отчего бы навозному жуку из Абердина не вызвать внезапное обострение артрита у новозеландских овцеводов? По-моему, образ «бабочки с трепещущими крыльями» давно устарел. Может, ныне арканзасская комнатная муха топит нефтяные танкеры в Мадридском море? Или…
— И чего я тут распинаюсь… — Терпение Эдвина подошло к концу. — Серьезно, Мэй. Я не шучу. У меня плохое предчувствие. В рекламу книги не было вложено ни пенни. Мы не выслали ни одной рецензии — и никто не написал рецензии в ответ. Тем не менее за неделю ее смели с полок. Как это объяснить, Мэй?
— Эдвин, ты прекрасно знаешь, что главный секрет успешной торговли — народная молва. Так книги продаются лучше всего. У тебя может быть прекрасный маркетинговый план, но отсутствие устной рекламы может разрушить лучшие рекламные разработки. Это и произошло, только наоборот. Помнишь «Небесное пророчество»? Автор не нашел дешевого издателя, напечатал за свой счет и продавал с машины у книжных магазинов…
— Но успех пришел не сразу. Понадобились годы, Мэй. А тут лишь пара недель. И никто не ездил на машине и не продавал ее повсюду. Народная молва в чистом виде. Когда книжку резко начали раскупать, Пол из отдела маркетинга провел опрос читателей. Сама знаешь, в отделе маркетинга всегда наготове, ловят последнюю тенденцию и следуют ей. В общем, Пол протестировал читателей «Что мне открылось на горе». Знаешь, что выявил опрос? Ожидания читателей оправдались на сто процентов. Сто процентов, Мэй.
— Эдвин, ты что — веришь исследованиям маркетологов?
— Я спросил Пола: «Неужели прямо сто процентов? Это невозможно с точки зрения статистики. Сколько людей ты опросил? Десяток?» «Нет, сотни. Тысячи. Мы включили опросник в последний тираж». Обычно ответы присылают процентов десять читателей, если повезет. А тут знаешь сколько? Все. Все до единого. И тут Пол говорит: «Конечно, не совсем сто процентов. Мы округлили. Если быть точным, то девяносто девять и семь десятых процента». И знаешь что, Мэй? Меня эти девяносто девять и семь десятых процента пугают больше, чем сто. Не знаю почему, но это так.
— И что, Эдвин? Значит, книга понравилась людям. Не понимаю, что тебя так тревожит. Что плохого может случиться? Люди счастливы и довольны. Что здесь такого?
— Не знаю. Но что-то здесь не так. Это ненормально.
— Счастье — это ненормально?
— Да, ненормально. Я все-таки редактирую книги по самосовершенствованию. Я в них разбираюсь. Каждый чего-то ищет, но никогда не находит. Все нуждаются в помощи. Или, по крайней мере, так думают. Я знаю, потому что сам такой.
— Что ж… — Мэй опустила руки под стол, ее голос понизился. — Может, тогда я помогу тебе справиться с эрекцией?
И крепко сжала его член, чем удивила и себя, и Эдвина.
Вихрь гормонов принес их в квартирку Мэй. Комната оказалась под стать хозяйке — повсюду эксцентричный беспорядок. Книги, кошачьи игрушки, бисерные занавески на дверях. В углу даже стояла механическая печатная машинка.
Эдвин и Мэй неистово сплелись руками, ногами и губами, а кошка осуждающе взирала на них. Все происходило так поспешно и беспорядочно, что совершенно перепуталось — они едва начали целоваться, как внезапно обнажился мягкий и объемный бюст Мэй. Она уже притянула Эдвина к себе, лаская его член, а он еще не сбросил ботинки. И теперь Эдвин — одна нога в ботинке, другая в носке — пытался удержать равновесие на коврике, который выскальзывал из-под ног всякий раз, как он делал движение вверх почти в жеребцовом экстазе. Его пальто застряло на голове, застежка часов запуталась в волосах Мэй, ее колготки обмотались вокруг лодыжек. Режиссура действа оказалась неважной. В общем, далеко не так изящно, как соитие в кино. Они скатились с футона, провели минуту страсти на стопке журналов, снова откатились на футон, неловко тычась коленями в ноги друг другу и неуклюже меняя позы. Один раз Эдвин провел языком по обнаженной плоти и обнаружил, что это его собственное плечо.
Все закончилось полнейшим изнеможением. Мэй содрогалась в конвульсиях, Эдвин обливался потом.
Они лежали частично на футоне, частично на полу, в вихре ощущений, хватая ртом воздух. Кошка удрала из комнаты, решив, что это какая-то ритуальная человеческая борьба. И кто-то в какой-то момент сбил на пол папоротник.
Как обычно, в подобные мгновения люди склоняются к религиозности.
— О господи… О боже мой…
— Боже… О боже…
— Принесу воды. — Мэй встала, завернулась в простыню и босиком прошлепала на кухню. Эдвин скинул второй ботинок. Потянулся. Подумал о Дженни и удивился, что не испытывает угрызений совести. И тут же почувствовал вину за то, что не чувствует вины.
Посмотрел вниз, широко улыбнулся и крикнул:
— Мэй! Эрекция пропала!
— Надеюсь. — Она принесла стакан холодной воды. — Держи. У тебя иссохший вид.
— Ты не понимаешь. Эрекция пропала. Я без сил. Совершенно без сил. Таким и должен быть секс! Вот я сижу здесь, мне слегка не по себе, чуть неловко и немного стыдно. Вот каким должен быть секс. А не слиянием со Вселенной. Секс с женой слишком… слишком совершенен.
— Значит, совершенен. — В голосе Мэй зазвучал холодок, но Эдвин этого не заметил.
— Да, совершенен. Все четко организовано. Чисто, аккуратно, точно. Секс с моей женой чересчур хорош, понимаешь? Секс не должен быть чистым и аккуратным. Нужно некоторое ощущение грязи и вины. Двойственность — вот слово, которое я искал. Секс должен быть двойственным. — Он отхлебнул воды. — Мне так хорошо!
Ледяное молчание.
— Эдвин, я думаю, тебе пора. Он искренне удивился.
— Почему? Я что-то не то сказал?
— Уходи.
— Но, Мэй…
— Помнишь «Шератон Тимберленд»? Помнишь? — в ее голосе зазвучали боль и гнев. — Помнишь?
— Конечно. Постоянно вспоминаю. Каждый день на работе, каждый раз, как встречаю тебя в коридоре.
— Правда? — Ее решимости поубавилось. — Я и не знала… Не представляла, что это так много значит для тебя. Что это так важно.
— Нет, не в том смысле. Это было ужасно. Я так об этом жалел. Спрашивал себя, зачем сделал эту глупость… Тогда я совсем запутался. Было то самое двойственное ощущение.
— Значит, двойственное, — сухо повторила Мэй.
Эдвина выставили за дверь, с пиджаком и ботинками в руках, штаны натянуты лишь до колен, галстук свободной петлей болтается на шее, на лице написано потрясение.
— За что? — спросил он, когда дверь захлопнулась. Было слышно, как щелкнул замок, как Мэй закрывалась, поднимала мосты, запиралась на засов.
— Мэй… — позвал он мягко. — Мэй! Ответа он не дождался.
А за стенами крепости Мэй уселась на диванчике с кошкой Чарли на коленях и раскачивалась взад и вперед, и слезы наполняли глаза и переливались через край. Снова и снова. Не из-за того, что он сказал, а из-за того, что не сказал.
Она плакала потому, что больше не будет так близка с ним, не позволит себе такой близости. Кто такой Эдвин де Вальв? Дерганый, бесчувственный редактор со степфордской женой, постоянно на грани срыва. Куда она смотрела? Как позволила себе влюбиться в подобного субъекта? О чем она думала?
Вот именно, что не думала. В том-то и дело. (Как обычно.)
Глава двадцать третья
— Помада, — сказала Дженни, и Эдвин застыл на месте. — Что?
— На галстуке. Видишь? Вот, вот и вот. Банально — муж возвращается с помадой на галстуке. — Она подошла ближе и пригляделась. — Новый оттенок, но фирма та же. Везде узнаю. Эта… как там ее… Пухленькая такая.
— Стив?
— Да нет же. Мэй. Правильно? Так что же случилось?
Эдвин сглотнул. Алиби нет. Он ничего не придумал. Стоял, словно проглотив язык, и вспоминал о следах помады на груди, полоске на спине, между пальцами ног. Он был ходячей картой супружеской измены.
— Понимаешь ли…
Но Дженни перебила, не дав Эдвину промямлить жалкое подобие оправдания:
— Так что случилось? Вы веселились на работе, и Мэй упала на тебя? Или, может, она была расстроена, ты ее пожалел и обнял, чтобы утешить?
Эдвин откашлялся.
— Да. Первое.
— Веселились?
— Да. Веселились. На работе. Именно на работе. Так и есть. Когда мы веселились… слушай, может, закажем на ужин что-нибудь? Тайское, например? Не знаю, как ты, а я голоден как волк.
— Еще бы, — сказала Дженни, на ее лице появилась знакомая лукавая улыбка. — Но прибереги немного сил.
Эдвин понял, что это значит, и сердце его упало в бездну отчаяния.
— Немного сил?
— Для Ли Бока. — Она провела пальчиком по его груди. — Давай сначала пойдем в спальню и нагуляем аппетит.
Эдвин, понурившись, поплелся за ней, словно заключенный на казнь, — и тут неожиданно вспомнил про следы помады по всему телу, эти временные татуировки на интимных местах. Их происхождение объяснить несколько сложнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Звонили от «Барнс-энд-Ноубл». Относительно книги Суаре.
— Уггмк! — Эдвин в это время жевал пончик. — Ну их к черту! — крикнул он, как только сумел проглотить (и пончик, и новость). — Так быстро мы возврата не примем. Мы отгрузили ее только неделю назад. В договоре написано…
— Речь не о возврате, — сказала Мэй. — А о заказе. Им нужны новые.
— Что, уже? — поразился Эдвин. — Они и так взяли восемьсот штук.
— А теперь им нужно еще тридцать пять тысяч. Придется допечатывать, у нас осталось всего около двухсот на складе.
— Это опечатка. Они факсом прислали? Наверное, речь идет о трех с половиной.
Мэй наклонилась, голос ее стал очень спокойным и крайне серьезным:
— Я позвонила и три раза переспросила цифру. Им нужно тридцать пять тысяч. В очереди на книгу двенадцать тысяч покупателей. Говорят, чтобы мы готовились к новым заказам. Эдвин, что-то происходит.
Отправили новую партию, а через две недели пришел факс: «Срочно: пятьдесят тысяч экземпляров книги „Что мне открылось на горе“. Суаре, Тупак. ISBN 176661313. Срочный заказ. Скорее!»
К концу недели книга заняла первое место среди региональных бестселлеров, на следующей — попала в национальный список. И тут все в «Сутенире» заговорили о ней. Крики «Победа!» и «"Рэндом Хаус" отдыхает!» разносились эхом по коридорам. Эдвина называли гением, мистер Мид подумывал о его повышении, даже Найджелу пришлось нехотя его похвалить.
— Мы такого и не ждали, — сказал он.
— А что я тебе говорил? Сто тысяч экземпляров. Она принесет нам кучу денег.
В том же месяце тираж достиг ста тысяч, а спрос все увеличивался. Книга возглавила список бестселлеров «Таймc» и сохраняла лидерство неделю за неделей. И тут-то Эдвин забеспокоился.
— Мне это не нравится, — тихо сказал он Мэй, когда они сидели в темном углу бара О'Коннора. — Очень не нравится.
— О чем ты? Расслабься, Эдвин. Эта твоя книжка — нежданный бестселлер, как «Мосты округа Мэдисон». Радуйся, пока дают, ведь это не навсегда, и ты снова вернешься к станку. А пока ты — гордость мистера Мида. Он уже поставил себе в заслугу, будто научил тебя всему, что ты умеешь. Осенью у тебя, может, появится собственный кабинет. Только подумай — никаких каморок, не надо стукаться головой о притолоку. К тому же утрешь нос Найджелу. «Что мне открылось на горе» — лучший бестселлер за всю историю издательства, поверь мне, в ближайшее время ничего подобного не будет.
— А как же твои сексуальные скандалы?
— Ты имеешь в виду женщину, которая и с вице-президентом, и со спикером?.. Оказалось, и с Элвисом тоже. В летающей тарелке.
— Ого… И что теперь, выбрасываем ее из каталога?
— Да нет. Просто из раздела биографий ее переместили в «Параллельную жизнь». Но продажи будут ниже, политические скандалы идут гораздо лучше НЛО. Пойми главное, Эдвин, — твоя книжка прекрасно продается, тебе причитаются всяческие льготы и прочие радости жизни. Ты теперь звезда «Сутенира». Наслаждайся, пока можно, ведь это все закончится. Неизбежно.
— А если нет? — возразил Эдвин. В голосе его уже слышались панические нотки. — А если она только набирает обороты? Этакий кролик «Энерджайзер» из ада?
Мэй откинулась на спинку стула, оглядела Эдвина, поджала губы и медленно произнесла:
— Мы ведь говорим о книге, верно? О книге по самосовершенствованию. Задача этой книги — помочь людям изменить свою жизнь. Вот о чем мы говорим. Просто о книге.
— Да? — прошептал Эдвин. — Ты уверена, что просто?
— Когда у тебя такие большие выпученные глаза, я и сама начинаю волноваться. Ты слишком много работаешь, вот что. Как там книга о жареной свинине? Отведал ли рекомендуемые блюда? Мне запомнился один рецепт — «жареные шкурки, вымоченные в низкокалорийном соусе». По-моему, настоящее надувательство.
— А вдруг это не просто книжка, Мэй? Вдруг это Книга? Та, которой все ждали? Избавление от проблем, слабостей, внутренних противоречий. Вдруг, а? Вдруг Тупак Суаре вывел универсальную формулу? В каждой книге есть зерно истины, но никто не видит его по-настоящему. Даже приблизительно. То есть у нас потому столько этих дурацких книг по самосовершенствованию, что ни одна не работает! Если появится эффективная книжка, я останусь без работы, к чертям собачьим!
— Эдвин, сбавь тон. Что ты кричишь-то? Давай-ка иди домой. Отдохни, или, может…
— Не могу, — его глаза блестели, — только не домой. Жена хочет меня убить.
— Жена? Убить?
— Да. С помощью секса. Это просто невыносимо — каждую ночь одно и то же. Одинаковая чудо-техника, одинаковые потрясающие оргазмы. Секс убьет меня, Мэй! Смейся, смейся… Но это правда. Она хочет убить меня. Я еще жив только благодаря ее месячным. А она все талдычит: «Прочти книгу, Эдвин. Прочти книгу. Ведь это ты ее редактировал. Прочти раздел о Ли Боке. Когда оба партнера используют одну точку, выходит лучше». Это просто какой-то культ. Точно в секту сайентологов вступила или типа того. И каждую ночь, каждую проклятую ночь. Я словно увяз. Увяз в чем-то… ну не знаю. В чем-то ужасном. Я даже не могу сосредоточиться. Заметила, как я отощал?
— Отощал? Ты всегда таким был.
— В самом деле? А что ты скажешь на это? — Он придвинулся ближе и зашептал: — У меня теперь постоянная эрекция. У меня и сейчас эрекция.
Мэй тоже понизила голос:
— Что ты мне предлагаешь с этим сделать? Эдвин невольно рассмеялся и ответил шепотом:
— Делай что хочешь, только его не трогай.
— Хорошо, не буду. Обещаю. — И продолжила обычным голосом: — Что я вижу! Ты улыбаешься? Наконец-то это снова ты, Эдвин де Вальв, мой старый знакомый, которого я терпеть не могу. Давай что-нибудь закажем. Есть хочется. Сельдерей и вода без газа не очень-то питательны.
— А что, если это та самая Книга? Что тогда?
— Господи, Эдвин. Опять ты начинаешь…
— А что, если Тупак Суаре сорвал банк? Что, если все числа, все части, все слова соединены в нужном порядке, в нужное время? Словно тысяча обезьян писала тысячу лет. А Тупак Суаре просто нажал на правильные клавиши?
— Эдвин, тысяча обезьян не писала ее тысячу лет. Тысяча обезьян будет писать ее вечность. Теоретически иногда будут случайно появляться «Гамлет» или «Унесенные ветром».
— Или «Что мне открылось на горе».
— Ты полагаешь, эту книгу написали мартышки?
— Конечно, нет. Просто чисто теоретически, если некто написал книгу, где все правильно…
— Эдвин, мартышкам еще долго над ней корпеть. Бесконечно долго.
— Вот именно! Но бесконечность включает в себя все числа. У любого события, которое произойдет — цитирую — «в одно из мгновений бесконечности», одинаковая вероятность случиться через две секунды или через миллион лет. Шансы равны. С математической точки зрения, у мартышки одинаковые шансы собрать «Гамлета» с первой попытки, равно как и с тысячной. Почему? Потому что у бесконечности нет границ, все события равновероятны. Тупаку Суаре удача могла улыбнуться и сейчас, и через миллиарды лет.
— Откуда ты все это знаешь? Я думала, ты не в ладах с математикой.
— Я и не в ладах. Просто вчера вечером смотрел «Звездные врата». Но физика там все равно достоверна. А его имя? Прочитай «Тупак» задом наперед. Что получится? Понимаешь, Мэй? Понимаешь?
— Нет, Эдвин. Не понимаю. Я понимаю только, что ты много работаешь, мало спишь и смотришь плохую фантастику.
— Ну хорошо, а как же теория хаоса? Ты знаешь, что трепет крыльев бабочки в Китае может вызвать тайфун… ну не знаю… где-то очень далеко. А гибель общества может стать результатом как незначительного события, так и серьезного переворота. Скажем, публикации на первый взгляд обычной книги. Бабочка взмахнет крыльями, и в другой части света пронесется тайфун. Теперь понимаешь?
— Знаешь, мне кажется, — философски сказала Мэй, — что надо прикончить эту проклятую бабочку. Сколько же можно вызывать тайфуны, кораблекрушения и землетрясения за сотни тысяч километров? Хочешь решить проблемы мирового порядка, вначале отыщи и раздави эту бабочку. При чем тут Эль-Ниньо? Все дело в проклятой бабочке.
— Мэй, я не шучу. Мы не знаем, какие разрушительные силы, какие серьезные события может вызвать самый обычный и незначительный поступок.
— И почему обязательно бабочка? Можно ведь придумать новую метафору. Отчего бы навозному жуку из Абердина не вызвать внезапное обострение артрита у новозеландских овцеводов? По-моему, образ «бабочки с трепещущими крыльями» давно устарел. Может, ныне арканзасская комнатная муха топит нефтяные танкеры в Мадридском море? Или…
— И чего я тут распинаюсь… — Терпение Эдвина подошло к концу. — Серьезно, Мэй. Я не шучу. У меня плохое предчувствие. В рекламу книги не было вложено ни пенни. Мы не выслали ни одной рецензии — и никто не написал рецензии в ответ. Тем не менее за неделю ее смели с полок. Как это объяснить, Мэй?
— Эдвин, ты прекрасно знаешь, что главный секрет успешной торговли — народная молва. Так книги продаются лучше всего. У тебя может быть прекрасный маркетинговый план, но отсутствие устной рекламы может разрушить лучшие рекламные разработки. Это и произошло, только наоборот. Помнишь «Небесное пророчество»? Автор не нашел дешевого издателя, напечатал за свой счет и продавал с машины у книжных магазинов…
— Но успех пришел не сразу. Понадобились годы, Мэй. А тут лишь пара недель. И никто не ездил на машине и не продавал ее повсюду. Народная молва в чистом виде. Когда книжку резко начали раскупать, Пол из отдела маркетинга провел опрос читателей. Сама знаешь, в отделе маркетинга всегда наготове, ловят последнюю тенденцию и следуют ей. В общем, Пол протестировал читателей «Что мне открылось на горе». Знаешь, что выявил опрос? Ожидания читателей оправдались на сто процентов. Сто процентов, Мэй.
— Эдвин, ты что — веришь исследованиям маркетологов?
— Я спросил Пола: «Неужели прямо сто процентов? Это невозможно с точки зрения статистики. Сколько людей ты опросил? Десяток?» «Нет, сотни. Тысячи. Мы включили опросник в последний тираж». Обычно ответы присылают процентов десять читателей, если повезет. А тут знаешь сколько? Все. Все до единого. И тут Пол говорит: «Конечно, не совсем сто процентов. Мы округлили. Если быть точным, то девяносто девять и семь десятых процента». И знаешь что, Мэй? Меня эти девяносто девять и семь десятых процента пугают больше, чем сто. Не знаю почему, но это так.
— И что, Эдвин? Значит, книга понравилась людям. Не понимаю, что тебя так тревожит. Что плохого может случиться? Люди счастливы и довольны. Что здесь такого?
— Не знаю. Но что-то здесь не так. Это ненормально.
— Счастье — это ненормально?
— Да, ненормально. Я все-таки редактирую книги по самосовершенствованию. Я в них разбираюсь. Каждый чего-то ищет, но никогда не находит. Все нуждаются в помощи. Или, по крайней мере, так думают. Я знаю, потому что сам такой.
— Что ж… — Мэй опустила руки под стол, ее голос понизился. — Может, тогда я помогу тебе справиться с эрекцией?
И крепко сжала его член, чем удивила и себя, и Эдвина.
Вихрь гормонов принес их в квартирку Мэй. Комната оказалась под стать хозяйке — повсюду эксцентричный беспорядок. Книги, кошачьи игрушки, бисерные занавески на дверях. В углу даже стояла механическая печатная машинка.
Эдвин и Мэй неистово сплелись руками, ногами и губами, а кошка осуждающе взирала на них. Все происходило так поспешно и беспорядочно, что совершенно перепуталось — они едва начали целоваться, как внезапно обнажился мягкий и объемный бюст Мэй. Она уже притянула Эдвина к себе, лаская его член, а он еще не сбросил ботинки. И теперь Эдвин — одна нога в ботинке, другая в носке — пытался удержать равновесие на коврике, который выскальзывал из-под ног всякий раз, как он делал движение вверх почти в жеребцовом экстазе. Его пальто застряло на голове, застежка часов запуталась в волосах Мэй, ее колготки обмотались вокруг лодыжек. Режиссура действа оказалась неважной. В общем, далеко не так изящно, как соитие в кино. Они скатились с футона, провели минуту страсти на стопке журналов, снова откатились на футон, неловко тычась коленями в ноги друг другу и неуклюже меняя позы. Один раз Эдвин провел языком по обнаженной плоти и обнаружил, что это его собственное плечо.
Все закончилось полнейшим изнеможением. Мэй содрогалась в конвульсиях, Эдвин обливался потом.
Они лежали частично на футоне, частично на полу, в вихре ощущений, хватая ртом воздух. Кошка удрала из комнаты, решив, что это какая-то ритуальная человеческая борьба. И кто-то в какой-то момент сбил на пол папоротник.
Как обычно, в подобные мгновения люди склоняются к религиозности.
— О господи… О боже мой…
— Боже… О боже…
— Принесу воды. — Мэй встала, завернулась в простыню и босиком прошлепала на кухню. Эдвин скинул второй ботинок. Потянулся. Подумал о Дженни и удивился, что не испытывает угрызений совести. И тут же почувствовал вину за то, что не чувствует вины.
Посмотрел вниз, широко улыбнулся и крикнул:
— Мэй! Эрекция пропала!
— Надеюсь. — Она принесла стакан холодной воды. — Держи. У тебя иссохший вид.
— Ты не понимаешь. Эрекция пропала. Я без сил. Совершенно без сил. Таким и должен быть секс! Вот я сижу здесь, мне слегка не по себе, чуть неловко и немного стыдно. Вот каким должен быть секс. А не слиянием со Вселенной. Секс с женой слишком… слишком совершенен.
— Значит, совершенен. — В голосе Мэй зазвучал холодок, но Эдвин этого не заметил.
— Да, совершенен. Все четко организовано. Чисто, аккуратно, точно. Секс с моей женой чересчур хорош, понимаешь? Секс не должен быть чистым и аккуратным. Нужно некоторое ощущение грязи и вины. Двойственность — вот слово, которое я искал. Секс должен быть двойственным. — Он отхлебнул воды. — Мне так хорошо!
Ледяное молчание.
— Эдвин, я думаю, тебе пора. Он искренне удивился.
— Почему? Я что-то не то сказал?
— Уходи.
— Но, Мэй…
— Помнишь «Шератон Тимберленд»? Помнишь? — в ее голосе зазвучали боль и гнев. — Помнишь?
— Конечно. Постоянно вспоминаю. Каждый день на работе, каждый раз, как встречаю тебя в коридоре.
— Правда? — Ее решимости поубавилось. — Я и не знала… Не представляла, что это так много значит для тебя. Что это так важно.
— Нет, не в том смысле. Это было ужасно. Я так об этом жалел. Спрашивал себя, зачем сделал эту глупость… Тогда я совсем запутался. Было то самое двойственное ощущение.
— Значит, двойственное, — сухо повторила Мэй.
Эдвина выставили за дверь, с пиджаком и ботинками в руках, штаны натянуты лишь до колен, галстук свободной петлей болтается на шее, на лице написано потрясение.
— За что? — спросил он, когда дверь захлопнулась. Было слышно, как щелкнул замок, как Мэй закрывалась, поднимала мосты, запиралась на засов.
— Мэй… — позвал он мягко. — Мэй! Ответа он не дождался.
А за стенами крепости Мэй уселась на диванчике с кошкой Чарли на коленях и раскачивалась взад и вперед, и слезы наполняли глаза и переливались через край. Снова и снова. Не из-за того, что он сказал, а из-за того, что не сказал.
Она плакала потому, что больше не будет так близка с ним, не позволит себе такой близости. Кто такой Эдвин де Вальв? Дерганый, бесчувственный редактор со степфордской женой, постоянно на грани срыва. Куда она смотрела? Как позволила себе влюбиться в подобного субъекта? О чем она думала?
Вот именно, что не думала. В том-то и дело. (Как обычно.)
Глава двадцать третья
— Помада, — сказала Дженни, и Эдвин застыл на месте. — Что?
— На галстуке. Видишь? Вот, вот и вот. Банально — муж возвращается с помадой на галстуке. — Она подошла ближе и пригляделась. — Новый оттенок, но фирма та же. Везде узнаю. Эта… как там ее… Пухленькая такая.
— Стив?
— Да нет же. Мэй. Правильно? Так что же случилось?
Эдвин сглотнул. Алиби нет. Он ничего не придумал. Стоял, словно проглотив язык, и вспоминал о следах помады на груди, полоске на спине, между пальцами ног. Он был ходячей картой супружеской измены.
— Понимаешь ли…
Но Дженни перебила, не дав Эдвину промямлить жалкое подобие оправдания:
— Так что случилось? Вы веселились на работе, и Мэй упала на тебя? Или, может, она была расстроена, ты ее пожалел и обнял, чтобы утешить?
Эдвин откашлялся.
— Да. Первое.
— Веселились?
— Да. Веселились. На работе. Именно на работе. Так и есть. Когда мы веселились… слушай, может, закажем на ужин что-нибудь? Тайское, например? Не знаю, как ты, а я голоден как волк.
— Еще бы, — сказала Дженни, на ее лице появилась знакомая лукавая улыбка. — Но прибереги немного сил.
Эдвин понял, что это значит, и сердце его упало в бездну отчаяния.
— Немного сил?
— Для Ли Бока. — Она провела пальчиком по его груди. — Давай сначала пойдем в спальню и нагуляем аппетит.
Эдвин, понурившись, поплелся за ней, словно заключенный на казнь, — и тут неожиданно вспомнил про следы помады по всему телу, эти временные татуировки на интимных местах. Их происхождение объяснить несколько сложнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29