Ты ходишь по сыпучему песку, кое-где проваливаясь почти по грудь. Рядом расположились пеликаны, бродят фламинго, плавают и ныряют чомги, лысухи, бакланы, лебеди.
Чайки ссорятся из-за выброшенных волнами на берег устриц. Завидев нас, они бегут навстречу, злобно вытянув шипящие клювы.
Среди такого разнообразия птиц чувствуешь себя увереннее, спокойнее. Если бы здесь вдруг появился ястреб, слишком мала вероятность того, что он бы выбрал именно меня. Ом тоже чувствует себя тут по-хозяйски. Он прогоняет молодых чаек, которые пытаются утащить у него прямо из-под клюва желеобразные остатки медузы. Синеглазые родители птенцов делают вид, что не замечают, как Ом пренебрежительно отпихивает крыльями и бьет клювом их отпрысков.
Наполовину засыпанный песком распоротый корпус судна притягивает птиц, как магнит. Чайки и поморники гнездятся в палубных рубках. Они сидят на яйцах и прогоняют назойливых чужаков. На накренившейся мачте отдыхает пустельга. Ты делаешь поворот, пролетаешь над дюнами и летишь дальше на запад.
Находишь знак, который помнят все прилетающие сюда птицы... Три скелета в руинах бывшего порта. Скелеты корабля, рыбы и человека, изъеденные солью, песками и ветром.
Дальше мы не полетим – иначе не успеем вернуться обратно до темноты.
Ом влетает в распахнутые ворота склада. Сильная волна сквозняка дует нам навстречу из виднеющегося вдали выхода. Прохладный воздух раздувает горло, сушит внутреннюю поверхность зоба, не дает закрыть клюв.
С нами наперегонки летают козодои, ласточки, стрижи, которые лепят свои гнезда под крышами портовых зданий. Эти огромные склады набиты тяжелым металлическим ломом, ржавеющими железками.
Мы вылетаем на серую площадь, откуда начинается дорога, ведущая обратно в город.
Солнце клонится к западу. Теперь оно будет светить нам в спину, освещая наше возвращение в город. Мы летим над портом, над гаванью и неглубокими заливами, на дне которых лежат затопленные по самые мачты корабли, пролетаем над остатками развешенных на просушку сетей, над белыми домами, с которых штормовые ветры давно сорвали крыши и выбили окна. Ома нет рядом с тобой. Я вижу его красные крылья среди летящих плотной стайкой совсем молодых голубков, чьи перья еще не успели приобрести зрелый блеск.
Заросшие тростником зеркальца воды. Мы садимся. Ты утоляешь жажду пресной водой и с удивлением смотришь по сторонам в поисках Ома.
С поросшего высохшей чемерицей холмика доносится нежное воркование. Ом ухаживает за молодыми голубками – точно так же, как еще сегодня утром ухаживал за тобой. Подпрыгивает, трется крыльями, вертит глазами. Сизый Голубок с удлиненной головкой и белыми маховыми перьями покорно отдается старому самцу, и счастливый, довольный Ом радостно бьет крыльями, взгромоздившись на его спинку.
Ревниво нахохлившись, ты разгоняешь влюбленную парочку.
Мы летим... Лучи солнца становятся пурпурными, тени удлиняются, вдали уже маячат городские купола.
Лети рядом с Голубкой. Касайся ее рулевых перышек своим серо-голубым крылом. Не бойся ревнивого, злого Ома, который гоняет тебя с соседних колонн, карнизов, стен. Приблизься к ней... Видишь, как ветер раздувает ее бело-розовый пушок, как солнце искрится на ее спинке, как вздрагивают кончики ее маховых перьев, как ловко она маневрирует рулевыми перышками, выравнивая свой полет, как щурит глаза и выгибает шею?
Разве не ты – та Голубка, кого я так давно ждал и искал? Неужели ты не замечаешь моего желания? Почему ты не хочешь оставить Ома, почему не улетишь со мной, хотя бы в порт, который мы только что оставили позади?
Разве ты не слышишь моего воркования и ударов хвостом о камни? Разве не видишь, что даже в полете я стремлюсь быть рядом с тобой, как можно ближе к тебе? Разве ты не знаешь, зачем я это делаю? Да неужели можно не понять моих взглядов, наклонов, поворотов, подскоков, ухаживания?
Я хочу тебя, Голубка... Лишь тебя одну... Взгляни: Ом летит крыло в крыло с молодым Сизым Голубком. То над ним, то под ним... Он приближается к нему, возбужденный, и почти ложится на него прямо в полете... Трется подбрюшьем. Сизый Голубок опадает вниз, и Ом тут же подлетает, чтобы помочь ему подняться повыше.
Скажи, Голубка, почему тебя так волнуют капризы Ома? Почему даже в таком быстром полете ты непрестанно поворачиваешь голову, проверяя, продолжает ли Ом лететь рядом с Сизым Голубком? Почему ты так взволнована и обеспокоена? Если бы ты была со мной, я гнал бы прочь всех других самок и молоденьких сизых голубков...
Сверкающие башни, купола, город на холмах... Я вижу косуль, которые пытаются спастись бегством от преследующих их волков. Подсвеченные солнцем белые облака слепят глаза.
Ты с беспокойством посматриваешь вверх...
С севера летят хищные птицы... Они знают, что в это время с моря возвращаются голуби, горлицы, зяблики, утки – птицы с маленькими, слабыми клювами и мелкими коготками, предназначенными не для борьбы, не для драки, а лишь для того, чтобы держаться за ветки и копаться в земле.
Хищники осторожны... Они избегают галок, ворон, сорок, соек, грачей, потому что удары их клювов и когтей могут поранить, ослепить, причинить боль. Хищники кружат на широко раскинутых в стороны крыльях, поддерживаемые восходящими потоками воздуха. Пустельги... Соколы... Ястребы... Коршуны...
Ом и Голубка заметили опасность. Они опускаются пониже, чтобы в случае погони успеть скрыться в тенистых ущельях, оврагах, улицах... Хотя и там тоже караулят совы, филины, сипухи.
Кружащий в вышине хищник бросается вниз, к выбранному издалека голубю. Ом и Голубка снижаются... Лишь один Сизый Голубок летит вперед, засмотревшись на белые вершины облаков и серебристые купола города. Ом поворачивает обратно и, придавив сверху молодого голубка всей своей тяжестью, вместе с ним летит вниз.
Мимо со свистом проносится коршун. Я вижу расширенные желтые глаза, наискось оттянутые назад крылья, раскрытый крючковатый клюв. Вытянутыми вперед лапами он ударяет летящую рядом горлицу, хватает ее, ломает клювом шею и уносит в когтях.
Птицы бросаются в разные стороны, спасаются бегством. С высоких каменных башен за ними в погоню кидаются пустельги. Голубка, Ом и Сизый Голубок прячутся между плоскими зданиями, отсвечивающими стеклом и сталью. Розоватая белизна Голубки четко выделяется на фоне темных пыльных стен. Это опасно, ведь крылатые охотники ее здесь могут легко заметить. Ты мчишься вслед за ними. Сверху то и дело летят перья, падают капли крови.
Голубка знает, что ее светлые, бледно-розовые перья привлекают внимание хищников. Она прячется между Омом и Сизым Голубком. Солнце отсвечивает от ее переливающихся, как у бабочки, крыльев.
Они заметили тебя... Черная тень делает круг, отводит назад крылья, вытягивает вперед шею и летит вниз, как сорвавшийся с обрыва камень. Я бросаюсь вперед, наперерез. Изо всех сил машу крыльями. Ох, как же ты сверкаешь, Голубка, среди темных кипарисов... Насколько же незаметнее сверху и темно-коричневые перья Ома, и матовые сизые перья Голубка!
Канюк проносится совсем рядом. Черная голова с толстым крючковатым клювом, мощные когти... Он не заметил меня – видит лишь бледно-розовую трепещущую Голубку, которая из последних сил стремится к растущим на холме платанам.
– Возьми меня, ведь я же ближе! Схвати меня – разорви, убей вместо нее!
– Что ты делаешь? Беги! Лети прочь! Ведь твоя жизнь важнее ее жизни...
Страх. Тревога. Я камнем падаю вниз... Ближе к несущейся между рядами темных кипарисов Голубке.
Канюк вытягивает шею, он уже готов выпустить когти...
Сверни в сторону, Голубка... Скройся в темных ветвях, спрячься в густой кроне...
Шум, крики, трескотня... Сине-белые сороки вылетают из темных кипарисовых крон, машут хвостами, злобно вытягивают вперед клювы. Хлопают крыльями, отгоняют, кричат, угрожают.
Ошарашенный, перепуганный, разозленный канюк отбивается от стаи юрких нахальных птиц, перья которых отсвечивают белизной, синевой, чернотой. Они штопором взмывают вверх и ловко отскакивают в стороны, когда хищник пытается поймать их или ударить клювом.
Голубка скрывается в тени платановой рощи, и вместе с ней Ом и Сизый Голубок... Я лечу за ними вдоль густо застроенных высокими домами улиц, засыпанных песком, щебенкой и гравием. Из щелей в асфальте и бетоне пробиваются трава и мелкие кустики, рядом с которыми пасутся серны, косули, козы, кабаны.
Голубка и Ом уже в своей нише за белой статуей. Маленький Сизый Голубок пристроился на рогатой голове... Ом нежно воркует, призывно поглядывая на него.
Я смотрю на Голубку с карниза на противоположной стене.
Ом больше не прогоняет меня... А если бы он обратил внимание не на него, а на меня? Если бы я стал его маленьким Сизым Голубком?
Тогда я был бы рядом с ней, рядом с моей Голубкой.
Глаза закрываются от усталости. Сумерки. Наступает ночь. Слышится отдаленный звон колоколов...
Ты боялась сорок и часто сворачивала с дороги, услышав впереди их громкую трескотню. Они могли окружить, поколотить и даже убить неожиданно оказавшуюся слишком близко от них птицу. Но ты большая и сильная Голубка, и сороки не причинят тебе никакого зла.
Помнишь заклеванного, полусъеденного неоперившегося маленького голубя? А забитую клювами молодую горлицу? А трепещущих в сорочьих клювах птенцов воробьев, щеглов, синиц и славок?
Сорок надо бояться... За первой, которая появится поблизости, сразу же прилетят и все остальные. А ты ведь хочешь, чтобы из твоих яиц выводились птенцы, чтобы они вырастали и устраивали свои гнезда неподалеку от твоего. Ты хочешь видеть, как они живут, как растят своих птенцов. Пронзительные крики сорок отвлекают внимание... В огромной колонии голубиных гнезд на полуразрушенном чердаке стеклянно-стального здания каждая семья защищает свой кусочек территории, устланный перьями и веточками.
Днем меня беспокоят тени ястребов и злобная трескотня сорок. Ночью из щелей, трещин и отверстий выползают клопы, и к утру тела голубей становятся красными от высосанной крови. Клопы ждут, когда мы заснем. Мы не чувствуем их укусов, не чешемся, не отряхиваемся. Мы спим глубоким сном усталых птиц, не ощущая суеты кровожадных насекомых.
Клопы с наибольшей жадностью набрасываются на молодых, еще слепых голубят, и те иной раз бывают настолько искусаны, что умирают. А иногда случается и так, что сквозь пленки век клопы высасывают у птенцов глаза.
И тогда родители тщетно ждут, когда же птенцы наконец прозреют, – под побелевшими пленками век – лишь пустота. Маленькие птички, хотя и не замечают ни теней, ни световых пятен, тоже ждут прозрения, которое никогда не наступит.
Родители иногда очень долго кормят таких ослепших птенцов, все еще надеясь, что их глаза когда-нибудь откроются.
Но наступает день, когда птенцы, несмотря на свою слепоту, пытаются выбраться из гнезда и взлететь, а вместо этого падают вниз или разбиваются о стены.
Полдень. Жара. Сонливость. Ты тоже погружаешься в сон. Голова опускается. Глаза затягиваются пленкой... Ты усаживаешься поудобнее на белых теплых яйцах и зеваешь.
С крыши доносится воркование Ома, который воюет со мной за внимание Сизого Голубка. Ты думаешь, я забыл о тебе? Думаешь, что какой-то молодой самец когда-нибудь смог бы заменить мне тебя?
Ом ужасно злится на меня. Голубок ведет себя совсем как самочка. Он сидит в гнезде и ждет – хочет снести яйца. А тем временем я, воркуя и пританцовывая вокруг него, стараюсь отвлечь внимание Ома, стараюсь заставать его перестать охранять тебя.
Голубок, похоже, действительно поверил в то, что он – самочка, и позволяет Ому ласкать клювом его шейку. В ответ на мое воркование он поворачивается и смотрит своими круглыми красными глазами. Ом в порыве ревности бьет его клювом по затылку.
У тебя заспанные глаза, Голубка. Ты как будто вспоминаешь о первых проблесках света и тени под пленками век. Ом снова рядом с тобой, но он все время беспокоится за того Голубка, который одиноко сидит на веточках и перышках в точно таком же, как твое, гнезде. Ом мечтает о том, чтобы ты и Голубок уселись рядом, в одном гнезде – тогда ему легче будет присматривать за вами.
Ом – ревнивый собственник. Он не понимает, почему ты прогнала Сизого Голубка из вашего гнезда. Он все еще важно вышагивает вокруг, воркуя и отпугивая всех, кто осмелится слишком близко подойти сюда.
Уставший от высиживания несуществующих яиц, Голубок смотрит по сторонам, разыскивая взглядом своего самца, как это обычно делают все молодые самочки. Он вытягивает шею ко мне, приподнимается, трепещет крылышками.
Я делаю вид, что не замечаю его. Недовольный моим равнодушием, он взмывает в небо и летит к пруду. Жара стоит ужасающая. Птице хочется охладить раскаленные перья и наполнить водой зоб.
Голубок садится на каменных ступенях, не замечая устроившихся поблизости молодых сорок. Он погружается в воду и приседает, разбрызгивая воду в стороны. Капли отлетают далеко, попадают на спрятавшуюся в ветвях сорочью стайку.
Увлеченный купанием Голубок бьет крылышками по воде, а сороки со злостью отряхивают намокшие перышки.
Ом, который из своего гнезда то и дело посматривает туда, где он оставил Голубка, вдруг замечает его отсутствие.
От пруда доносится злобная трескотня сорок. Ом издалека видит, как сороки не выпускают Голубка на берег – наоборот, кричат, подпрыгивают, клюют, пугают его, стараясь спихнуть на глубокое место.
Ом летит вниз, широко раскинув крылья.
Он оставил тебя, Голубка, забыв обо мне, забыв о том, что я сижу на карнизе, совсем рядом с тобой.
Широкие, слегка приподнятые кверху коричневатые крылья рулят прямо к барахтающемуся у берега Голубку. Ом врывается в стаю разозленных сорок, пролетает между ними, и вот он уже рядом со своим Голубком. Тот стоит в воде – мокрый и испуганный.
– Взлетай! Оторвись от воды и лети за мной! – приказывает Ом взмахами крыльев.
Я не собираюсь ждать, пока он вернется в гнездо. Поворачиваюсь и вижу твою стройную бело-розовую шейку.
Ты смотришь на меня, Голубка?
Я лечу... Пусть Ом как можно дольше занимается своим Голубком... Он сам оставил тебя одну, и я должен этим воспользоваться.
Я уже совсем рядом с тобой, уже над тобой... Ты смотришь на меня без враждебности, не прогоняешь, не фыркаешь, не клюешь.
Ты лишь слегка приподнялась, привстала над яйцами и развела пошире крылья, защищая их, как будто я собирался разбить скорлупки.
– Ты должна стать моей! Я хочу тебя! Будь моей! – повторяю я – воркую, распушаю перышки, убеждаю, уговариваю.
Ты смотришь на меня благосклонно, уже готовая покориться. Я верчусь вокруг, не в силах поверить, что моя заветная мечта сбывается.
Ом с Голубком взмывают в небо, но мокрые перья Голубка не дают ему лететь. Он тут же садится на освещенную солнцем балюстраду, и Ом чистит ему перышки, выжимая из них лишнюю влагу.
– Голубка! Моя Голубка!
Я чувствую под собой покрытую пухом стройную теплую спинку. Машу крыльями. Я счастлив. Я самый счастливый голубь на свете!
После бесснежной, сухой зимы наступила солнечная, иссушающая весна. Жара, духота, горячий ветер, и ни одной капли дождя.
Ты в ужасе перепархиваешь от лужицы к ручью, от родника к пруду, от канавы к реке. Ты боишься, предчувствуешь... После такой сухой зимы, после сухой весны придет жаркое, палящее лето... Птенцы будут сохнуть от жары, от горячих ветров и сквозняков. Старые птицы будут умирать прямо на лету и падать на раскаленную землю. Из перегретых лучами солнца яиц никогда не родятся птенцы.
Ты боишься своих предчувствий, потому что знаешь – они осуществятся... Если бы они были неосуществимы, ты бы так упорно не искала холодных, сырых мест, ям, канав, лестниц и ниш, способных задержать влагу.
Ты не сможешь скрыть свой страх, Голубка. Не спрячешь его за суетой вокруг двух гладких белых яиц в гнезде, где ты все время что-то поправляешь, выщипываешь, переносишь с места на место. Ты не перестаешь подкармливать уже выросших, взрослых птенцов – почти таких же по размеру, как ты сама.
Ты не обманешь, не успокоишь меня притворным спокойствием, не развеешь моих подозрений, что твои настороженные взгляды и быстрые взмахи крыльев – это страх перед будущим, которое тебе уже известно. Ты засыпаешь. Сквозь сон воркуешь, фыркаешь, щелкаешь клювом. Тебе снится жаркое лето, когда высохнут реки и озера, а с неба вместо дождя будут падать серая пыль и пепел. Я с ужасом смотрю на тонкие пленки, прикрывающие твои глаза. Я помню ослепленных солнцем птиц.
Как и все другие голуби, я хорошо различаю цвета земли, блеск неба, шепот ветра, оттенки рассвета и заката.
В фонтанах между статуями воды давно уже нет, но птицы все продолжают садиться на каменные ступени. Они ждут. Воды не будет, но птицы еще тешат себя иллюзиями, что она вдруг потечет, брызнет, поплывет по трубам, смоет пыль с клювов, крыльев и ног, промоет горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Чайки ссорятся из-за выброшенных волнами на берег устриц. Завидев нас, они бегут навстречу, злобно вытянув шипящие клювы.
Среди такого разнообразия птиц чувствуешь себя увереннее, спокойнее. Если бы здесь вдруг появился ястреб, слишком мала вероятность того, что он бы выбрал именно меня. Ом тоже чувствует себя тут по-хозяйски. Он прогоняет молодых чаек, которые пытаются утащить у него прямо из-под клюва желеобразные остатки медузы. Синеглазые родители птенцов делают вид, что не замечают, как Ом пренебрежительно отпихивает крыльями и бьет клювом их отпрысков.
Наполовину засыпанный песком распоротый корпус судна притягивает птиц, как магнит. Чайки и поморники гнездятся в палубных рубках. Они сидят на яйцах и прогоняют назойливых чужаков. На накренившейся мачте отдыхает пустельга. Ты делаешь поворот, пролетаешь над дюнами и летишь дальше на запад.
Находишь знак, который помнят все прилетающие сюда птицы... Три скелета в руинах бывшего порта. Скелеты корабля, рыбы и человека, изъеденные солью, песками и ветром.
Дальше мы не полетим – иначе не успеем вернуться обратно до темноты.
Ом влетает в распахнутые ворота склада. Сильная волна сквозняка дует нам навстречу из виднеющегося вдали выхода. Прохладный воздух раздувает горло, сушит внутреннюю поверхность зоба, не дает закрыть клюв.
С нами наперегонки летают козодои, ласточки, стрижи, которые лепят свои гнезда под крышами портовых зданий. Эти огромные склады набиты тяжелым металлическим ломом, ржавеющими железками.
Мы вылетаем на серую площадь, откуда начинается дорога, ведущая обратно в город.
Солнце клонится к западу. Теперь оно будет светить нам в спину, освещая наше возвращение в город. Мы летим над портом, над гаванью и неглубокими заливами, на дне которых лежат затопленные по самые мачты корабли, пролетаем над остатками развешенных на просушку сетей, над белыми домами, с которых штормовые ветры давно сорвали крыши и выбили окна. Ома нет рядом с тобой. Я вижу его красные крылья среди летящих плотной стайкой совсем молодых голубков, чьи перья еще не успели приобрести зрелый блеск.
Заросшие тростником зеркальца воды. Мы садимся. Ты утоляешь жажду пресной водой и с удивлением смотришь по сторонам в поисках Ома.
С поросшего высохшей чемерицей холмика доносится нежное воркование. Ом ухаживает за молодыми голубками – точно так же, как еще сегодня утром ухаживал за тобой. Подпрыгивает, трется крыльями, вертит глазами. Сизый Голубок с удлиненной головкой и белыми маховыми перьями покорно отдается старому самцу, и счастливый, довольный Ом радостно бьет крыльями, взгромоздившись на его спинку.
Ревниво нахохлившись, ты разгоняешь влюбленную парочку.
Мы летим... Лучи солнца становятся пурпурными, тени удлиняются, вдали уже маячат городские купола.
Лети рядом с Голубкой. Касайся ее рулевых перышек своим серо-голубым крылом. Не бойся ревнивого, злого Ома, который гоняет тебя с соседних колонн, карнизов, стен. Приблизься к ней... Видишь, как ветер раздувает ее бело-розовый пушок, как солнце искрится на ее спинке, как вздрагивают кончики ее маховых перьев, как ловко она маневрирует рулевыми перышками, выравнивая свой полет, как щурит глаза и выгибает шею?
Разве не ты – та Голубка, кого я так давно ждал и искал? Неужели ты не замечаешь моего желания? Почему ты не хочешь оставить Ома, почему не улетишь со мной, хотя бы в порт, который мы только что оставили позади?
Разве ты не слышишь моего воркования и ударов хвостом о камни? Разве не видишь, что даже в полете я стремлюсь быть рядом с тобой, как можно ближе к тебе? Разве ты не знаешь, зачем я это делаю? Да неужели можно не понять моих взглядов, наклонов, поворотов, подскоков, ухаживания?
Я хочу тебя, Голубка... Лишь тебя одну... Взгляни: Ом летит крыло в крыло с молодым Сизым Голубком. То над ним, то под ним... Он приближается к нему, возбужденный, и почти ложится на него прямо в полете... Трется подбрюшьем. Сизый Голубок опадает вниз, и Ом тут же подлетает, чтобы помочь ему подняться повыше.
Скажи, Голубка, почему тебя так волнуют капризы Ома? Почему даже в таком быстром полете ты непрестанно поворачиваешь голову, проверяя, продолжает ли Ом лететь рядом с Сизым Голубком? Почему ты так взволнована и обеспокоена? Если бы ты была со мной, я гнал бы прочь всех других самок и молоденьких сизых голубков...
Сверкающие башни, купола, город на холмах... Я вижу косуль, которые пытаются спастись бегством от преследующих их волков. Подсвеченные солнцем белые облака слепят глаза.
Ты с беспокойством посматриваешь вверх...
С севера летят хищные птицы... Они знают, что в это время с моря возвращаются голуби, горлицы, зяблики, утки – птицы с маленькими, слабыми клювами и мелкими коготками, предназначенными не для борьбы, не для драки, а лишь для того, чтобы держаться за ветки и копаться в земле.
Хищники осторожны... Они избегают галок, ворон, сорок, соек, грачей, потому что удары их клювов и когтей могут поранить, ослепить, причинить боль. Хищники кружат на широко раскинутых в стороны крыльях, поддерживаемые восходящими потоками воздуха. Пустельги... Соколы... Ястребы... Коршуны...
Ом и Голубка заметили опасность. Они опускаются пониже, чтобы в случае погони успеть скрыться в тенистых ущельях, оврагах, улицах... Хотя и там тоже караулят совы, филины, сипухи.
Кружащий в вышине хищник бросается вниз, к выбранному издалека голубю. Ом и Голубка снижаются... Лишь один Сизый Голубок летит вперед, засмотревшись на белые вершины облаков и серебристые купола города. Ом поворачивает обратно и, придавив сверху молодого голубка всей своей тяжестью, вместе с ним летит вниз.
Мимо со свистом проносится коршун. Я вижу расширенные желтые глаза, наискось оттянутые назад крылья, раскрытый крючковатый клюв. Вытянутыми вперед лапами он ударяет летящую рядом горлицу, хватает ее, ломает клювом шею и уносит в когтях.
Птицы бросаются в разные стороны, спасаются бегством. С высоких каменных башен за ними в погоню кидаются пустельги. Голубка, Ом и Сизый Голубок прячутся между плоскими зданиями, отсвечивающими стеклом и сталью. Розоватая белизна Голубки четко выделяется на фоне темных пыльных стен. Это опасно, ведь крылатые охотники ее здесь могут легко заметить. Ты мчишься вслед за ними. Сверху то и дело летят перья, падают капли крови.
Голубка знает, что ее светлые, бледно-розовые перья привлекают внимание хищников. Она прячется между Омом и Сизым Голубком. Солнце отсвечивает от ее переливающихся, как у бабочки, крыльев.
Они заметили тебя... Черная тень делает круг, отводит назад крылья, вытягивает вперед шею и летит вниз, как сорвавшийся с обрыва камень. Я бросаюсь вперед, наперерез. Изо всех сил машу крыльями. Ох, как же ты сверкаешь, Голубка, среди темных кипарисов... Насколько же незаметнее сверху и темно-коричневые перья Ома, и матовые сизые перья Голубка!
Канюк проносится совсем рядом. Черная голова с толстым крючковатым клювом, мощные когти... Он не заметил меня – видит лишь бледно-розовую трепещущую Голубку, которая из последних сил стремится к растущим на холме платанам.
– Возьми меня, ведь я же ближе! Схвати меня – разорви, убей вместо нее!
– Что ты делаешь? Беги! Лети прочь! Ведь твоя жизнь важнее ее жизни...
Страх. Тревога. Я камнем падаю вниз... Ближе к несущейся между рядами темных кипарисов Голубке.
Канюк вытягивает шею, он уже готов выпустить когти...
Сверни в сторону, Голубка... Скройся в темных ветвях, спрячься в густой кроне...
Шум, крики, трескотня... Сине-белые сороки вылетают из темных кипарисовых крон, машут хвостами, злобно вытягивают вперед клювы. Хлопают крыльями, отгоняют, кричат, угрожают.
Ошарашенный, перепуганный, разозленный канюк отбивается от стаи юрких нахальных птиц, перья которых отсвечивают белизной, синевой, чернотой. Они штопором взмывают вверх и ловко отскакивают в стороны, когда хищник пытается поймать их или ударить клювом.
Голубка скрывается в тени платановой рощи, и вместе с ней Ом и Сизый Голубок... Я лечу за ними вдоль густо застроенных высокими домами улиц, засыпанных песком, щебенкой и гравием. Из щелей в асфальте и бетоне пробиваются трава и мелкие кустики, рядом с которыми пасутся серны, косули, козы, кабаны.
Голубка и Ом уже в своей нише за белой статуей. Маленький Сизый Голубок пристроился на рогатой голове... Ом нежно воркует, призывно поглядывая на него.
Я смотрю на Голубку с карниза на противоположной стене.
Ом больше не прогоняет меня... А если бы он обратил внимание не на него, а на меня? Если бы я стал его маленьким Сизым Голубком?
Тогда я был бы рядом с ней, рядом с моей Голубкой.
Глаза закрываются от усталости. Сумерки. Наступает ночь. Слышится отдаленный звон колоколов...
Ты боялась сорок и часто сворачивала с дороги, услышав впереди их громкую трескотню. Они могли окружить, поколотить и даже убить неожиданно оказавшуюся слишком близко от них птицу. Но ты большая и сильная Голубка, и сороки не причинят тебе никакого зла.
Помнишь заклеванного, полусъеденного неоперившегося маленького голубя? А забитую клювами молодую горлицу? А трепещущих в сорочьих клювах птенцов воробьев, щеглов, синиц и славок?
Сорок надо бояться... За первой, которая появится поблизости, сразу же прилетят и все остальные. А ты ведь хочешь, чтобы из твоих яиц выводились птенцы, чтобы они вырастали и устраивали свои гнезда неподалеку от твоего. Ты хочешь видеть, как они живут, как растят своих птенцов. Пронзительные крики сорок отвлекают внимание... В огромной колонии голубиных гнезд на полуразрушенном чердаке стеклянно-стального здания каждая семья защищает свой кусочек территории, устланный перьями и веточками.
Днем меня беспокоят тени ястребов и злобная трескотня сорок. Ночью из щелей, трещин и отверстий выползают клопы, и к утру тела голубей становятся красными от высосанной крови. Клопы ждут, когда мы заснем. Мы не чувствуем их укусов, не чешемся, не отряхиваемся. Мы спим глубоким сном усталых птиц, не ощущая суеты кровожадных насекомых.
Клопы с наибольшей жадностью набрасываются на молодых, еще слепых голубят, и те иной раз бывают настолько искусаны, что умирают. А иногда случается и так, что сквозь пленки век клопы высасывают у птенцов глаза.
И тогда родители тщетно ждут, когда же птенцы наконец прозреют, – под побелевшими пленками век – лишь пустота. Маленькие птички, хотя и не замечают ни теней, ни световых пятен, тоже ждут прозрения, которое никогда не наступит.
Родители иногда очень долго кормят таких ослепших птенцов, все еще надеясь, что их глаза когда-нибудь откроются.
Но наступает день, когда птенцы, несмотря на свою слепоту, пытаются выбраться из гнезда и взлететь, а вместо этого падают вниз или разбиваются о стены.
Полдень. Жара. Сонливость. Ты тоже погружаешься в сон. Голова опускается. Глаза затягиваются пленкой... Ты усаживаешься поудобнее на белых теплых яйцах и зеваешь.
С крыши доносится воркование Ома, который воюет со мной за внимание Сизого Голубка. Ты думаешь, я забыл о тебе? Думаешь, что какой-то молодой самец когда-нибудь смог бы заменить мне тебя?
Ом ужасно злится на меня. Голубок ведет себя совсем как самочка. Он сидит в гнезде и ждет – хочет снести яйца. А тем временем я, воркуя и пританцовывая вокруг него, стараюсь отвлечь внимание Ома, стараюсь заставать его перестать охранять тебя.
Голубок, похоже, действительно поверил в то, что он – самочка, и позволяет Ому ласкать клювом его шейку. В ответ на мое воркование он поворачивается и смотрит своими круглыми красными глазами. Ом в порыве ревности бьет его клювом по затылку.
У тебя заспанные глаза, Голубка. Ты как будто вспоминаешь о первых проблесках света и тени под пленками век. Ом снова рядом с тобой, но он все время беспокоится за того Голубка, который одиноко сидит на веточках и перышках в точно таком же, как твое, гнезде. Ом мечтает о том, чтобы ты и Голубок уселись рядом, в одном гнезде – тогда ему легче будет присматривать за вами.
Ом – ревнивый собственник. Он не понимает, почему ты прогнала Сизого Голубка из вашего гнезда. Он все еще важно вышагивает вокруг, воркуя и отпугивая всех, кто осмелится слишком близко подойти сюда.
Уставший от высиживания несуществующих яиц, Голубок смотрит по сторонам, разыскивая взглядом своего самца, как это обычно делают все молодые самочки. Он вытягивает шею ко мне, приподнимается, трепещет крылышками.
Я делаю вид, что не замечаю его. Недовольный моим равнодушием, он взмывает в небо и летит к пруду. Жара стоит ужасающая. Птице хочется охладить раскаленные перья и наполнить водой зоб.
Голубок садится на каменных ступенях, не замечая устроившихся поблизости молодых сорок. Он погружается в воду и приседает, разбрызгивая воду в стороны. Капли отлетают далеко, попадают на спрятавшуюся в ветвях сорочью стайку.
Увлеченный купанием Голубок бьет крылышками по воде, а сороки со злостью отряхивают намокшие перышки.
Ом, который из своего гнезда то и дело посматривает туда, где он оставил Голубка, вдруг замечает его отсутствие.
От пруда доносится злобная трескотня сорок. Ом издалека видит, как сороки не выпускают Голубка на берег – наоборот, кричат, подпрыгивают, клюют, пугают его, стараясь спихнуть на глубокое место.
Ом летит вниз, широко раскинув крылья.
Он оставил тебя, Голубка, забыв обо мне, забыв о том, что я сижу на карнизе, совсем рядом с тобой.
Широкие, слегка приподнятые кверху коричневатые крылья рулят прямо к барахтающемуся у берега Голубку. Ом врывается в стаю разозленных сорок, пролетает между ними, и вот он уже рядом со своим Голубком. Тот стоит в воде – мокрый и испуганный.
– Взлетай! Оторвись от воды и лети за мной! – приказывает Ом взмахами крыльев.
Я не собираюсь ждать, пока он вернется в гнездо. Поворачиваюсь и вижу твою стройную бело-розовую шейку.
Ты смотришь на меня, Голубка?
Я лечу... Пусть Ом как можно дольше занимается своим Голубком... Он сам оставил тебя одну, и я должен этим воспользоваться.
Я уже совсем рядом с тобой, уже над тобой... Ты смотришь на меня без враждебности, не прогоняешь, не фыркаешь, не клюешь.
Ты лишь слегка приподнялась, привстала над яйцами и развела пошире крылья, защищая их, как будто я собирался разбить скорлупки.
– Ты должна стать моей! Я хочу тебя! Будь моей! – повторяю я – воркую, распушаю перышки, убеждаю, уговариваю.
Ты смотришь на меня благосклонно, уже готовая покориться. Я верчусь вокруг, не в силах поверить, что моя заветная мечта сбывается.
Ом с Голубком взмывают в небо, но мокрые перья Голубка не дают ему лететь. Он тут же садится на освещенную солнцем балюстраду, и Ом чистит ему перышки, выжимая из них лишнюю влагу.
– Голубка! Моя Голубка!
Я чувствую под собой покрытую пухом стройную теплую спинку. Машу крыльями. Я счастлив. Я самый счастливый голубь на свете!
После бесснежной, сухой зимы наступила солнечная, иссушающая весна. Жара, духота, горячий ветер, и ни одной капли дождя.
Ты в ужасе перепархиваешь от лужицы к ручью, от родника к пруду, от канавы к реке. Ты боишься, предчувствуешь... После такой сухой зимы, после сухой весны придет жаркое, палящее лето... Птенцы будут сохнуть от жары, от горячих ветров и сквозняков. Старые птицы будут умирать прямо на лету и падать на раскаленную землю. Из перегретых лучами солнца яиц никогда не родятся птенцы.
Ты боишься своих предчувствий, потому что знаешь – они осуществятся... Если бы они были неосуществимы, ты бы так упорно не искала холодных, сырых мест, ям, канав, лестниц и ниш, способных задержать влагу.
Ты не сможешь скрыть свой страх, Голубка. Не спрячешь его за суетой вокруг двух гладких белых яиц в гнезде, где ты все время что-то поправляешь, выщипываешь, переносишь с места на место. Ты не перестаешь подкармливать уже выросших, взрослых птенцов – почти таких же по размеру, как ты сама.
Ты не обманешь, не успокоишь меня притворным спокойствием, не развеешь моих подозрений, что твои настороженные взгляды и быстрые взмахи крыльев – это страх перед будущим, которое тебе уже известно. Ты засыпаешь. Сквозь сон воркуешь, фыркаешь, щелкаешь клювом. Тебе снится жаркое лето, когда высохнут реки и озера, а с неба вместо дождя будут падать серая пыль и пепел. Я с ужасом смотрю на тонкие пленки, прикрывающие твои глаза. Я помню ослепленных солнцем птиц.
Как и все другие голуби, я хорошо различаю цвета земли, блеск неба, шепот ветра, оттенки рассвета и заката.
В фонтанах между статуями воды давно уже нет, но птицы все продолжают садиться на каменные ступени. Они ждут. Воды не будет, но птицы еще тешат себя иллюзиями, что она вдруг потечет, брызнет, поплывет по трубам, смоет пыль с клювов, крыльев и ног, промоет горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31