уходить тебе надо из ментуры. Не вписываешься ты в систему.
— Потому что не беру?
— И поэтому тоже. Не светит тебе ничего. Майора, может, когда-нибудь и получишь. А на большее не рассчитывай. Это правда, что у тебя отец сидел?
— Вспомнили! Этим делам в обед сто лет. Сидел. По пятьдесят восьмой, после войны. По делу министра авиапрома Шахурина и главкома ВВС Новикова. Их обвиняли во вредительстве. В пятьдесят третьем отца выпустили, в пятьдесят шестом реабилитировали.
— Для кадров важно не то, что реабилитировали, а то, что сидел.
— Василий Николаевич, шутите? Отец до самой смерти работал в ОКБ Сухого, истребители делал. Боевые истребители! Да кто бы ему дал допуск, если бы за ним хоть что-нибудь было!
— Нет, Герман, не шучу, — хмуро проговорил Демин. — К сожалению, не шучу.
— Ну, тогда меня действительно к милиции близко нельзя подпускать. У меня и дед сидел. Кулак и враг колхозного строя. А бабка, так та умудрилась сидеть два раза. Один раз у немцев за то, что дала партизанам мешок картошки и спички. А как не дать — пристрелили бы и избу сожгли. Второй раз — у наших. За то, что сотрудничала с немцами. С полицаем сошлась, он ее и освободил из лагеря. Десятку оттянула в Караганде за полицая. Так теперь мне и это припомнится?
— Про это не знаю. Что знал — сказал. Ты не выступай, а подумай над моим советом. Я ведь от чистого сердца. У тебя есть свое дело, вот и занимайся им, пока дают.
— А вы не хотите уйти? — спросил Герман. — Я бы взял вас начальником службы безопасности. Дела идут к тому, что скоро без такой службы будет не обойтись. Как, Василий Николаевич?
— Спасибо, — невесело усмехнулся Демин. — Только мне уже поздно менять профессию.
— Рассчитываете дослужиться до генерала?
— Ну, до генерала мне, как до луны. Дай бог дослужиться к пенсии хоть до полковника. А над моим советом серьезно подумай, — повторил он.
— Подумаю, — пообещал Герман.
Уволиться из милиции оказалось намного сложнее, чем туда поступить. Начальник управления наотрез отказался подписать рапорт капитана Ермакова: «С каких хренов? На его обучение тратили деньги, пусть служит!» Сопротивление только увеличило решимость Германа. Сама мысль, что он не властен распоряжаться собственной жизнью, привела его в ярость. Дело тянулось все лето. Наконец удалось организовать письмо заместителя министра финансов с просьбой уволить старшего оперуполномоченного УБХСС Ермакова из МВД в связи с тем, что без него народному хозяйству СССР придется очень туго. Начальник внял, рапорт был подписан. В ожидании увольнения Герман догуливал неиспользованный отпуск, впервые за многие годы у него вдруг образовалось свободное время, которое нужно куда-то деть. Только поэтому он и дал Владику себя уболтать.
Встречу назначили на шесть возле Центрального телеграфа. На улице Горького, которая еще не стала Тверской, «семерка» Германа попала в пробку. Был теплый вечер, стекла машин были опущены, по радио шла прямая трансляция из Кремлевского дворца съездов — народные депутаты яростно атаковали 6-ю статью Конституции СССР о руководящей роли КПСС. Председательствовал Горбачев. Он объявил: «Слово предоставляется депутату…» Оратор, фамилия которого ничего не говорила Герману, бодро начал: «Днепропетровск, родина застоя». Зал взорвался смехом и аплодисментами. Герман выключил приемник. Но трансляция не прервалась: приемники всех машин, запрудивших улицу Горького, были настроены на ту же волну, водители и пассажиры жадно, с восторгом вслушивались в депутатскую болтовню.
Герман почувствовал раздражение. Не то чтобы он совсем не интересовался политикой, политика интересовала его в той мере, в какой влияла на конкретную жизнь. Пока же единственным реальным результатом перестройки был закон о кооперативах и отмена запрета на частнопредпринимательскую деятельность. Все остальное — словоблудие каких-то невиданных, фантасмагорических масштабов. Тем временем мрачные очереди выстраивались вдоль пустых прилавков в огромных темных универсамах, штурмом брали винные магазины, слово «купить» окончательно вытеснилось словом «достать». В центре Москвы состоялось театрализованное представление «Похороны еды», в провинции проходили марши «пустых кастрюль», а народ прилип к приемникам и телевизорам в уверенности, что вот сейчас отменят 6-ю статью Конституции и тут же в холодильнике станет полно колбасы и водка снова будет по 3-62. Из Останкина транслировались сеансы невесть откуда взявшихся экстрасенсов, Кашпировский давал установки, Чумак заряжал воду, миллионы людей, в том числе и образованных, внимали им с убежденностью идиотов. Вера в чудо эпидемией охватила всю страну.
Дурдом!
Герман вывернул наконец из пробки и без пяти минут шесть припарковался в Газетном переулке, все обочины которого были заставлены новыми «Волгами» и «Жигулями». Владика он увидел сразу — тот маячил белобрысой головой в группе мужчин разного возраста, по-разному одетых, но чем-то одинаковых — отрешенностью от праздной уличной суеты, сосредоточенностью на своем. Было их человек тридцать, они стояли рядом, но не вместе, а каждый сам по себе. Этих людей не волновало, отменят или не отменят 6-ю статью Конституции, не возмущали пустые магазинные полки. Когда было нужно, они садились в свои машины, ехали на Центральный рынок и отоваривались всем, чем надо. Так же, как это делал и сам Герман. Деловые люди — вот кто они были. Герман даже зауважал Владика, это нужно уметь — собрать столько таких людей в одно время и в одном месте.
Ровно в шесть сразу несколько человек посмотрели на часы. Владик поспешно объявил тоном гида из «Интуриста»:
— Господа, следуйте за мной!
Помещение, в которое он привел группу, располагалось в полуподвале старого московского дома. Что-то вроде «красного уголка» ЖЭКа: несколько рядов ободранных кресел с откидными сиденьями, стол президиума, серый от пыли гипсовый бюст Ленина на тумбочке в углу. За столом озабоченно перебирал бумаги средних лет человек, похожий на профсоюзного деятеля областного масштаба. Все было настолько убого, что Герман с трудом удержался, чтобы тотчас же не уйти. Но его заинтересовало, как будут реагировать на происходящее остальные.
Председательствующий поднялся и изобразил на лице обаятельную улыбку:
— Господа, спасибо, что пришли. Уверен, вы не пожалеете об этом. Как известно, проводимая Михаилом Сергеевичем Горбачевым политика перестройки имеет целью коренную модернизацию советской экономики, что невозможно без привлечения иностранного капитала и новейших западных технологий…
— Давайте к делу, — недовольно перебили из зала.
— Перехожу к делу, — с готовностью согласился председательствующий.
Суть дела заключалась в следующем. Крупная западная корпорация намерена инвестировать в советский нефтегазовый комплекс сто миллионов долларов. Принципиальное согласие Совмина СССР получено. Но действующее законодательство не предусматривает прямые инвестиции в иностранной валюте, они могут быть только в рублях. Чтобы законным образом решить эту проблему, было создано совместное предприятие. Возглавляет СП председательствующий, в правление входят представители западной корпорации и ответственные работники Совета министров и Госбанка СССР. Цель настоящего собрания, на которое приглашены руководители наиболее успешных кооперативов и малых предприятий,
— к взаимной выгоде свести воедино интересы западного партнера и российских производителей, испытывающих острую нужду в валюте. Понятно, что суммы, эквивалентной ста миллионам долларов, ни у кого в отдельности нет, но она сложится из вклада присутствующих.
— О какой сумме идет речь? — спросили из зала. — Сколько «деревянных» хочет получить ваш западный партнер за свои сто миллионов «зеленых»?
— Два миллиарда рублей, — последовал ответ председателя.
В зале возмутились:
— На черном рынке доллар идет по пятнадцать рублей, а вы объявили двадцать. Откуда такие цены?
— Господа, за легальность надо платить. Это во-первых, — возразил председатель. — А во-вторых, никакой продажи и никакой покупки. Схема конвертации валюты в рубли совершенно иная, вы будете ознакомлены с ней, если решите участвовать в предприятии. Для этого вы должны оставить мне свои координаты и указать сумму. Наши сотрудники свяжутся с вами и подготовят договоры. Пока же вы можете ознакомиться с учредительными документами нашего СП, соответствующими распоряжениями правительства и Госбанка. Хочу сразу предупредить: мы не можем иметь дела с тысячами мелких клиентов. Минимальный взнос — пятьдесят миллионов рублей.
Герман встал и начал пробираться к выходу.
— Ты куда? — остановил его Владик.
— С меня довольно.
— Да ты что?! Герман! Это шанс, другого не будет! Локти потом будешь себе кусать!
— Буду, — холодно кивнул Герман. — Это мое любимое занятие.
От двери он оглянулся. Несколько человек подошли к столу председателя, под прищуренным взглядом гипсового Ильича задавали вопросы, рассматривали бумаги. Остальные неторопливо поднимались со своих мест и тянулись к выходу.
На улице Герман закурил. Рядом остановился высокий, лет пятидесяти с небольшим мужчина с благородной серебряной сединой в шкиперской бородке и аккуратно подстриженных усах, моложавый, с умным ироничным лицом. Набивая табаком прямую данхилловскую трубку, поинтересовался:
— И как вам это?
— Сумасшедший дом, — ответил Герман. — Ловушка для дураков.
— Может быть, может быть, — покивал незнакомец, раскуривая трубку и обдавая Германа дымом хорошего табака. — Но каждое сумасшествие имеет свою причину. Вполне объективную. Есть спрос, есть предложение. Они обязательно сойдутся. Весь вопрос — когда и в какой форме. Вы чем занимаетесь?
— Кооператив «Континент», — представился Герман, подкрепляя свои слова визитной карточкой. — А вы?
— Кооператив «Балчуг».
На визитке с логотипом кооператива «Балчуг» значилось: «Ян Иосифович Тольц, кандидат технических наук, председатель кооператива».
Тольца знали, вокруг него образовалась группа участников этого странного совещания. Разговор пошел об общих знакомых, удачливых предпринимателях, имена которых были у всех на слуху. О совещании не говорили — так зрители после бездарного спектакля стараются сразу о нем сразу забыть. Герман раздал несколько своих визиток, получил в обмен другие и отправился в контору своего кооператива в Олсуфьевском переулке, досадуя на напрасно потраченное время.
Но мысль о валюте крепко зацепилась в сознании. Можно модернизировать производство, можно купить в Европе комплектующие для тренажеров. Себестоимость их была минимальной из-за дешевого металла и рабочей силы, конструкция по многим параметрам даже превосходила мировые стандарты. Спортивные тренажеры «Континента» получили серебряную медаль на ВДНХ, их установил Дикуль в своем знаменитом лечебно-оздоровительном центре. Если бы удалось улучшить дизайн, они были бы вне конкуренции даже на западном рынке. Дух захватывало от перспектив, которые открывало обладание валютой.
Реально ли это? Черт его знает. Факт, что западные бизнесмены проявляют интерес к сырьевым ресурсам СССР. Факт, что законом разрешаются инвестиции только в рублях. Ян Тольц прав: спрос и предложение обязательно сойдутся вопреки всем запретам. А скрепы, сковывающие предпринимательскую инициативу, слабели с каждым днем, возникали десятки коммерческих банков, через них шли потоки шальных, вырвавшихся из подполья денег, размывающих государственные устои, как мутный весенний паводок размывает одряхлевшую дамбу. То, что было совершенно невозможно вчера, сегодня становилось обычным. Никто не знал, сколько это продлится и чем закончится. Знали другое: кто не успел, тот опоздал.
«Куй железо, пока Горбачев».
Следующий месяц Герман провел в поисках партнера, имеющего валюту. Предложений было множество, на первый взгляд — очень серьезных. Несколько раз Герман готов был вложить в дело два трудно заработанных кооперативом «Континент» миллиона. Но срабатывала врожденная и благоприобретенная осторожность. Стоило копнуть глубже, как выяснялось, что на счету солидного СП копейки, зарегистрировано оно по потерянным или украденным паспортам, а часто и офис с евроремонтом и дорогой современной мебелью был арендован на время. Как только набиралась приличная сумма, СП бесследно исчезало. Герман иногда поражался, какими падкими на халяву оказываются предприниматели, люди очень даже неглупые, умеющие зарабатывать деньги реальным делом, многие в прошлом — цеховики, которых советская власть травила, как бешеных собак, и вроде бы приучила к звериной осторожности и недоверчивости. А вот поди ж ты
— как последние лохи покупались на мифические миллионы, распалявшие воображение своей доступностью.
Герман очень хорошо понимал охватывавшую их ярость. Невозможно было смириться с тем, что их кинули. Обращаться в милицию было бесполезно. Даже если уголовное дело о мошенничестве возбуждалось, оно так и оседало в архивах. Поэтому шли к другим людям — таким, как Хват. Теневая экономика порождала теневую юстицию со своими органами сыска, дознания, скорого суда и немедленного исполнения приговоров. Такса за выбивание долга была пятьдесят процентов. Платили. Если денег уже не было, должник исчезал, появилось даже выражение «закатать в асфальт». Платили и за это. Дело было не только в деньгах, но и в деловой репутации. Серьезные люди никогда не будут иметь дело с лохом. Подпольное правосудие работало с четкостью хорошо отлаженного механизма. Герман и его коллеги по УБХСС ощущали себя кустарями-одиночками в захудалой мастерской рядом с современным заводом.
Герман махнул уж было рукой на идею с валютой, но неожиданно позвонил Тольц:
— Вы еще не утратили интерес к теме?
— Нет, — ответил Герман и уточнил: — Почти нет.
— Подъезжайте, поговорим. Мою визитку не потеряли? Там есть адрес.
Офис кооператива «Балчуг» был на Краснопресненской набережной в здании Центра международной торговли. Выглядело солидно, но Герман уже знал, что может скрываться за красивой вывеской. В Московской регистрационной палате ему дали справку: торгово-закупочный кооператив «Балчуг» существует с середины прошлого года, председатель Тольц, юридический адрес — ЦМТ, расчетный счет в Краснопресненском отделении Промстройбанка. Выяснить состояние счета оказалось труднее, но все-таки удалось. На счету «Балчуга» оказалось 124 рубля 36 копеек.
Все стало ясно, на встречу можно было не ехать, но Герман все же поехал. Тольц произвел на него очень приятное впечатление, как-то не хотелось зачислять его в мошенники, не имея для этого бесспорно убедительных оснований.
В отвечающей всем европейским стандартам приемной с окнами на Москву-реку и гостиницу «Украина» Германа встретила длинноногая блондинка, отвечающая всем мировым стандартам.
— Меня зовут Марина, — представилась она. — Господин Ермаков, тысяча извинений. Шеф задерживается на очень важном совещании, он уверен, что привезет вам хорошие новости. А пока, если не возражаете, наш коммерческий директор введет вас в курс дела.
Она наклонилась к интеркому:
— Жан, у нас гость.
На пороге одного из двух кабинетов, смежных с приемной, возник некто кряжистый, весь в черном. Черный кожаный пиджак из тонкой лайки с подвернутыми рукавами, открывающими мощные волосатые руки с золотым «Брегетом» на запястье и массивным, как гайка, золотым перстнем с печаткой на короткопалой руке. Распахнутая почти до пупа черная рубашка-апаш, толстая золотая цепь на бычьей шее. Из-под коротких черных волос на лоб наползал косой разбойничий шрам.
Это был Иван Кузнецов.
— Господин Ермаков, — представила ему Германа секретарша.
— Где ты видишь господина? Герка, байстрюк! — загремел Иван, заключая Германа в объятья, и от полноты чувств приподнял его и закружил по приемной.
— А я думаю, что это за Ермаков? А это ты! Рад тебя видеть, пацан!
Друзьями они, строго говоря, никогда не были, во время недолгой учебы на одном курсе МГУ относились друг к другу с уважительным доброжелательством, не более того. Но бурное дружелюбие Кузнецова было приятно Герману. Он и сам был рад встрече — так русский за границей в те времена искренне радовался земляку.
— Жан, поставьте гостя на место, — строго сказала Марина. — Вы сломаете ему ребра, а он нам нужен живым. Кофе? — обратилась она к Герману, вызволив его из медвежьих объятий Ивана и заботливо поправляя сбившийся галстук.
— В жопу твой кофе! — отмахнулся Кузнецов. — Мы в баре. Приедет Ян, скажешь, — распорядился он, увлекая Германа из офиса в один из валютных баров, сообщавших Центру международной торговли заграничность, редкую в тогдашней Москве.
Тольц приехал минут через сорок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Потому что не беру?
— И поэтому тоже. Не светит тебе ничего. Майора, может, когда-нибудь и получишь. А на большее не рассчитывай. Это правда, что у тебя отец сидел?
— Вспомнили! Этим делам в обед сто лет. Сидел. По пятьдесят восьмой, после войны. По делу министра авиапрома Шахурина и главкома ВВС Новикова. Их обвиняли во вредительстве. В пятьдесят третьем отца выпустили, в пятьдесят шестом реабилитировали.
— Для кадров важно не то, что реабилитировали, а то, что сидел.
— Василий Николаевич, шутите? Отец до самой смерти работал в ОКБ Сухого, истребители делал. Боевые истребители! Да кто бы ему дал допуск, если бы за ним хоть что-нибудь было!
— Нет, Герман, не шучу, — хмуро проговорил Демин. — К сожалению, не шучу.
— Ну, тогда меня действительно к милиции близко нельзя подпускать. У меня и дед сидел. Кулак и враг колхозного строя. А бабка, так та умудрилась сидеть два раза. Один раз у немцев за то, что дала партизанам мешок картошки и спички. А как не дать — пристрелили бы и избу сожгли. Второй раз — у наших. За то, что сотрудничала с немцами. С полицаем сошлась, он ее и освободил из лагеря. Десятку оттянула в Караганде за полицая. Так теперь мне и это припомнится?
— Про это не знаю. Что знал — сказал. Ты не выступай, а подумай над моим советом. Я ведь от чистого сердца. У тебя есть свое дело, вот и занимайся им, пока дают.
— А вы не хотите уйти? — спросил Герман. — Я бы взял вас начальником службы безопасности. Дела идут к тому, что скоро без такой службы будет не обойтись. Как, Василий Николаевич?
— Спасибо, — невесело усмехнулся Демин. — Только мне уже поздно менять профессию.
— Рассчитываете дослужиться до генерала?
— Ну, до генерала мне, как до луны. Дай бог дослужиться к пенсии хоть до полковника. А над моим советом серьезно подумай, — повторил он.
— Подумаю, — пообещал Герман.
Уволиться из милиции оказалось намного сложнее, чем туда поступить. Начальник управления наотрез отказался подписать рапорт капитана Ермакова: «С каких хренов? На его обучение тратили деньги, пусть служит!» Сопротивление только увеличило решимость Германа. Сама мысль, что он не властен распоряжаться собственной жизнью, привела его в ярость. Дело тянулось все лето. Наконец удалось организовать письмо заместителя министра финансов с просьбой уволить старшего оперуполномоченного УБХСС Ермакова из МВД в связи с тем, что без него народному хозяйству СССР придется очень туго. Начальник внял, рапорт был подписан. В ожидании увольнения Герман догуливал неиспользованный отпуск, впервые за многие годы у него вдруг образовалось свободное время, которое нужно куда-то деть. Только поэтому он и дал Владику себя уболтать.
Встречу назначили на шесть возле Центрального телеграфа. На улице Горького, которая еще не стала Тверской, «семерка» Германа попала в пробку. Был теплый вечер, стекла машин были опущены, по радио шла прямая трансляция из Кремлевского дворца съездов — народные депутаты яростно атаковали 6-ю статью Конституции СССР о руководящей роли КПСС. Председательствовал Горбачев. Он объявил: «Слово предоставляется депутату…» Оратор, фамилия которого ничего не говорила Герману, бодро начал: «Днепропетровск, родина застоя». Зал взорвался смехом и аплодисментами. Герман выключил приемник. Но трансляция не прервалась: приемники всех машин, запрудивших улицу Горького, были настроены на ту же волну, водители и пассажиры жадно, с восторгом вслушивались в депутатскую болтовню.
Герман почувствовал раздражение. Не то чтобы он совсем не интересовался политикой, политика интересовала его в той мере, в какой влияла на конкретную жизнь. Пока же единственным реальным результатом перестройки был закон о кооперативах и отмена запрета на частнопредпринимательскую деятельность. Все остальное — словоблудие каких-то невиданных, фантасмагорических масштабов. Тем временем мрачные очереди выстраивались вдоль пустых прилавков в огромных темных универсамах, штурмом брали винные магазины, слово «купить» окончательно вытеснилось словом «достать». В центре Москвы состоялось театрализованное представление «Похороны еды», в провинции проходили марши «пустых кастрюль», а народ прилип к приемникам и телевизорам в уверенности, что вот сейчас отменят 6-ю статью Конституции и тут же в холодильнике станет полно колбасы и водка снова будет по 3-62. Из Останкина транслировались сеансы невесть откуда взявшихся экстрасенсов, Кашпировский давал установки, Чумак заряжал воду, миллионы людей, в том числе и образованных, внимали им с убежденностью идиотов. Вера в чудо эпидемией охватила всю страну.
Дурдом!
Герман вывернул наконец из пробки и без пяти минут шесть припарковался в Газетном переулке, все обочины которого были заставлены новыми «Волгами» и «Жигулями». Владика он увидел сразу — тот маячил белобрысой головой в группе мужчин разного возраста, по-разному одетых, но чем-то одинаковых — отрешенностью от праздной уличной суеты, сосредоточенностью на своем. Было их человек тридцать, они стояли рядом, но не вместе, а каждый сам по себе. Этих людей не волновало, отменят или не отменят 6-ю статью Конституции, не возмущали пустые магазинные полки. Когда было нужно, они садились в свои машины, ехали на Центральный рынок и отоваривались всем, чем надо. Так же, как это делал и сам Герман. Деловые люди — вот кто они были. Герман даже зауважал Владика, это нужно уметь — собрать столько таких людей в одно время и в одном месте.
Ровно в шесть сразу несколько человек посмотрели на часы. Владик поспешно объявил тоном гида из «Интуриста»:
— Господа, следуйте за мной!
Помещение, в которое он привел группу, располагалось в полуподвале старого московского дома. Что-то вроде «красного уголка» ЖЭКа: несколько рядов ободранных кресел с откидными сиденьями, стол президиума, серый от пыли гипсовый бюст Ленина на тумбочке в углу. За столом озабоченно перебирал бумаги средних лет человек, похожий на профсоюзного деятеля областного масштаба. Все было настолько убого, что Герман с трудом удержался, чтобы тотчас же не уйти. Но его заинтересовало, как будут реагировать на происходящее остальные.
Председательствующий поднялся и изобразил на лице обаятельную улыбку:
— Господа, спасибо, что пришли. Уверен, вы не пожалеете об этом. Как известно, проводимая Михаилом Сергеевичем Горбачевым политика перестройки имеет целью коренную модернизацию советской экономики, что невозможно без привлечения иностранного капитала и новейших западных технологий…
— Давайте к делу, — недовольно перебили из зала.
— Перехожу к делу, — с готовностью согласился председательствующий.
Суть дела заключалась в следующем. Крупная западная корпорация намерена инвестировать в советский нефтегазовый комплекс сто миллионов долларов. Принципиальное согласие Совмина СССР получено. Но действующее законодательство не предусматривает прямые инвестиции в иностранной валюте, они могут быть только в рублях. Чтобы законным образом решить эту проблему, было создано совместное предприятие. Возглавляет СП председательствующий, в правление входят представители западной корпорации и ответственные работники Совета министров и Госбанка СССР. Цель настоящего собрания, на которое приглашены руководители наиболее успешных кооперативов и малых предприятий,
— к взаимной выгоде свести воедино интересы западного партнера и российских производителей, испытывающих острую нужду в валюте. Понятно, что суммы, эквивалентной ста миллионам долларов, ни у кого в отдельности нет, но она сложится из вклада присутствующих.
— О какой сумме идет речь? — спросили из зала. — Сколько «деревянных» хочет получить ваш западный партнер за свои сто миллионов «зеленых»?
— Два миллиарда рублей, — последовал ответ председателя.
В зале возмутились:
— На черном рынке доллар идет по пятнадцать рублей, а вы объявили двадцать. Откуда такие цены?
— Господа, за легальность надо платить. Это во-первых, — возразил председатель. — А во-вторых, никакой продажи и никакой покупки. Схема конвертации валюты в рубли совершенно иная, вы будете ознакомлены с ней, если решите участвовать в предприятии. Для этого вы должны оставить мне свои координаты и указать сумму. Наши сотрудники свяжутся с вами и подготовят договоры. Пока же вы можете ознакомиться с учредительными документами нашего СП, соответствующими распоряжениями правительства и Госбанка. Хочу сразу предупредить: мы не можем иметь дела с тысячами мелких клиентов. Минимальный взнос — пятьдесят миллионов рублей.
Герман встал и начал пробираться к выходу.
— Ты куда? — остановил его Владик.
— С меня довольно.
— Да ты что?! Герман! Это шанс, другого не будет! Локти потом будешь себе кусать!
— Буду, — холодно кивнул Герман. — Это мое любимое занятие.
От двери он оглянулся. Несколько человек подошли к столу председателя, под прищуренным взглядом гипсового Ильича задавали вопросы, рассматривали бумаги. Остальные неторопливо поднимались со своих мест и тянулись к выходу.
На улице Герман закурил. Рядом остановился высокий, лет пятидесяти с небольшим мужчина с благородной серебряной сединой в шкиперской бородке и аккуратно подстриженных усах, моложавый, с умным ироничным лицом. Набивая табаком прямую данхилловскую трубку, поинтересовался:
— И как вам это?
— Сумасшедший дом, — ответил Герман. — Ловушка для дураков.
— Может быть, может быть, — покивал незнакомец, раскуривая трубку и обдавая Германа дымом хорошего табака. — Но каждое сумасшествие имеет свою причину. Вполне объективную. Есть спрос, есть предложение. Они обязательно сойдутся. Весь вопрос — когда и в какой форме. Вы чем занимаетесь?
— Кооператив «Континент», — представился Герман, подкрепляя свои слова визитной карточкой. — А вы?
— Кооператив «Балчуг».
На визитке с логотипом кооператива «Балчуг» значилось: «Ян Иосифович Тольц, кандидат технических наук, председатель кооператива».
Тольца знали, вокруг него образовалась группа участников этого странного совещания. Разговор пошел об общих знакомых, удачливых предпринимателях, имена которых были у всех на слуху. О совещании не говорили — так зрители после бездарного спектакля стараются сразу о нем сразу забыть. Герман раздал несколько своих визиток, получил в обмен другие и отправился в контору своего кооператива в Олсуфьевском переулке, досадуя на напрасно потраченное время.
Но мысль о валюте крепко зацепилась в сознании. Можно модернизировать производство, можно купить в Европе комплектующие для тренажеров. Себестоимость их была минимальной из-за дешевого металла и рабочей силы, конструкция по многим параметрам даже превосходила мировые стандарты. Спортивные тренажеры «Континента» получили серебряную медаль на ВДНХ, их установил Дикуль в своем знаменитом лечебно-оздоровительном центре. Если бы удалось улучшить дизайн, они были бы вне конкуренции даже на западном рынке. Дух захватывало от перспектив, которые открывало обладание валютой.
Реально ли это? Черт его знает. Факт, что западные бизнесмены проявляют интерес к сырьевым ресурсам СССР. Факт, что законом разрешаются инвестиции только в рублях. Ян Тольц прав: спрос и предложение обязательно сойдутся вопреки всем запретам. А скрепы, сковывающие предпринимательскую инициативу, слабели с каждым днем, возникали десятки коммерческих банков, через них шли потоки шальных, вырвавшихся из подполья денег, размывающих государственные устои, как мутный весенний паводок размывает одряхлевшую дамбу. То, что было совершенно невозможно вчера, сегодня становилось обычным. Никто не знал, сколько это продлится и чем закончится. Знали другое: кто не успел, тот опоздал.
«Куй железо, пока Горбачев».
Следующий месяц Герман провел в поисках партнера, имеющего валюту. Предложений было множество, на первый взгляд — очень серьезных. Несколько раз Герман готов был вложить в дело два трудно заработанных кооперативом «Континент» миллиона. Но срабатывала врожденная и благоприобретенная осторожность. Стоило копнуть глубже, как выяснялось, что на счету солидного СП копейки, зарегистрировано оно по потерянным или украденным паспортам, а часто и офис с евроремонтом и дорогой современной мебелью был арендован на время. Как только набиралась приличная сумма, СП бесследно исчезало. Герман иногда поражался, какими падкими на халяву оказываются предприниматели, люди очень даже неглупые, умеющие зарабатывать деньги реальным делом, многие в прошлом — цеховики, которых советская власть травила, как бешеных собак, и вроде бы приучила к звериной осторожности и недоверчивости. А вот поди ж ты
— как последние лохи покупались на мифические миллионы, распалявшие воображение своей доступностью.
Герман очень хорошо понимал охватывавшую их ярость. Невозможно было смириться с тем, что их кинули. Обращаться в милицию было бесполезно. Даже если уголовное дело о мошенничестве возбуждалось, оно так и оседало в архивах. Поэтому шли к другим людям — таким, как Хват. Теневая экономика порождала теневую юстицию со своими органами сыска, дознания, скорого суда и немедленного исполнения приговоров. Такса за выбивание долга была пятьдесят процентов. Платили. Если денег уже не было, должник исчезал, появилось даже выражение «закатать в асфальт». Платили и за это. Дело было не только в деньгах, но и в деловой репутации. Серьезные люди никогда не будут иметь дело с лохом. Подпольное правосудие работало с четкостью хорошо отлаженного механизма. Герман и его коллеги по УБХСС ощущали себя кустарями-одиночками в захудалой мастерской рядом с современным заводом.
Герман махнул уж было рукой на идею с валютой, но неожиданно позвонил Тольц:
— Вы еще не утратили интерес к теме?
— Нет, — ответил Герман и уточнил: — Почти нет.
— Подъезжайте, поговорим. Мою визитку не потеряли? Там есть адрес.
Офис кооператива «Балчуг» был на Краснопресненской набережной в здании Центра международной торговли. Выглядело солидно, но Герман уже знал, что может скрываться за красивой вывеской. В Московской регистрационной палате ему дали справку: торгово-закупочный кооператив «Балчуг» существует с середины прошлого года, председатель Тольц, юридический адрес — ЦМТ, расчетный счет в Краснопресненском отделении Промстройбанка. Выяснить состояние счета оказалось труднее, но все-таки удалось. На счету «Балчуга» оказалось 124 рубля 36 копеек.
Все стало ясно, на встречу можно было не ехать, но Герман все же поехал. Тольц произвел на него очень приятное впечатление, как-то не хотелось зачислять его в мошенники, не имея для этого бесспорно убедительных оснований.
В отвечающей всем европейским стандартам приемной с окнами на Москву-реку и гостиницу «Украина» Германа встретила длинноногая блондинка, отвечающая всем мировым стандартам.
— Меня зовут Марина, — представилась она. — Господин Ермаков, тысяча извинений. Шеф задерживается на очень важном совещании, он уверен, что привезет вам хорошие новости. А пока, если не возражаете, наш коммерческий директор введет вас в курс дела.
Она наклонилась к интеркому:
— Жан, у нас гость.
На пороге одного из двух кабинетов, смежных с приемной, возник некто кряжистый, весь в черном. Черный кожаный пиджак из тонкой лайки с подвернутыми рукавами, открывающими мощные волосатые руки с золотым «Брегетом» на запястье и массивным, как гайка, золотым перстнем с печаткой на короткопалой руке. Распахнутая почти до пупа черная рубашка-апаш, толстая золотая цепь на бычьей шее. Из-под коротких черных волос на лоб наползал косой разбойничий шрам.
Это был Иван Кузнецов.
— Господин Ермаков, — представила ему Германа секретарша.
— Где ты видишь господина? Герка, байстрюк! — загремел Иван, заключая Германа в объятья, и от полноты чувств приподнял его и закружил по приемной.
— А я думаю, что это за Ермаков? А это ты! Рад тебя видеть, пацан!
Друзьями они, строго говоря, никогда не были, во время недолгой учебы на одном курсе МГУ относились друг к другу с уважительным доброжелательством, не более того. Но бурное дружелюбие Кузнецова было приятно Герману. Он и сам был рад встрече — так русский за границей в те времена искренне радовался земляку.
— Жан, поставьте гостя на место, — строго сказала Марина. — Вы сломаете ему ребра, а он нам нужен живым. Кофе? — обратилась она к Герману, вызволив его из медвежьих объятий Ивана и заботливо поправляя сбившийся галстук.
— В жопу твой кофе! — отмахнулся Кузнецов. — Мы в баре. Приедет Ян, скажешь, — распорядился он, увлекая Германа из офиса в один из валютных баров, сообщавших Центру международной торговли заграничность, редкую в тогдашней Москве.
Тольц приехал минут через сорок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27