Мы знали всегда, что будет ночью. Будем лежать, крепко прижавшись друг к другу, тщетно стараясь сохранить остатки тепла. А вскоре кто-нибудь, а то и сразу все трое встанем и будем подолгу стоять возле костра, протягивая к пламени закоченевшие руки, будто выпрашивая тепла в подаяние. В такие часы мы мечтали в основном об одном: чтобы скорее кончилась ночь. А она все тянется, тянется...
Мы ждали, надеялись: вдруг утром появится солнце... Хоть немного тепла — вот чего хотелось еще.
Однажды днем, когда после особенно тяжелого перехода мы остановились и устало опустились на землю без всякого желания когда-либо двинуться дальше, я вдруг ощутил, что во мне зародилось сомнение. Я спрашивал себя: а надо ли все это? Ради чего, собственно, ты это затеял? Стоит ли мучиться... Ну ладно, сам пошел, так еще и друзей с собой потащил...
От этих мыслей сделалось совершенно тоскливо.
Леша внимательно смотрел на меня, казалось, он хочет что-то сказать или спросить. Но он негромко прочитал строчки стихов:
— А дальняя дорога дана тебе судьбой.
Как матушкины слезы, всегда она с тобой...
Да, пора и нам двигаться дальше.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Однажды, поднявшись на вершину круто выгнутой сопки, мы остановились передохнуть. И сразу же поняли, что отсюда уходить не захочется. Перед нами открылась обширная поляна, поросшая высокой травой и окруженная могучими березами с пышными кронами. Кое-где виднелась темная зелень сосны и пихты. Сухо шелестели атласные листья осин, деловито жужжал шмель на лету — и это все, что можно было услышать, прислушавшись.
Но главное даже не это. Не то, что здесь очень красиво и тихо. В безветрие в распадках бывает и тише. Впервые за все время блуждания по тайге мы вышли на открытый простор. Для нас уже стало привычным, естественным ощущение тесноты, некоей странной придавленности из-за того, что мыпостоянно жили в окружении нескончаемого строя исполинских деревьев. Мы привыкли видеть перед собой чащобу, а тут вдруг лес расступился и открылись зеленые дали. Всюду, куда ни взгляни, — плавные, округлые линии сопок, словно бы покрытых зеленым шерстяным одеялом. Казалось, на нашей земле нет ничего, кроме тайги...
Удивительные чувства я испытал в эти минуты. Ощущение никогда прежде не испытанной легкости, желание подняться во встречном потоке воздуха и воспарить над этими зелеными сопками, которые издали кажутся безобидными и манят к себе, обещая лесной уют и покой, а на деле встречают труднопроходимой чащей, завалами, сумрачными лощинами и неисчислимыми полчищами своих цепных псов — комаров.
Так хорошо было стоять над всем этим, чувствовать на лице теплое прикосновение ветра, а не холодное, влажное... Так хорошо, когда взгляд не упирается в стволы вплотную подступивших деревьев, а свободно устремляется вдаль...
Мы выбрали укромное место для логова—на пышной траве под старой сосной, нарубили осиновых кольев, вбили их, но пленку решили пока не натягивать: от искр костра в ней уже образовалось несколько дыр. Теперь придется обращаться с огнем осторожнее—решетом от дождя не накроешься.
Не могу нарадоваться на это райское место. Здесь явно теплее, хотя и гуляет лихой ветерок. И даже не верится — почти нет комаров. А внизу, у основания сопки, мы нашли светлый ручей и два родничка, впадавших в него. Две сотни метров, которые нужно пройти до ручья, приводят в настоящие таежные дебри. Дикие места... Глухомань... Осознается с трудом, что в нескольких минутах спокойной ходьбы существует такое мрачное царство.
Перед обедом, когда мы дружно чистили грибы, Толя вдруг вскрикнул: «Ой, смотрите! Какой-то зверь!» Смотрим с Лешей — никого. Спрашиваю: «А какой зверь?» Показывает руками: «Вот такой...» — величиной что-то вроде кошки, не более. Интересно, кто бы это мог быть...
Живности за все дни наших блужданий мы встретили немного: вспугнули зазевавшуюся жирную куропатку— почти из-под ног взлетела; неспешно поднялся тетеревиный выводок; как-то поздно вечером пролетела низко сова; суетились хлопотливые белки; бурундучки подбегали и изумленно взирали на нас, уставившись черными бусинами немигающих глаз; сновали под ногами непуганые мыши-полевки. А в небе, громко попискивая, парила какая-то хищная птица...
Прилетела бабочка-шоколадница и с/детской доверчивостью уселась на мой воротник... Прибежала и застыла на раскрытой странице блокнота крошечная черная ящерка, изящная, будто украшение... А большие звери нам не встречались. Скорее всего они просто избегали людей.
В эти дни у меня не раз напрашивалось сравнение тайги с океаном. Масштабы их вполне соизмеримы. Во всей толще вод океана царит жизнь: на самом глубоком дне гидронавты видели рыбу. И тайга буквально на каждой пяди своей земли дает приют и пищу кому-то живому. Как знать, не хранит ли и тайга какую-то тайну, как хранит ее океан?... Ведь затеряться в ее непролазных необозримых дебрях так же легко, как и в голубой глубине океана... И если находят сейчас, открывают новые виды растений (а ведь находят!), то почему не предположить, что и наука о животных может еще поразить мир совершенно необычной находкой... Сначала скорее всего это произойдет в океане.
... Это животное видели многие десятки, сотни людей. Рассказы их часто совпадали даже в деталях, и тем не менее наука официальная и сейчас отказывается признать его существование. Наука требует прямых, неопровержимых фактов, а рассказы очевидцев — случайных людей—это, увы, не факты. И все-таки время от времени вот уже многие сотни лет рассказы о встречах с серпентом — «морским змеем» все равно появляются. Океан хранит еще столько тайн и загадок, что их безусловно хватит на многие поколения людей. Стоит ли удивляться, что именно в океане — безбрежном и бескрайнем вместилище жизни могла затеряться одна из загадок и самых интересных загадок животного мира... Нет-нет да и дарит океан человечеству находки, которые производят настоящую бурю в науке.
Я упомянул о морском змее для того, чтобы подчеркнуть очень важное: как сильно мы заблуждаемся, когда думаем, что все на земле уже открыто, изведано... Нет, большие открытия еще возможны. Ведь и на суше сохранилось множество мест, где никогда не ступала нога человека. Как знать, чем встретит эта земля тех, кто первым придет на нее... Какие тайны откроет... Не исключено, что такие тайны хранит наша тайга.
Вот, например, мамонт. Есть некоторые основания предполагать, что он вымер вовсе не так давно, как принято считать, и, возможно, его даже видели в начале нашего века. Поверить в это, разумеется, трудно, да и рано еще всецело верить. Нет убедительных, неоспоримых доказательств тому. Однако...
То, что мамонты дольше всего жили в Сибири, — факт, научно доказанный. Его собратья" давно уже вымерли в Европе, в Америке, куда они перебрались в свое время по суше—по перешейку, соединявшему Азию с Америкой там, где сейчас Берингов пролив. А сибирский мамонт жил, и в огромных количествах, и при этом чувствовал себя превосходно. Правда, климат в Сибири в те времена был иным. Предполагается, что зимой мамонты скрывались в сибирской тайге, где им легче было найти пропитание, а летом выходили на открытые пространства тундры.
Кажется, самые первые достоверные сведения о сибирских мамонтах встречаются у бургомистра Амстердама Витсена. Он совершил путешествие по северо-восточной Сибири и в 1692 году опубликовал свои записи. В них говорится о том, что в вечной мерзлоте часто находят останки мамонтов. Потом, и более подробно, о сибирских мамонтах писал некто Избранд Идес, отправлявшийся в Китай послом Петра I.
Идес проехал через всю Сибирь, собрал любопытные сведения о мамонтах и опубликовал их опять же в Амстердаме в 1704 году. Да и сам царь Петр немало интересовался всем, что касалось мамонтов. И даже издавал указы, в которых повелевал разыскивать их и собирать для торговли «рога» мамонтов.
И ведь бойкая торговля пошла. Впрочем, она шла и раньше: и в IX, и в X веках арабские купцы вывозили в страны Востока бивни мамонтов и с хорошим барышом их продавали. Много этой кости ушло... Только по приблизительным данным, можно считать, что к 1914 году в Сибири было найдено около 47 тысяч мамонтов. Сколько же их обитало на нашей земле... И как это могло случиться, что почти моментально они все исчезли... Да и случилось ли это?
Опять же официальная точка зрения современной науки такова: мамонты вымерли из-за изменения климата. Но тут сразу же возникает вопрос: но климат-то изменился в лучшую для мамонтов сторону—стало теплее, так что же им вымирать, если жить стало лучше? Потеплело, еды стало больше, а они взяли да вымерли. Вот и попробуй убедительно ответить на этот вопрос.
Мой старый товарищ, писатель Ярослав Голованов, несколько лет назад в одном из журналов напечатал любопытнейшую статью, где обосновывал такую мысль: мамонты не вымерли. Их выбили. Но, судя по некоторым данным, не исключено, что некоторые особи могли дожить и до наших дней.
Возможно ли это?... Слишком уж невероятно— Но ведь нашел же Смит своего целаканта, который «вымер» шестьдесят миллионов лет назад! А мамонты обитали совсем «недавно» — каких-нибудь 15—25 тысяч лет назад. Никому и в голову не приходило серьезно их поискать и хотя бы с долей доверия отнестись к некоторым из рассказов сибирских охотников. Двое из них, например, сообщили, что в 1920 году в районе между Обью и Енисеем видели огромные следы. Никто из этих охотников никогда прежде не встречал таких следов. Прошло несколько дней, и на небольшом расстоянии они увидели двух гигантских животных с бивнями, покрытых темно-коричневой шерстью.
Что это—быль или галлюцинация? Если галлюцинация, то уже коллективная.
Другой случай. О нем сообщил геолог Владимир Пушкарев. Охотник-якут рассказал ему, что до революции старики не раз видели волосатых животных «с большим носом и клыками», а сам он в 1952 году встретил на севере от Якутска неизвестные ему следы величиной с тазик. Оленеводы на западной Чукотке тоже встречали такие следы.
Есть свидетельства тому, что до революции жители некоторых деревень в Марийской АССР (разумеется, на нынешней ее территории) вынуждены были покинуть свои дома, потому что им не давал житья обда — так они называли мамонта. Обда приходил, ломал постройки и изгороди. Вообще просто-напросто безобразничал, несмотря на то что ему полагалось быть вымершим. Вот и выходит, что встреча с мамонтом для этих людей была событием вполне обычным, разве только что неприятным...
Но самое удивительное, пожалуй, даже не это, а то, что в 1977 году Голованов получил письмо — ответ на свою статью, опубликованную за пять с лишним лет до этого. Автор письма, молодой человек, случайно только что прочитавший статью в журнале, писал, что недавно, когда он служил в армии, его товарищ с севера рассказывал об одном старике из его деревни, который и сейчас ходит в одному ему известное место подкармливать мамонтов. Увы, адрес товарища не сохранился...
Где во всем этом правда, а где вымысел? Может быть, все—вымысел? А может быть, все — правда?...
— Вот мы так сидим, — обратился я к Толе и Леше, — а он подойдет сзади, и ка-ак хоботом...
Раздался громкий хруст ветки. Мы резко обернулись на звук. Совсем уже стемнело. Мамонта не было. Наверное, старая ветка упала, ломая сухие сучья.
Мы долго еще сидели возле костра, впитывая в себя то тепло, которое он источал. Молчали. Очень часто на нас нисходило такое чувство, при котором говорить не хотелось, да и чужой голос не то чтобы мешал, но отвлекал от собственных мыслей. И тогда мы, видимо уступая этому чувству, ненадолго расходились в разные стороны и залегали в траве, вслушиваясь в невнятные тихие шорохи, возникавшие в траве и вершинах деревьев.
Но в тот вечер мы долго сидели, глядя в огонь, и, мне казалось, хорошо понимали друг друга. Потом залезли в наше жилище, устроились поудобнее, как только смогли, и затихли.
Прошло уже довольно много времени, а мне не спалось. Леша тихонько посапывал — он научился быстрее нас всех засыпать. Толя лежал неподвижно и тихо, и невозможно было понять, уснул он или нет. А я, осознав, что сейчас не уснуть, сел и стал глядеть в темноту, которую напустила на нас ночная тайга.
Чудилось, будто невдалеке в укрытии тьмы стоит, не двигаясь, большое животное. Его маленькие умные глаза внимательно смотрят на нас... Слабые отсветы пламени подрагивают на его огромных, круто изогнутых бивнях...
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Нет, видно, ночью здесь не поспать... Ноги, когда мы их вытягивали, поджаривались на костре так, что становилось невозможно терпеть жжение разгоряченной резины на кедах, а тело, руки и голова стыли. То и дело вставали к костру подбросить дров в его ослабевающее пламя. Огонь разгорался быстро, но так же быстро и затухал. И снова приходилось вставать и подбрасывать пищи огню.
Опять же комарики окаянные... Безусловно, мы пришлись им по вкусу. Хотя, конечно, выбора у них особого не было. Все эти дни мечтаю о кожаных перчатках: руки невыносимо чешутся от бесконечных укусов. И в последнюю ночь только под утро мне удалось поспать часа два.
Открыл глаза, с трудом сел, распрямляя застывшие ноги, и сразу взбодрился: небо чистое! Лишь кое-где неподвижно висели редкие кучевые и перистые облака. Раннее солнце высветлило верхушки деревьев, бросило на траву яркие желтые блики. Наконец мы увидели солнце... Наша Большая поляна, как мы теперь ее называли, мгновенно преобразилась—стала еще просторнее, светлее. Солнце позолотило траву, морщинистую кору старых сосен, заставило свечами вспыхнуть белые стержни берез. Лучистое тепло согревало, наполняя блаженством. Наверное, я был совершенно счастлив в этот момент...
Бросилось в глаза: за ночь на многих березах прибавилось золота. Верно, холодные ночи не проходят даром и для них.
Проснулся Леша. Лежал-лежал, потом сказал: «Я думаю, в том, что мы так сильно мерзнем, сказываются результаты нашего недоедания. Когда человек голодает, у него нарушаются процессы терморегулирования».
— Так бы сразу и сказал! — упрекнул я его. — А то я думал, будто мы мерзнем оттого, что на улице холодно.
— И кроме того, — продолжал Алексей размышлять на прокрустовом ложе, — при голодании в организме уменьшается производство тепла.
Теперь наконец все стало ясно. Коваленко проснулся и долго перекатывался с боку на бок—видно, вставать не хотелось. Даже сообщение о том, что появилось солнце, на него не подействовало. Похоже, он решил про себя: раз солнце появилось, то теперь уж не скроется.
Я решил поставить психологический эксперимент и с его помощью оторвать Толю от ложа. Я спросил, обернувшись к Леше:
— Как думаешь, какова высота этого дерева? — и я кивнул на высоченную лиственницу, росшую метрах в пятидесяти от нашей стоянки.
Алексей не стал вводить меня в заблуждение и ответил честно: «Не знаю».
— А я думаю, пятьдесят, — подбросил я для затравки.
Нос Коваленко тут же появился из-под капюшона, нацелился в указанном направлении и еще с сонной хрипотцой произнес:
— Да будет тебе известно, что в тайге не бывает деревьев выше сорока метров.
— Ну хорошо, тогда сорок, — с готовностью согласился я.
— И сорока в нем нет, — кажется, Толя уже завелся.
— Ну конечно! — в этот возглас я вложил всю иронию, на которую оказался способен.
— Я тебе говорю! Двадцать семь — двадцать восемь метров. Не больше. — Теперь я знал — его уверенность поколебать невозможно.
— А я тебе говорю—метров сорок! — Я нацепил наживку и забросил подальше крючок. Теперь уже недолго ждать—Толя вот-вот поднимется.
— Я тебе точно скажу. — Коваленко раздраженно вскочил на ноги (что, собственно, и было задачей эксперимента), сбросил куртку, ночной колпак, бывший некогда цивильной фетровой шляпой, схватил свою тетрадь в клеточку, вырвал листок и сунул его мне под нос. Этот листок был чист, как свежий снег в ледяной пустыне Антарктиды.
— Ты согласен, что две клеточки—это один сантиметр?—с угрозой спросил Коваленко.
Я чувствовал, что он был готов меня задушить, если бы я сказал «нет». Пришлось согласиться... Но этот вопрос поневоле заставил насторожиться меня: уж не собирается ли он таким эталоном измерять высоту дерева, прикладывая тетрадный листок к стволу, по мере влезания? Осторожно спросил Толю об этом.
Гневно топорща усы, он ответил сквозь зубы:
— Увидишь.
Да. Должен признать, я поступил со своим экспериментом довольно неосмотрительно. Ведь знал же: если перед Коваленко возникнет задача, что-нибудь вроде того, чтобы определить, сколько именно воды вытесняют грибы в котелке или сколько листьев на старой березе, его остановить уже невозможно. Не успокоится, пока не получит точный ответ.
Толя выбрал шест подлиннее из приготовленных для костра, очистил его от сучьев и с помощью листка из тетради отмерил по нему пять метров. Потом взгромоздил шест на плечи и твердым шагом первопроходца направился в чащу, к лиственнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Мы ждали, надеялись: вдруг утром появится солнце... Хоть немного тепла — вот чего хотелось еще.
Однажды днем, когда после особенно тяжелого перехода мы остановились и устало опустились на землю без всякого желания когда-либо двинуться дальше, я вдруг ощутил, что во мне зародилось сомнение. Я спрашивал себя: а надо ли все это? Ради чего, собственно, ты это затеял? Стоит ли мучиться... Ну ладно, сам пошел, так еще и друзей с собой потащил...
От этих мыслей сделалось совершенно тоскливо.
Леша внимательно смотрел на меня, казалось, он хочет что-то сказать или спросить. Но он негромко прочитал строчки стихов:
— А дальняя дорога дана тебе судьбой.
Как матушкины слезы, всегда она с тобой...
Да, пора и нам двигаться дальше.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Однажды, поднявшись на вершину круто выгнутой сопки, мы остановились передохнуть. И сразу же поняли, что отсюда уходить не захочется. Перед нами открылась обширная поляна, поросшая высокой травой и окруженная могучими березами с пышными кронами. Кое-где виднелась темная зелень сосны и пихты. Сухо шелестели атласные листья осин, деловито жужжал шмель на лету — и это все, что можно было услышать, прислушавшись.
Но главное даже не это. Не то, что здесь очень красиво и тихо. В безветрие в распадках бывает и тише. Впервые за все время блуждания по тайге мы вышли на открытый простор. Для нас уже стало привычным, естественным ощущение тесноты, некоей странной придавленности из-за того, что мыпостоянно жили в окружении нескончаемого строя исполинских деревьев. Мы привыкли видеть перед собой чащобу, а тут вдруг лес расступился и открылись зеленые дали. Всюду, куда ни взгляни, — плавные, округлые линии сопок, словно бы покрытых зеленым шерстяным одеялом. Казалось, на нашей земле нет ничего, кроме тайги...
Удивительные чувства я испытал в эти минуты. Ощущение никогда прежде не испытанной легкости, желание подняться во встречном потоке воздуха и воспарить над этими зелеными сопками, которые издали кажутся безобидными и манят к себе, обещая лесной уют и покой, а на деле встречают труднопроходимой чащей, завалами, сумрачными лощинами и неисчислимыми полчищами своих цепных псов — комаров.
Так хорошо было стоять над всем этим, чувствовать на лице теплое прикосновение ветра, а не холодное, влажное... Так хорошо, когда взгляд не упирается в стволы вплотную подступивших деревьев, а свободно устремляется вдаль...
Мы выбрали укромное место для логова—на пышной траве под старой сосной, нарубили осиновых кольев, вбили их, но пленку решили пока не натягивать: от искр костра в ней уже образовалось несколько дыр. Теперь придется обращаться с огнем осторожнее—решетом от дождя не накроешься.
Не могу нарадоваться на это райское место. Здесь явно теплее, хотя и гуляет лихой ветерок. И даже не верится — почти нет комаров. А внизу, у основания сопки, мы нашли светлый ручей и два родничка, впадавших в него. Две сотни метров, которые нужно пройти до ручья, приводят в настоящие таежные дебри. Дикие места... Глухомань... Осознается с трудом, что в нескольких минутах спокойной ходьбы существует такое мрачное царство.
Перед обедом, когда мы дружно чистили грибы, Толя вдруг вскрикнул: «Ой, смотрите! Какой-то зверь!» Смотрим с Лешей — никого. Спрашиваю: «А какой зверь?» Показывает руками: «Вот такой...» — величиной что-то вроде кошки, не более. Интересно, кто бы это мог быть...
Живности за все дни наших блужданий мы встретили немного: вспугнули зазевавшуюся жирную куропатку— почти из-под ног взлетела; неспешно поднялся тетеревиный выводок; как-то поздно вечером пролетела низко сова; суетились хлопотливые белки; бурундучки подбегали и изумленно взирали на нас, уставившись черными бусинами немигающих глаз; сновали под ногами непуганые мыши-полевки. А в небе, громко попискивая, парила какая-то хищная птица...
Прилетела бабочка-шоколадница и с/детской доверчивостью уселась на мой воротник... Прибежала и застыла на раскрытой странице блокнота крошечная черная ящерка, изящная, будто украшение... А большие звери нам не встречались. Скорее всего они просто избегали людей.
В эти дни у меня не раз напрашивалось сравнение тайги с океаном. Масштабы их вполне соизмеримы. Во всей толще вод океана царит жизнь: на самом глубоком дне гидронавты видели рыбу. И тайга буквально на каждой пяди своей земли дает приют и пищу кому-то живому. Как знать, не хранит ли и тайга какую-то тайну, как хранит ее океан?... Ведь затеряться в ее непролазных необозримых дебрях так же легко, как и в голубой глубине океана... И если находят сейчас, открывают новые виды растений (а ведь находят!), то почему не предположить, что и наука о животных может еще поразить мир совершенно необычной находкой... Сначала скорее всего это произойдет в океане.
... Это животное видели многие десятки, сотни людей. Рассказы их часто совпадали даже в деталях, и тем не менее наука официальная и сейчас отказывается признать его существование. Наука требует прямых, неопровержимых фактов, а рассказы очевидцев — случайных людей—это, увы, не факты. И все-таки время от времени вот уже многие сотни лет рассказы о встречах с серпентом — «морским змеем» все равно появляются. Океан хранит еще столько тайн и загадок, что их безусловно хватит на многие поколения людей. Стоит ли удивляться, что именно в океане — безбрежном и бескрайнем вместилище жизни могла затеряться одна из загадок и самых интересных загадок животного мира... Нет-нет да и дарит океан человечеству находки, которые производят настоящую бурю в науке.
Я упомянул о морском змее для того, чтобы подчеркнуть очень важное: как сильно мы заблуждаемся, когда думаем, что все на земле уже открыто, изведано... Нет, большие открытия еще возможны. Ведь и на суше сохранилось множество мест, где никогда не ступала нога человека. Как знать, чем встретит эта земля тех, кто первым придет на нее... Какие тайны откроет... Не исключено, что такие тайны хранит наша тайга.
Вот, например, мамонт. Есть некоторые основания предполагать, что он вымер вовсе не так давно, как принято считать, и, возможно, его даже видели в начале нашего века. Поверить в это, разумеется, трудно, да и рано еще всецело верить. Нет убедительных, неоспоримых доказательств тому. Однако...
То, что мамонты дольше всего жили в Сибири, — факт, научно доказанный. Его собратья" давно уже вымерли в Европе, в Америке, куда они перебрались в свое время по суше—по перешейку, соединявшему Азию с Америкой там, где сейчас Берингов пролив. А сибирский мамонт жил, и в огромных количествах, и при этом чувствовал себя превосходно. Правда, климат в Сибири в те времена был иным. Предполагается, что зимой мамонты скрывались в сибирской тайге, где им легче было найти пропитание, а летом выходили на открытые пространства тундры.
Кажется, самые первые достоверные сведения о сибирских мамонтах встречаются у бургомистра Амстердама Витсена. Он совершил путешествие по северо-восточной Сибири и в 1692 году опубликовал свои записи. В них говорится о том, что в вечной мерзлоте часто находят останки мамонтов. Потом, и более подробно, о сибирских мамонтах писал некто Избранд Идес, отправлявшийся в Китай послом Петра I.
Идес проехал через всю Сибирь, собрал любопытные сведения о мамонтах и опубликовал их опять же в Амстердаме в 1704 году. Да и сам царь Петр немало интересовался всем, что касалось мамонтов. И даже издавал указы, в которых повелевал разыскивать их и собирать для торговли «рога» мамонтов.
И ведь бойкая торговля пошла. Впрочем, она шла и раньше: и в IX, и в X веках арабские купцы вывозили в страны Востока бивни мамонтов и с хорошим барышом их продавали. Много этой кости ушло... Только по приблизительным данным, можно считать, что к 1914 году в Сибири было найдено около 47 тысяч мамонтов. Сколько же их обитало на нашей земле... И как это могло случиться, что почти моментально они все исчезли... Да и случилось ли это?
Опять же официальная точка зрения современной науки такова: мамонты вымерли из-за изменения климата. Но тут сразу же возникает вопрос: но климат-то изменился в лучшую для мамонтов сторону—стало теплее, так что же им вымирать, если жить стало лучше? Потеплело, еды стало больше, а они взяли да вымерли. Вот и попробуй убедительно ответить на этот вопрос.
Мой старый товарищ, писатель Ярослав Голованов, несколько лет назад в одном из журналов напечатал любопытнейшую статью, где обосновывал такую мысль: мамонты не вымерли. Их выбили. Но, судя по некоторым данным, не исключено, что некоторые особи могли дожить и до наших дней.
Возможно ли это?... Слишком уж невероятно— Но ведь нашел же Смит своего целаканта, который «вымер» шестьдесят миллионов лет назад! А мамонты обитали совсем «недавно» — каких-нибудь 15—25 тысяч лет назад. Никому и в голову не приходило серьезно их поискать и хотя бы с долей доверия отнестись к некоторым из рассказов сибирских охотников. Двое из них, например, сообщили, что в 1920 году в районе между Обью и Енисеем видели огромные следы. Никто из этих охотников никогда прежде не встречал таких следов. Прошло несколько дней, и на небольшом расстоянии они увидели двух гигантских животных с бивнями, покрытых темно-коричневой шерстью.
Что это—быль или галлюцинация? Если галлюцинация, то уже коллективная.
Другой случай. О нем сообщил геолог Владимир Пушкарев. Охотник-якут рассказал ему, что до революции старики не раз видели волосатых животных «с большим носом и клыками», а сам он в 1952 году встретил на севере от Якутска неизвестные ему следы величиной с тазик. Оленеводы на западной Чукотке тоже встречали такие следы.
Есть свидетельства тому, что до революции жители некоторых деревень в Марийской АССР (разумеется, на нынешней ее территории) вынуждены были покинуть свои дома, потому что им не давал житья обда — так они называли мамонта. Обда приходил, ломал постройки и изгороди. Вообще просто-напросто безобразничал, несмотря на то что ему полагалось быть вымершим. Вот и выходит, что встреча с мамонтом для этих людей была событием вполне обычным, разве только что неприятным...
Но самое удивительное, пожалуй, даже не это, а то, что в 1977 году Голованов получил письмо — ответ на свою статью, опубликованную за пять с лишним лет до этого. Автор письма, молодой человек, случайно только что прочитавший статью в журнале, писал, что недавно, когда он служил в армии, его товарищ с севера рассказывал об одном старике из его деревни, который и сейчас ходит в одному ему известное место подкармливать мамонтов. Увы, адрес товарища не сохранился...
Где во всем этом правда, а где вымысел? Может быть, все—вымысел? А может быть, все — правда?...
— Вот мы так сидим, — обратился я к Толе и Леше, — а он подойдет сзади, и ка-ак хоботом...
Раздался громкий хруст ветки. Мы резко обернулись на звук. Совсем уже стемнело. Мамонта не было. Наверное, старая ветка упала, ломая сухие сучья.
Мы долго еще сидели возле костра, впитывая в себя то тепло, которое он источал. Молчали. Очень часто на нас нисходило такое чувство, при котором говорить не хотелось, да и чужой голос не то чтобы мешал, но отвлекал от собственных мыслей. И тогда мы, видимо уступая этому чувству, ненадолго расходились в разные стороны и залегали в траве, вслушиваясь в невнятные тихие шорохи, возникавшие в траве и вершинах деревьев.
Но в тот вечер мы долго сидели, глядя в огонь, и, мне казалось, хорошо понимали друг друга. Потом залезли в наше жилище, устроились поудобнее, как только смогли, и затихли.
Прошло уже довольно много времени, а мне не спалось. Леша тихонько посапывал — он научился быстрее нас всех засыпать. Толя лежал неподвижно и тихо, и невозможно было понять, уснул он или нет. А я, осознав, что сейчас не уснуть, сел и стал глядеть в темноту, которую напустила на нас ночная тайга.
Чудилось, будто невдалеке в укрытии тьмы стоит, не двигаясь, большое животное. Его маленькие умные глаза внимательно смотрят на нас... Слабые отсветы пламени подрагивают на его огромных, круто изогнутых бивнях...
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Нет, видно, ночью здесь не поспать... Ноги, когда мы их вытягивали, поджаривались на костре так, что становилось невозможно терпеть жжение разгоряченной резины на кедах, а тело, руки и голова стыли. То и дело вставали к костру подбросить дров в его ослабевающее пламя. Огонь разгорался быстро, но так же быстро и затухал. И снова приходилось вставать и подбрасывать пищи огню.
Опять же комарики окаянные... Безусловно, мы пришлись им по вкусу. Хотя, конечно, выбора у них особого не было. Все эти дни мечтаю о кожаных перчатках: руки невыносимо чешутся от бесконечных укусов. И в последнюю ночь только под утро мне удалось поспать часа два.
Открыл глаза, с трудом сел, распрямляя застывшие ноги, и сразу взбодрился: небо чистое! Лишь кое-где неподвижно висели редкие кучевые и перистые облака. Раннее солнце высветлило верхушки деревьев, бросило на траву яркие желтые блики. Наконец мы увидели солнце... Наша Большая поляна, как мы теперь ее называли, мгновенно преобразилась—стала еще просторнее, светлее. Солнце позолотило траву, морщинистую кору старых сосен, заставило свечами вспыхнуть белые стержни берез. Лучистое тепло согревало, наполняя блаженством. Наверное, я был совершенно счастлив в этот момент...
Бросилось в глаза: за ночь на многих березах прибавилось золота. Верно, холодные ночи не проходят даром и для них.
Проснулся Леша. Лежал-лежал, потом сказал: «Я думаю, в том, что мы так сильно мерзнем, сказываются результаты нашего недоедания. Когда человек голодает, у него нарушаются процессы терморегулирования».
— Так бы сразу и сказал! — упрекнул я его. — А то я думал, будто мы мерзнем оттого, что на улице холодно.
— И кроме того, — продолжал Алексей размышлять на прокрустовом ложе, — при голодании в организме уменьшается производство тепла.
Теперь наконец все стало ясно. Коваленко проснулся и долго перекатывался с боку на бок—видно, вставать не хотелось. Даже сообщение о том, что появилось солнце, на него не подействовало. Похоже, он решил про себя: раз солнце появилось, то теперь уж не скроется.
Я решил поставить психологический эксперимент и с его помощью оторвать Толю от ложа. Я спросил, обернувшись к Леше:
— Как думаешь, какова высота этого дерева? — и я кивнул на высоченную лиственницу, росшую метрах в пятидесяти от нашей стоянки.
Алексей не стал вводить меня в заблуждение и ответил честно: «Не знаю».
— А я думаю, пятьдесят, — подбросил я для затравки.
Нос Коваленко тут же появился из-под капюшона, нацелился в указанном направлении и еще с сонной хрипотцой произнес:
— Да будет тебе известно, что в тайге не бывает деревьев выше сорока метров.
— Ну хорошо, тогда сорок, — с готовностью согласился я.
— И сорока в нем нет, — кажется, Толя уже завелся.
— Ну конечно! — в этот возглас я вложил всю иронию, на которую оказался способен.
— Я тебе говорю! Двадцать семь — двадцать восемь метров. Не больше. — Теперь я знал — его уверенность поколебать невозможно.
— А я тебе говорю—метров сорок! — Я нацепил наживку и забросил подальше крючок. Теперь уже недолго ждать—Толя вот-вот поднимется.
— Я тебе точно скажу. — Коваленко раздраженно вскочил на ноги (что, собственно, и было задачей эксперимента), сбросил куртку, ночной колпак, бывший некогда цивильной фетровой шляпой, схватил свою тетрадь в клеточку, вырвал листок и сунул его мне под нос. Этот листок был чист, как свежий снег в ледяной пустыне Антарктиды.
— Ты согласен, что две клеточки—это один сантиметр?—с угрозой спросил Коваленко.
Я чувствовал, что он был готов меня задушить, если бы я сказал «нет». Пришлось согласиться... Но этот вопрос поневоле заставил насторожиться меня: уж не собирается ли он таким эталоном измерять высоту дерева, прикладывая тетрадный листок к стволу, по мере влезания? Осторожно спросил Толю об этом.
Гневно топорща усы, он ответил сквозь зубы:
— Увидишь.
Да. Должен признать, я поступил со своим экспериментом довольно неосмотрительно. Ведь знал же: если перед Коваленко возникнет задача, что-нибудь вроде того, чтобы определить, сколько именно воды вытесняют грибы в котелке или сколько листьев на старой березе, его остановить уже невозможно. Не успокоится, пока не получит точный ответ.
Толя выбрал шест подлиннее из приготовленных для костра, очистил его от сучьев и с помощью листка из тетради отмерил по нему пять метров. Потом взгромоздил шест на плечи и твердым шагом первопроходца направился в чащу, к лиственнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19