– Я сумею продолжить дело твоего отца, – проговорил Тони. Голос его неожиданно зазвучал вкрадчиво, под стать лунному свету, озаряющему гавань. Он погладил ее по щеке с несвойственной ему нежностью. – Ты – залог успеха. Наши дети будут учиться в Англии. Там они женятся на ком захотят.
– Нет. Этого не будет.
– Ах, ты думаешь, я единственный, кто хочет породниться с Кранделлами? Почему, по-твоему, на тебе вдруг вздумал жениться Макшейн? После войны у него, конечно, будет широчайших выбор рабочих мест. Но его сыновьям не видать Итона и Харроу, если их отец не приобщится к тому, что в вашем кругу зовется «породой».
Пифани отвернулась и побежала прочь по узкой улочке, спотыкаясь об обломки, которых изрядно прибавилось на мостовой после ночной бомбежки. Не может быть, чтобы Йен оказался так холоден и расчетлив. Он любит ее! Раньше у нее были основания в нем сомневаться, но его письмо все поставило на свои места. Если он попросит ее руки, то только по любви, а вовсе не из желания добиться положения в британском обществе.
Йену Макшейну было свойственно одно из редких человеческих качеств – прямота. В своих еженедельных радиорепортажах он не уставал славить отвагу солдат, всячески поддерживая их дух. В отличие от многих других журналистов, он никогда не грешил «желтизной», не увлекался, безмерно выпячивая неприглядные стороны жизни – к примеру, случаи продажи на черном рынке ослятины, выдаваемой залежалую телятину, или штабную бестолковость, приводящую к неоправданным потерям. Он считал, что это не главное. И писал то, что думал. Если бы он был хитрецом, каким пытался его выставить Тони, то наверняка постарался бы выудить у нее небезынтересные секреты. Однако известная ей конфиденциальная информация его не интересовала. Окажись на его месте Тони, он бы не знал покоя, пока не выжал из нее все, до последней капли.
Пифани не виделась с Тони Бредфордом несколько недель. Она и вовсе не стала бы искать с ним встречи, если бы не желание получить назад револьвер Йена. Об оружии она вспомнила, когда узнала о весенних успехах Роммеля в африканской пустыне, где он теснил британские силы, оборонявшие Тобрук. Многие считали, что если падет Тобрук, то следующей станет Мальта.
Как-то в конце июня, стирая в лохани с дождевой водой белье и проклиная бомбы люфтваффе, уничтожившие водопровод, Пифани услыхала выкрики разносчика «Тайме оф Мальта»:
– Экстренный выпуск! Экстренный выпуск! Читайте все! Роммель прорвал оборону у Тобрука!
Пифани бросила в лохань недостиранное платье и кинулась как была, босиком, на улицу. В ступню ей сразу же вонзился осколок стекла, однако она, не обращая внимания, метнулась в темный тоннель. Инстинкт вел ее на привычный пост. Там ее встретил яркий свет: радисты напряженно записывали радиограммы.
Старший по смене поманил ее и протянул наушники.
– Если падет Тобрук, следующие – мы, – сказал он то, что думали все.
Пифани надела наушники, но тут же сняла и как следует тряхнула, полагая, что помехи вызваны плохим подключением. Оказалось, что подключение ни при чем: эфир был переполнен, все частоты были заняты. Она напряглась в отчаянной попытке хоть что-то разобрать. Мысленно она возносила молитвы за спасение английских солдат и Йена Макшейна. Где он был в тот момент, когда Роммель осуществил прорыв?
Он наверняка бросился бы в укрытие, надеясь донести до слушателей звуки настоящего боя. Однако ей было неспокойно. Йен сожалел о том, что травма, полученная в детстве, не позволила ему послужить родине на поле брани: несчастный случай на регби оставил его хромым на всю жизнь, однако он старался не обращать внимания на больное колено. В момент немецкой атаки он не схватится за карандаш, видя, что остальные сжимают винтовки. Забыв про свой статус штатского лица, он будет сражаться наравне со всеми.
Это был самый длинный день в ее жизни: она неустанно вслушивалась в эфир, перенося на бумагу содержание вражеских переговоров и гоня воспоминания о его голубых глазах и невозможной ямочке на улыбчивом лице. От ее усердия зависели человеческие жизни, и она прекрасно сознавала это. Вахта продолжалась круглые сутки: следя за продвижением Роммеля, она испытывала сердечную боль. К следующему утру она знала итог: полный разгром. Однако британцы все еще отказывались признать поражение.
Спустя четыре часа они были вынуждены капитулировать.
Все подземелье погрузилось в уныние. Никто не позаботился выключить свет. Пифани почти не слушала приказов о повышенном внимании к немецким переговорам: Мальта должна была точно знать о моменте вторжения, чтобы успеть уничтожить все ценное. Главной тревогой Пифани была судьба Йена. Попал ли он в число многих тысяч пленных?
– Я знаю, что вы отработали три смены подряд, но сейчас вы нужны здесь больше, чем когда-либо прежде, – сказал ей старший. – Выдержите? – Пифани кивнула, и он продолжал: – Следите за движением судов. Сообщайте мне о подходе наших.
Она вслушивалась в эфирный треск, смутно надеясь, что Иен добрался до корабля, хотя знала, что шансы невелики. Тобрук был небольшим портом, где стояли считанные корабли. Британцы защищали город до последнего момента, предпочтя отходу сдачу. Мало кто в таких обстоятельствах сумел бы спастись морем, не попав в руки немцев.
Суда, успевшие выйти в море, передали короткие радиограммы и смолкли, чтобы не привлечь немецкие подводные лодки, охотившиеся за кораблями союзников. Судя по большинству сообщений, целью почти всех вырвавшихся был Гибралтар. Из этого Пифани сделала вывод, что британцы бросают Мальту на произвол судьбы. Ведь остров лежит гораздо ближе к Тобруку, чем Гибралтар. Она машинально сунула руку в карман, где положено было лежать револьверу. Его там не оказалось: она вспомнила, что так и не забрана его у Тони. Впрочем, это не имело значения: несколько месяцев тому назад она твердо осознана, что не сможет сдержать данное Йену слово и самостоятельно покончить счеты с жизнью.
Вечером, когда подчиненные Роммеля наверняка пировали, отмечая новое звание своего полководца, произведенного фюрером в фельдмаршалы в награду за успешную североафриканскую кампанию, Пифани перехватила радиограмму британского вспомогательного судна, спешившего из Газапы на Мальту. Радиограмма была короткой, зато в ней прозвучало долгожданное словечко: «сокол».
– Слава богу! – прошептала Пифани и закрыла глаза, представив себе карту африканского побережья. Видимо, Йен находился вместе с войсками на рубеже Газалы, к западу от Тобрука. Значит, на рассвете он достигнет Мальты.
От усталости она с трудом удерживала карандаш, однако ее лицо впервые за долгие месяцы озарила радостная улыбка. Наконец-то Йен возвращается к ней!
Ночью радиостанции на суше смолкли. Пифани могла бы покинуть свой пост, но она осталась. Другие операторы записывали переговоры немецких судов, стягивающихся со всех сторон к Тобруку, как стервятники, слетающиеся на падаль. Для того чтобы достигнуть Мальты, «Нельсону», кораблю Йена, пришлось бы пробираться сквозь густой немецкий невод.
Господи, сделай так, чтобы они не заметили «Нельсон»!
– Что насчет погоды? – спросила Пифани у коллег, воспользовавшись передышкой.
– Ясно. Полнолуние.
– Боже, – зашептана она, – устрой «кслокк», «неббию», хоть что-нибудь! Лишь бы не «бомбовая луна»!
Треск в эфире оформился в краткое сообщение: немцы засекли «Нельсон». Пифани бросила карандаш, схватилась обеими руками за наушники и стана переводить про себя. Склонив голову и зажмурившись (впервые ей помешал свет), она вся превратилась в слух. Какой-то час – и «Нельсон» достигнет мальтийского берега. Господи, сделай так, чтобы волчья стая осталась ни с чем!
Прошло несколько секунд – и «Гейдельберг» выпустил первую торпеду, потом вторую, третью.
«Нельсон» стал передавать сигнал «SOS».
– Хоть бы кто-нибудь помог им! – не выдержала Пифани.
Старший тронул ее за плечо.
– В их секторе нет никого, кроме проклятых нацистов.
Пифани застонала. Пренебрегая Женевской конвенцией, нацисты никогда не подбирали держащихся на воде.
«Покинуть судно. Покинуть судно», – передал радист на «Нельсоне» команду капитана.
«Гейдельберг» приказал действующему вместе с ним кораблю под названием «Пруллер» расстрелять подбитый «Нельсон».
– Нет! – воскликнула Пифани, как будто ее могли услышать. – Спускайте шлюпки! Это даст хоть какую-то надежду.
«Бью прямой наводкой», – передал «Пруллер».
Пифани представила себе Йена, плывущего в ледяной в это время года морской воде. Вдруг его затянуло под тонущее судно? Или он до сих пор отважно борется за жизнь, пытаясь выплыть на поверхность? Его легкие уже полны соленой воды...
– Боже милосердный, пошли ему легкую смерть! Умоляю тебя! Избавь его от страданий!
Больно ли умирать? Наверное. Холод, одиночество. Могила – морская пучина. В ее памяти всплыли последние строчки единственного любовного письма, которое написал ей Йен. Их она запомнила навсегда.
«Если со мной что-нибудь случится, то ты, Ас, ищи меня среди теней, во тьме. Мы встретимся, даже если нам не будет освещать дорогу путеводный огонь. Там, во тьме, нас все равно ждет величайший дар – любовь. Любовь на все времена».
– Любовь на все времена, – шепотом повторила она. – Любовь на все времена...
В этот момент она поняла, что его больше нет в живых.
Из глаз покатились слезы, в голове замелькали горестные картины: отец, машущий ей на прощание – возможно, в последний раз; ослик Джои, опрокинувшийся на зеленую траву, с окровавленными мягкими ушами; неподражаемая улыбка Йена, при которой на его щеке появлялась ямочка.
Она мысленно заговорила с ним. Ей стольким хотелось с ним поделиться, она готовилась прошептать ему столько слов о своей любви! Все это так и не осуществилось.
– Ты говорил, что вернешься! – крикнула она в отчаянии. – Ты обещал! Обещал, обещал!..
* * *
Джанна обняла тетю Пиф, это было единственное, чем она могла утешить ее. Никогда раньше она не видела, чтобы тетя Пиф проливала слезы, хотя они провели вместе не один год.
– Мне так жаль, тетя Пиф!
«Жаль» – что за пустое слово! От частого употребления оно уже не может утолить ничью печаль. Горе утраты исказило черты Пифани. Джанне впервые пришло в голову очевидное: тетя так и не вышла замуж. Ее любовь, предназначенная Йену, пролилась на Джанну и на всю семью.
Тетя Пиф вытерла слезы кружевным платком.
– Боже, это уж совсем лишнее! – Заметив, что глаза Джанны тоже на мокром месте, она продолжала, обращаясь не столько к ней, сколько к самой себе: – Я смирилась с потерей. Да, в конце концов смирилась. Прошло время, и я уже не вспоминала о Йене ежеминутно. С годами образы стираются из памяти, и я не могла даже вспомнить, как он выглядел. Ведь у меня никогда не было его фотографии, приходилось полагаться только на память.
Джанна понимала, что именно память поддерживала тетю столько лет. Тетино сердце познало большую любовь, которая опалила ей душу. Любовь на все времена!
– Я пыталась припомнить наши с ним беседы, но из этого мало что выходило. Вот когда я обнаружила, что память не подчиняется нашей воле и отказывается оживлять те или иные моменты прошлого по приказу, – сказала тетя Пиф. – Наши головы устроены по-другому. Нужна какая-то искра, чтобы память ожила и события далекого прошлого как бы начали происходить снова. Вот почему умершие на самом деле не прощаются с нами. Они остаются в запахе цветов, в полыхающем закате, в звуках песен. Как-то раз в прошлом году... Нет, я лучше помолчу, иначе ты сочтешь меня за совсем уж глупую старуху.
– Что ты, тетя! Пожалуйста, продолжай.
– Так вот, в прошлом году случился пожар на верфи. Дело было в полдень, я, естественно, работала в своем кабинете в Валлетте. Порыв ветра занес клубы дыма в мое распахнутое окно. Внезапно я как бы вновь увидела отчетливую картину – точно так же ясно, как вижу сейчас тебя. Я почувствована – клянусь, это было как наяву, – как Йен обнимает меня, как шепчет мне в самое ухо, что все обойдется. Мы прячемся с ним в бомбоубежище; бомба только что угодила в бензохранилище. Дым имел тогда тот же запах, что и дым от пожара на верфи. Я давно забыла про тот налет... Сотрудники хотели закрыть окна, но я не позволила. Уверена, они решили, что я свихнулась.
Джанну охватило чувство острой вины, добавившееся к боли, испытанной от тетиного рассказа. На протяжении многих лет она считала ее любовь само собой разумеющимся чувством и никогда не спрашивала, счастлива ли сама тетя Пиф. Услышав рассказ племянницы об измене Коллиса, Пифани тут же поспешила к ней с утешениями. Саму же тетю Пиф утешить было некому.
Одиночество, полное одиночество! Джанне было трудно представить, что это такое. Рядом с ней были тетя Пиф, Уоррен, та же Одри: они вели ее по жизни, дарили ей свою любовь. Она порывисто обняла тетю.
– Тетя Пиф, я еще никогда не говорила тебе, насколько сильно я тебя люблю. – Слова застревали у нее в горле, и она постаралась компенсировать свою внезапную немоту, стискивая тетю все крепче. – Прямо не знаю, что бы я делала, не будь рядом со мной тебя.
Тетя Пиф улыбнулась мудрой, печальной улыбкой.
– Я не собиралась навевать на тебя грусть. Напрасно ты решила, что моя жизнь была несчастной. Моей отрадой была ты. С того момента, как ты научилась говорить, ты поражала меня своей наблюдательностью, памятью, способностью к языкам. Глядя на тебя, я вспоминала саму себя в детстве и в юности.
– Эти способности доставляли мне немало неприятностей. – Глядя на тетю Пиф, Джанна в очередной раз подивилась их сходству. – Уверена, что так же было и с тобой. Наверное, ты отпугивала молодых людей?
– По большей части.
– Я тоже. И подруг у меня было мало. Пожалуй, одна Шадоу. Даже Одри считала меня странной.
– Одри не в чем винить. Она совсем как мой отец. Раньше я думала, что он стал таким из-за бомбежек, но потом поняла, что он прожил всю свою жизнь в угнетенном состоянии. В былые времена не знали, как это лечить. Вот почему я настояла, чтобы Одри всегда находилась под врачебным присмотром, хотя Реджинальд ратовал за то, чтобы просто закрыть глаза на ее трудности. Он боялся огласки.
– Хроническая депрессия. – Джанна улыбнулась. – Это наследственное. Раньше я боялась, что это коснется и меня. Сейчас я знаю, что такой опасности нет. Кажется, самой моей большой трудностью будет Тони Бредфорд.
Джанна помялась, боясь снова разбередить прошлое и вызвать у тети горькие воспоминания.
– Тебе хочется узнать, что произошло после гибели Йена, – молвила тетя Пиф, глядя Джанне в глаза. Она полностью овладела собой. – Тони был очень мил. Он совершал рейсы между Мальтой и Бардией, где сосредоточивались британские силы. Однажды он привез мне из Бардии букет цветов. Он сам возвратил мне револьвер, подаренный Йеном. С тех пор я с ним не расстаюсь. Он хранится в нижнем ящике моего ночного столика. Вообще-то я не выношу оружия, но к этому я питаю сентиментальные чувства, что понятно. Разумеется, я ни разу не пускала его в ход.
– Револьвер Йена так тебе и не пригодился: немцы не высаживались на Мальте.
– Нет. Монтгомери, вставший во главе британских сил, выбил Роммеля из Эль-Аламейна и Тобрука. В конце 1942 года произошло контрнаступление Советов под Сталинградом. В войне наступил перелом, но мы тогда еще этого не знали. Тони надоедал мне предложениями выйти за него замуж, но я всегда отвечала отказом.
– Какая настойчивость!
– Да уж... Тебе главное понимать, что Энтони Бредфорда не просто так назвали Большим Тони. Он не только высок ростом, но и крайне самолюбив. Он безумно увлечен мыслью о создании династии Бредфордов. Деньги, нажитые в военную пору на черном рынке, сделали Тони богачом. Он приобрел верфи и дворец в Мдине.
– Он не делал попыток перекупить дело твоего отца?
– Делал. Он все твердил, что я никогда не смогу отстроить три отцовских отеля, если не сменю фамилию на Бредфорд.
– Но ведь он нашел себе другую жену, иначе не появился бы Керт.
– Тони Бредфорд женился спустя месяц после твоего рождения, через пятнадцать лет после нашей первой встречи. На следующий год родился Керт. Это был несчастливый брак. Жена Тони много лет назад уехала обратно в Зурриек. Недавно она умерла.
– А Тони до сих пор хочет стать хозяином твоих отелей? – Джанне было трудно представить себе такую одержимость. Все ли у него в порядке с головой?
– Да. Вспомни, сколько лет у меня ушло, чтобы добиться разрешения на строительство «Голубого грота».
Джанна живо помнила подробности этого сражения. Тони заблокировал принятие решения о строительстве на неосвоенном берегу, призвав в союзники мальтийских охотников, облюбовавших лагуну Голубой грот. Они часами готовы были просиживать неподалеку с клетками, полными птиц. Когда показывались в небе стаи перелетных пернатых, направляющихся из Европы в Африку через Мальту, песни плененных существ служили приманкой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49