Карлик побагровел. Медленно, чтобы не уронить достоинства, он наклонился и поднял с земли свой страховидный топор.
– Ганфала не велел делать тебе злого. Но он ничего не говорил о том, что есть для тебя зло. Я вижу, что зло для тебя – твой язык. Я сделаю доброе тебе, если вырву его из твоей велеречивой глотки.
Двалара одобрительно хмыкнул. Киммерин (взгляд Герфегеста помимо его воли все время соскальзывал с лица Горхлы к притягательному телу девы-воительницы), – Киммерин поглядела на них с тревогой.
Герфегесту стало весело. Весело безо всякой видимой причины. И он рассмеялся.
– Подумай над тем, что сделает с тобой Ганфала, когда вместо Семени Ветра ты принесешь ему мой язык, – сказал Герфегест, хотя никто из троих еще не говорил ему о том, что они посланы за Семенем Ветра. Не нужно быть ни мудрецом, ни знатоком Наречия Хуммера, достаточно среди ночи разодрать в клочья тварь-убийцу, а на рассвете перебить пол-отряда из Дома Гамелинов, чтобы понять: кому-то в Алустрале понадобилось Семя Ветра. И едва ли нечто большее.
Сказанное Герфегестом не пропало даром. Карлик пробормотал одними губами невнятное проклятие, из которого Герфегест расслышал только «…Хуммер…» и «…глубокая утроба…», но топор опустил. Неожиданно подала голос Киммерин.
– Ты прав и не прав, Рожденный в Наг-Туоле. Ты прав в том, что не веришь всему, что слышишь. Но ты не прав в том, что не берешься дослушать до конца.
Мы действительно служим Ганфале, потому что для Алустрала начались тяжелые времена; и Ганфала, Надзирающий над Равновесием – единственный, кто может остановить Дом Гамелинов в его стремлении к безудержному сокрушению. Но посланы мы не только за Семенем Ветра. Ты сейчас все услышишь из уст самого Ганфалы. Помоги мне, – последние слова Киммерин были обращены к Дваларе.
Двалара понимающе кивнул. Он расстелил свой плащ на земле и извлек из походной сумы, сшитой из оленьей шкуры, две небольших изящных курительницы.
Вслед за этим на свет появился каменный флакон с загадочным содержимым и маска из тонкой кожи, лишенная каких-либо характерных черт. На маске не было прорезей для носа и для глаз – только для рта.
Дальше происходило вот что. Киммерин легла на спину и надела маску. Двалара установил по обе стороны от ее головы курительницы и, несколько раз щелкнув огнивом, поджег благовонные палочки. Затем он поднес к губам Киммерин открытый каменный флакон. Несколько капель, отразив показавшееся из-за хелтанских вершин солнце, исчезли в приоткрытых устах Киммерин.
Горхла, которому, похоже, все это было не впервой, сделал Герфегесту пригласительный жест – садись, мол. Сам он, окинув быстрым оценивающим взглядом бездыханные тела, пошел к Мелету. Он содрал с его левой руки церемониальный щиток с черными лебедями Гамелинов, поднес его к уху и, пару раз стукнув по нему костяшками пальцев, одобрительно кивнул головой. Что-то ему понравилось.
Герфегест наблюдал за всем происходящим с выражением абсолютной отрешенности. В своей жизни он навидался всякого. В мире слишком много книг и еще больше способов их прочтения. Так говорили мудрецы Ита. И если кто-то думает, что под книгами они разумели пухлые тома желтой бумаги, испещренной красными чернилами – тот не видит дальше собственной руки.
Горхла подошел поближе к Киммерин. В его руках, кроме щитка с гербом Гамелинов, теперь был кинжал с вилообразной гардой. Быстрым жестом опытного каллиграфа он нанес на горло Киммерин крохотную царапину. Потом, спокойный и уверенный в себе, не примериваясь, он плавными взмахами кисти покрыл царапинами запястья и щиколотки Киммерин. Выступили крохотные капли крови.
Потом Горхла заговорил глухим низким голосом. Это не было Наречие Хуммера. Это был высокий язык Синего Алустрала – и не больше.
– Волею Синевы Алустрала, волею Двух Взаимоборителей и Великой Матери Тайа-Ароан, именем Надзирающего над Равновесием и именами Трех Идущих Путем Его, да откроются Пять Скважин тела твоего и да пробудится память о создателе твоем.
Горхла замолчал, и тогда заговорил щиток с гербом Гамелинов – перехватив свой кинжал за лезвие, карлик принялся мерно постукивать костяной рукоятью по щитку.
Дым от курительниц, стоявших у головы Киммерин, был тяжел как свинец. Он не восходил к небу и не рассеивался в воздухе. Дым опадал тяжелыми складками и струился по телу Киммерин. По маске, скрывающей ее лицо. По обнаженной груди, по животу, по рукам и ногам, по лону.
Дыхание Киммерин учащалось в такт постукиваниям Горхлы, ее тело едва заметно вздрагивало. Ноги Киммерин медленно согнулись в коленях и разошлись в стороны. Двалара подошел к Герфегесту и протянул ему флакон.
– Подставь ладонь, – шепнул Двалара. Герфегест протянул ему тыльную сторону кулака.
Он уже догадывался, что ему предстоит сделать.
Не колеблясь, он слизнул четыре капли, которые вытрусил из флакона Двалара.
Стоило жидкости коснуться его языка, как в голове пронесся горячий вихрь. В уши ворвался тяжелый грохот – так ему теперь слышался стук рукояти кинжала о щиток. Киммерин показалась ему невыразимо прекрасной, манящей, той, обладание которой необходимо.
Двалара недвусмысленно ткнул пальцем в сторону Киммерин. И столь же недвусмысленно отвернулся.

9
Теперь все пространство, весь мир были пропитаны грохотом. Не было мыслей, не было ни стыда, ни страха, было только желание. Герфегест вошел в Киммерин быстро и жадно. В нее – ждущую, захлебывающуюся экстатическим стоном, окутанную благовонным дымом.
В висках Герфегеста бешено стучала кровь. Перед глазами расплывалась туманным пятном кожаная маска Киммерин. Прошлое рушилось в пучины небытия, будущего не было.
Последние часы были слишком тяжелы для него. Он истек быстро и бессильно закричал вдогон ускользающему наслаждению. И в этот момент маска Киммерин ожила. На ней наметились черты лица, скулы, глазницы и нос. Герфегест отпрянул назад, но стальные руки обхватили его плечи, и Киммерин заговорила далеким, чужим голосом. Этот голос принадлежал мужчине.
– Останься, Рожденный в Наг-Туоле. С тобой говорю я, Ганфала.
Маска на Киммерин полностью преобразилась и уже не была маской. Прямо в глаза Герфегесту смотрел оливковокожий человек. Он не был ни стар, ни молод – казалось, что он вообще лишен атрибута возраста. Два длинных черных уса сходились под подбородком и были сплетены вместе в одну косицу, конец которой был схвачен простым медным кольцом без узоров и украшений. Его дыхание несло свежий запах штормового моря, в его глазах Герфегест прочел лишь одно: это Рыбий Пастырь, и никто более. Это Ганфала.
– Ответь мне. Рожденный в Наг-Туоле, ты слышишь меня?
Герфегесту пришлось приложить огромное волевое усилие, чтобы разжать судорожно сведенные челюсти.
– Я слышу тебя.
– Хорошо. Ты силен, Идущий Путем Ветра. Могущество Гамелинов не смогло взять над тобой верх. Тебе удалось отверзть Пять Скважин тела Киммерин и именно благодаря твоей силе я сейчас говорю с тобой. Теперь слушай и молчи.
Герфегест, в общем-то, и без того молчал. Еще не хватало перечить самому Надзирающему над Равновесием!
– Над Синим Алустралом простерли свои черные крылья лебеди Гамелинов. Их могущество растет слишком быстро, и равновесие стремительно разрушается. Ты – отпрыск самого могущественного и искусного Дома Алустрала. Только ты можешь остановить Гамелинов. Ты нужен Алустралу, Герфегест. Я знаю – ты нашел Семя Ветра. Иначе ты сейчас не говорил бы со мной. Я хочу, чтобы ты пришел в Алустрал, чтобы ты принес Семя Ветра и свое искусство Идущего Путем Ветра. Эти трое – Двалара, Горхла и Киммерин – были посланы мной, чтобы уберечь тебя и указать тебе дорогу обратно. Все мы – они, ты и я – вервие одного каната.
Пока Ганфала говорил, мир вокруг Герфегеста плавился воском, растекался водой, истончался до дыма и исчезал без следа. Исчез грохот, исчезло тело Киммерин, канули в ничто ручей, поляна, усеянная мертвыми воинами, курительницы и память о прошлом.

Герфегест и Ганфала неторопливо вышагивали по тропе, мощенной едва шероховатыми плитами нежно-зеленого цвета. Тропа вилась по берегу неглубокого прозрачного озера. В озере были камни и островки – один довольно большой и много помельче. В левой руке Ганфала держал длинный посох, увенчанный двурогим металлическим лезвием. На поясе у него висел небольшой мешочек, сплетенный из пурпурных водорослей – в таких носят фигуры для игры в нарк.
Герфегест не удивился новому превращению. Он уже не удивлялся ничему.
– Ты не согласен со мной, Герфегест, – заметил Ганфала так, будто они давно вели какую-то пустую беседу. О лошадях или, к примеру, о тягловых каракатицах.
– Ты прав, Рыбий Пастырь, – неожиданно для самого себя согласился Герфегест. – Я ничего не должен Синему Алустралу. Мой Дом был истреблен по тайному сговору чужих Домов, я обрел себя в Сармонтазаре и вновь лишился всего по вине людей из Алустрала. Если Гамелины вознамерились вновь вывернуть наизнанку Синеву Алустрала – пусть сделают это.
– Пусть сделают это, – эхом отозвался Ганфала, извлекая из своего мешочка «лебедя», и, ловким щелчком большого пальца подбив плоскую резную фигурку, отправил ее в зеленую траву одного из островков посреди озера.
– Ты узнаешь эти земли? – спросил Ганфала, ткнув пальцем туда, где упала фигура.
Герфегест всмотрелся повнимательнее. Да, надо быть полным ослом, чтобы не понять сразу смысл и назначение озера, окольцованного мощеной тропой. Это земли мира, а озеро – океан, моря и заливы. Герфегест теперь с легкостью различил восточное побережье Сармонтазары, длинный язык полуострова Цинор, бычий желудок моря Фахо, ромбовидный Тернаун и скалистый обломок Хеофора. Западнее тянулись длинные цепи Хелтанских и Онибрских гор, а за ними раскинулись архипелаги Алустрала.
– Узнаю, – сказал Герфегест. – Узнаю, но едва ли сейчас помню, как называется тот островок, куда упал «лебедь».
Ганфала невесело усмехнулся.
– Священный Остров Дагаат. Герфегест равнодушно повел плечом.
– Мне ничего не говорит это название.
– Еще десять лет назад оно никому ни о чем не говорило. А теперь – смотри. Священный Остров Дагаат восстал из вод Синего Алустрала уже после того, как пал Дом Конгетларов.
Столь же ловко, сколь и в предыдущий раз, Ганфала отправил щелчком на островок второго «лебедя». В изумрудной траве раздался тихий стук соударения двух костяных фигурок.
По безмятежной воде озера пробежала мелкая рябь. Что-то ухнуло в глубине – далекое, непостижимое, ужасающее. Герфегест увидел, как рукотворный мир Сармонтазары побежал трещинами. Пожухла харренская трава. Докрасна раскалились пески Легередана. Над морем Фахо встало колеблющееся парное марево.
Спустя несколько коротких варанских колоколов Сармонтазара полностью погрузилась в кипящую воду, а на месте разрозненных островов Алустрала вздыбился черный неведомый материк, от которого веяло холодом векового ужаса.
– Что это значит? – спросил Герфегест, который никогда не стеснялся выказать себя недоумком. В тех случаях, когда это было действительно важно.
– Это значит, что на Священном Острове Дагаат находится ключ к судьбам мира. И этот ключ в любой момент может попасть в руки Гамелинов. И есть только одно, способное обратить Дагаат не в ужас, но лишь в воспоминание о нем, – Семя Ветра. И есть лишь один человек, способный посеять Семя Ветра в каменную твердь Дагаата. Этот человек – ты, Герфегест Конгетлар.
– А если не сделать этого?
– Гамелины сейчас сильны как никогда. На их стороне еще три Дома Алустрала. В любой момент Гамелины смогут взять Священный Остров Дагаат в свои руки и открыть тайну сокрушения мира. И тогда не останется ничего. И тебя, Рожденный в Наг-Туоле, тоже.
– Пусть, – непокорно тряхнул головой Герфегест, вспоминая смерть Тайен. – Пусть. Этот мир похож на слишком старый, проржавленный до дыр панцирь, чтобы жалеть его.
– Ты упрямый осел, – сказал Ганфала, и в его голосе Герфегесту послышалось восхищение. – Но Заклятие Конгетларов сильнее твоего упрямства. Так вспомни его!
Перед глазами Герфегеста блеснуло двурогое лезвие боевого посоха Ганфалы. В горле полыхнуло пламя чудовищной боли. И вместе с болью в его мозгу сверкнуло нестерпимым белым светом Заклятие Конгетларов.
Вначале был Лед предвечный,
И более ничего.
Лед греет души Лорчей —
У Лорчей пламя его.
В грохоте молотов тяжких
Миру явилась Сталь.
Сталь дана Гамелинам,
Их беспощадным клинкам.
Два Тунца звонкобронных —
Порождены Синевой —
Южным Домам опора,
Юга хранят покой.
Над заводями колеблем
Ветром гибкий Тростник.
Танец его – для Хевров.
И Три Головы – для них.
Для Пелнов крылья простерты
Птицы, мощной, как смерть.
Им – Альбатроса дерзость,
Им – сила его и честь.
Тур, ярый в битве который,
Подъял на рогах небеса.
Тур – воитель Эльм-Оров,
Ужас в его глазах.
Лед изойдет водою,
Ржавчиной Сталь изойдет.
Ветер, один лишь
Ветер Над прахом
Домов воспоет.
Песнь о падении сильных.
Герфегест умирал. И вместе с Заклятием в него входила боль всех погибших Конгетларов. И вместе с болью к Герфегесту приходило отчаяние. Теперь ему уже никогда не отомстить за смерть родичей, никогда не стоять на смотровой площадке отстроенного Наг-Туоля и никогда не вдыхать полной грудью крепкий утренний ветер, прислушиваясь к рокоту близкого моря…

10
Ноздри Герфегеста щекотал благовонный дым. Все тело раскалывалось на куски от нечеловеческой усталости. В беспредельной высоте, широко распластав крылья, парил черный кондор.
К его щеке прикоснулась холодная женская рука.
– Тайен? – прошептал Герфегест.
– Нет, Рожденный в Наг-Туоле.
Идущий Путем Ветра знает, что самое последнее дело – поддаваться навалившейся усталости. Герфегест поднялся на ноги одним рывком. В голове далеким эхом отозвалась боль. Вместе с ним поднялась с корточек Киммерин. Киммерин. Откуда он знает это имя?
Трупы воинов были сложены в один ряд вдоль берега ручья. Двое – карлик в потертой зеленой залме и высокий тридцатилетний воин в длинном темно-коричневом плаще – перебирали небогатые трофеи. Мечи, шлемы, три лука, несколько секир, поясные бляхи, наплечники, щиток с двумя черными лебедями.
– Я… – неуверенно сказал Герфегест, ощупывая глазами лицо девушки, – я… мне нужно в Алустрал. Меня ждет Рыбий Пастырь.
– Я знаю, – кивнула Киммерин. К ним подошел Двалара.
– Тебе понравилось с ней? – спросил он, прищурившись и слегка склонив голову набок.
– О чем ты говоришь, Двалара? – спросил Герфегест, не вполне понимая, как на язык ему подворачиваются нужные имена.
– Пройдет совсем немного времени, и ты вспомнишь. Когда вспомнишь – знай, что все мы служим Ганфале и выполняем любые его приказания. Не будь на то его воли – я и Киммерин спорили бы только об одном: кто убьет тебя быстрее.
Киммерин едва заметно улыбнулась, будто бы извиняясь.
Герфегест не понимал их, да это сейчас было и не важно.
– Где Семя Ветра? – тревожно спросил он, бросив быстрый взгляд в сторону святилища. Последнее, что помнил Герфегест о Семени Ветра – это свое незавершенное превращение от заклинаний Тайен. Тогда Семя Ветра было в его руках, а после обломки расщепившейся стрелы слизнули его с ладони и оно упало в траву. Поляна была истоптана и залита кровью. Чтобы разыскать на ней Семя Ветра, могли уйти дни и недели.
– А это мы узнаем. Это мы сейчас узнаем, – чем-то исключительно довольный сказал-пропел Горхла.

11
Слепец не умер, потому что не жил. Останки его растерзанного Герфегестом тела, повинуясь слепому – ведь он за то и назывался Слепцом – стремлению самовосстановиться и вновь обрести целостность, успели уже отчасти собраться вместе. В дверях святилища Герфегеста и его новых союзников ожидало не самое приятное зрелище.
Вкривь и вкось сросшаяся головогрудь твари беспомощно мялась на трех лапах. Голова, перебирая несколькими жвалами, медленно подбиралась к телу. Извивающийся змеей ложноязык, однако, по неведомой Герфегесту причине стремился отнюдь не к воссоединению с головой. Он медленно пробирался в траве вдоль стены святилища, все более удаляясь от всего того, что осталось от Слепца.
Герфегест занес над Слепцом меч.
– Не трать зря время, – остановил его Горхла. – Еще успеется.
Герфегест покосился на карлика с раздраженным недоумением.
– Мы что, будем ждать до тех пор, пока он не соберется до конца и не прикончит всех нас?
– Нет. Не будем. Мы расчленим Слепца перед уходом. А пока – найдем Семя Ветра.
Герфегест уже успел заметить на правой руке Горхлы рукавицу, искусно сплетенную из крошечных железных колец. Карлик ловко схватил извивающийся ложноязык, пренебрегая хлесткими ударами по плотной холщовой ткани его залмы, на которую были нашиты медные бляхи в виде зверей и чудовищ Алустрала.
1 2 3 4 5 6 7