А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Россия нуждалась в германской технологии, в германских капиталах и в германских специалистах, в инженерах и организаторах, которых сегодня мы назвали бы менеджерами. Дипломатическое замыкание России на Запад в пику Германии делало ее заложницей неконтролируемых ею политических процессов. Россия, по существу, отдала свою судьбу в чужие руки.Современная история России началась в 1914 г. Многое из того, что происходит сейчас в развитии нашего государства — попытка (по возможности, менее болезненного) сращивания с европейскими тканями, отторгнутыми в 1914-1918 гг. Первая мировая война открыла новый пласт нашей национальной истории, создала предпосылки революции, гражданской войны, построения социализма и многих десятилетий разобщения с Европой. Эта война служит водоразделом между преимущественно эволюционным, упорядоченным развитием и, с другой стороны, спазматической — со взлетами и падениями — революцией нашей страны. Наш век прошел под знаком внутриевропейского противостояния, фактической европейской гражданской войны между 1914 и 1991 гг. с ее долговременным эпилогом в виде «холодной войны», угасшей на наших глазах лишь в последние годы.Планам сближения России с Западом не суждено было сбыться. Потерпев серию военных поражений, потеряв внутреннее равновесие, Россия заключила Брест-Литовский мирный договор — она вышла из своего союза с Западом. Прежние союзники, боясь победы Германии, предприняли против нее интервенцию, усугубившую братоубийственную борьбу русских. В результате тяга двух предшествующих столетий к сближению с Западом иссякла — вперед в России вышли носители иных представлений о характере прогресса российского общества и об отношении России к западной цивилизации.В этой книге мы обращаемся к ключевому эпизоду заканчивающегося века — Первой мировой войне. Эта война особенно значима для России. Падение престижа правящего слоя, крушение веры в прогресс при наличной политико-экономической структуре, явились результатом внутренней деморализации, безразличия большинства, резкого ожесточения воинствующего меньшинства. Деморализованная Россия позволила провести над собой невиданный социальный эксперимент. Планам сближения России с Западом не суждено было сбыться.Но здравый смысл народов России в конечном счете должен победить идейную энтропию. Однажды английский автор Б. Лиддел Гарт написал, что «подлинной задачей историка является дистилляция опыта как медицинского предупреждения будущим поколениям, а не дистиллирование самого лекарства. Выполнив свою задачу в пределах своих способностей и честности, он достигнет своей цели. Но он будет бесшабашным оптимистом, если поверит, что следующее поколение обеспокоит себя обращением к его предупреждению. История учит историка, по крайней мере, этому уроку» {*3}.История свидетельствует, как трудно извлекать пользу из горького опыта. Довольно неожиданно окунувшись в гласность, мы рискуем дойти до презрения к любому опыту, до агностицизма. Но, кроме размышлений о прошлом, у нас нет другого учебника. И если мы сумеем осмыслить удивительный и трагический опыт нашего отторжения от Европы, нашего уникального изоляционизма (начавшегося с траншей 1914 года), нам будет легче извлечь уроки и построить жизненно важную систему взаимоотношений с бурно меняющимся миром, все треволнения которого мы должны встретить в составе великой Европы — нашей матери во всех мыслимых смыслах. Глава первая. Начальный период войны Было ли что-то не так с нашей цивилизацией и с ценностями, в которые мы так верили? Великая война давала ужасный ответ. Лорд Грей, 1925. Относительное единство правящего класса Запад и Россия приняли в Лондоне 4 сентября 1914 г. решение не заключать сепаратного мира и консолидировать отношения России и Запада в тесный военный союз (который дополнился в дальнейшем еще двумя великими западными державами Италией и США). Россия тем самым была укреплена вовне, но критическим обстоятельством оказалось ее внутреннее развитие.Вступление в войну, которая сокрушила миллионы судеб и не принесла желаемого ни одной стране-участнице, произошло необычайно легко. Словно мир решил забыть об ответственности. Английский историк Г. Крейг пишет о начале войны: «Это была необычайная смесь нереализованного патриотизма, романтической радости по поводу возможности участия в великом приключении, наивного ожидания того, что тем или иным способом этот конфликт разрешит все прежние проблемы. Большинство немцев верило так же ревностно, как и большинство англичан и французов, что их страна стала жертвой брутального нападения; выражение „мы этого не хотели, но теперь мы должны защищать свое отечество“ стало общей формулой и вело к впечатляющей национальной консолидации. Русская мобилизация разрешила сомнения тех, кто критически относился к довоенной политике Германии» {1}.Россия вступила в войну, выполняя союзнические обязательства перед Францией и основываясь на подспудном желании остановить Германию на пути к гегемонии в Европе. Согласно Сазонову, главной целью союзников было сокрушение мощи Германии, «ее претензий на военное и политическое доминирование» {2} . Ведь в случае победы Германии, полагал Сазонов, «Россия теряла прибалтийские приобретения Петра Великого, открывшие ей доступ с севера в западноевропейские страны и необходимые для защиты ее столицы, а на юге лишалась своих черноморских владений, до Крыма включительно, предназначенных для целей германской колонизации, и оставалась таким образом, после окончательного установления владычества Германии и Австро-Венгрии на Босфоре и на Балканах, отрезанной от моря в размерах Московского государства, каким оно было в семнадцатом веке» {3} . Как минимум, Россия хотела ослабить германское влияние внутри страны. Какими бы разными ни были цели России и Запада, в одном они были едины — следует подорвать силы германского империализма (именно этот термин употребили все три главных союзника — Британия, Франция и Россия).Союз с Западом рассматривался в Петрограде как долговременная основа русской политики, а не только как инструмент ведения данной конкретной войны. Именно исходя из этого стратегического курса, Россия не готовилась требовать от Германии, в случае ее поражения, многого. Члены русского правительства разделяли опасения относительно введения в состав Российской империи новых германских подданных. Петроград видел гарантии от германского реванша в тесном союзе с Западом. С началом войны в правящем классе России абсолютно возобладали сторонники европейского Запада.(Относительно небольшая группа тех, кого считали подверженными германскому влиянию, называлась «партией двора», и их лидером общественное мнение чаще всего называло императрицу Александру Федоровну (прежнюю принцессу Гессен-Дармштадтскую) — кузину германского императора. Вождями этой партии в Государственном совете и в Государственной Думе были князь Мещерский, министр Щегловитов, барон Розен, депутаты Пуришкевич и Марков. Они оправдывали свою, в той или иной мере ориентированную на союз с германским императором позицию соображениями внутренней политики — солидарностью монархов, опасностью союза с демократиями, стратегической бессмысленностью отторжения Германии как экономически и научно цивилизующей Россию силы).Большие дискуссии вызвала новая, продиктованная войной позиция России в польском вопросе. 13 августа 1914 г. император Николай решил даровать Польше широкую автономию. Запад приветствовал этот шаг, так как раздел Польши всегда был основой русско-германского сближения. Западные послы говорили Сазонову об укреплении сил России вследствие объединения двух славянских народов под скипетром Романовых. Расширение германизма на восток будет остановлено, все проблемы в Восточной Европе примут, к выгоде славянства, новый вид. Россия видела в этой инициативе надежду на примирение поляков и русских в лоне великой славянской семьи.Призыв царя, на который возлагали надежды в Петрограде, в Польше не дал особых результатов. Реалистический взгляд на вещи говорил об опасности присоединения западных польских территорий — оно означало изъятие германских земель. Эту угрозу Германия ощутила мгновенно. Немцы тотчас же обратились к католическим епископам Познани и других польских городов, расположенных внутри рейха, напомнили о преследовании царем католиков и потребовали от своих польских подданных исполнения долга перед фатерляндом. 16 августа 1914 г. австрийские власти стимулировали создание Йозефом Пилсудским польского легиона, руководимого Высшим национальным комитетом в Кракове, и приготовились к маршу на Варшаву. Уже в сентябре 1914 года русское Верховное Командование особо отметило участие поляков, живших на территории русской Польши, в боях на стороне австрийцев и немцев.Прокламация, касающаяся украинцев, была издана царским правительством 24 августа 1914 г., когда русские войска вошли в Галицию. В ней обещалось уберечь Восточную Галицию от посягательств Польши. Русское правительство не употребило слово «украинский», считая, что для всех восточных славян, великороссов и малороссов, существует одна родина — Россия. «Нет сил, которые могут остановить русский народ в его стремлении к единству». Украинцам Австро-Венгрии напоминали, что они являются наследниками «Святого Владимира, земли Ярослава Мудрого, князей Данилы и Романа». Их призывали отбросить иноземное иго и поднять знамя великой и неделимой России, «завершить дело великого князя Ивана Калиты».Русский консул в Праге еще в апреле 1914 г. обсуждал возможность создания широкой панславянской федерации, возглавляемой Россией. Русское правительство рассчитывало в этом на помощь колонии чехов, живших в Петрограде, Москве и Киеве. 4 августа 1914 г. чехи обратились к русскому правительству с предложением о создании Чехословацкого легиона в составе русской армии. «Чехи, дети общей славянской матери, удивительным образом выжившие как часовые на Западе, обращаются к тебе, Великий Суверен, с горячей надеждой и требованием восстановления независимого чешского королевства, чтобы дать возможность славе короны Святого Вацлава сиять в лучах великой и могущественной династии Романовых». Были созданы специальные воинские подразделения, в которые вначале входили только чехи, жившие в России, а затем и военнопленные австро-венгерской армии. Сазонов обещал: «Если Бог даст решающую победу русскому оружию, восстановление полностью независимого Чешского королевства будет совпадать с намерениями русского правительства».Немцы? Их национальное единство в августе 1914 г. было впечатляющим. Кайзер заявил 4 августа: «Я больше не различаю партий, я вижу только немцев» {4} . Далеко не крайние из них считали войну путем к освобождению от британских цепей и шагом к европейскому и мировому возвышению. Историк Ф. Майнеке писал осенью 1914 г.: «Наши оппоненты приписывают нам военные планы создания новой Римской империи — но деревья не растут до небес так быстро… Мы должны, прежде всего, сокрушить Британию до такой степени, чтобы она признала нас равной себе мировой державой, и я верю, что наша мощь для достижения этой цели достаточна» {5} . Граф Пурталес, германский посол в Петербурге, постоянно сообщал в Берлин, что ослабленная революционным движением Россия не сможет выступить вместе с Францией. Военный атташе — капитан Эгелинг — характеризовал русскую мобилизацию как прелюдию к тактике 1812 г. — отступлению в глубину российской территории. Кайзер, подверженный эмоциональным порывам, делился с окружением: «Я ненавижу славян. Я знаю, что это грешно, но я не могу не ненавидеть их» {6} . Кайзер читал телеграммы от своих дипломатов из Петербурга, в которых говорилось, что в российской столице царит «настроение больного кота». (Как знаем мы сейчас, «больным котом» был сам кайзер. Получив сообщение о мобилизации в России, он впал в панику: «Мир захлестнет самая ужасная из всех войн, результатом которой будет разгром Германии. Англия, Франция и Россия вступили в заговор, чтобы уничтожить нас».) Но кайзер Вильгельм плыл в русле имперской политики, где минуты его слабости покрывались общей агрессивностью правящего класса страны. На кайзера, в частности, влияли взгляды его университетских однокашников — канцлера Бетман-Гольвега и министра иностранных дел фон Ягова.В этот час страшного национального выбора у Германии, возможно, был еще шанс избежать истребительной войны на два фронта. Бетмана убеждали, что именно сейчас следует предоставить давно обещанную автономию Эльзасу в пределах Германской империи. Двумя неделями ранее могущественная Французская социалистическая партия именно таким способом согласна была решить судьбу потерянного Эльзаса. Пойди Германия на этот шаг — и Париж вынужден был бы начать обсуждение немецкой инициативы.В то же время германская верхушка сомневалась в единстве и твердости республиканской Франции. Историк Г. Дельбрюк публично усомнился в том, что «страна, сменившая 42 военных министра за 43 года, способна сражаться эффективно». Но в Берлине победили воинственные силы. Даже не стремясь предпринять действий по обеспечению французского нейтралитета, германское правительство отправило Парижу ультиматум, требуя в качестве гарантии нейтралитета передачу крепостей Верден и Туль. Даже с точки зрения германского посла во Франции барона фон Шена, это было «наглое требование». Посол Шен пошел на невероятное нарушение субординации и, предъявляя французскому руководству ноту своего правительства, не упомянул о крепостях (французы, однако, уже расшифровали ноту Берлина и знали о всех требованиях немцев).Посол Шен не мог объяснить для себя, зачем Германия делала такую глупость — сама объявляла войну Франции в тот момент, когда следовало всеми силами стараться избежать войны на два фронта.Это была ошибочная оценка потенциального противника. Франция не только была едина в решимости сражаться с обидчиками 1870 г. Даже социалисты без оговорок вотировали военные бюджеты. Она восприняла в национальном масштабе как заклинание, как род общенационального помешательства доктрину «войны до крайних пределов», a outrance как главный и желанный путь к решающей битве, которая, согласно Клаузевицу, является «главным актом войны». Французский генеральный штаб уволил из армии всех сторонников оборонительной войны. Согласно популярному тогда полковнику Гранмезону, «только наступление соответствует темпераменту французского солдата». Французский устав 1913 г. начинался следующим постулатом: «Французская армия, возвращаясь к своей традиции, не признает никакого другого закона, кроме закона наступления». Наступление, захват инициативы, высшая воля сражаться, неиссякаемая жизненная сила — elan vital — стали своего рода священным национальным заклинанием. Высшая военная академия во главе с генералом Фошем все планы строили на афоризме «воля к победе есть первое условие победы». Воля наступать до крайних пределов стала психологической базой не только армии, но и нации в целом.Франция выдвинула несколько военных администраторов и военных вождей, которые с уверенностью смотрели в то будущее, в котором Франция возвратит себе две утраченные в 1870 г. провинции — Эльзас и Лотарингию — и восстановит лидирующую роль Парижа, привычную для Европы на протяжении многих веков ее истории. Сорокалетний военный министр Массими после 1911 г. удвоил, согласно закону 1913 г., армию военного времени и способствовал возвышению генералов, на которых пало бремя, слава и позор решений грядущей мировой войны: молчаливый генерал инженерных войск Жофр, прославившийся в колониальных войнах Галиени, галантный генерал Дюбай, однорукий генерал По. Особое благоволение Масеими вызвал начальник службы тыла, коренастый, белоусый генерал со спокойным взглядом голубых глаз — 59-летний представитель инженерных войск Жозеф Жофр — «хладнокровный и методичный работник с гибким и точным умом». Жофр не имел дипломов «обязательного» Сен-Сира и Военной академии, но его спокойствие, выдержка, здравый смысл и жизненная сила подкупали. В ответ на сделанное ему в 1911 г. предложение возглавить французскую армию Жофр сказал: «Я буду сражаться и одержу победу. Мне всегда удавалось все, за что я брался».Одного только не сумел осуществить Массими. Во время балканских войн стало ясно, что серая форма болгар защищает их от снайпера больше, чем разноцветье прочих национальных униформ. Но законопроект, предусматривавший ношение мундиров серо-зеленого и серо-голубого цвета, вызвал едва ли не всеобщее отторжение французов, отбивших покушение на красные рейтузы своих пуалю, своих солдат, Массими тогда заметил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68