– Господин Тауринь, а где же грузчики? – спросил он.
– Какие грузчики? – удивился Тауринь.
– Да те, которые будут грузить лес… – ответил Ян.
– Каких вам еще грузчиков? – переспросил Тауринь. – Разве вы сами, вшестером, не накатите бревна на платформу? Друг другу подсобите, вот и все.
– Ах вот как? – усмехнулся Ян. – А вы заплатите нам за погрузку?
Возчики, столпившись в стороне, прислушивались к их разговору. Тауринь сжал губы и о чем-то задумался, затем, пожав плечами, сказал, глядя в землю:
– Не все ли вам равно, куда сгрузить – на платформу или на штабель? Ведь все равно надо закатывать наверх. О лишней доплате не может быть и речи.
– Не о лишней, нет, а о той, которая полагается, – ответил Ян. – За те деньги, что вы платите Лаверу, я должен привезти бревна только на склад. До платформы мне нет никакого дела.
– Договор заключен с Лавером, а не с вами, – продолжал Тауринь в том же спокойном, вежливом тоне. – Ваше дело сделать, что от вас требуют, мое дело заплатить Лаверу сколько полагается. Лошадь принадлежит хозяину, а не вам, и мне нет нужды с вами пререкаться.
– Лошадь, верно, хозяйская, но руки мои, – возразил Ян. – С ними я делаю то, что мне нравится.
Тогда Тауринь тихо рассмеялся.
– Ошибаетесь, лошадь принадлежит хозяину и эти руки тоже. Все принадлежит хозяину, потому что он платит вам. Ну, а теперь довольно разглагольствовать. Делайте, что я велю. У меня нет времени возиться здесь до полуночи.
Возчики подмигивали Яну, чтоб он бросил спорить.
– Да что там… в два счета накатим сообща… – подал голос новохозяин Гравелис. – Неужели уж господин Тауринь не даст на водку?
Ян махнул рукой.
– Ну, ладно, пусть подавится. Приступим!
Вытаращенными глазами посмотрел Тауринь на Лидума, хотел что-то сказать, но сдержался. Отойдя в сторону, он наблюдал, как возчики накатывают бревно за бревном на платформу. Когда был разгружен последний воз, Тауринь достал кошелек, вынул две кредитки, немного подумал, сунул одну обратно, а другую подал айзупскому новохозяину.
– Вы там сами поделите между собой… Как захотите. Ну, разве от вас отвалился кусок? С полчаса поработали – и готово. Не стоило рот студить. Только некоторые горлопаны пусть поостерегутся, когда-нибудь им вставят затычку. Знаем мы, как утихомирить таких крикунов.
Холодно и насмешливо взглянув на Яна, он направился к своим саням.
– Теперь придется заехать в кабак, – сказал Гравелис, когда Тауринь ушел. – Выпьем по бутылке пива. Иначе деньги не разменять.
Одна за другой выехали пустые подводы на большак. Возчики, понукая лошадей, проехали рысью до самого трактира, который находился в километре от станции. У трактира засуетились, привязывая лошадей к коновязи, – хотелось скорее очутиться в тепле.
В трактире было людно и шумно.
– Полштофа и дюжина пива для меня – все равно что плюнуть! – бахвалился пьяный кулак, направляясь к двери. – Могу пить, когда захочу, могу ущипнуть трактирную мамзель, а вам – голи перекатной – нет до этого никакого дела. Мои двести пурвиет все выдержат.
Это был один из тех, кто не пахал и не косил. А у трактирной стойки толпилась кучка мелкоты – испольщиков, батраков и бобылей. Их заплатанная одежда была залита пивной пеной. Они посоловевшими глазами глядели на захватанные стаканы и упрашивали трактирщика дать им несколько бутылок в долг.
Выпив свое пиво, Ян Лидум вышел из трактира и уехал. А возчики еще остались: они вывозили бревна на собственных лошадях, заработали сегодня сносно и могли позволить себе пол-литра водки на троих. Иначе не стоило и в лес ехать. Батраку Лавера такая роскошь была недоступна, да он и не тосковал по ней.
5
Был уже поздний вечер, когда Ян Лидум добрался до усадьбы Лавера. Яркая луна освещала притихшую землю, придавая всей окрестности таинственный, призрачный облик. Блестел гладкий лед пруда. То тут, то там под навесом клети и перед каретным сараем как бы вспыхивали маленькие белые огоньки, когда на какую-нибудь отшлифованную часть машины падал луч луны.
Ян распряг лошадь и повесил сбрую на крюк под навесом, затем дал жеребцу поваляться в снегу. Покатавшись с боку на бок и освежив натертые седелкой и хомутом разопревшие места, жеребец поднялся и пошел вслед за Яном в конюшню.
Привязав коня, Ян вышел из конюшни. От дома по пригорку спускался человек. Ян издали узнал своего хозяина – Лавера. Приземистый толстяк, сопя и пыхтя, катился по снегу, точно шар. При свете луны было ясно видно круглое лицо со старомодной бородкой, выбритая верхняя губа была прикушена. Ян понял – хозяин не в духе.
– Добрый вечер… – поздоровался он.
– Вечер добрый, вечер добрый… – точно сыпал горохом, ответил Лавер. – Сколько кубических футов сегодня вывез?
– Семьдесят два, хозяин, – ответил Ян. – Думаю, что неплохо. Можно было еще с десяток выжать, но не хотелось мучить коня, – на Козьей дамбе дорога совсем оголена.
– Гм, да… больше не надо, мне конь дороже, чем весь заработок от возки. Но скажи, что ты там наговорил этому господину Тауриню? Звонил по телефону… жаловался.
– А, даже позвонил? – Ян усмехнулся. – Так и знал. Такой клещ разве успокоится. По мне – пускай он идет к черту.
– Кто пускай идет к черту? – переспросил Лавер, словно не веря своим ушам.
– Да ваш господин Тауринь, – ответил Ян, начиная раздражаться. – Пусть командует своими работниками. Он мне не отец и не хозяин, наплевать мне на него.
– Слушай, ты… – вдруг заговорил Лавер тихим, угрожающим голосом и, поднявшись на цыпочки, попытался приблизить свое лицо к лицу Яна, но его нос еле достиг подбородка батрака. – С этим Тауринем будь поосторожней и повежливей. Из-за твоего горлопанства я не намерен терять дружбу с другими хозяевами. Тауринь – человек уважаемый, и я запрещаю тебе поносить его при мне. Чтоб я больше не слышал такого. Времена большевиков прошли, ты это заруби себе на носу.
– Придется запомнить, – проворчал Ян. – Но вам, хозяин, советую не забывать, что времена барщины тоже кончились и баронов прогнали в тартарары. Покойной ночи.
Ян повернулся и пошел к батрацкой избенке. Потрясенный Лавер долго глядел ему вслед.
– Ах ты, разбойник этакий… – прошипел он, когда Ян уже не мог расслышать его слов. – Перечит хозяину! Как такого не лупить? Ну, кабы ты не был таким работником, я б тебе показал. В наши времена быстрехонько можно получить билет в каменные хоромы…
Сопя и почесывая желтую бороду, он направился обратно к дому: «Одно спасенье – вступить скорее в айзсарги. Когда у меня будет мундир да винтовка, в усадьбе воцарится строгий порядок и истинное послушание. А так – это не жизнь. Батрак перечит хозяину – где такое видано! Эхма… но работник он отличный, другого такого не сыщешь».
Подойдя к своей хибарке, Ян Лидум сразу заметил прислоненные к стене чужие санки. Он сбил снег с постол и, оправив одежду, вошел в дверь, напрасно пытаясь угадать, кто так неожиданно явился к ним.
В кухне у плиты сидела Ильза и штопала детские чулки. На скамеечке у окна примостилась Ольга и что-то вязала. Ян широко улыбнулся и сказал:
– Гляди, какой дальний гость… – и крепко пожал сестре руку.
Они не виделись с позапрошлого Юрьева дня, почти два года, и теперь с волнением вглядывались друг в друга, будто желая установить, какие перемены внесло время в их внешность. Впрочем, перемен не было: прошло два года, но ни тот, ни другой не постарели. Как и раньше, сердечно и ласково смотрела Ильза в обветренное лицо брата, и так же добродушно и дружески улыбался Ян. Пока он раздевался и вешал в углу полушубок, Ольга за спиной золовки шепнула Яну на ухо:
– С ребенком… наверно, надолго… – и выразительно покачала головой.
– Ребята уже спят? – поинтересовался Ян, не отозвавшись на беспокойный шепот Ольги.
– Да, уложили обоих в углу за печкой, – ответила Ольга. – Тебе придется ужинать одному. Мы уже поели вместе с детьми.
Ян поужинал. Ольга убрала со стола, потом, сказав, что хочет спать, ушла в комнату, оставив дверь в кухню полуоткрытой. Прежде чем начать беседу с сестрой, Ян на минутку вошел в комнату, взял с полки какую-то книгу и, возвращаясь, плотно затворил дверь.
– Ну, Ильзит, как ты поживаешь? – спросил он, усевшись на скамеечку у плиты.
И Ильза спокойно, не торопясь, начала свою повесть. Когда все было сказано, она взглянула на брата и добавила:
– Не везет мне в жизни. Всегда получается так, что я кому-нибудь в тягость.
Ян грустно улыбнулся и медленно покачал головой. Прядь густых темных волос упала на глаза. Он рукой отвел их назад и ответил:
– Мне ты никогда не была и не будешь в тягость. Что есть у самих, тем и поделимся, и у меня ты всегда найдешь приют.
– Все же, братец, разве я не понимаю… Хотя у тебя плечи и широки, но и на них нельзя наваливать непосильную тяжесть.
– Еще немножко можно, – улыбнулся Ян. – Иначе куда же я дену свою медвежью силу?
Чем больше глядела Ильза на своего статного, красивого брата, тем острее становилась боль в сердце. Каким он был одаренным, способным парнишкой, на удивление всей школе, но больше трех лет ему не удалось проучиться. Старый учитель приходской школы даже заплакал, когда Ян ушел к хозяину работать за полубатрака.
– Бросить на ветер такие дарования… – сокрушался учитель. – Нет справедливости на свете.
А Ян, впрягшись в борьбу за существование, продолжал учиться. Сколько было книг в окрестных библиотеках, он все прочел. Позже он уже не брался за всякую книгу, читал с выбором, только то, что, по его мнению, могло обогатить новыми познаниями. Когда началась первая мировая война, его мобилизовали и услали на австрийский фронт. Дома осталась молодая жена. Через некоторое время он вернулся в родные края и был зачислен в один из латышских стрелковых батальонов. Остров смерти, Тирельское болото, Пулеметная горка… легендарный бой в рождественскую ночь и ранение в ногу… По выходе из госпиталя Ян получил трехмесячный отпуск, но работать еще не мог. Ольга, у которой в то время уже кричал в люльке сынок Айвар, самоотверженно ухаживала за мужем. Когда немцы заняли Ригу и половину Видземе, нога Яна еще не зажила, и он никуда не мог уйти.
1918 год… В Латвии установилась Советская власть. Первый раз после великой бури 1905 года трудовой народ Латвии всколыхнулся до самых недр своих и стал строить новую, свободную жизнь. Положив конец власти помещиков, он по-хозяйски оглядел свою страну и взялся за работу. Это был могучий порыв навстречу свободе и вековым мечтам, которые наконец-то можно превратить в действительность. Дали бы ему время – несколько лет, – и показал бы он, на какие богатырские подвиги способен свободный народ, но в 1919 году белый террор потопил в крови молодую, еще не окрепшую Советскую Латвию. Ян мог бы эвакуироваться с красными латышскими стрелками, старыми боевыми товарищами, но партия приказала ему остаться на месте и в подполье продолжать борьбу с угнетателями рабочего люда. Ян уже тогда был членом великой партии и, ни на мгновение не усомнившись, не испугавшись опасностей, взялся за ответственные обязанности коммуниста.
«Сильный, добрый Ян, – думала Ильза. – Придет ли такое время, когда ты сможешь жить по-человечески?»
– Значит, договорились… – внезапно промолвил Ян и, взяв Ильзу за локоть, легонько потряс ее руку. – Ты здесь дома и пробудешь столько, сколько потребуется. Неужели все вместе ничего путного не придумаем? А теперь иди спать, Ильзит, после такой утомительной дороги тебе надо хорошо отдохнуть.
– А ты… ты еще не идешь спать? – спросила Ильза. – Тебе больше нужен отдых, чем мне.
– Мне еще надо сделать одну маленькую работенку, – ответил Ян и лукаво сощурил глаза. – Надо прочесть несколько глав из этой книги. Тогда будет о чем сказать другим людям.
Он показал Ильзе обложку книги – это был какой-то роман из великосветской жизни XVIII века.
– Ты и впрямь думаешь читать это? – удивилась Ильза, хорошо знавшая вкус брата. – Ведь это дрянь…
– Смотри-ка сюда, – сказал Ян, раскрыв книгу где-то в середине, – о каких аристократах здесь идет речь!
Ильза прочла один абзац и поняла, что это совсем не роман, а научный труд о государстве и революции. Страницы запретной книги, за одно хранение которой грозили долгие годы каторги, были вплетены в бульварный роман; один печатный лист о графах и маркизах, другой – научной работы, которая давала людям возможность познавать самые сложные исторические процессы и предвидеть события будущего.
– Знаешь ли, кто это написал? – шепнул Ян.
Ильза отрицательно покачала головой. Тогда Ян приблизил губы к самому ее уху и прошептал:
– Ленин…
Восхищение и гордость слышались в его словах.
– Только никому ни слова об этом… – предупредил Ян и шутливо погрозил пальцем.
– И Ольге нельзя? – спросила Ильза.
– И ей ни слова… – ответил Ян.
– Запомню, – сказала Ильза. Она еще немного постояла рядом с братом, погладила его по плечу и ушла в комнату. В углу, на старом сундуке с приставленным к нему стулом, была приготовлена для Ильзы постель. В другом углу, у печки, прижавшись друг к другу, сдали Айвар и Артур, а старый кот, свернувшись калачиком, сладко мурлыкал у них в ногах.
6
Узнав, что в батрацком домике поселились новые жильцы, Лавер вначале немного поворчал, но в конце концов разрешил Ильзе и Артуру остаться при условии, что сестра Яна будет помогать в работах по усадьбе. На скотном дворе и в кухне женских рук хватало, поэтому хозяин предложил Ильзе ездить на второй лошади с Яном в лес за бревнами.
Каждое утро, лишь только занималась заря, они запрягали лошадей и уезжали в лес, а домой возвращались поздно вечером, когда Артур с Айваром уже спали. Убедившись, что сейчас ничего не изменишь, Ольга смирилась и вооружилась терпением – нечего было думать, что Ильза до весны найдет себе постоянное место.
Проходили дни.
Айвар и Артур играли вместе. Днем Ольга выпускала их часа на два погулять; они сразу же направлялись к замерзшему пруду, с радостными криками бегали по льду, катались на доске с косогора, лепили снежную бабу.
По субботним вечерам, когда семья Лавера и работники из хозяйского дома уже успевали побывать в бане, обитатели батрацкой избенки тоже шли попариться. По воскресеньям возчики леса разрешали себе поспать несколько дольше обычного.
В середине прошлой недели Ян сказал, что ему нужно отдать в починку старые рабочие сапоги, иначе в весеннюю распутицу он не сможет выйти из дому. В воскресенье утром, позавтракав и побрившись, он завернул сапоги в старую мешковину и ушел к сапожнику, жившему в центре бывшего имения, километрах в четырех от усадьбы Лавера.
Сдав в починку сапоги, Ян не спешил возвращаться домой, а прошел через центр имения и, обогнув старую водяную мельницу, направился к старинному баронскому кладбищу. За кладбищем Ян свернул с дороги и по узкой тропке, протоптанной в снегу, углубился в рощу. В чаше ее, на пригорке, была небольшая поляна с замшелыми деревянными скамьями и павильончиком для оркестра – летом здесь устраивали деревенские гуляния. С поляны были видны и та дорога, по которой пришел Ян, и другая, огибавшая рощу с севера.
С полчаса Ян в одиночестве прохаживался по роще, тщательно наблюдая за обеими дорогами.
Но вот на тропке показался молодой парень Мартын, дорожный рабочий. Немного погодя пришел пожилой мужчина, батрачивший в соседней волости, – он проделал дальний путь, выйдя из дому еще задолго до рассвета. По другой тропинке, со стороны второй дороги, пришла девушка Зента – прошлым летом она окончила среднюю школу. Скоро к собравшимся присоединился учитель начальной школы и руководитель местного хора Улуп, высокого роста моложавый мужчина с чахоточным румянцем на щеках. Всего собралось восемь человек. Каждый из этих людей представлял какую-нибудь подпольную группу, а Ян Лидум, знавший всех их, руководил партийной организацией всего района. Из присутствовавших только двое – учитель Улуп и Мартын – знали его настоящее имя, для остальных он был известен только как руководитель организации, товарищ Акот.
– Можем начать, – сказал Ян, поздоровавшись с пришедшим после всех молодым парнем, музыкантом оркестра местной пожарной команды; его можно было встретить на всех вечерах с танцами, устраиваемых в округе. – Больше никто не придет.
Они сели рядом, на скамейках справа от павильончика. Один из мужчин стал за караульного и, медленно прохаживаясь по полянке, не спускал глаз с тропинок и обеих дорог, в то же время стараясь не пропустить ни одного слова своих товарищей.
Участники собрания сообщили о положении на местах. Деревенские кулаки с каждым днем все больше и больше наглели. Они спешили стать наследниками прогнанных баронов, занять их место. Организация айзсаргов вбирала в себя активнейшую часть реакционеров и успешно соревновалась с полицией. На шею народа вместо прибалтийского дворянства старались сесть доморощенные господа – в умении эксплуатировать, в гнусности они не отставали от своих предшественников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72