Еще недавно они чувствовали себя в этой стране большими хозяевами, нежели ее официальные властители, а о народе и говорить не приходится, у него еще с 1919 года была отнята всякая возможность хоть в какой-то степени влиять на судьбы своей страны. Сегодня дипломаты с мрачным любопытством наблюдали последний, заключительный акт одной из исторических драм, в которой им долгое время принадлежали главные роли, и начало чего-то нового – великого и героического, – где главным героем становится сам народ Латвии и где для них не останется даже самой ничтожной роли.
«Сколько хотите смотрите, – подумал Ян Лидум, бросив взгляд на правую сторону балкона. – Долго вы здесь грабили и науськивали, теперь хозяин страны возьмет метлу и выметет вас на свалку».
Так и произошло.
В притихшем зале торжественно, как клятва, звучали слова великого решения. Его прочел один из депутатов. Единодушная воля всего народа была выполнена: от имени и по поручению его Народный сейм Латвии постановил обратиться в Верховный Совет СССР с просьбой принять Латвию в состав Союза Советских Социалистических Республик.
– Кто за это предложение, прошу поднять руки! – раздался взволнованный голос председателя сейма – простого рабочего, который прошел сквозь долгие годы суровой борьбы в подполье, испытал ужасы тюрьмы и Калнциемских каменоломен. В зале поднялся лес рук, и через несколько мгновений бурные аплодисменты приветствовали великое историческое событие. Народ Латвии вступал в новую, солнечную полосу своей жизни. Все встали. Люди улыбались, обнимались, целовались. У многих на глазах были слезы. Ян Лидум почувствовал, что и его щеки увлажнились, но он не стыдился слез. Его сердце переполняли радостные чувства. Величие победы в первые мгновения даже нельзя было охватить разумом.
Это был величайший день и в жизни народа Латвии и в жизни Лидума. Он ощущал это всем своим существом. «Петер Лидум, услышь в своей далекой могиле: мы победили, а вместе с нами – ты! Мечта поколений претворилась в явь. Пот и кровь, муки и смерть героев, сиротские слезы и вздохи стариков – все, все искупил этот священный час!»
Когда Ян Лидум немного погодя еще раз взглянул на правую сторону балкона, дипломатические ложи были пусты. Папский нунций ушел вместе с послами, секретарями и атташе западных государств, чтобы больше никогда не возвращаться, но никто даже и не заметил их ухода, схожего с бегством разбитого войска с поля боя.
– Очень хорошо, что они убрались, – сказал Лидум своему соседу, министру народного правительства, с которым он просидел несколько лет в одной камере рижской Центральной тюрьмы. – Здесь им больше нечего делать. Пусть упаковывают чемоданы да убираются восвояси.
Весть о решении Народного сейма на крыльях ветра облетела всю Ригу и Латвию. Улицы столицы заполнялись народом. Из Задвинья, изо всех пригородов потекли реки шествий, они направлялись к центру города. Началась грандиозная демонстрация, какую не видела со дня своего основания седая Рига. В лучах июльского солнца пламенели красные знамена; плакаты, лозунги в медленно-торжественном ритме покачивались над людским морем.
После заседания Народного сейма Ян Лидум присоединился к демонстрантам и еще раз отпраздновал великий всенародный праздник.
СОВЕТСКАЯ ЛАТВИЯ!
Сотни тысяч людей повторяли эти слова с трепетом радостного изумления. Окончилась черная, кошмарная ночь, и перед глазами миллионов предстала озаренная солнцем необъятная Родина – с лесами, полями и нивами, реками, холмами, селами и городами; задымились заводские трубы, закипела работа, и теперь все это, созданное и накопленное поколениями, вновь принадлежит народу, на веки вечные!
СОВЕТСКАЯ ЛАТВИЯ!
То что получил сегодня народ, был не подарок, а победа, обретенная в тяжелых боях. Сердце Яна Лидума наполнила гордость, когда он подумал, что и он помог выковать эту свободу. Поэтому она была ему особенно дорога, и сейчас, средь праздничного шума, Ян Лидум уже думал о работе, которая ждала его. Много было больших и малых забот: надо закрепить добытую победу, удержать при любых условиях и умножить во много крат добытое наследство – только тогда будет достигнуто то, о чем мечтали и за что боролись многие поколения людей.
2
Приехав из Риги домой, Ян Лидум собрал уездный актив и ознакомил товарищей с указаниями ЦК партии – необходимо было незамедлительно создать на местах органы Советской власти и в самом ближайшем будущем провести земельную реформу. Так же как месяц тому назад, когда Лидум впервые появился в этом уезде, труднее всего было с кадрами. Конечно, несколько недель были слишком маленьким сроком для того, чтобы установить степень пригодности каждого человека к ответственной работе, но все же и этого времени было достаточно для того, чтобы Ян не совершил грубую ошибку при выдвижении молодых активистов членами землеустроительных комиссий. Нужны были честные и преданные делу люди. Не всякий из тех, кто на собраниях умел обратить на себя внимание звонким голосом и энергичным выступлением, оказывался на работе столь же энергичным и способным; кое-кто из них, попав на должность волостного старшины, пытался ходить по проторенным тропкам своих предшественников и в первую очередь заботился о собственном благополучии или начинал сводить счеты со своими недругами; случалось и так, что в период первой спешки к руководству волостной жизнью пробирался замаскировавшийся враг или подкулачник, он всеми силами старался тормозить дело и извратить каждое начинание, а тем самым подорвать авторитет народной власти.
– Надо прислушиваться к голосу народных масс, – учил Лидум ближайших товарищей. – Народные массы – вернейший советчик, бдительный страж нашего общего дела.
Сам он не пропускал ни одного случая поговорить с рабочими и крестьянами, чтобы знать их настроения и желания, знать все, что занимало помыслы народа, и вовремя вмешаться, выправить уже совершенные и предотвратить готовящиеся ошибки. Сплетников и подхалимов он не переносил; если кому-нибудь из них удавалось добраться до него, он выслушивал их, а потом говорил прямо в глаза, как он расценивает такие «услуги», и был при этом так резок, что скоро отвадил их.
Хотя Ян Лидум и проработал в уезде только несколько недель, но уже знал почти все слабые места, успел снять с работы некоторых болтунов и прогнать замаскировавшихся врагов, а вместо них выдвинуть на ответственную работу немало светлых голов.
– Надо добиться такого положения, чтобы у нас в каждой волости, на каждом предприятии, в каждом учреждении было бы хоть по одному человеку, в которых мы можем быть полностью уверенными, зная, что эти люди нас не обманывают и ничего не скрывают, как бы горька ни была правда. Даже замалчивание мелкой ошибки есть обман. Такому человеку мы не можем поверить в большом деле. Каждый из нас должен быть честным и откровенным перед партией и народом.
Сам он старался быть таким во всем, поэтому не удивительно, что авторитет его в уезде быстро рос.
Как только был опубликован закон о земельной реформе, во всех волостях учредили землеустроительные комиссии. Теперь Лидум большую часть времени проводил в поездках по уезду: проверял работу комиссий, исправлял допущенные ошибки и подгонял нерадивых.
Классовый враг, кулак, извивался гадюкой, стараясь ужалить и в то же время ускользнуть целым и невредимым. На какие только хитрости он не пускался: жены фиктивно разводились с мужьями, сыновья и дочери выделялись из общего хозяйства и требовали для себя десятигектарных участков, полагавшихся безземельным; старому батраку хозяин чуть ли не силком навязывал порядочный участок усадебной земли и еще давал в придачу скот и сельскохозяйственный инвентарь. Все это, конечно, делалось для обмана легковерных, так как урожай с батрацкого участка ссыпался в хозяйские закрома а удой молока от «батрацких» коров сливался, как и раньше, в большой кулацкий бидон.
– Не выйдет, почтенный… – высмеивал Ян Лидум какого-то крупного кулака, уличенного в такой проделке, – Деньги или мешок с хлебом, может быть, и удастся утаить – да и то это плохо, – но если думаете такой же номер выкинуть с землей, то напрасно стараетесь. Можете совершенно спокойно разобрать перегородки, поставленные в своем доме; за ними не скроете обманный раздел семьи.
Как-то утром, когда Лидум после нескольких дней отсутствия вернулся в город, к нему в партийный комитет явился нежданный и давно невиданный гость: старый Лавер из Айзупской волости. Прошло почти двадцать лет, как Ян в последний раз видел бывшего хозяина, поэтому вначале он его даже не узнал, но когда старикашка стал сыпать словами, как горохом, в памяти Лидума всплыла батрацкая хибарка, дальние леса и поля, где он несколько лет тянул тяжелую лямку.
– Я к вам с важным делом и очень большой просьбой, – зачастил Лавер. – Никто, кроме вас, мне не поможет, товарищ Лидум. – Не дождавшись ответа, он продолжал плаксиво, но сердито: – Меня разоряют! Лаверы – вы, верно, помните, какая это усадьба, – хотят разбить на семь частей, и на моих полях голытьба собирается до осени построить свои лачуги! Скоро дойдет до того, что я не смогу выбраться из своего дома, придется просить чужих людей, чтобы разрешили старому Лаверу с его белой кобылой проехать мимо их порога! Так намерили, так поделили – прямо курам на смех. Разве не могли им отмерить где-нибудь в одном месте – вдоль лесной опушки, там, где пастбища? Почему надо обязательно отнять у меня кусок моих обработанных полей? Молодые люди пусть годик-другой потрудятся над кочками и пнями, как я когда-то трудился.
– Что вам нужно? – спросил наконец Ян Лидум.
– Да то, про что я говорил, – удивился Лавер. – Пусть дают им землю у леса, а мои тридцать гектаров оставят в одном куске возле дома. Тогда мы друг друга и беспокоить не будем.
– Почему вы обращаетесь ко мне? – удивился Ян. – Айзупская волость находится не в нашем уезде. Вам надо обратиться к товарищу Карклиню…
– Я уже обращался, да разве с этим человеком сговоришься? Раздел должен быть справедливым, так он сказал. Вот тебе и справедливость! Вы, товарищ Лидум, сами жили в нашей усадьбе… все знаете. Будьте так милосердны, позвоните этому Карклиню в наш уезд, заступитесь за меня. Я не то чтобы даром… я никогда не оставался в долгу, когда мне делают добро. Деньгами там или натурой – как вам лучше, а мне все равно.
– Так же, как вам было все равно, когда меня в вашем присутствии с вашей помощью арестовали! – встав со стула, глухо сказал Лидум. – Так же, как вам было все равно, когда вы выгнали из дома в осеннюю непогоду мою жену и ребенка и мне их после этого не суждено было видеть! Вы, матерый волк, хищник, торговец, вон! Справедливость не покупают! Мы не променяем ее ни на какие деньги и прочие блага мира. За все свое богатство вы не купите даже крупицы ее.
Отделавшись от наглого старика, Лидум глубоко задумался. Вскрылась и опять кровоточила старая рана.
«Айвар! – мысленно звал он. – Где ты? Почему не придешь ко мне, если я не могу отыскать тебя? Неужели ты больше не помнишь меня и я не существую в твоем сознании?»
Далеко за полночь проработал Лидум в своем кабинете и там же на диване заснул, потому что до сих пор еще не позаботился о квартире. Хотя и давно собирался он исправить эту оплошность, но каждый день случалось что-нибудь поважнее, и снова это дело откладывалось.
3
Решение Верховного Совета СССР о принятии Литвы, Латвии и Эстонии в состав Союза Советских Социалистических Республик состоялось 5 августа. Когда Верховный Совет СССР обсуждал этот вопрос, Ян Лидум вместе с работниками укома и уисполкома был в зале заседания и, затаив дыхание, слушал радиопередачу из Кремлевского дворца. И когда сессия приняла решение и маленькая Латвия стала составной частью могущественнейшей великой державы, Яну Лидуму казалось, что и он с этого момента стал сильнее. Думы о Родине теперь устремлялись через горные хребты, бесконечные степи, тайгу и моря – от полуночного солнца Заполярья и Берингова пролива, где встречаются два континента, до солнечных долин Грузии и сказочных высот Памира на юге.
Родина! Какой простор, какая беспредельность связывались сейчас с этим понятием! Какая свобода для самых смелых мечтаний, осуществить которые по силам только человеку этой страны.
– У нас теперь одна дорога вместе со всеми советскими народами! – говорил Лидум на митинге после окончания радиопередачи из Москвы. – Все сообща пойдем к одному будущему. Кончились времена, когда чужестранец мог топтать ногой нашу землю и приказывать нам, как своим слугам! Кончилось время зависимости и унижения: кто сегодня захочет поговорить с нами, должен учесть, что имеет дело не с двумя, а с двумястами миллионов людей, а еще до разговора ему придется снять шляпу и вынуть руки из карманов. Но, дорогие друзья, того, что мы от всего сердца радуемся великому счастью, обретенному нашим народом, еще недостаточно – нам надо оправдать это счастье и доказать своими делами всему советскому народу, что мы достойны стать рядом с ним.
Через полчаса из соседнего уезда позвонил Карклинь: тому тоже хотелось поделиться радостью со старым товарищем. Вечером к Яну Лидуму приехал гость, доставивший и большую радость и большие заботы. То была Ильза.
– Как хорошо, что ты приехала! – приветствовал он сестру. – Как будто знала, что именно сегодня я нуждаюсь в человеке, перед которым можно излить душу. Ты ведь знаешь, Ильза, что за день сегодня?
– Знаю, Ян… – ответила Ильза. – Теперь совершилось все, за что тридцать четыре года назад отдал свою жизнь наш отец – Петер Лидум.
– Да, пятое августа… – прошептал Ян, потрясенный этим воспоминанием. – Об этом я не подумал, а ты… вспомнила. Прости. Теперь я понимаю, что значит этот день для нас обоих.
– Надо было бы съездить к отцу, отвезти цветы на могилу, – продолжала Ильза – И ограду надо сделать, чтобы не топтали могилку. Я там была на прошлой неделе. Рядом растет старая красивая сосна, можно было бы поставить скворечницу, весной там щебетали бы птички… Отец так любил птиц…
– Больше всего в мире он любил людей, – добавил Ян. – Ему не жаль было отдать жизнь за их счастье. Съездим, сестра, обязательно съездим. Завтра мне как раз надо быть в тех краях; в бывшем центре имения, где отец перед смертью работал батраком, теперь хотят организовать первый совхоз в нашем уезде – от меня требуют заключения по этому вопросу.
В тот вечер они долго просидели в кабинете Яна, вспоминая детство и юность, рассказывая друг другу свои планы. Ильза заведовала уездным отделом социального обеспечения, и эта работа больше всего отвечала ее склонностям. Испытав на своих плечах тяжелое бремя жизни, она сейчас всю теплоту сердца отдавала горемыкам – инвалидам труда, оставшимся без кормильцев старикам и сиротам. Она предложила открыть детский дом в одном имении.
– Там большой, правда несколько запущенный, парк, озеро возле самого дома, вблизи сосновый бор… – рассказывала Ильза. – Можно устроить настоящий рай. Если мне удастся это осуществить, я согласна уехать из города и работать в детском доме.
– А с Карклинем ты уже говорила об этом? – поинтересовался Ян.
– Он меня всячески поддерживает, – ответила Ильза. – Из него вышел очень дельный первый секретарь. Простой рабочий, такой же, как мы с тобой, долгие годы проработал на лесопилке носчиком, а любой сложный вопрос решает отлично. Только вот в детский дом ни за что не хочет отпускать меня.
– И правильно делает, – улыбнулся Ян. – Если тебе по плечу заботы об инвалидах и сиротах всего уезда, с какой стати сужать эти заботы до масштабов одного учреждения.
– Говоришь – по плечу… Если бы Карклинь и Артур не помогали, не знаю, как бы я справилась.
– Но ведь это их обязанность. Сейчас они помогают тебе, а когда ты освоишь свой участок работы, в свою очередь будешь помогать им. Так мы все, Ильзит, делаем. Потому что мы коммунисты.
На дворе уже давно стемнело, когда Ян наконец вспомнил, что еще не ужинал и ничем не угостил сестру. Вот тогда-то и начались заботы и огорчения.
– Каково твое хозяйство? – поинтересовалась Ильза, когда брат заговорил об ужине. – Где ты живешь?
– Здесь вот и живу… – пробормотал Ян, окинув взглядом кабинет.
– Как? – не поняла Ильза.
– Ну так, как видишь…
Ильза удивленно взглянула на брата.
– Ведь ты не хочешь сказать, что у тебя… что ты?…
Он даже немного покраснел.
– Так оно и есть, сестричка… – неловко улыбнулся он. – Не умею жить. Самому стыдно, Ильзит, но так оно выходит.
Неизвестно, как бы он выпутался из создавшегося положения, если бы в этот момент не позвонил начальник уездного отдела Наркомата внутренних дел Регут.
– Товарищ Лидум, мне только что сказали, что у тебя гость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
«Сколько хотите смотрите, – подумал Ян Лидум, бросив взгляд на правую сторону балкона. – Долго вы здесь грабили и науськивали, теперь хозяин страны возьмет метлу и выметет вас на свалку».
Так и произошло.
В притихшем зале торжественно, как клятва, звучали слова великого решения. Его прочел один из депутатов. Единодушная воля всего народа была выполнена: от имени и по поручению его Народный сейм Латвии постановил обратиться в Верховный Совет СССР с просьбой принять Латвию в состав Союза Советских Социалистических Республик.
– Кто за это предложение, прошу поднять руки! – раздался взволнованный голос председателя сейма – простого рабочего, который прошел сквозь долгие годы суровой борьбы в подполье, испытал ужасы тюрьмы и Калнциемских каменоломен. В зале поднялся лес рук, и через несколько мгновений бурные аплодисменты приветствовали великое историческое событие. Народ Латвии вступал в новую, солнечную полосу своей жизни. Все встали. Люди улыбались, обнимались, целовались. У многих на глазах были слезы. Ян Лидум почувствовал, что и его щеки увлажнились, но он не стыдился слез. Его сердце переполняли радостные чувства. Величие победы в первые мгновения даже нельзя было охватить разумом.
Это был величайший день и в жизни народа Латвии и в жизни Лидума. Он ощущал это всем своим существом. «Петер Лидум, услышь в своей далекой могиле: мы победили, а вместе с нами – ты! Мечта поколений претворилась в явь. Пот и кровь, муки и смерть героев, сиротские слезы и вздохи стариков – все, все искупил этот священный час!»
Когда Ян Лидум немного погодя еще раз взглянул на правую сторону балкона, дипломатические ложи были пусты. Папский нунций ушел вместе с послами, секретарями и атташе западных государств, чтобы больше никогда не возвращаться, но никто даже и не заметил их ухода, схожего с бегством разбитого войска с поля боя.
– Очень хорошо, что они убрались, – сказал Лидум своему соседу, министру народного правительства, с которым он просидел несколько лет в одной камере рижской Центральной тюрьмы. – Здесь им больше нечего делать. Пусть упаковывают чемоданы да убираются восвояси.
Весть о решении Народного сейма на крыльях ветра облетела всю Ригу и Латвию. Улицы столицы заполнялись народом. Из Задвинья, изо всех пригородов потекли реки шествий, они направлялись к центру города. Началась грандиозная демонстрация, какую не видела со дня своего основания седая Рига. В лучах июльского солнца пламенели красные знамена; плакаты, лозунги в медленно-торжественном ритме покачивались над людским морем.
После заседания Народного сейма Ян Лидум присоединился к демонстрантам и еще раз отпраздновал великий всенародный праздник.
СОВЕТСКАЯ ЛАТВИЯ!
Сотни тысяч людей повторяли эти слова с трепетом радостного изумления. Окончилась черная, кошмарная ночь, и перед глазами миллионов предстала озаренная солнцем необъятная Родина – с лесами, полями и нивами, реками, холмами, селами и городами; задымились заводские трубы, закипела работа, и теперь все это, созданное и накопленное поколениями, вновь принадлежит народу, на веки вечные!
СОВЕТСКАЯ ЛАТВИЯ!
То что получил сегодня народ, был не подарок, а победа, обретенная в тяжелых боях. Сердце Яна Лидума наполнила гордость, когда он подумал, что и он помог выковать эту свободу. Поэтому она была ему особенно дорога, и сейчас, средь праздничного шума, Ян Лидум уже думал о работе, которая ждала его. Много было больших и малых забот: надо закрепить добытую победу, удержать при любых условиях и умножить во много крат добытое наследство – только тогда будет достигнуто то, о чем мечтали и за что боролись многие поколения людей.
2
Приехав из Риги домой, Ян Лидум собрал уездный актив и ознакомил товарищей с указаниями ЦК партии – необходимо было незамедлительно создать на местах органы Советской власти и в самом ближайшем будущем провести земельную реформу. Так же как месяц тому назад, когда Лидум впервые появился в этом уезде, труднее всего было с кадрами. Конечно, несколько недель были слишком маленьким сроком для того, чтобы установить степень пригодности каждого человека к ответственной работе, но все же и этого времени было достаточно для того, чтобы Ян не совершил грубую ошибку при выдвижении молодых активистов членами землеустроительных комиссий. Нужны были честные и преданные делу люди. Не всякий из тех, кто на собраниях умел обратить на себя внимание звонким голосом и энергичным выступлением, оказывался на работе столь же энергичным и способным; кое-кто из них, попав на должность волостного старшины, пытался ходить по проторенным тропкам своих предшественников и в первую очередь заботился о собственном благополучии или начинал сводить счеты со своими недругами; случалось и так, что в период первой спешки к руководству волостной жизнью пробирался замаскировавшийся враг или подкулачник, он всеми силами старался тормозить дело и извратить каждое начинание, а тем самым подорвать авторитет народной власти.
– Надо прислушиваться к голосу народных масс, – учил Лидум ближайших товарищей. – Народные массы – вернейший советчик, бдительный страж нашего общего дела.
Сам он не пропускал ни одного случая поговорить с рабочими и крестьянами, чтобы знать их настроения и желания, знать все, что занимало помыслы народа, и вовремя вмешаться, выправить уже совершенные и предотвратить готовящиеся ошибки. Сплетников и подхалимов он не переносил; если кому-нибудь из них удавалось добраться до него, он выслушивал их, а потом говорил прямо в глаза, как он расценивает такие «услуги», и был при этом так резок, что скоро отвадил их.
Хотя Ян Лидум и проработал в уезде только несколько недель, но уже знал почти все слабые места, успел снять с работы некоторых болтунов и прогнать замаскировавшихся врагов, а вместо них выдвинуть на ответственную работу немало светлых голов.
– Надо добиться такого положения, чтобы у нас в каждой волости, на каждом предприятии, в каждом учреждении было бы хоть по одному человеку, в которых мы можем быть полностью уверенными, зная, что эти люди нас не обманывают и ничего не скрывают, как бы горька ни была правда. Даже замалчивание мелкой ошибки есть обман. Такому человеку мы не можем поверить в большом деле. Каждый из нас должен быть честным и откровенным перед партией и народом.
Сам он старался быть таким во всем, поэтому не удивительно, что авторитет его в уезде быстро рос.
Как только был опубликован закон о земельной реформе, во всех волостях учредили землеустроительные комиссии. Теперь Лидум большую часть времени проводил в поездках по уезду: проверял работу комиссий, исправлял допущенные ошибки и подгонял нерадивых.
Классовый враг, кулак, извивался гадюкой, стараясь ужалить и в то же время ускользнуть целым и невредимым. На какие только хитрости он не пускался: жены фиктивно разводились с мужьями, сыновья и дочери выделялись из общего хозяйства и требовали для себя десятигектарных участков, полагавшихся безземельным; старому батраку хозяин чуть ли не силком навязывал порядочный участок усадебной земли и еще давал в придачу скот и сельскохозяйственный инвентарь. Все это, конечно, делалось для обмана легковерных, так как урожай с батрацкого участка ссыпался в хозяйские закрома а удой молока от «батрацких» коров сливался, как и раньше, в большой кулацкий бидон.
– Не выйдет, почтенный… – высмеивал Ян Лидум какого-то крупного кулака, уличенного в такой проделке, – Деньги или мешок с хлебом, может быть, и удастся утаить – да и то это плохо, – но если думаете такой же номер выкинуть с землей, то напрасно стараетесь. Можете совершенно спокойно разобрать перегородки, поставленные в своем доме; за ними не скроете обманный раздел семьи.
Как-то утром, когда Лидум после нескольких дней отсутствия вернулся в город, к нему в партийный комитет явился нежданный и давно невиданный гость: старый Лавер из Айзупской волости. Прошло почти двадцать лет, как Ян в последний раз видел бывшего хозяина, поэтому вначале он его даже не узнал, но когда старикашка стал сыпать словами, как горохом, в памяти Лидума всплыла батрацкая хибарка, дальние леса и поля, где он несколько лет тянул тяжелую лямку.
– Я к вам с важным делом и очень большой просьбой, – зачастил Лавер. – Никто, кроме вас, мне не поможет, товарищ Лидум. – Не дождавшись ответа, он продолжал плаксиво, но сердито: – Меня разоряют! Лаверы – вы, верно, помните, какая это усадьба, – хотят разбить на семь частей, и на моих полях голытьба собирается до осени построить свои лачуги! Скоро дойдет до того, что я не смогу выбраться из своего дома, придется просить чужих людей, чтобы разрешили старому Лаверу с его белой кобылой проехать мимо их порога! Так намерили, так поделили – прямо курам на смех. Разве не могли им отмерить где-нибудь в одном месте – вдоль лесной опушки, там, где пастбища? Почему надо обязательно отнять у меня кусок моих обработанных полей? Молодые люди пусть годик-другой потрудятся над кочками и пнями, как я когда-то трудился.
– Что вам нужно? – спросил наконец Ян Лидум.
– Да то, про что я говорил, – удивился Лавер. – Пусть дают им землю у леса, а мои тридцать гектаров оставят в одном куске возле дома. Тогда мы друг друга и беспокоить не будем.
– Почему вы обращаетесь ко мне? – удивился Ян. – Айзупская волость находится не в нашем уезде. Вам надо обратиться к товарищу Карклиню…
– Я уже обращался, да разве с этим человеком сговоришься? Раздел должен быть справедливым, так он сказал. Вот тебе и справедливость! Вы, товарищ Лидум, сами жили в нашей усадьбе… все знаете. Будьте так милосердны, позвоните этому Карклиню в наш уезд, заступитесь за меня. Я не то чтобы даром… я никогда не оставался в долгу, когда мне делают добро. Деньгами там или натурой – как вам лучше, а мне все равно.
– Так же, как вам было все равно, когда меня в вашем присутствии с вашей помощью арестовали! – встав со стула, глухо сказал Лидум. – Так же, как вам было все равно, когда вы выгнали из дома в осеннюю непогоду мою жену и ребенка и мне их после этого не суждено было видеть! Вы, матерый волк, хищник, торговец, вон! Справедливость не покупают! Мы не променяем ее ни на какие деньги и прочие блага мира. За все свое богатство вы не купите даже крупицы ее.
Отделавшись от наглого старика, Лидум глубоко задумался. Вскрылась и опять кровоточила старая рана.
«Айвар! – мысленно звал он. – Где ты? Почему не придешь ко мне, если я не могу отыскать тебя? Неужели ты больше не помнишь меня и я не существую в твоем сознании?»
Далеко за полночь проработал Лидум в своем кабинете и там же на диване заснул, потому что до сих пор еще не позаботился о квартире. Хотя и давно собирался он исправить эту оплошность, но каждый день случалось что-нибудь поважнее, и снова это дело откладывалось.
3
Решение Верховного Совета СССР о принятии Литвы, Латвии и Эстонии в состав Союза Советских Социалистических Республик состоялось 5 августа. Когда Верховный Совет СССР обсуждал этот вопрос, Ян Лидум вместе с работниками укома и уисполкома был в зале заседания и, затаив дыхание, слушал радиопередачу из Кремлевского дворца. И когда сессия приняла решение и маленькая Латвия стала составной частью могущественнейшей великой державы, Яну Лидуму казалось, что и он с этого момента стал сильнее. Думы о Родине теперь устремлялись через горные хребты, бесконечные степи, тайгу и моря – от полуночного солнца Заполярья и Берингова пролива, где встречаются два континента, до солнечных долин Грузии и сказочных высот Памира на юге.
Родина! Какой простор, какая беспредельность связывались сейчас с этим понятием! Какая свобода для самых смелых мечтаний, осуществить которые по силам только человеку этой страны.
– У нас теперь одна дорога вместе со всеми советскими народами! – говорил Лидум на митинге после окончания радиопередачи из Москвы. – Все сообща пойдем к одному будущему. Кончились времена, когда чужестранец мог топтать ногой нашу землю и приказывать нам, как своим слугам! Кончилось время зависимости и унижения: кто сегодня захочет поговорить с нами, должен учесть, что имеет дело не с двумя, а с двумястами миллионов людей, а еще до разговора ему придется снять шляпу и вынуть руки из карманов. Но, дорогие друзья, того, что мы от всего сердца радуемся великому счастью, обретенному нашим народом, еще недостаточно – нам надо оправдать это счастье и доказать своими делами всему советскому народу, что мы достойны стать рядом с ним.
Через полчаса из соседнего уезда позвонил Карклинь: тому тоже хотелось поделиться радостью со старым товарищем. Вечером к Яну Лидуму приехал гость, доставивший и большую радость и большие заботы. То была Ильза.
– Как хорошо, что ты приехала! – приветствовал он сестру. – Как будто знала, что именно сегодня я нуждаюсь в человеке, перед которым можно излить душу. Ты ведь знаешь, Ильза, что за день сегодня?
– Знаю, Ян… – ответила Ильза. – Теперь совершилось все, за что тридцать четыре года назад отдал свою жизнь наш отец – Петер Лидум.
– Да, пятое августа… – прошептал Ян, потрясенный этим воспоминанием. – Об этом я не подумал, а ты… вспомнила. Прости. Теперь я понимаю, что значит этот день для нас обоих.
– Надо было бы съездить к отцу, отвезти цветы на могилу, – продолжала Ильза – И ограду надо сделать, чтобы не топтали могилку. Я там была на прошлой неделе. Рядом растет старая красивая сосна, можно было бы поставить скворечницу, весной там щебетали бы птички… Отец так любил птиц…
– Больше всего в мире он любил людей, – добавил Ян. – Ему не жаль было отдать жизнь за их счастье. Съездим, сестра, обязательно съездим. Завтра мне как раз надо быть в тех краях; в бывшем центре имения, где отец перед смертью работал батраком, теперь хотят организовать первый совхоз в нашем уезде – от меня требуют заключения по этому вопросу.
В тот вечер они долго просидели в кабинете Яна, вспоминая детство и юность, рассказывая друг другу свои планы. Ильза заведовала уездным отделом социального обеспечения, и эта работа больше всего отвечала ее склонностям. Испытав на своих плечах тяжелое бремя жизни, она сейчас всю теплоту сердца отдавала горемыкам – инвалидам труда, оставшимся без кормильцев старикам и сиротам. Она предложила открыть детский дом в одном имении.
– Там большой, правда несколько запущенный, парк, озеро возле самого дома, вблизи сосновый бор… – рассказывала Ильза. – Можно устроить настоящий рай. Если мне удастся это осуществить, я согласна уехать из города и работать в детском доме.
– А с Карклинем ты уже говорила об этом? – поинтересовался Ян.
– Он меня всячески поддерживает, – ответила Ильза. – Из него вышел очень дельный первый секретарь. Простой рабочий, такой же, как мы с тобой, долгие годы проработал на лесопилке носчиком, а любой сложный вопрос решает отлично. Только вот в детский дом ни за что не хочет отпускать меня.
– И правильно делает, – улыбнулся Ян. – Если тебе по плечу заботы об инвалидах и сиротах всего уезда, с какой стати сужать эти заботы до масштабов одного учреждения.
– Говоришь – по плечу… Если бы Карклинь и Артур не помогали, не знаю, как бы я справилась.
– Но ведь это их обязанность. Сейчас они помогают тебе, а когда ты освоишь свой участок работы, в свою очередь будешь помогать им. Так мы все, Ильзит, делаем. Потому что мы коммунисты.
На дворе уже давно стемнело, когда Ян наконец вспомнил, что еще не ужинал и ничем не угостил сестру. Вот тогда-то и начались заботы и огорчения.
– Каково твое хозяйство? – поинтересовалась Ильза, когда брат заговорил об ужине. – Где ты живешь?
– Здесь вот и живу… – пробормотал Ян, окинув взглядом кабинет.
– Как? – не поняла Ильза.
– Ну так, как видишь…
Ильза удивленно взглянула на брата.
– Ведь ты не хочешь сказать, что у тебя… что ты?…
Он даже немного покраснел.
– Так оно и есть, сестричка… – неловко улыбнулся он. – Не умею жить. Самому стыдно, Ильзит, но так оно выходит.
Неизвестно, как бы он выпутался из создавшегося положения, если бы в этот момент не позвонил начальник уездного отдела Наркомата внутренних дел Регут.
– Товарищ Лидум, мне только что сказали, что у тебя гость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72