Прошло еще два дня — от Рено не приходило известия. В парижском особняке Шароле никто ничего не знал. Урсула плакала. Когда Жильбер увидел слезы матери, он уговорил ее отпустить его в замок узнать, что там случилось. Урсула не решалась: Жильберу было всего двенадцать лет, но он был храбр, силен, смел и умен, да и какой опасности мог он подвергнуться? Замок Фоссез находился в пятнадцати лье от Парижа. Урсула отпустила сына. Жильбер поехал верхом…
XXVIII
Браконьер
— Жильбер уехал 17 января после полудня, — продолжал граф, голос которого сильно изменился. — 18 января в два часа он возвратился бледный, печальный с покрасневшими глазами.
— Рено умер! — закричала Урсула страшным голосом.
— Нет, — ответил Жильбер.
— Он болен? Ранен? В опасности?
— Нет, матушка.
— Но где же твой отец? Отвечай скорее!
— Он в тюрьме…
— В тюрьме! — вскричала Урсула, подумав, что сын попросту лишился рассудка.
— Да, матушка, отец уже два дня сидит в тюрьме в Бове.
— За что, Боже мой?
— За браконьерство.
— Что ты такое говоришь, сынок?
Урсула упала на стул, громко зарыдав. Жильбер рассказал ей, что узнал.
Прибыв в замок Фоссез, Рено начал чистить оружие. В замке было многолюдно. Сен-Клод, камердинер, сказал Рено, что лес полон дичи, а Рено любил охоту, как любили ее все, у кого в ту пору не было привилегии охотиться.
— Хочешь участвовать в завтрашней охоте? — спросил его Сен-Клод, расхваливая красоту окрестностей. — Я знаю лес, я все тебе покажу, мы возьмем с собой по ружью, так что, если кому из господ понадобится другое ружье, мы сможем им услужить.
Рено сначала не соглашался, но в конце концов подумал, что охота состоится рано утром и уже к вечеру он сможет возвратиться в Париж. Утром он присутствовал при отъезде охотников и отправился в лес вместе с Сен-Клодом. На каждом привале был приготовлен завтрак. Сен-Клод кормил Рено, который очень проголодался. Они ели много, пили и того больше, так что пустились в путь явно навеселе. Вскоре они заблудились и разошлись в разные стороны. Рено остался один с ружьем под мышкой, он не знал, куда идти. Он слышал шум охоты издалека, но лесное эхо обманывало его, и Рено продолжал блуждать по лесу. Странным образом его опьянение усиливалось по мере того, как он шел. Он размахивал своим ружьем. Куда шел, с которых пор, как заблудился — он не знал. Вдруг послышался шум, раздался бешеный лай, захрустели ветви, и… выбежал олень! Пьяный Рено не удержался, выстрелил — и олень упал.
Рено убил оленя в имении Шароле, где в это время охотился сам граф. Закон был неумолим, а жестокость де Шароле печально известна, хотя он был тогда молод. Участь Рено не вызывала сомнений: его должны были судить и сослать на галеры.
Описать горе и страдания Урсулы невозможно. В тот же вечер барон де Монжуа пришел к Урсуле и, найдя ее одну и в отчаянии, с участием спросил, что с ней. Она рассказала ему все.
— Вы можете спасти его? — она, почти не сознавая, что говорит.
— Могу, — ответил де Монжуа, — он будет осужден, но король помилует его.
— Но Рено не должны судить! — вскричала Урсула.
— Это труднее.
— Однако возможно?
— Вполне.
— Что же сделать мне для этого?
— Полюбить меня.
Урсула подняла руки к небу: ответ барона привел ее в негодование. Минуту назад она верила великодушию этого дворянина, а он, не краснея, предложил ей самое постыдное условие. Урсула ничего не ответила, но в выражении ее лица было такое презрение, что Монжуа вышел, не сказав ни слова. Сыну мать ничего не сказала.
— Матушка, — сказал Жильбер, — позвольте мне съездить в Бове и попросить судей повидаться с графом де Шароле… Просить, умолять, заклинать его, чтобы он возвратил нам отца.
Жильбер поехал. Урсула осталась одна, она ощутила прилив сил и хотела употребить все возможное для спасения своего Рено. Суд назначили на 30 января. Урсула сходила с ума. Жильбера выпроваживали отовсюду. Будущее этого семейства, до сей поры столь счастливого и благополучного, рушилось.
30 января молодой человек, богато одетый, пришел утром в лавку к Урсуле и попросил показать оружие. Урсула, бледная, отчаявшаяся, даже не поняла, о чем ее спрашивает незнакомец.
— Где Рено? — спросил незнакомец настойчиво. Урсула зарыдала и рассказала, в чем дело. Покупатель раскричался и, назвав себя знатным вельможей и лучшим другом графа де Шароле, обещал Урсуле вызволить Рено в тот же вечер.
— Вот что вам следует сделать, — сказал он. — Сегодня состоится ужин в одном маленьком особняке, на котором будут присутствовать дамы из высшего общества, будет и Шароле. Я предупрежу хозяйку дома, которая окажет вам содействие. Она пришлет за вами. Вас привезут в особняк. Когда ужин будет в самом разгаре, войдите, бросьтесь к ногам графа и просите у него немедленного освобождения вашего мужа. При таком множестве гостей Шароле не посмеет вам отказать. Вы поняли меня?
Урсула схватила руки молодого человека.
— Если вы это сделаете, — сказала она, — вы приобретете навсегда мою признательность.
— Этот добрый поступок не будет стоить мне ничего, так что не благодарите меня, — ответил молодой человек.
Он назначил час, когда приедут за Урсулой, и ушел.
Жильбер снова отправился в Бове, надеясь на успех до последней минуты. Вечером, в половине седьмого, карета без гербов остановилась у дверей дома Урсулы Рено. Женщина, прятавшая лицо под вуалью вышла из кареты и вошла в дом. Через пять минут она села с Урсулой в карету, и лошади быстро поскакали. Это произошло, как я уже вам говорил, 30 января 1725 года.
Назвав дату, граф А умолк. Вздох замер на его губах, и он внимательно посмотрел на своих слушателей. Сен-Ле слушал с бесстрастным выражением лица. Морлиер качал время от времени головой, как бы прогоняя неприятную мысль. Бриссо, по-видимому, начинала чувствовать беспокойство, особенно после последних слов рассказчика.
— Продолжайте! — попросил Морлиер, когда граф А остановился. — Не томите нас. Момент самый интересный…
— Рассказывать осталось немного, — сказал граф. — Вечером 29 января Рено, в уверенности, что будет осужден и что ему не на что надеяться, повесился в своей камере. На другой день пришли за ним, чтобы доставить в суд, и нашли мертвым. Но судьи собрались, труп притащили в зал суда, как это следует по закону, и он был осужден, а труп его повешен на виселице, где должен был провисеть целые сутки. Жильбер видел, как качалось на ветру тело его отца. Когда настала ночь, он решился на смелый поступок. Ночью он влез на виселицу и поцеловал отца в лоб, потом шепнул на ухо мертвому несколько слов. Было два часа утра.
— Господи, как страшно! — вздрогнула Бриссо.
— Остаток ночи, — продолжал граф, — Жильбер провел в молитве, а утром вернулся в Париж. Матери он не застал дома. Он расспросил работников, соседей, друзей и узнал, что 30 января его мать уехала в половине седьмого с женщиной в карете. Никто не знал, куда она направились, и никто не видел ее с тех пор. Жильбер обегал весь Париж, но не смог ничего узнать. Он поехал в Венсенн к сестре.
Никогда в жизни Жильбер не видел больше своей матери и не мог узнать, что с ней случилось. Он съездил в Бове. Где похоронили его отца, было неизвестно. У Жильбера не было даже могилы, на которой он мог бы молиться. Он решил воспитать свою сестру и трудился для нее, более чем для себя. Один дворянин с благородным сердцем, виконт де Таванн, отец нынешнего виконта, сжалился над мальчиком и над его сестрой. Он знал все об их беде, он давал работу Жильберу и назначил ему содержание. Никогда виконт не говорил об этом даже своему сыну.
Граф А опять замолчал, а затем, так как все смотрели на него с беспокойством, он прибавил:
— Я закончил.
— Да-а! — сказал Морлиер. — Я просто в восторге! Это очень интересно, и вы превосходно рассказываете. Не правда ли, Бриссо?
— Конечно, конечно, — ответила Бриссо улыбаясь.
— Однако зачем вы нам рассказали все это? — продолжал Морлиер, опорожняя свой стакан.
— Я вам объясню, — ответил граф А. — Дом, в который отвезли Урсулу Рено 30 января 1725 года, находился на улице Вербуа и принадлежал Сент-Фоа, в нем произошло сборище, на котором он избрал новую королеву. Молодым человеком, являвшимся утром к Урсуле, были вы, шевалье де Ла Морлиер. Женщиной под вуалью, приезжавшей за Урсулой вечером, были вы, мадемуазель Бриссо; тогда, в начале своего пути, вы давали свой первый ужин в своем маленьком домике на улице Вербуа.
Морлиер и Бриссо переглянулись с выражением большого удивления и глубокого беспокойства.
— Но что… — спросил Морлиер. — Что вы хотите этим сказать?
— Я хочу сказать, — ответил граф, — что в ночь 30 января 1725 года несчастная Урсула вошла в дом на улице Вербуа и не вышла оттуда! Я хочу сказать, что если бы вы сейчас вошли в сад этого дома и стали копать под деревом, находящимся в середине, то нашли бы останки Урсулы Рено с обручальным кольцом на пальце и веревкой на шее — да, нашли бы труп этой женщины, горе, страдания и муки которой были так велики, что за одну ночь она прожила тридцать лет, за одну ночь она состарилась и стала седой. Вот, что я хочу сказать! А теперь вы должны сказать мне, Ла Морлиер и Бриссо, как произошло это преступление. Вот для чего пригласил я вас и сам приехал сюда!
XXIX
30 января 1725 года
Морлиер и Бриссо были потрясены до глубины души. Сен-Ле встал и подошел к двери, словно любуясь картиной, висевшей над ней.
— Я выражусь еще яснее, — продолжал граф. — Вы понимаете, о чем я спрашиваю? Если вы не будете мне отвечать, вам останется жить одни лишь сутки!
— Как! — закричал Морлиер.
— Я не знаю, как вы умрете, но умрете вы непременно. Если же, напротив, вы будете со мной откровенны и расскажете все, что знаете, я награжу вас щедрее, чём сделал бы это Людовик XV.
— Что же вы хотите знать? — спросил Морлиер.
— Все, что вам известно о ночи 30 января 1725 года.
— Я расскажу все, что знаю, — отвечала Бриссо, — мне нет никакой нужды что-то скрывать.
— И мне тоже, — прибавил Морлиер.
— Так говорите!
— Сейчас расскажу, только я должен признаться, что мне не многое известно. Если бы меня стали резать на куски, я все равно не сказал бы больше — разве сочинил бы какую-нибудь историю.
— Я буду задавать вопросы, а вы отвечайте мне.
Настала минута молчания. Сен-Ле, по-прежнему любуясь картиной, стоял перед дверью. Граф продолжал:
— Это вы, Морлиер, 30 января приходили к Урсуле Рено?
— Я, — отвечал шевалье.
— Кто вам дал это поручение?
— Барон де Монжуа.
— Вы заранее обо всем договорились с мадемуазель Бриссо?
— Верно, месье.
— Кто придумал этот план?
— Де Монжуа.
— Что именно вы должны были сделать и что сделали?
— Ничего. Моим визитом к милашке оружейнице и ограничивалось данное мне поручение. — Граф обернулся к Бриссо и сказал: — Теперь вы расскажите, что должны были сделать и что сделали?
— Я праздновала в тот вечер новоселье в моем домике, — отвечала Бриссо, — и давала первый ужин. У меня должен был собраться весь цвет высшего общества. Этот маленький праздник стоил покойному Сент-Фоа четыреста луидоров.
— Вы ездили за Урсулой Рено?
— Ездила, месье.
— Кто вас послал?
— Барон де Монжуа и граф де Шароле.
— Они ввели вас в курс дела?
— Не совсем. Я знала, что какая-то женщина хочет просить какой-то милости, но я не знала никаких подробностей. Когда я приехала к мадам Рено, она была предупреждена и ждала меня. Мы поехали. Дорогой она ничего мне не говорила, только все время плакала. Я утешала ее, говоря, что она получит то, что желает. Когда мы приехали, я оставила мадам Рено в маленькой гостиной, как было условлено.
— А потом?
— Потом я не занималась ею и не видела ее больше.
— Что она делала?
— Я не знаю.
— А вы? — спросил граф Морлиера.
— Также не знаю, — отвечал шевалье.
— Не верю!
— Вот, что мне еще известно, — поспешно сказал Морлиер. — Приехав с Бриссо, мадам Рено осталась на несколько минут в маленькой гостиной, потом слуга — Сен-Клод, кажется, — пришел за ней и отвел ее в сад. Это я точно знаю, потому что в ту минуту, когда я входил в большую гостиную, видел, как слуга и эта женщина прошли мимо меня.
— А потом?
— Я больше не видел мадам Рено.
— Ее не было за ужином?
— Не было.
— Она не видела Шароле?
— Нет.
— А Шароле не выходил из-за стола во время ужина?
— Не могу сказать: это было так давно, что в памяти моей все перемешалось. Я не помню, отлучался Шароле или нет.
— Барон де Монжуа был за ужином?
— Да, он пришел в числе первых.
— Он отлучался?
— Тоже не помню.
Граф обратился к Бриссо.
— А вы?
— У меня, как и у Морлиера, все в голове перемешалось, — отвечала Бриссо.
— Однако кто убил Урсулу Рено — это вы должны знать!
— Я не знаю, — отвечал Морлиер.
— И я, — прибавила Бриссо.
— Вы осмеливаетесь это говорить! — закричал граф в бешенстве.
— Я говорю правду, — ответила Бриссо, — я поклянусь всем, чем хотите. Я решительно не знала, что женщина, о которой вы говорите, была убита, я даже не знала, что она умерла.
— Как! Преступление было совершено в том доме, где вы находились. Женщина была убита у тебя, презренная тварь! Похоронена в твоем саду, а ты не знаешь, что эта женщина умерла!
— Клянусь!
— Ты лжешь!
— Я не лгу!
— И я клянусь! — прибавил Морлиер. — Клянусь моей шпагой, я говорю правду!
Граф скрестил руки на груди.
— Как тогда объяснить, — продолжал он, — что преступление совершилось, а вы этого не знали?
— Если оно совершилось во втором часу утра, — сказал Морлиер, — я не мог ничего знать, потому что ровно в час полицейский отвел меня в тюрьму.
— О! — воскликнула обрадованно Бриссо. — Ваши слова помогли мне вспомнить… это было давно, но теперь я припоминаю…
— Что? — спросил граф поспешно.
— В час ужин был кончен, и Шароле предложил нам покататься в санях на Версальском пруду. Решили ехать сразу же и кататься при факелах. Тогда было очень холодно, и вода замерзла. В ту минуту, когда мы садились в экипажи, шевалье де Ла Морлиер был арестован.
— Это правда, — сказал Морлиер, — я теперь вспомнил все подробности. Я вышел из дома и ставил уже ногу на подножку кареты, когда полицейский показал мне свое предписание. Сопротивляться было глупо — я повиновался, а Шароле, Лозен и Фиц-Джемс, сидевшие в первом экипаже, весело расхохотались, пожелав мне спокойное ночи.
— Я сидела в том экипаже, в который садились вы, — продолжала Бриссо, — возле меня сидели де Рие, а напротив барон де Монжуа. Когда вас арестовали и увезли, смех прекратился. Монжуа выскочил из экипажа, говоря нам:
— Мы довольно смеялись. Теперь надо помочь Морлиеру приехать к нам в Версаль. Я берусь за это!
Потом мы все уехали, а барон остался освобождать Морлиера.
— Он это сделал только полгода спустя, — заметил Морлиер.
— Итак, Монжуа остался один? — спросил граф.
— Да.
— В котором часу на другой день вы возвратились в свой домик, Бриссо?
— Я вернулась только через неделю.
— Как это?
— Покатавшись по пруду, мы устали. Граф де Шароле радушно принял нас в своем версальском особняке, мы отдохнули несколько часов, а потом вместо того чтобы поехать в Париж, отправились в замок Фоссез, где собирались поохотиться. В замке мы пробыли целую неделю.
— И все было в порядке в домике, когда вы вернулись?
— Все было как обычно.
— И вы ничего не узнали? Слуги ничего вам не рассказали?
— Я узнала, что де Монжуа отправил четырех слуг освободить Морлиера. Он остался один с горничной, но я узнала потом, что эта девушка, вступившая в любовную связь с Сен-Клодом, камердинером графа де Шароле, ушла из дома тотчас после моего отъезда.
— Так что в эту ночь Монжуа оставался один в вашем доме?
— Я так думаю, но сказать наверняка не могу.
— И вы не имеете никаких других сведений?
— Никаких, месье.
— Вы мне сказали все, что знали, Бриссо?
— Решительно все, граф.
— Но ведь вы встречали потом Монжуа?
— Часто, и даже накануне того дня, когда его нашли мертвым, с пронзенной грудью.
— Он был убит на дуэли?
— Кажется.
— Известно кем?
— Этого не смогли выяснить, — отвечал Морлиер. — Когда нашли его труп, барон был мертв уже несколько часов: он получил шпагой довольно странный удар.
— Почему странный? — спросил граф.
— Обыкновенно удар шпагой наносится сверху вниз или прямо вот таким образом…
Морлиер приподнялся и сделал рукой несколько движений, как искусный фехтовальщик.
— Но этот удар был нанесен снизу вверх и так косо, что пришлось предполагать, будто его противник стал на колени и уперся о землю левой рукой…
— Вы, стало быть, рассматривали рану? — спросил граф.
— Да. Рие, Лозен и я, прогуливаясь, нашли тело бедного Монжуа. Я как сейчас вижу его, лежащего на сырой земле, хотя тому минуло уже пятнадцать лет… Это было в 1730 году 30 января, в самую годовщину моего ареста!
— У него не было наследников?
— Никаких.
— И родственников не было?
— Ни одного.
— Никто не был ему настолько близок, чтобы постараться за него отомстить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51