. Его заднюю сторону венчали королевские львы, башенка и геральдическая лилия. Путь из Вестминстер-Холла к высокому алтарю собора был выстлан голубой тканью, а «королевская сцена» от хоров до алтаря покрыта золотой парчой.В одиннадцать часов епископ Винчестерский Гардинер и еще десять епископов, вместе с духовенством из личной часовни Марии, встретили ее в Вестминстер-Холле. Епископы были облачены в митры, а капелланы — в мантии из золотой парчи. Все было как в старину. И кресты, и серебряные канделябры, и сосуды со святой водой, и кадила. Вначале на королеву довольно долго кадили и кропили ее святой водой, а затем вместе с избранной свитой, сопровождавшей ее днем раньше в торжественной процессии, повели в храм. Мария шла позади Норфолка, Винчестера и Арундела, которые несли ее корону, державу и скипетр. Она была одета в парламентскую мантию из красного бархата, а высшие аристократы Пяти портов на четырех серебряных древках держали над ее головой увешанный серебряными колокольчиками королевский балдахин. Перед тем как препроводить королеву к трону, в завершение первой стадии церемонии, ее подвели к каждому из четырех углов большой платформы, чтобы показать людям. После этого стоящий рядом епископ Винчестерский провозгласил громким голосом:«Сэры, здесь присутствует Мария, согласно законам, данным Богом и человеком, правомочная и несомненная наследница короны королевства, называемого Англия, Франция и Ирландия. Сей день назначен пэрами этой земли для посвящения, помазания и коронации упомянутой выше высокочтимейшей принцессы Марии. Будете ли вы служить ей с этого времени и даете ли свою волю для посвящения, помазания и коронации?»В ответ на эту замысловатую фразу «все люди радостно воскликнули: „Да, да!“ и „Боже, храни королеву Марию!“ Затем королеву провели к алтарю, положили вниз лицом на бархатную ткань и прочитали над ней молитву. После службы, которую провел епископ Чичестерский, „самый почитаемый и самый красноречивый из всех проповедников“ в королевстве, Мария произнесла свою клятву и снова распростерлась на бархате, пока над ней пели Veni Creator Spiritus Гряди, дух творящий (лат.).

и прочли еще одну молитву. Затем, сопровождаемая некоторыми из своих дам, она прошла за ширму слева от алтаря, чтобы совершить первую смену одеяния и приготовиться для святейшей процедур коронации: миропомазания святым маслом и елеем.Это была самая священная процедура ритуала. Она наделяла монарха несмываемыми стигмами величественности. Только священники и правители были миропомазаны святым маслом, что возносило их выше всех прочих, — они были носителями божественной власти. Поскольку это миропомазание так много значило, Мария приняла специальные меры, чтобы гарантировать законность ритуала. Она боялась, что английское маслсло может быть признано нечистым, поскольку много лет назад папа наложил на эту страну проклятие, и поэтому попросила епископа Арраса прислать ей несколько бутылочек священного масла и елея из Фландрии. И теперь Гардинер накладывал их на грудь, плечи, лоб и виски Марии, после того как она переоделась в платье из пурпурного бархата, которое открывало плечи.Переодевшись после миропомазания еще раз в бархатный костюм, Мария приняла шпоры и меч и затем была коронована короной короля Эдуарда Исповедника, короной королевства и короной, специально изготовленной для нее, — массивной, просто оформленной в виде двух арок, с большой лилией и выпуклыми крестами в том месте, где арки соединяются с кольцевой частью. О том, какие на короне были драгоценности, ничего не известно, но корону ее брата Эдуарда, изготовленную шестью годами ранее, украшали огромный бриллиант и тринадцать меньшего размера, а также десять рубинов, один изумруд, один сапфир и семь жемчужин, а у Марии, по всей вероятности, корона должна была быть еще более великолепной. Каждый раз, когда на голову королевы возлагалась очередная корона, трубачи исполняли торжественный туш, а после возложения третьей хор запел Те Deum. Во время пения Марии поднесли другие королевские реликвии: «обручальное кольцо Англии» (говорили, что Исповедник подарил его апостолу Иоанну, который явился к нему переодетый нищим стариком), браслеты из золота, украшенные драгоценными камнями, золотые символы королевской власти — скипетр и державу, а также королевские сабо и туфли, отделанные лептами из венецианского золота.Теперь, надев все свои регалии, облачившись в королевскую мантию и парадное верхнее платье, отделанное «чревом горностая» и кружевной оторочкой из шелка и золота, Мария была готова принять знаки почтения от своих подданных. Вначале преклонил колени Гардинер. Он произнес клятву верности за всех епископов, а затем свою клятву произнес Норфолк.«Я становлюсь вашим вассалом, весь до самой последней частицы, — провозгласил он. — Клянусь служить вам, и почитать вас, и умереть, защищая вас, если кто замыслит недоброе. И да помогут мне Бог и все святые!»Они преклоняли перед ней колени один за другим. Граф Арундел поклялся за всех графов, виконт Херфорд за всех виконтов, а лорд Абергавен за всех лордов. Каждый вставал на колени и складывал руки в древнем феодальном жесте обязательства, торжественно принимаемого вассалом по отношению к феодалу («напоминающем молитву», — как писал хроникер), а затем целовал королеву в щеку. После того как были принесены все клятвы, Гардинер в последний раз сделал круг по большой платформе и объявил королевское «великое и милостивое прощение всех проступков», то есть амнистию, по которой большинство узников освобождались из всех тюрем, кроме Тауэра. Была отслужена месса, после чего Мария сияла свои регалии и, облачившись в одеяние из пурпурного бархата, с короной на голове, прошла по ковру из голубой ткани в Вестминстер-Холл, где должен был состояться церемониальный обед.Коронация закончилась около пяти вечера. В Вестминстер-Холле были поставлены длинные пиршественные столы для сотен приглашенных обедать с королевой. Слева от нее сидел епископ Дарэмский, а справа граф Шрусбери. Епископ Гардинер, Елизавета и Анна Клевская чуть дальше. Все время, пока королева ела, над ней держали четыре меча, а ее ноги, как того требовал обычай, покоились «на двух дамах из свиты». Во время трапезы лорд — распорядитель коронации граф Дерби и граф-маршал герцог Норфолк ездили верхом туда и обратно по залу на задрапированных в золотую парчу конях, наблюдая за пиршеством и как бы надзирая за порядком. После второй перемены блюд «защитник» Марии (рыцарь, который сражается за королеву, чтобы защитить ее права или честь), сэр Эдвард Даймок, въехал в зал, сопровождаемый пажами, держащими его копье и мишень. Вперед вышел герольд и провозгласил заявление «защитника»:«Если здесь присутствует какой-либо человек, какого бы сословия, ранга и состояния он ни был, который бы сказал и мог подтвердить, что наша монаршая леди, королева Мария Первая, в этот день сегодня здесь присутствует не по праву и что есть сомнения в ее наследовании короны этого государства, именуемого королевством Англия, и что она не имеет права быть коронованной королевой первой, так я бы ему ответил, что он отвратительно лжет и что я, пока в моем теле есть дыхание, готов выступить с защитой своих слов против него!»«Защитник» бросил свою рукавицу. Разумеется, ее никто не поднял, и герольд возвратил рукавицу Даймоку, после чего это ритуальное действо повторилось в другом конце зала. Объехав все столы, «защитник» остановился перед королевой, которая выпила за него и вручила ему эту чашу в качестве награды. Затем он покинул зал. Появились рыцари в латах (еще один обычай) и, испрашивая даров, провозгласили титулы Марии по-латыни, по-французски и по-английски, а после обеда лорд-мэр принес Марии «большую чашу на ножке», из которой она выпила и возвратила ему как дар.К этому времени уже повсюду горели факелы. Длинный утомительный ритуал коронации заканчивался, но у Марии еще нашлось достаточно сил, чтобы перед тем как сменить свое церемониальное одеяние и возвратиться во дворец, немного побеседовать с послами. Однако там «празднование и веселье», с музыкой и танцами, на котором звучал веселый голос и смех королевы, продолжилось далеко за полночь. * * * Если говорить о простых людях, которые радовались за Марию, когда она следовала в торжественной процессии на коронацию, которые разорвали па кусочки голубую ткань на ритуальном помосте и, отталкивая друг друга, лезли за оставшимися после коронационного пиршества «мясными объедками», то для них, чтобы считать триумф Марии полным, не хватало только одного. Да, она победила всех своих врагов, да, она была блистательно коронована, и ей принесли клятву верности все лорды, от самого важного до самого незначительного, но у нее не было мужа. Несчастная Джейн оставалась на троне очень недолго, но замужество было одним из немногих ее козырей, потому что замужняя королева предпочтительнее незамужней. На континенте так и говорили: новым королем Англии стал Гилфорд Дадли. Когда же пришла весть о провозглашении королевой Марии, иностранные правители и послы решили, что это ненадолго. Мария скоро найдет себе мужа и незаметно отойдет на задний план. В своем поздравлении Марии по случаю восхождения на престол маркиз Бранденбургский выразил, как само собой разумеющееся, искреннюю надежду, «что она вскоре найдет себе достойного супруга».У королевских фрейлин замужество было первоочередной и единственной темой разговора, как будто Мария снова стала юной девушкой, окруженной близкими, которым не терпится выдать ее замуж, и поэтому в доме все время идут разговоры об ухаживаниях и любви. Много лет назад она была прелестным ребенком, помолвленным с кузеном-императором, теперь Мария стала привлекательной тридцатисемилетнеи женщиной, к тому же королевой, по разговоры шли примерно те же самые. Казалось, никто, включая и саму Марию, серьезно не рассматривал возможность, что она может остаться незамужней и править страной в одиночку.Итак, большинству подданных было совершенно очевидно, что королева обязательно должна выйти замуж. Столь же очевидной для них была и кандидатура мужа. Разумеется, супругом королевы должен был стать Эдвард Кортпи, сын казненного маркиза Эксетера и близкой приближенной Марии, Гертруды Блаунт. Именно он из всех живущих в ту пору мужчин-англичан мог похвастаться самым высоким происхождением. (Родственники Кортпи, Реджинальд Поул и Джеффри Поул, имели не менее славную родословную, но пока что оба жили в изгнании, а Реджинальд к тому же был еще и священнослужителем.) Эдвард Кортни являлся праправнуком Эдуарда IV, внуком его дочери Екатерины. Опбыл единственным из оставшихся в Англии наследников Плантагенетов и в этом качестве имел основания, правда, слабые, претендовать на престол. Как выразился Ренар, Эдвард Кортни был «последним ростком Белой розы». Как и Мария, Кортни стал жертвой тирании Генриха VIII. В двенадцать лет его вместе с отцом заточили в Тауэр. После казни маркиза Эксетера сына не выпустили, а продержали в тюрьме до достижения совершеннолетия. В темнице несчастный юноша находился в обществе воинственных мятежников, бунтовщиков-аристократов и разного рода политиков. Это было довольно любопытное общество, и до двадцати семи лет молодой Кортни познавал мир через них. При этом невежественным его никак нельзя было назвать. В заключении он получил довольно приличное образование, и к тому времени, когда Мария его освободила, Кортни был развит не хуже любого среднего придворного: неплохо начитан, знал классику, а также «документы и научные трактаты», мог прилично играть на нескольких музыкальных инструментах и, что более важно, имел изящную, благородную внешцость аристократа королевских кровей и «врожденную благопристойность», которую Ренар относил за счет высокого происхождения.К сожалению, суждение Ренара оказалось преждевременным, что выяснилось через несколько педель после освобождения его из Тауэра. Что касается интеллекта, то здесь Кортни действительно не уступал ни одному дворянину, но в те времена для мужчины этого было недостаточно. Дело в том, что Кортни, разумеется, ire по своей вине, абсолютно не владел военным, искусством. Он не разбирался в оружии, доспехах и плохо ездил верхом. Говорили, что Мария отменила турнир, который должны были провести в честь коронации, потому что не хотела, чтобы Кортни там опозорился. На самом деле турнир, как и некоторые другие праздничные мероприятия, был отменен по причинам безопасности, но предпочтительнее было объяснять, что из-за неумелости Кортни. По словам французского посла Ноайля, «сей молодой человек был столь неловок, как будто ни разу не садился на нормального большого коня».Его манеры были такими же неуклюжими, как и искусство верховой езды. «Это бедный гордый аристократ, — написал Ре-нар после нескольких месяцев наблюдений за Кортпи. — Он абсолютно не прислушивается к чужому мнению, упрям, неопытен и мстителен в высшей степени». Ему нравилось пове-. левать и кичиться своей значимостью. Через некоторое время Кортни удалось объединить вокруг себя группу приверженцев. В основном это были самые беспринципные придворные" Марии. Казалось, в его голове не возникало даже сомнений, что Мария обязательно должна разделить с ним престол, и поэтому некоторые стремились заранее к нему подольститься. Например, при разговоре с будущим (как они считали) королем они преклоняли колени, так же как и в присутствии королевы. Он начал добиваться расположения Марии любыми способами, какие только мог изобрести. Кортни очень сильно рассчитывал на свою мать, которая много времени проводила в обществе королевы и даже иногда спала с ней ночью в одной постели. К себе на службу Кортни взял исключительно католиков и пытался завести приятельские отношения со всеми приближенными Марии. Например, называл Сюзанну Кларенсье «мама», а епископа Гардинера «папа», и не много воображения требовалось, чтобы представить, как он называет Марию «женой».С такими манерами и характером плюс еще неопытность, незрелость и позерство Кортни быстро приобрел репутацию зануды. Однако в некоторых кругах он стал достаточно популярен, и в середине сентября обнаружилось, что бывший узник может быть и опасным. К королевскому двору возвратился Джеффри Поул, и Кортни — этот предполагаемый жених королевы — начал во всеуслышание угрожать ему местью за смерть отца и кузенов, говоря, что убьет человека, чьи показания их погубили. Кажется, он даже в этом поклялся. В конце концов Марии и Совету пришлось принимать специальные меры, чтобы помешать Кортни исполнить клятву мести. По-ула поселили в укрепленном доме под усиленной охраной внутри и снаружи. Хуже того, говорили, что Кортни оказался настолько неблагоразумным, что попытался вступить в какой-то сговор с Елизаветой и французским послом. Ренар боялся, что «друзья Кортни, среди которых было несколько самых именитых пэров, могут замыслить что-нибудь и против королевы».Несмотря на то что Кортии совершенно очевидно не годился ни в мужья Марии, ни для работы в правительстве, ; значительная и влиятельная группа советников полагала, что королеве следует выйти за него замуж, и гютому при любой возможности шумно и даже крикливо защищала его достоинства. Главным среди поддерживающих Кортни был сам канцлер, с которым они провели в Тауэре вместе немалый срок. Но не в этом даже было дело. Гардинер просто не мог себе представить Марию замужем за иностранным принцем, а среди английских аристократов ее ранга достойным считался только один Кортни. С канцлером соглашались и многие самые преданные приближенные Марии: Рочестер, Уолгрейв, Ингелфилд, Дерби и лорд-гофмейстер Джон де Вер. Впрочем, большинство подданных королевы думали то же самое. Тут же возникли слухи, что Мария, оказывается, уже много лет как тайно обвенчалась с «неким узником Тауэра», а этим узником мог быть только Кортни. Даже император Карл как будто склонялся в пользу брака Марии с Кортни, в том случае, если не удастся осуществить другой план, более близкий его сердцу и династическим интересам.Одобрение императора явилось следствием ложных сведений, которые поставлял хитрый Ноайль, — о том, что Мария якобы страстно влюблена в Кортни и не собирается выходить замуж ни за кого другого. Сведения Ноайля, казалось, подтверждал тот факт, что в начале сентября Мария пожаловала Кортни титул графа Девоншира и подарила ему бриллиант стоимостью в шестнадцать тысяч крон из унаследованных от отца фамильных драгоценностей. Эти знаки королевской милости заставили Карла сомневаться, стоит ли следовать плану, который он задумал для Марии. «Если она решила выйти за Кортни, — писал он Ренару, — ее ничто не остановит, потому что она такая же, как и все остальные женщины, и, начни мы побуждать королеву поступить иначе, она станет лишь негодовать и раздражаться».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79