Ее будут ждать шестнадцать мальчиков и девочек, взволнованных предстоящим праздником, шумливых, улыбающихся. Ее настроение никак не должно отразиться на них.
Театр Ленгриша был заполнен людьми, ожидающими начала первого в истории Дедвуда религиозного представления. Сцена украшена сосновыми ветками. Ясли для младенца устланы чистой соломой. Дети возбуждены, их матери нервничают. Участники спектакля уже в костюмах.
Шерифа в зале нет.
Сара настолько обеспокоена и разочарована этим, что позволяет себе время от времени выглядывать в щелку занавеса в надежде увидеть в толпе зрителей знакомые рыжеватые усы и серые глаза. Она видит и узнает многих: Роберта и Тедди Рукнера, миссис Раундтри, мистера Муллинса, мистера Тафта и десятки других. Но Кемпбелла среди них нет.
А ведь несмотря на внутреннее отторжение от него, именно о нем думает она больше всего в этот рождественский вечер; именно ему хочет показать, как складно поют дети в ее хоре; в его глаза хочет взглянуть, когда в конце представления повернется к залу, чтобы вместе со всеми спеть заключительную песню… Но, скорее всего, он уехал в Спирфиш, чтобы встретить Рождество со своей семьей.
Представление началось с исполнения всеми присутствующими рождественского гимна под аккомпанемент органа, на котором играл Элиас Пинкни, и с участием ксилофониста Джадда, извлекавшего мелодические звуки из восьми металлических треугольников. Потом выступил Джек Ленгриш. Его чтение иллюстрировалось сценками, изображавшими празднование Рождества в разных странах. Сара сидела с одного края сцены вместе со своим хором «ангелов» и не сводила глаз с двери, ведущей в зал. Чтение рождественских историй подходило к середине, когда дверь открылась и вошел Ноа.
Сердце Сары дрогнуло и гулко забилось.
Ищущий взгляд Ноа устремился на сцену, нашел там Сару и замер.
Я здесь…
Я здесь…
Их молчаливый союз был несомненен. Впервые с начала вечера она полностью ощутила дух сегодняшнего празднества.
Дети пели великолепно. Ребенок Робинсонов вел себя в колыбели Иисуса почти спокойно. Все были в восторге от имитации звона колоколов. Голос Джека Ленгриша звучал величественно, а его одежды были безукоризненны. Рудокопы быстро заполнили королевский ларец золотым песком. Его оказалось так много, что пришлось искать вторую шкатулку.
Когда Сара повернулась к залу, чтобы все вместе исполнили последнюю строфу «Тихой ночи», она и Ноа Кемпбелл пели ее исключительно друг для друга.
Раздался гром аплодисментов, когда представление окончилось. Все обнимались и обменивались рукопожатиями — на сцене, в зале. Поверх всех голов глаза Ноа и Сары все время искали и находили друг друга. Роберт поднялся на сцену и обнял Сару, но для нее сейчас его внимание не было таким приятным и необходимым, как раньше. Как до этого. Из-за его плеча она продолжала искать глазами Ноа.
Для взрослых был приготовлен пунш и печенье, для детей — жареные кукурузные зерна и леденцы. Толпа зрителей, состоявшая главным образом из мужчин, оторванных от своих семей, не торопилась расходиться: многие начали снова, под музыку органа, распевать рождественские песни. Артисты снимали сценические костюмы, переодевались в обычную одежду. Сара помогала юным певцам освободиться от ангельских одеяний, чего им не очень-то хотелось, и потом вместе с Джеком Ленгришем искала место, где можно сохранить все это до следующего года. Занимаясь делами, она все время думала, что Ноа может уйти.
Но он по-прежнему был в зале, и они стали пробивать себе путь сквозь толпу.
Группа норвежцев пела рождественские гимны на родном языке. Крутилось колесо рулетки; выигрышами на нем были подарки для детей. Среди всего этого шума и гама, песен и радостных восклицаний Сара и Ноа встретились посреди зала.
Некоторое время они молча, без улыбки смотрели друг другу в глаза.
Наконец он заговорил:
— Хорошее представление.
— Спасибо.
— Дети так же хорошо пели, как и выглядели.
— Правда? Им очень понравились крылья, которые вы помогли соорудить…
Оба сделали робкую попытку улыбнуться, это им в конце концов удалось. Норвежцы уже закончили петь, их почин перехватили шведы, они выводили рулады так громко, что заглушали все вокруг.
— Я уж думала, вы не придете, — произнесла Сара
— Что?
Он наклонился к самому ее рту, она уловила легкий запах его кожи, туалетной воды.
— Я сказала, что думала, вы не придете на праздник. Вы опоздали.
— Я стоял в очереди в бане.
— Ох!
— Кажется, весь город решил помыться именно сегодня.
— Я успела это сделать немного раньше. Без очереди.
— Вам повезло…
Снова молчание как будто отдалило их друг от друга; нужно было спешно подыскивать темы для продолжения разговора.
— Не вижу здесь ваших родных, — заметила она.
— Они не приехали. Я собираюсь к ним завтра в Спирфиш.
— Как хорошо. У большинства из тех, кто сейчас в зале, родные очень далеко отсюда.
— Сара…
Она выжидающе смотрела на него. Ее глаза, казалось, утонули в его взгляде.
— Я хотел спросить… Вы не поехали бы со мной?
— К сожалению, не могу. У меня другие планы. — Разочарование сквозило в глазах у обоих.
— Может быть, в другой раз… — добавила она с робостью.
Он нашел выход из новой неловкой паузы.
— Принести вам немного пунша?
— Да, пожалуйста.
Он скрылся в толпе и через некоторое время возвратился с двумя кружками темно-красной жидкости.
— Веселого Рождества! — Он поднял свою кружку.
— Веселого Рождества!
Они чокнулись. Осушив кружку, он стал оглядывать зал, двумя пальцами вытирая кончики усов. Когда снова повернулся, то поймал на себе ее внимательный взгляд. Она опустила глаза.
— Похоже, вы получите и школу, и церковь после сегодняшнего вечера, — сказал он, наклоняясь к ее уху. — Столько денег!
— Будем надеяться.
— Сколько в этих шкатулках, как думаете?
— Ума не приложу. Во всяком случае, немало…
К ним подошла Эмма Докинс со своими детьми.
— Мы отправляемся домой, — сообщила она. — Не видели Байрона?
— Он где-то здесь, — сказала Сара.
— Джош, сходи позови отца. Скажи, пора уходить. Счастливого Рождества, шериф.
— Того же и вам.
— Сара, значит, как уговорились, ждем вас завтра.
— Да, спасибо.
— Обед в четыре, не забудьте.
— Ни за что!..
Когда Докинсы удалились, Ноа спросил:
— Вы будете завтра у них?
— Да. А вы что, не верите?
Он пожал плечами и уставился в свою кружку.
— Почему вы не сказали мне раньше про Спирфиш? — проговорила вдруг Сара.
В голосе ее звучало разочарование, граничащее с отчаянием.
Он взглянул на нее с некоторым удивлением.
— Не был уверен, что вы захотите, — ответил он.
— Но спросить-то можно было, Ноа! Или нет?
— Вы не называли меня по имени все эти дни, с того вечера, когда я поцеловал вас.
— Я была в смятении.
Он очень серьезно посмотрел на нее.
— Не слишком-то легко мужчине с вами, — заметил он.
— Я знаю, — с горечью ответила она. — Извините меня.
Некоторое время он был занят поисками места, куда поставить кружки, потом небрежным тоном произнес:
— Завтра я хочу выехать пораньше. Мне пора идти.
— Конечно, — откликнулась она, не делая попытки двинуться с места и глядя на него тревожными глазами. А затем они заговорили одновременно.
— Сара…
— Ноа…
После последовавшего молчания она начала первой:
— Пойдем домой вместе?
— Где ваше пальто? — спросил он.
— В одной из гримерных за сценой.
— Подождите здесь.
Она кивнула и, стоя одна в унынии, подумала о том, какую тяжкую борьбу приходится ей вести с собой, со своими чувствами к человеку, от которого, она это твердо знает, ей следует держаться подальше. Но что могла она поделать, если вся радость от праздника улетучилась для нее, как только она узнала, что Ноа завтра уезжает и она не может уже принять его приглашения… И вообще, столько времени и усилий требовалось им, чтобы наладить дружеские отношения, а сейчас что получается?.. И что она хочет от него?.. От себя?.. Увы, ничего этого она не знала…
Ноа вернулся, помог ей надеть пальто, они направились к выходу, желая всем на пути счастливого Рождества и отвечая на добрые пожелания.
На улице все было покрыто снегом: пешеходные дорожки, крыши домов, седла и одеяла на спинах у мулов, привязанных к перилам.
Они шли в молчании, изредка случайно касаясь друг друга локтями. Когда свернули в проулок и начали взбираться по крутому склону, внезапный звон заставил их остановиться.
— Что это?
Звуки раздались снова, откуда-то сверху.
— Колокольный звон, — выдохнула Сара. Они подняли головы. Все ущелье наполняли мелодичные звуки, они вибрировали, отталкиваясь от каменных стен, падали в пропасти, вырывались оттуда и дрожали высоко в темном небе. Ночь жила этими звуками, эхо подхватывало их и разносило далеко по округе, небесный купол служил великолепным резонатором.
Сара и ее спутник стояли неподвижно, захваченные этим колокольным благовестом.
— Это Нед Джадд, — прошептала Сара.
— Где он, по-вашему? — спросил Ноа.
— Наверное, где-то на горе, возле одной из шахт… Какой подарок к Рождеству сделал он всем нам…
Колокола продолжали звенеть.
Ноа нашел руку Сары, прижал ее своим локтем. Они двинулись дальше, шагая почти в такт музыке.
На верхней площадке лестницы, возле дома, стояла миссис Раундтри и несколько ее постояльцев. Все, подняв головы, прислушивались к звукам, падавшим сверху — с неба, со скал, с ветвей сосен. Ноа отпустил руку Сары, они присоединились к остальным, стоявшим у входа.
Вскоре звуки умолкли, однако все продолжали обсуждать сегодняшний вечер — костюмы детей и других артистов, их песни и инсценировку рождественских историй. Звон колоколов возобновился, но все уже начали расходиться. Сара не увидела Ноа — он, вероятно, ушел раньше.
У себя в комнате она переоделась, не зажигая света, закуталась в толстый фланелевый халат, вынула шпильки и валик из волос, потом накинула на себя одеяло, открыла окно и села возле него в деревянную качалку.
Нед Джадд вызванивал уже четвертую рождественскую мелодию. Сара медленно расчесывала волосы щеткой, ей не хотелось ложиться в постель: ведь тогда она может уснуть, не дослушав музыку, несущуюся почти с неба.
Через две комнаты от Сары Ноа Кемпбелл тоже раскрыл окно. Он зажег лампу, сел и свернул сигарету. Закурил ее от лампы и так сидел, пуская клубы дыма и наблюдая, как они мельтешат возле окна, не решаясь уплыть наружу и возвращаясь в тепло комнаты.
Он выкурил две сигареты, вслушиваясь в мелодичный звон, наполнявший ущелье, пока у него не замерзли пальцы. Тогда он отошел от окна, потушил лампу и сел на кровать, укрыв ноги одеялом и спрятав под него руки.
Он думал. Думал о Саре Меррит. О том, как они пели одну и ту же песню, издали глядя друг другу в глаза и чувствуя, что они совсем рядом в эти минуты. Вспоминал, как избегали один другого… Как целовались у нее в редакции… Как потом старались уверить себя, что между ними ровно ничего не произошло…
Он встал, потянулся, снова подошел к окну.
Если бы она была, как ее сестра, одной из девиц у мадам Розы, он бы знал, как с ней обходиться. Но она была не такой, она из тех, с нем всегда одна морока…
Он постоял еще некоторое время у окна, прежде чем подошел к двери, тихо открыл ее и вышел в коридор, осторожно ступая ногами в теплых носках без ботинок, у двери Сары остановился, помешкал в раздумье. Потом тихонько постучал и замер в ожидании.
Почти сразу дверь приоткрылась. Через щель он увидел, что в комнате Сары совершенно темно, сама она почти сливалась с этой темнотой.
— Да? — прошептала она. — Кто это?
— Это Ноа.
— Что… что вы хотите?
— Я не могу уснуть. А вы?
Она подумала, прежде чем ответить:
— Я тоже.
— Что вы делаете?
— Сижу у окна и слушаю звон.
— Я тоже. Мы могли бы слушать вместе. — Ответом было молчание.
— Я могу войти, Сара?
— Нет, я переоделась, чтобы лечь в постель.
— Наденьте халат.
— Ноа, я не думаю, что…
— Ну, пожалуйста.
Она довольно долго стояла неподвижно, потом отступила в глубь комнаты. Он отворил дверь шире, беззвучно закрыл ее за собой. Благодаря снегу, белевшему за окном, он мог теперь различить, что она стоит, закутавшись в одеяло, которое сжимает у груди. Он подошел к ее кровати и сел там с края, в глубокой тени. Оттуда он смутно видел ее лицо, повернутое к окну, волосы, руки.
Некоторое время они слушали музыку металлических треугольников, имитирующих колокола. Это была мелодия гимна «О, самое святое…»
Наконец он произнес из темноты;
— Сара, я просто не знаю, как мне с вами быть… — Фраза прозвучала как некий конечный вывод, как результат долгих раздумий.
— Не понимаю, что вы хотите сказать.
— Нет, понимаете… Я дважды поцеловал вас, и мы оба были рады этому. А на следующий день я чувствовал испуг…
— Вы тоже это почувствовали?
— Да, тоже.
— Мне очень жаль. Я…
Она не знала, что сказать… как ответить. Он заговорил снова.
— Я много думал о вас… Вы на меня просто… как бы это сказать… нагоняете страху.
— Я?!
— Клянусь вам.
— Никогда не думала, — прошептала она.
— Но это в самом деле так. Вы лучше многих мужчин умеете работать. Умеете наладить дело. Вы и редактор, и музыкант, и…
Он замолчал.
— И что?.. — спросила она.
— И я хотел бы знать, что вы думаете обо мне.
Она ответила не сразу. Голос у нее был тихий, немного испуганный.
— Я тоже боюсь вас…
Она опять замолчала, но он ничего не говорил, и она продолжала:
— Я тоже думаю о вас. Больше, наверное, чем сама хотела бы. Вы… вы, в общем, не тот человек, который… — Она остановилась.
— Который что? — спросил он. — Продолжайте.
— Который должен мне нравиться…
Ну, вот и все… Она сказала эти слова. Произнесла их…
Ей казалось, что жар ее щек можно было различить в темноте.
— А какой же я? Говорите.
Она не хотела, но слова сами вырвались из нее:
— Вы из тех, кто посещает публичные дома.
— Я не был у Розы с того вечера, когда мы встретились там.
— Но факт остается фактом. Вы бывали там… и с моей сестрой.
— Сара, я очень сожалею об этом, только ничего изменить нельзя.
— И я не могу изменить своего отношения к этому. Оно всегда будет между нами.
— Говорю вам, я не ходил туда больше! Спросите у своей сестры.
— Я потеряла сестру из-за таких, как вы.
— Нет! Не я причина, что она стала тем, нем стала!
— Говорите тише.
Он повторил, умерив тон:
— Не моя вина, что она сделалась проституткой.
— Но чья же? Чья?! Если бы только я могла понять!.. — Она опустила голову к коленям. Какое-то время одни лишь колокольные звуки наполняли темное пространство комнаты. Когда он коснулся ее наклоненной головы, она резко и испуганно выпрямилась: она не слышала, как он подошел к ней так близко.
— Вам нужно уйти, — прошептала она.
— Да, — согласился он. — Нужно… Я познал вашу сестру, как о том говорится в Библии, и теперь должен уйти. И какое имеет значение все, что мы чувствуем друг к другу?.. Все должно быть отброшено из-за того, что произошло еще до той поры, когда мы встретились. Так получается?
— Да, — ответила она.
Глаза ее были широко раскрыты, в горле стоял ком.
Схватив ее за руки, он поднял ее со стула.
— Это чушь, Сара! И вы сами знаете.
Он склонил голову, нашел ее губы. Они оставались сомкнутыми. Он подождал, не отстраняясь. Она не ответила на поцелуй.
— Я не тороплю вас, — прошептал он, поднимая голову. — Но не решайте сразу. Подумайте…
Он опять прижал свои губы к ее губам, опять водил по ним языком — осторожно, ласково, умело. Его не отталкивала ее инертность.
Она дрожала всем телом и крепче прижимала к себе одеяло.
Он снова поднял голову и, не отнимая рук от ее плеч, глядел в темноте в ее широко открытые глаза, словно пытаясь что-то отыскать в них.
Потом его руки скользнули вниз, удержались в изгибе ее бедер. Он еще крепче прижал ее тело к своему. Пауза перед тем, как он вновь наклонился к ее губам, похожа была на промежуток между вспышкой молнии и ударом грома.
Она сопротивлялась, упирая руки ему в грудь, откидывалась назад. После нескольких попыток он признал свою неудачу и отступил. Теперь они стояли на некотором отдалении, не сводя друг с друга глаз.
— Разве вы не хотите, чтобы вам было приятно? — произнес он, протягивая руку, касаясь ее волос возле виска, от чего дрожь пробежала по ее телу. — Зачем же тогда…
Он медленно наклонился, легко поцеловал ее веки, мочку уха, щеку, подбородок; затем снова — более настойчиво — коснулся губ. Она ощутила запах табака, шелковистость усов. Его руки слегка скользили по халату, со спины, и складки одежды чуть слышно касались ее ножи: как занавески — подоконника. Потом он с силой сжал ее в объятиях.
С возгласом отчаяния она поддалась, прильнула к нему, словно тонущий к кромке берега, высвободив руки, но не выпуская из них одеяла и как бы накрывая им обоих. Тепло их тел, сами тела слились в одно. Они застыли в неподвижности, словно статуи, только сердца были живы и бешено колотились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Театр Ленгриша был заполнен людьми, ожидающими начала первого в истории Дедвуда религиозного представления. Сцена украшена сосновыми ветками. Ясли для младенца устланы чистой соломой. Дети возбуждены, их матери нервничают. Участники спектакля уже в костюмах.
Шерифа в зале нет.
Сара настолько обеспокоена и разочарована этим, что позволяет себе время от времени выглядывать в щелку занавеса в надежде увидеть в толпе зрителей знакомые рыжеватые усы и серые глаза. Она видит и узнает многих: Роберта и Тедди Рукнера, миссис Раундтри, мистера Муллинса, мистера Тафта и десятки других. Но Кемпбелла среди них нет.
А ведь несмотря на внутреннее отторжение от него, именно о нем думает она больше всего в этот рождественский вечер; именно ему хочет показать, как складно поют дети в ее хоре; в его глаза хочет взглянуть, когда в конце представления повернется к залу, чтобы вместе со всеми спеть заключительную песню… Но, скорее всего, он уехал в Спирфиш, чтобы встретить Рождество со своей семьей.
Представление началось с исполнения всеми присутствующими рождественского гимна под аккомпанемент органа, на котором играл Элиас Пинкни, и с участием ксилофониста Джадда, извлекавшего мелодические звуки из восьми металлических треугольников. Потом выступил Джек Ленгриш. Его чтение иллюстрировалось сценками, изображавшими празднование Рождества в разных странах. Сара сидела с одного края сцены вместе со своим хором «ангелов» и не сводила глаз с двери, ведущей в зал. Чтение рождественских историй подходило к середине, когда дверь открылась и вошел Ноа.
Сердце Сары дрогнуло и гулко забилось.
Ищущий взгляд Ноа устремился на сцену, нашел там Сару и замер.
Я здесь…
Я здесь…
Их молчаливый союз был несомненен. Впервые с начала вечера она полностью ощутила дух сегодняшнего празднества.
Дети пели великолепно. Ребенок Робинсонов вел себя в колыбели Иисуса почти спокойно. Все были в восторге от имитации звона колоколов. Голос Джека Ленгриша звучал величественно, а его одежды были безукоризненны. Рудокопы быстро заполнили королевский ларец золотым песком. Его оказалось так много, что пришлось искать вторую шкатулку.
Когда Сара повернулась к залу, чтобы все вместе исполнили последнюю строфу «Тихой ночи», она и Ноа Кемпбелл пели ее исключительно друг для друга.
Раздался гром аплодисментов, когда представление окончилось. Все обнимались и обменивались рукопожатиями — на сцене, в зале. Поверх всех голов глаза Ноа и Сары все время искали и находили друг друга. Роберт поднялся на сцену и обнял Сару, но для нее сейчас его внимание не было таким приятным и необходимым, как раньше. Как до этого. Из-за его плеча она продолжала искать глазами Ноа.
Для взрослых был приготовлен пунш и печенье, для детей — жареные кукурузные зерна и леденцы. Толпа зрителей, состоявшая главным образом из мужчин, оторванных от своих семей, не торопилась расходиться: многие начали снова, под музыку органа, распевать рождественские песни. Артисты снимали сценические костюмы, переодевались в обычную одежду. Сара помогала юным певцам освободиться от ангельских одеяний, чего им не очень-то хотелось, и потом вместе с Джеком Ленгришем искала место, где можно сохранить все это до следующего года. Занимаясь делами, она все время думала, что Ноа может уйти.
Но он по-прежнему был в зале, и они стали пробивать себе путь сквозь толпу.
Группа норвежцев пела рождественские гимны на родном языке. Крутилось колесо рулетки; выигрышами на нем были подарки для детей. Среди всего этого шума и гама, песен и радостных восклицаний Сара и Ноа встретились посреди зала.
Некоторое время они молча, без улыбки смотрели друг другу в глаза.
Наконец он заговорил:
— Хорошее представление.
— Спасибо.
— Дети так же хорошо пели, как и выглядели.
— Правда? Им очень понравились крылья, которые вы помогли соорудить…
Оба сделали робкую попытку улыбнуться, это им в конце концов удалось. Норвежцы уже закончили петь, их почин перехватили шведы, они выводили рулады так громко, что заглушали все вокруг.
— Я уж думала, вы не придете, — произнесла Сара
— Что?
Он наклонился к самому ее рту, она уловила легкий запах его кожи, туалетной воды.
— Я сказала, что думала, вы не придете на праздник. Вы опоздали.
— Я стоял в очереди в бане.
— Ох!
— Кажется, весь город решил помыться именно сегодня.
— Я успела это сделать немного раньше. Без очереди.
— Вам повезло…
Снова молчание как будто отдалило их друг от друга; нужно было спешно подыскивать темы для продолжения разговора.
— Не вижу здесь ваших родных, — заметила она.
— Они не приехали. Я собираюсь к ним завтра в Спирфиш.
— Как хорошо. У большинства из тех, кто сейчас в зале, родные очень далеко отсюда.
— Сара…
Она выжидающе смотрела на него. Ее глаза, казалось, утонули в его взгляде.
— Я хотел спросить… Вы не поехали бы со мной?
— К сожалению, не могу. У меня другие планы. — Разочарование сквозило в глазах у обоих.
— Может быть, в другой раз… — добавила она с робостью.
Он нашел выход из новой неловкой паузы.
— Принести вам немного пунша?
— Да, пожалуйста.
Он скрылся в толпе и через некоторое время возвратился с двумя кружками темно-красной жидкости.
— Веселого Рождества! — Он поднял свою кружку.
— Веселого Рождества!
Они чокнулись. Осушив кружку, он стал оглядывать зал, двумя пальцами вытирая кончики усов. Когда снова повернулся, то поймал на себе ее внимательный взгляд. Она опустила глаза.
— Похоже, вы получите и школу, и церковь после сегодняшнего вечера, — сказал он, наклоняясь к ее уху. — Столько денег!
— Будем надеяться.
— Сколько в этих шкатулках, как думаете?
— Ума не приложу. Во всяком случае, немало…
К ним подошла Эмма Докинс со своими детьми.
— Мы отправляемся домой, — сообщила она. — Не видели Байрона?
— Он где-то здесь, — сказала Сара.
— Джош, сходи позови отца. Скажи, пора уходить. Счастливого Рождества, шериф.
— Того же и вам.
— Сара, значит, как уговорились, ждем вас завтра.
— Да, спасибо.
— Обед в четыре, не забудьте.
— Ни за что!..
Когда Докинсы удалились, Ноа спросил:
— Вы будете завтра у них?
— Да. А вы что, не верите?
Он пожал плечами и уставился в свою кружку.
— Почему вы не сказали мне раньше про Спирфиш? — проговорила вдруг Сара.
В голосе ее звучало разочарование, граничащее с отчаянием.
Он взглянул на нее с некоторым удивлением.
— Не был уверен, что вы захотите, — ответил он.
— Но спросить-то можно было, Ноа! Или нет?
— Вы не называли меня по имени все эти дни, с того вечера, когда я поцеловал вас.
— Я была в смятении.
Он очень серьезно посмотрел на нее.
— Не слишком-то легко мужчине с вами, — заметил он.
— Я знаю, — с горечью ответила она. — Извините меня.
Некоторое время он был занят поисками места, куда поставить кружки, потом небрежным тоном произнес:
— Завтра я хочу выехать пораньше. Мне пора идти.
— Конечно, — откликнулась она, не делая попытки двинуться с места и глядя на него тревожными глазами. А затем они заговорили одновременно.
— Сара…
— Ноа…
После последовавшего молчания она начала первой:
— Пойдем домой вместе?
— Где ваше пальто? — спросил он.
— В одной из гримерных за сценой.
— Подождите здесь.
Она кивнула и, стоя одна в унынии, подумала о том, какую тяжкую борьбу приходится ей вести с собой, со своими чувствами к человеку, от которого, она это твердо знает, ей следует держаться подальше. Но что могла она поделать, если вся радость от праздника улетучилась для нее, как только она узнала, что Ноа завтра уезжает и она не может уже принять его приглашения… И вообще, столько времени и усилий требовалось им, чтобы наладить дружеские отношения, а сейчас что получается?.. И что она хочет от него?.. От себя?.. Увы, ничего этого она не знала…
Ноа вернулся, помог ей надеть пальто, они направились к выходу, желая всем на пути счастливого Рождества и отвечая на добрые пожелания.
На улице все было покрыто снегом: пешеходные дорожки, крыши домов, седла и одеяла на спинах у мулов, привязанных к перилам.
Они шли в молчании, изредка случайно касаясь друг друга локтями. Когда свернули в проулок и начали взбираться по крутому склону, внезапный звон заставил их остановиться.
— Что это?
Звуки раздались снова, откуда-то сверху.
— Колокольный звон, — выдохнула Сара. Они подняли головы. Все ущелье наполняли мелодичные звуки, они вибрировали, отталкиваясь от каменных стен, падали в пропасти, вырывались оттуда и дрожали высоко в темном небе. Ночь жила этими звуками, эхо подхватывало их и разносило далеко по округе, небесный купол служил великолепным резонатором.
Сара и ее спутник стояли неподвижно, захваченные этим колокольным благовестом.
— Это Нед Джадд, — прошептала Сара.
— Где он, по-вашему? — спросил Ноа.
— Наверное, где-то на горе, возле одной из шахт… Какой подарок к Рождеству сделал он всем нам…
Колокола продолжали звенеть.
Ноа нашел руку Сары, прижал ее своим локтем. Они двинулись дальше, шагая почти в такт музыке.
На верхней площадке лестницы, возле дома, стояла миссис Раундтри и несколько ее постояльцев. Все, подняв головы, прислушивались к звукам, падавшим сверху — с неба, со скал, с ветвей сосен. Ноа отпустил руку Сары, они присоединились к остальным, стоявшим у входа.
Вскоре звуки умолкли, однако все продолжали обсуждать сегодняшний вечер — костюмы детей и других артистов, их песни и инсценировку рождественских историй. Звон колоколов возобновился, но все уже начали расходиться. Сара не увидела Ноа — он, вероятно, ушел раньше.
У себя в комнате она переоделась, не зажигая света, закуталась в толстый фланелевый халат, вынула шпильки и валик из волос, потом накинула на себя одеяло, открыла окно и села возле него в деревянную качалку.
Нед Джадд вызванивал уже четвертую рождественскую мелодию. Сара медленно расчесывала волосы щеткой, ей не хотелось ложиться в постель: ведь тогда она может уснуть, не дослушав музыку, несущуюся почти с неба.
Через две комнаты от Сары Ноа Кемпбелл тоже раскрыл окно. Он зажег лампу, сел и свернул сигарету. Закурил ее от лампы и так сидел, пуская клубы дыма и наблюдая, как они мельтешат возле окна, не решаясь уплыть наружу и возвращаясь в тепло комнаты.
Он выкурил две сигареты, вслушиваясь в мелодичный звон, наполнявший ущелье, пока у него не замерзли пальцы. Тогда он отошел от окна, потушил лампу и сел на кровать, укрыв ноги одеялом и спрятав под него руки.
Он думал. Думал о Саре Меррит. О том, как они пели одну и ту же песню, издали глядя друг другу в глаза и чувствуя, что они совсем рядом в эти минуты. Вспоминал, как избегали один другого… Как целовались у нее в редакции… Как потом старались уверить себя, что между ними ровно ничего не произошло…
Он встал, потянулся, снова подошел к окну.
Если бы она была, как ее сестра, одной из девиц у мадам Розы, он бы знал, как с ней обходиться. Но она была не такой, она из тех, с нем всегда одна морока…
Он постоял еще некоторое время у окна, прежде чем подошел к двери, тихо открыл ее и вышел в коридор, осторожно ступая ногами в теплых носках без ботинок, у двери Сары остановился, помешкал в раздумье. Потом тихонько постучал и замер в ожидании.
Почти сразу дверь приоткрылась. Через щель он увидел, что в комнате Сары совершенно темно, сама она почти сливалась с этой темнотой.
— Да? — прошептала она. — Кто это?
— Это Ноа.
— Что… что вы хотите?
— Я не могу уснуть. А вы?
Она подумала, прежде чем ответить:
— Я тоже.
— Что вы делаете?
— Сижу у окна и слушаю звон.
— Я тоже. Мы могли бы слушать вместе. — Ответом было молчание.
— Я могу войти, Сара?
— Нет, я переоделась, чтобы лечь в постель.
— Наденьте халат.
— Ноа, я не думаю, что…
— Ну, пожалуйста.
Она довольно долго стояла неподвижно, потом отступила в глубь комнаты. Он отворил дверь шире, беззвучно закрыл ее за собой. Благодаря снегу, белевшему за окном, он мог теперь различить, что она стоит, закутавшись в одеяло, которое сжимает у груди. Он подошел к ее кровати и сел там с края, в глубокой тени. Оттуда он смутно видел ее лицо, повернутое к окну, волосы, руки.
Некоторое время они слушали музыку металлических треугольников, имитирующих колокола. Это была мелодия гимна «О, самое святое…»
Наконец он произнес из темноты;
— Сара, я просто не знаю, как мне с вами быть… — Фраза прозвучала как некий конечный вывод, как результат долгих раздумий.
— Не понимаю, что вы хотите сказать.
— Нет, понимаете… Я дважды поцеловал вас, и мы оба были рады этому. А на следующий день я чувствовал испуг…
— Вы тоже это почувствовали?
— Да, тоже.
— Мне очень жаль. Я…
Она не знала, что сказать… как ответить. Он заговорил снова.
— Я много думал о вас… Вы на меня просто… как бы это сказать… нагоняете страху.
— Я?!
— Клянусь вам.
— Никогда не думала, — прошептала она.
— Но это в самом деле так. Вы лучше многих мужчин умеете работать. Умеете наладить дело. Вы и редактор, и музыкант, и…
Он замолчал.
— И что?.. — спросила она.
— И я хотел бы знать, что вы думаете обо мне.
Она ответила не сразу. Голос у нее был тихий, немного испуганный.
— Я тоже боюсь вас…
Она опять замолчала, но он ничего не говорил, и она продолжала:
— Я тоже думаю о вас. Больше, наверное, чем сама хотела бы. Вы… вы, в общем, не тот человек, который… — Она остановилась.
— Который что? — спросил он. — Продолжайте.
— Который должен мне нравиться…
Ну, вот и все… Она сказала эти слова. Произнесла их…
Ей казалось, что жар ее щек можно было различить в темноте.
— А какой же я? Говорите.
Она не хотела, но слова сами вырвались из нее:
— Вы из тех, кто посещает публичные дома.
— Я не был у Розы с того вечера, когда мы встретились там.
— Но факт остается фактом. Вы бывали там… и с моей сестрой.
— Сара, я очень сожалею об этом, только ничего изменить нельзя.
— И я не могу изменить своего отношения к этому. Оно всегда будет между нами.
— Говорю вам, я не ходил туда больше! Спросите у своей сестры.
— Я потеряла сестру из-за таких, как вы.
— Нет! Не я причина, что она стала тем, нем стала!
— Говорите тише.
Он повторил, умерив тон:
— Не моя вина, что она сделалась проституткой.
— Но чья же? Чья?! Если бы только я могла понять!.. — Она опустила голову к коленям. Какое-то время одни лишь колокольные звуки наполняли темное пространство комнаты. Когда он коснулся ее наклоненной головы, она резко и испуганно выпрямилась: она не слышала, как он подошел к ней так близко.
— Вам нужно уйти, — прошептала она.
— Да, — согласился он. — Нужно… Я познал вашу сестру, как о том говорится в Библии, и теперь должен уйти. И какое имеет значение все, что мы чувствуем друг к другу?.. Все должно быть отброшено из-за того, что произошло еще до той поры, когда мы встретились. Так получается?
— Да, — ответила она.
Глаза ее были широко раскрыты, в горле стоял ком.
Схватив ее за руки, он поднял ее со стула.
— Это чушь, Сара! И вы сами знаете.
Он склонил голову, нашел ее губы. Они оставались сомкнутыми. Он подождал, не отстраняясь. Она не ответила на поцелуй.
— Я не тороплю вас, — прошептал он, поднимая голову. — Но не решайте сразу. Подумайте…
Он опять прижал свои губы к ее губам, опять водил по ним языком — осторожно, ласково, умело. Его не отталкивала ее инертность.
Она дрожала всем телом и крепче прижимала к себе одеяло.
Он снова поднял голову и, не отнимая рук от ее плеч, глядел в темноте в ее широко открытые глаза, словно пытаясь что-то отыскать в них.
Потом его руки скользнули вниз, удержались в изгибе ее бедер. Он еще крепче прижал ее тело к своему. Пауза перед тем, как он вновь наклонился к ее губам, похожа была на промежуток между вспышкой молнии и ударом грома.
Она сопротивлялась, упирая руки ему в грудь, откидывалась назад. После нескольких попыток он признал свою неудачу и отступил. Теперь они стояли на некотором отдалении, не сводя друг с друга глаз.
— Разве вы не хотите, чтобы вам было приятно? — произнес он, протягивая руку, касаясь ее волос возле виска, от чего дрожь пробежала по ее телу. — Зачем же тогда…
Он медленно наклонился, легко поцеловал ее веки, мочку уха, щеку, подбородок; затем снова — более настойчиво — коснулся губ. Она ощутила запах табака, шелковистость усов. Его руки слегка скользили по халату, со спины, и складки одежды чуть слышно касались ее ножи: как занавески — подоконника. Потом он с силой сжал ее в объятиях.
С возгласом отчаяния она поддалась, прильнула к нему, словно тонущий к кромке берега, высвободив руки, но не выпуская из них одеяла и как бы накрывая им обоих. Тепло их тел, сами тела слились в одно. Они застыли в неподвижности, словно статуи, только сердца были живы и бешено колотились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50