А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Что такого мог сделать ей Шонсу, чтобы возбудить такую ненависть и такое обожание? Не исключено, что любая песня, сочиненная ею об этом дне, послужит только разрушению его репутации – словесные оскорбления, положенные на бессмертную музыку. Даже если она напишет феерию, это мало поможет ему, потому что все, что он сделал, было хитростью. Воины отнесутся к этому так же, как к подвигам Катанджи. Скорее всего, это не произведет на них впечатления.
Сколько же в ней было женственности! Ее исключительный рост возбуждал его. Стараясь скрыть дрожь в голосе, он проговорил:
– Почту за честь упоминание обо мне в любой из твоих песен, миледи.
Глаза ее вспыхнули в ночи.
– Ты думаешь, я не смогу? Ты думаешь, баллада без воспевания кровопролития невозможна?
– Я думаю, что боги послали мне сегодня величайшую победу. Я очень рад, что обошлось без кровопролития.
Она недоверчиво хмыкнула, потом подошла к поручням и остановилась, вглядываясь в красный горизонт на западе.
Уолли невольно двинулся за ней.
– Расскажи мне все сначала. Что случилось с сорока девятью?
– Я не знаю.
Она, обернувшись, посмотрела ему в глаза:
– И ты полагаешь, что я тебе поверю?
– Это правда, Доа. Я получил удар по голове. И ничего не помню до момента прибытия в Ханн. Я встретился с Богом, и Он дал мне этот меч. Но я не помню ни жизни в Ханне, ни то, как вел тех сорок девять… Я даже не помню тебя. Вот почему я не узнал тебя тогда в ложе. Я подумал, что ты – мальчик.
Она проговорила с невероятно нежной интонацией:
– Ты лживый подлец, Шонсу. Ты обращался со мной как с грязью, но не думай, что я дура.
– Это был другой Шонсу, миледи.
– Свинья. Уолли сдержался:
– Могу поклясться в этом на моем мече.
– Но я докажу тебе. Я создам величайшую балладу про Шонсу, какую Мир еще не слышал, – и без кровопролития.
– Почту за честь.
Она нерешительно помолчала.
– Я должна знать о сорока девяти!
– Ничем не могу помочь.
– Ты подлец. Тогда завтра я спрошу колдуна.

Глава 5

– Ox, как я рада вас видеть! – проревела Брота, летя по палубе, как огромный красный галеон под всеми парусами, в своей развевающейся по ветру одежде, раскинув руки. «Грифон» только что подошел к «Сапфиру», но экипаж еще не успел крепко связать тросы, соединяющие корабли. Уолли перебрался через борт. Брота накрыла его, словно тент, а он обнял ее в ответ, не встретив сопротивления. Он глянул ей в лицо и увидел, что под напускной веселостью спрятано огромное напряжение.
Потом Джия. Он был в саже и рыбьей чешуе, вид его совершенно не располагал к интимным отношениям, но она обняла его и поцеловала, он вернул ей поцелуй, и это было огромным наслаждением. Как хорошо вернуться! Как хорошо иметь женщину, которая разбирается в своих чувствах, женщину, которая прекрасна и любима, и любит, да еще в высшей степени благоразумна.
Ветер, принесший их из Сена, раскачивал «Сапфир», стоящий на якоре в виду Касра. Сияло солнце, утро было прохладно, в воздухе пахло дождем.
Остальные члены экипажа собрались вокруг. Лица их были возбужденными, хотя экипаж «Грифона» был не в лучшей форме после четырех дней трудного плавания. Все обнимались и хлопали друг друга по спинам.
Два корабля стояли на якоре ниже по течению. Кроме них было еще два, на дальнем рейде, но громадная торговая площадь и улицы были пусты, словно в добропорядочном городке воскресным утром.
– Вы дошли до Сена? – спросила Брота. – Туда и обратно – за четыре дня? Как вам это удалось?
– Вслепую! – прокричал Томияно, присоединяясь к компании. – В темноте. Что случилось? Брота мрачно посмотрела на Уолли:
– Вот перед вами идиотский город, полный идиотов-воинов и идиотов-горожан. Сбор выбрал предводителя, как только ты ушел.
– Колдун нам это уже сообщил, – сказал Уолли, улыбнувшись, и увидел, как расширились ее глаза. – Они попытались погрузиться на корабли?
– У них ничего не вышло! Мы пустили слух, как ты велел; и как только предводитель был объяв лен, моряки ударились в панику. Нервные ушли первыми, остальные тоже поторопились, чтобы не остаться последними. Вся набережная опустела в полчаса.
– Ну а воины?
Она злорадно усмехнулась:
– Когда они разобрались, в чем дело, было уже поздно. Они, конечно, бросились к лодкам, и нам пришлось походить под парусами. Но большего они не смогли сделать.
Ннанджи с Таной помогли выбраться Катанджи.
– Ну а как же ночью?
– Уйдем вверх по течению. – Брота махнула рукой в сторону кораблей на внешнем рейде. Как и «Сапфир», они вывесили карантинные флаги. – Те двое согласились поднять знак, только это и спасло. – Она махнула в сторону двух других кораблей. – А эти захватили воины.
Она отерла слезу, которую, как решил Уолли, мог выжать только ветер.
– В любом случае мы не сможем долго продержаться. Они каждый день подплывают к нам. Маленькие лодочки. Но у них уже есть два корабля, и, думаю, теперь они придут за нами на них.
По усталым глазам, коротким речам, интонации можно было понять все.
– Ты выстояла свою вахту, воин! – сказал Уолли, снова обнимая ее.
Речной народ – моряки и торговцы – вообще-то был тупоголов. И только такой выдающийся негоциант, как Брота, могла убедить их бросить торговлю. Опасность быть захваченными тысячью воинов оказалась превыше интересов купли-продажи.
– Я знаю, почему боги выбрали этот корабль. Главная причина – это ты.
Брота махнула рукой, но видно было, что она растрогана, возможно, впервые за годы.
– Ну ладно, я рада, что ты вернулся, я не думала, что это случится так скоро. Или никогда?
– А это чья шлюпка? – спросил как всегда подозрительный Томияно.
Странная лодочка была пришвартована к «Сапфиру». Брота удивленно оглянулась и показала рукой. Кузины, тетки и дядья расступились, и Уолли увидел улыбающегося Хонакуру, который восседал на пожарной корзине. Двое жрецов Третьих стояли рядом с ним. Уолли приветствовал его. Четыре прошедших дня не омолодили Хонакуру. Он выглядел еще более дряхлым. Улыбка же его, как всегда, была полна силы.
– С прибытием, милорд, – просто сказал он.
– Они привозили нам пищу, – пояснила Брота. Уолли опустился на колени, чтобы быть на уровне глаз Хонакуры.
– Боюсь, что я не смог выполнить обещания, – сказал Хонакура, – и своего обета Богине. Сбор выбрал предводителя.
– Боарийи! Колдун говорил нам.
– Откуда он?.. Ладно. Это правда. Лорд Кадиуинси согласился со мной и не принимал в этом участия. Воины снова приходили его звать. И я снова уговорил его не ходить. – Он продемонстрировал один из своих старческих смешков. – Тогда воины все равно решили начинать. Но ведь у них только шесть Седьмых.
– Да, это осложняет дело, – согласился Уолли. – Ну и что теперь?
Хонакура собрал свои морщины в хмурую гримасу:
– Кадиуинси снова потерял равновесие. Церемония посвящения состоится этим утром. Уолли тоже нахмурился:
– Думаю, сбор собирался тронуться в путь дня два назад?
– Да. Сеньор – нетерпеливый молодой человек, его бы не остановило и отсутствие благословения. Но вы с госпожой Бротой остановили их. Думаю, лучшим выходом для них, чтобы сохранить лицо, будет объявить церемонию теперь, как будто так и планировалось.
Уолли посмотрел в умные старые глаза:
– Ты очень хорошо поработал, святейший! Ты не остановил, но задержал их. Я не сомневаюсь, что большинство из них в три раза тебя слабее. Весь храм плюс тысяча воинов оказались неспособными противостоять и половине жреца.
– Так и должно быть. Я чувствую, что мне столько лет, сколько всем им вместе взятым, – тут он усмехнулся, – а шлюпки так плохи, как я и боялся.
– Как в городе? – спросил Уолли, слыша подошедших в ожидании приказов Ннанджи и Тану и не зная, какие приказы ему отдавать.
– Очень спокойно! – заявил Хонакура. – Лорд Боарийи навел порядок. Целомудренные девицы повылезали из подполий и говорят, что злодеи те, кто собирается покинуть город.
Уолли обернулся посмотреть на довольную, как он предполагал, физиономию Ннанджи. Кое-что из того, что говорил ему Боарийи, по-видимому, оказалось правдой, и правда эта вполне устраивала его персональные интересы, не слишком пересекающиеся с пуританскими законами гильдии.
Так где же теперь взять свежие мысли? Информация колдуна об избрании Боарийи оказалась верной, но сработали и его меры. Что же дальше? Он чувствовал себя достаточно скверно, принимая во внимание четырехдневное плавание, да еще в компании с надменным стариком и полоумной женщиной.
– Эта церемония, святейший… – сказал Уолли. – Может, мне попытаться вызвать его еще раз на поединок?
Хонакура покачал головой:
– Им осталось только получить благословение.
– Они все присягнут, – подтвердил Ннанджи. – Слишком поздно.
– Ты не станешь присягать этому ужасному Боарийи? – спросил жрец.
– Нет! – бухнул Уолли. – Первое, что он сделает, это потребует, чтобы я отдал ему меч. Он даже постарается подстроить это. – И, видя озадаченность жреца, пояснил:
– Церемония клятвы предполагает посвящение своего меча сеньору. Но седьмой меч они получат только через мой труп! Я лучше брошу ему вызов.
– Бросишь вызов тысяче? – покачал головой Ннанджи. – Он будет посылать их тройками против тебя, оставив себе место последнего.
Боарийи был вправе сделать это. Дороги чести теперь мог выбирать только он. Мог и не отвечать на вызов лично, если не захочет.
– Тогда мне нужна консультация, – сказал Уолли. – Мы поймали колдуна, самого мага Сена, человека, спровоцировавшего сбор.
Хонакура охнул и просиял.
– Это величайшая победа, милорд! Новое чудо. Нет, Великое Деяние! Чудесно, Лорд Шонсу! Как бы нам использовать его? – Он собрал морщины в задумчивую гримасу.
Шумел ветер, сияло солнце, корабль покачивался.
Спустя некоторое время жрец помотал головой. Теперь все выглядели недоумевающими.
Никаких идей.
– Ты мог бы созвать новый сбор, милорд? – предложил Уолли.
– Богиня благословила этот, – возразил жрец, – может, и вправду Она прислала Свой меч предводителю? Иначе я не понимаю.
Уолли встал на ноги.
– Ну, если ты не понимаешь, святейший, то мы и подавно. Это длинный меч. Для него нужен высокий воин. Боарийи выше меня. Думаю, я должен дать ему шанс завоевать его.
– Но тебе нужен открытый поединок! – закричал Ннанджи. – Ты же не можешь драться со всем сбором!
– Если воины соберутся, – раздалось глубокое контральто, – я спою им новую балладу.
На палубе появилась Доа. Она выглядела еще хуже других. Лицо ее осунулось, тело исхудало больше, чем у всех. Она, наверное, и не спала с тех пор, как они отплыли от берегов Сена. Она сделала так, как и говорила: провела два часа с Ротанкси, не то расспрашивая его, не то отчитываясь (если и вправду была колдовской шпионкой). После забилась в угол, пощипывая струны лютни дни и ночи напролет, никого не подпускала к себе. Она отказалась от пищи и на любые попытки обратиться к ней кричала, чтобы ее оставили в покое, потому что она пишет балладу без воспевания кровопролития.
Уолли думал, что она впала в полный аутизм.
Теперь же, на удивление, ее надменность и язвительность исчезли. Глаза потемнели от возбуждения, но в них не было дикости. Так, значит, баллада закончена? Уолли должен был бы ее послушать прежде других, но он не был уверен, есть ли у него шанс на это.
Моряки расступились, чтобы дать дорогу высокой женщине, одетой лишь в два небольших куска голубого шелка. Хонакура изумленно уставился на нее, потом перевел взгляд на Уолли. Затем встал и спокойно салютовал.
– О ком эта баллада? – осторожно спросил он.
– О Лорде Шонсу. Она очень хороша. Воин со жрецом снова обменялись взглядами. Уолли опустил глаза, чтобы скрыть разочарование.
– Я никогда не слышал, чтобы менестрели выступали в храме, – сказал Хонакура, – я переговорю с Лордом Кадиуинси.
– Миледи, – сказал Уолли, – ты устала и нуждаешься в отдыхе. Тана, не проводишь ли Леди Доа туда, где она могла бы отдохнуть, позаботившись предварительно о пище для нее?
Тана понимающе взглянула на него и согласно кивнула. Она увела Доа, и та ушла спокойно. Уолли вздохнул с облегчением. Теперь можно вернуться к насущным проблемам.
– Баллада? – с сомнением сказал Хонакура.
– Нет! – Уолли спрятал глаза от Джии. – Я был глуп, согласившись взять ее с собой, – я уже подумывал, что не доживу до конца. Возможно, она и создала что-то, но что она могла сочинить хорошего? Очередную песенку про то, как Лорд Шонсу прятался на корабле? Забудь о Доа!
Старик с сомнением покачал головой.
– Если я пойду в храм, буду ли я там в безопасности? – спросил Уолли.
– Естественно! – сказал Хонакура, и одновременно Ннанджи воскликнул:
– Нет!
Снова наступила тишина.
Уолли чувствовал досаду и злость.
– Это благословение? Кого же благословляют? Людей? Лидеров? Сам сбор?
Хонакура молча посмотрел на него, потом легкая улыбка тронула его губы.
– А почему бы не меч? – спросил он.


* * *

Маленькая каюта была душной и темной. Ее дверь была прорублена перед самым отплытием «Грифона», а потом два дня и две ночи эта каюта служила прибежищем пленнику. Теперь он сидел в углу, завернувшись в одеяло, когда вошли Уолли и Ннанджи.
Забвение непереносимо для людей, привыкших к уважению и власти. Лицо его осунулось, глаза запали, а вдоль губ пролегли глубокие складки. Тонкие волосы его были взъерошены. И все же ему были созданы неплохие условия по масштабам Мира – Уолли знал это по личному опыту.
– Мы в Касре, – сказал ему Уолли. – Сбор не поднял паруса.
– Ты победил?
– До этого еще слишком далеко. Если согласишься последовать за нами на борт «Сапфира», мы предложим тебе ванну и чистую одежду, конечно, не ту, что была на тебе раньше. В твоих одеждах заключена колдовская сила, как ты знаешь. Таким образом мы обезвреживаем тебя.
Ротанкси хмуро кивнул.
– А что будет потом?
Надменность выражалась в сухости заданного вопроса, который звучал почти патетически. Старик теперь взирал на них, прислонившись к стене.
Уолли взялся за веревку.
– Будь я проклят, если знаю! Постараюсь держать тебя на привязи. Я никогда не думал, что мы сумеем захватить Седьмого. – Он усмехнулся. – Позиция тебе, я надеюсь, очевидна – на одном берегу колдуны, на другом – воины. Знаменитый Шонсу носится вместе со своей разношерстной бандой из одного лагеря в другой, сея хаос в обоих. Если ты постараешься продать меня с аукциона, думаю, результатом будет скорее недовольство воинов, которые обвинят колдунов в попытке прибрать меня к рукам.
Колдун всматривался некоторое время в его лицо, потом поднялся.
– Сомневаюсь, – сказал он. – Берешь ли ты взятки?
Уолли вспомнил о могуществе Полубога и улыбнулся.
– Нет, даже если ты преподнесешь мне весь Мир! Я представлю, конечно, тебя как моего пленника, но клянусь на мече, тебя не ждут пытки, и унижение твое будет наименьшим из возможного для пленников. И если ты предпочитаешь жизнь смерти, ты не будешь вредить нам.
– То есть я должен предать самого себя? Ты дураком меня считаешь, Шонсу.
Уолли пожал плечами:
– Я не могу дать никаких конкретных обещаний, потому что моя собственная жизнь висит на волоске. Но если сделать так, как я говорил, мы еще можем надеяться на победу.
– И вы собираетесь ввергнуть меня в такую опасность? Остужены ли ваши угли?
– Сбор теперь переместился в храм, – объяснил Уолли. – Я представлю тебя воинам и потребую лидерства.
Колдун с подозрением взглянул на него:
– А что потом?
– Потом, – воскликнул Ннанджи, – воины обвинят его в предательстве, ему придется защищать свою честь с оружием в руках, и они убьют его.
– Вижу! – Ротанкси с сомнением взглянул на обоих. – И чьим же пленником я стану, когда умрет Шонсу?
– Моим, – заверил его Ннанджи. – Но я умру следующим. Тогда ты перейдешь к сбору. Счастливо оставаться, милорд.


* * *

Шлюпку их у знакомой пристани встречал старый и усталый жрец Шестой. Уолли, выбравшись на гладкие доски, протянул руку Томияно, остававшемуся внизу, в лодке.
– Капитан! – сказал он. – Если ни я, ни Ннанджи.., присмотри тогда за Джией и Виксини. И спасибо тебе за все.
Брови Томияно поднялись, сдвинув его корабельную метку на лбу куда-то под волосы. Он замахал руками.
– Что приготовить тебе на обед, милорд? Я скажу Лине.
Уолли улыбнулся и отправился вслед за нетерпеливым жрецом.
Путь пролегал через хорошо знакомую трапезную, потом между двумя полуразрушенными зданиями.., мимо старого ледника и покинутых часовен, заброшенных загонов, жилых корпусов, через когда-то прямые дорожки, заросшие вездесущим кустарником.
Путь лежал к громаде самого храма, и скоро они вошли в его тень. Потом – неприметная, маленькая дверка и бесконечные темные коридоры. Издалека послышалось пение, и их проводник приложил палец к губам. Он отворил дверь, очень медленно, и пение стало громче.
Это был скорее большой альков, чем маленькая комната, с одной стороны вход в нее закрывала парчовая занавесь, за которой лежал неф храма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39