А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Если она обанкротится… о, к чему думать о таких ужасных вещах? Она добилась кое-какого успеха, что же до банкротства, то с отважной дочерью Толливера Дина такого никогда не может случиться. В этом она была совершенно уверена.
Она очень устала, поэтому оставила Валентина у крыльца, а не отправилась к конюшне на заднем дворе. Иногда она сама расседлывала его и ставила в денник, особенно в те дни, когда Томаса донимал радикулит. Однако сегодня у нее не осталось на это сил.
Софи привязывала пони к столбу террасы, когда в дверях показалась Марис.
– Сейчас схожу за Томасом, – крикнула она. Софи кивнула, и Марис помчалась к сторожке за каретным сараем, чтобы сообщить о возвращении хозяйки.
Войдя в холл, Софи стянула перчатки и бросила их на столик. Остановившись перед зеркалом, сплошь усеянным черными точками, и поправляя прическу, она попыталась взглянуть на себя как бы со стороны и понять, какой ее видит незнакомец. Незнакомец вроде Джека Пендарвиса. Но ничего у нее не получалось; из зеркала на нее смотрело такое привычное, знакомое до мельчайших подробностей лицо.
На лестнице послышались тяжелые шаги: это миссис Болтон поднималась из кухни.
– Могу пока подать салат, если не желаете ждать до ужина, – объявила домоправительница. – Или приготовить отбивную, но на это требуется время; я только что вернулась от Джеральда.
Джеральда, своего неженатого сына, она навещала раз в неделю. Приходила в пятницу вечером и оставалась до обеда в субботу: наводила порядок в доме и готовила еду на неделю. Возвращалась она всегда усталая и не в лучшем настроении, и Софи старалась избегать общения с ней до утра в воскресенье.
– О, салата вполне достаточно, – уверила она миссис Болтон. – Я все равно так устала, что не очень хочу есть.
Миссис Болтон многозначительно хмыкнула, и Софи не решилась попросить подать салат ей наверх.
– Я только переоденусь, а потом спущусь и помогу вам.
– Гм! Я смотрю, вы насажали травяных пятен на белую юбку. Их ничем не выведешь, можете сразу пустить ее на лоскуты.
– Я смогу их вывести, – неожиданно раздался голос Марис, и из глубины дома появилась высокая, массивная служанка. – Снятым молоком с крахмалом, и следа не останется.
Миссис Болтон бросила на нее мрачный взгляд исподлобья, бухнула: «Посмотрим», и, тяжело ступая, направилась в кухню.
Марис ухмыльнулась, показав неровные зубы. В руках она держала стакан с чаем.
– Вот, возьмите-ка да пойдите в сад, полюбуйтесь, как солнце заходит. Сбросьте туфли и устройтесь поудобнее, а я принесу вам туда ужин, если хотите.
– О, Марис! – с благодарностью воскликнула Софи. Марис приготовила ей божественно вкусный холодный апельсиновый чай с медом. Она была дневной служанкой и каждый вечер уходила к себе домой. В Стоун-хаузе оставалась только миссис Болтон, которая спала в комнате рядом с кухней в цокольном этаже. Софи частенько хотелось, чтобы все было наоборот.
– Наверно, я так и сделаю, – согласилась Софи. – Заодно можно обрезать увядшие рододендроны.
– Гм! – хмыкнула Марис, изображая миссис Болтон. – Я была совершенно уверена, вы ни за что не послушаетесь, чтобы сделать, как я советовала.
Девушки комично выпучили глаза и, засмеявшись, разошлись каждая в свою сторону.
Сад, который когда-то являлся гордостью матери Софи, был прекрасен: больше шести месяцев в году в нем беспрерывно цвели, сменяя друг друга, многочисленные цветы. Но чудеснее всего в саду было в сгущающихся теплых сумерках в начале июня, когда распускались тысячи роз, которые карабкались по стволам старых яблонь, по живой изгороди, ползли по бордюрам клумб, взбирались на крышу садового домика. Розы затмевали все остальные цветы своим роскошным видом и пьянящим ароматом. У Софи голова закружилась от этой красоты и благоухания; она опустилась в шезлонг возле садового домика и отогнала пчел, норовивших сесть на стакан с апельсиновым чаем. «Здравствуй, Шалун!» – сказала она, и черный кот, свернувшийся клубком на теплой от солнца мощеной дорожке, повернул мордочку и навострил уши на голос. Повеял легкий ветерок, и с акации, плавно кружась, полетели белые лепестки; некоторые из них опустились на блестящую черную спину кота, но тот не обратил на это внимания. «Надо было назвать тебя Тихоней, – пробормотала она, откидываясь в шезлонге и закрывая глаза. – Или Лентяем. Лежебокой».
Ей хотелось расслабиться, не думать ни о чем, но в голову снова полезли невеселые мысли о руднике. На биржевых торгах в четверг цены на медь снова упали; так длилось уже несколько месяцев. Игра на понижение и война в Крыму положили конец тем благословенным временам лет пять назад, когда рудник приносил сказочный доход. «Калиновый» был небольшим рудником и не мог тягаться с тем же Девонширским объединением. Один из немногих, он принадлежал одному человеку, а не группе акционеров, и она, его владелица, несла все бремя ответственности на своих плечах. Как и лорд Мортон, но тот ограничился скромными инвестициями в свой рудник, тогда как ей позарез нужны были наличные средства, причем постоянно, чтобы избежать краха. Софи и слушать не хотела дядю Юстаса, настоятельно рекомендовавшего нанять каких-нибудь авантюристов – богатых спекулянтов. Его другое предложение тоже было неприемлемым – продать «Калиновый» ему, а самой заняться делом, более подходящим для женщины: подыскать себе мужа. Но Софи намеревалась разработать собственный план привлечения акционеров. Но на сколько паев следует разделить основной капитал и какую долю из них продать? У нее было два адвоката, и каждый советовал свое.
Глаза у нее сами собой закрылись. Она поставила стакан на дорожку и обхватила руками плечи. Хуже всего, что придется расстаться с независимостью, единовластием, подумала она, зевая. Придется давать отчет в своих действиях другим пайщикам. «Калиновый» всегда принадлежал только ее отцу и никому больше. Он не продал чужакам и малой части рудника. Даже в самые тяжелые времена он так или иначе держался, отказываясь от рискованных проектов или временно увольняя рабочих, пока цены на медь вновь не поднимались. Дикон Пинни, ее доверенное лицо, вечно советовал продать часть «Калинового»; но разве ему придется иметь дело с последствиями такого решения? Ежемесячные встречи с пайщиками в Тэвистоке, выпуск акций, объявление о выплате дивидендов… ежеквартальная, а может, и каждые два месяца оплата счетов…
Она услышала шаги на каменной террасе и выпрямилась, с удивлением обнаружив, что начала клевать носом, больше того, чуть не уснула в шезлонге. То-то Марис получит удовольствие. Она обернулась, чтобы сказать ей… и увидела дядю, который уже спустился с террасы и шел к ней по траве. Два месяца назад он сильно ушиб колено и все еще ходил с изящной тростью с золотым набалдашником. Впрочем, колено давно не болело, но Юстас считал, что трость придает ему солидности и что так он больше похож на мэра. Софи порывисто поднялась, стряхнула с юбки лепестки акации и приветливо улыбнулась. Однако ответной улыбки не последовало.
– Ты, конечно, забыла, не так ли?
– Забыла о чем?
На его холеном, красивом лице застыло холодное выражение. Он был одним из известных мировых судей, и она собственными глазами видела, как подсудимые трепетали при взгляде на его неподвижное, словно мраморное, лицо.
– Об обеде у меня, – ответил он коротко. – Сегодня. Придет Роберт Кродди.
– Ах, черт! Вы правы, забыла. Простите меня.
Прощай тихий вечер в одиночестве. Она надеялась, что дядя Юстас примет разочарование, которого она не могла скрыть, за сожаление, что опоздала на обед.
Он стоял широко расставив ноги, заложив руки с тростью за спину, в точности как лондонский полисмен.
– Я ничуть не удивлен; я предполагал, что ты можешь забыть. Поэтому заглянул к тебе, прежде чем ехать домой.
«Салем» располагался в нескольких милях к северу по тэвистокской дороге. Дядя Юстас жил в Уикерли – как приличествовало мэру, – а дом Софи стоял по пути.
– Не пойму, как я могла забыть? Ведь ждала этого всю неделю. – Ей показалось, что его проницательные глаза смотрят на нее скептически. – Вы поезжайте. Скажите Онории, что я буду через час.
– Ха. Через три – так будет вернее.
– Нет, вы путаете меня с вашей дочерью, – улыбнулась она. Онория вполне могла провести три часа, одеваясь к обычному семейному обеду. – Всего один час, обещаю. Я велю Томасу заложить коляску и отвезти меня. – Это уже была уступка дяде. Она с куда большим удовольствием правила бы коляской сама, но Юстас не одобрял, когда она «носилась по дорогам», как он выражался, одна, особенно с наступлением темноты.
Он сдержанно кивнул.
– Все равно тебе понадобится больше часа. Будет Роберт Кродди, – повторил он с нажимом.
– Да. Вы уже говорили об этом. – Она лукаво взглянула на него, но вновь не встретила ответной улыбки. Взяв его под руку, она пошла с ним к дому, туда, где он привязал свою большую гнедую лошадь. – Почему бы вам не попробовать выдать за Роберта Онорию вместо меня? – спросила она, пряча улыбку и желая поддразнить дядю.
– Не говори глупостей, – ответил он строго.
– А что, может, с ней вам больше повезет. Или она считает, что он недостаточно богат? – Юстас промолчал, но она подумала, что недалека от истины. Роберт имел долю в руднике дяди Юстаса и был подходящей партией: весьма современный молодой человек, набравшийся лоска в Девенпорте (почти столице по сравнению, с Уикерли), живущий в свое удовольствие сын преуспевающего пивовара. Но с Онорией ему фатально не везло: она не могла представить себя замужем за сыном человека столь непочтенной профессии.
У Роберта Кродди не было каких-либо серьезных недостатков; когда дядя оставлял их одних, ей было приятно в его компании. Но Юстас хотел, чтобы она стала женой Роберта, а это совсем другое дело. Софи не собиралась замуж, ну разве что в очень отдаленном будущем. Слишком интересна была ее теперешняя жизнь, чтобы отказаться от нее ради сомнительной награды вроде мужа.
– Постарайся приехать к восьми, – строго сказал дядя Юстас, отвязывая лошадь.
– Непременно. – Она чмокнула его в жесткую щеку, и он наконец улыбнулся. Она вспомнила о Джеке Пендарвисе и спросила:
– Вы по-прежнему ищете человека на место представителя рудника? Не подыскали еще замену Уильяму Боллу?
– Ищу, – ответил он, садясь на лошадь и натягивая перчатки.
– Значит, еще никого не взяли?
– Пока нет, а что?
– Просто интересуюсь. Я встретила сегодня в городе незнакомого человека и подумала, что он ваш новый агент.
– Нет, это невозможно. Я еще не давал объявление об освобождающейся вакансии.
– Ясно, – сказала она и отступила в сторону, чтобы он мог повернуть лошадь.
– Не забудь, в восемь, – напомнил он, надевая цилиндр. Цилиндр был высокий, щегольского городского фасона; Юстас купил его в прошлом году в Эксетере и носил с удовольствием. Ей всегда казалось, что подобный головной убор не слишком подходит для сельской местности и дядя выглядит в нем нелепо, особенно когда восседает на лошади.
– Да-да, в восемь. С радостью приеду.
Когда он скрылся из виду, она тяжело вздохнула: видно, не судьба ей провести этот вечер дома, – и пошла одеваться.
3
Утром в понедельник Коннор пришел на «Калиновый», который находился в полутора милях от Уикерли, и сказал, что ищет работу. Эндрюсон, горный мастер, задал ему несколько вопросов: о последнем месте работы, хочет он работать на паях или сдельно, и попросил подождать в конторе, когда придет мисс Дин. Коннор просидел в приемной рудничной конторы минут двадцать, разглядывая образцы руды, разложенные на полках вдоль стен. Когда это занятие ему наскучило, он уставился на закрытую дверь кабинета владелицы, барабаня пальцами по скамье. Прождав еще пять минут и сказав себе, что мисс Дин не слишком заботится о пунктуальности, встал и вышел наружу.
«Калиновый» выглядел так же, как большинство мелких рудников, которые ему довелось видеть за последнее время: не хуже, даже, пожалуй, лучше некоторых. Рудник располагался на расчищенном холме: вокруг ни деревца, лишь чахлая трава зеленела на грязном рудничном дворе, пробивалась на отвалах пустой породы, полвека извлекавшейся из недр земли. Вход в сам рудник был мал и ничем не примечателен: просто лестница, торчащая из отверстия в земле, которое чернело посредине склона, защищаемое от дождей опускной дверью (сейчас открытой) и хлипким навесом. Рядом стояло строение с двумя высокими трубами, откуда доносился глухой, равномерный, никогда не смолкающий гул двух мощных насосов, качавших воду из глубоких штолен. Картину дополняли тянущиеся цепи, шкивы, рычаги, подъемники, штабеля бревен для крепи и огромные горы канатов, сложенных кольцами, на деревянных платформах. Место, куда подавалась порода, было частично защищено навесом, и отсюда ему были видны дети и «рудничные девушки» – женщины, в основном жены шахтеров, – которые перебирали и очищали породу, отделяя пустую от содержащей медную руду. Первая смена приступила к работе в восемь утра, и все шахтеры были сейчас под землей.
На вершине холма показалась и быстро покатила вниз легкая колясочка с желтыми колесами, которую вез резвый серый пони. Над соломенной шляпкой женщины, сидевшей в коляске, трепетало ярко-алое перо. Коннор, прислонившись к дощатой стене конторы, наблюдал за приближавшейся коляской и сжимал кулаки в карманах куртки, стараясь заставить себя смотреть равнодушно на очаровательно-беспечное явление хозяйки, на ее прелестное несоответствие привычно унылой картине рудника. Но это давалось ему нелегко. Полтора дня образ мисс Софи Дин не выходил у него из головы. Этим утром он думал, что избавился наконец от нескончаемых мыслей о ней как о прелестной женщине, а не просто владелице одного из рудников, условия труда на которых он исследовал. И вот он снова видит ее, – протягивающую вожжи Эндрюсону и изящно спрыгивающую на раскисшую землю рудничного двора, – и не может думать ни о чем другом, кроме ее красоты.
Она сменила светлое платье, так шедшее ей, на модную клетчатую юбку и зеленую блузку, надела красные козловые башмачки, но и в этом наряде была так же свежа и восхитительна. Коннор попробовал взглянуть скептически на неуместные в такой обстановке изящные башмачки, глупое перо на легкомысленной шляпе со слишком большими полями. Но вновь потерпел неудачу; видя, как встречные мужчины кланяются ей или приподнимают кепки, провожая ее восхищенными взглядами, он понял, что очарован ею, как все они.
Эндрюсон что-то говорил ей, показывая на него. Она искоса взглянула в его сторону и отвернулась. Неужели не узнала? Оттолкнувшись от стены, он вышел из тени конторы и направился к ним.
Она не разглядела его лица за низко опущенными полями шляпы, пока он не оказался совсем рядом. Подняв на него глаза, Софи слегка вздрогнула, и тут же ее милое лицо осветилось улыбкой, в которой только слепой не заметил бы радости. «Ах, так это мистер Пендарвис!» – удивленно воскликнула она, и щеки ее вспыхнули. Сердце у Коннора заколотилось, когда он увидел ее неравнодушную реакцию. Он едва не протянул руку, чтобы поздороваться, но в последний момент опомнился, снял шляпу – тяжелый фетровый шахтерский шлем, и произнес: «Доброе утро». Трудно было не улыбнуться ей в ответ, трудно было примириться с тем, что все изменилось с того дня, когда он распутывал ее волосы, зацепившиеся за пуговицу Птички. Они не были врагами, во всяком случае, пока, но безусловно станут ими, причем непреднамеренно, а потому ему чертовски необходимо постараться не терять голову.
Эндрюсон озадаченно поскреб подбородок.
– Вот уж не знал, что вы знакомы, – повернулся он к хозяйке. – Он ничего не сказал мне. – Софи недоуменно посмотрела на горного мастера, и тот объяснил:
– Это о нем я говорил вам, мисс Дин. Это тот парень, который хочет получить работу.
Софи медленно повернула голову, в ее взгляде сквозило недоверие. Радостная улыбка на ее лице потускнела, потеряла пленительную застенчивость. Если разочарование имеет свой цвет, то это синевато-серый – такими на мгновение стали ее глаза под густыми ресницами, словно тень от облака набежала на гладь чистого глубокого озера.
– Мистер Пендарвис, в… вы шахтер?
Коннор почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо; в то же мгновение он ясно, словно со стороны, увидел себя: в мешковатых брюках, грязной закопченной блузе, грубых, в засохшей глине, башмаках, бесформенном шлеме. Невозможно было ошибиться, что означали ее тон и взгляд, и ее разочарование было для него как пощечина.
– Да, я шахтер, – ответил он сквозь зубы. И, чтобы уязвить ее, сказал пренебрежительно:
– Можно подумать, что вы владелица «Калинового».
Теперь настал ее черед вспыхнуть от обиды. Если до этого она напоминала школьницу-отличницу, то теперь ее словно подменили:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42