Правда заключалась в том, что они еще не чувствовали себя готовыми предстать перед всем миром вместе. Софи никогда не призналась бы, что они прячутся; просто им нужно было еще немного времени, чтобы самим привыкнуть к тому, что они муж и жена, прежде чем доказать это другим.
Неожиданно она вспомнила, о чем уже несколько недель хотела рассказать ему. Сейчас был подходящий момент.
– Помнишь, что ты писал в своем докладе Радамантскому обществу о плачевном состоянии лестниц на «Калиновом»?
Он настороженно взглянул на нее.
– Помню.
– Ты писал, что человек упал с лестницы на тридцатом уровне и сломал себе ноги.
– Правильно. Об этом мне рассказал Трэнтер. Это был его напарник.
– Да. А рассказал ли он тебе, что этот человек был тогда пьян в стельку?
– Что?
Выражение его лица сказало ей, что Кон не знал об этом, и она почувствовала облегчение.
– Этот Мартин Берр на ногах не держался. После, когда он выздоровел, я его уволила.
Он откинулся на стуле.
– Нет, этого я не знал. Клянусь тебе.
– Верю.
– Но…
Софи знала, что он собирается сказать дальше.
– Но что? – подбодрила она его. Теперь уже он не хотел начинать ссору.
– Но по-настоящему это ничего не меняет, – с неохотой сказал Кон. – Система лестниц все равно устарела и опасна для жизни.
Она подавила вздох.
– Полагаю, ты прав. – Он с изумлением посмотрел на нее. – Почему бы тебе не прийти на днях на рудник? – спокойно предложила Софи.
– Прийти к тебе на рудник? Зачем?
– О!.. Тебе это может показаться интересным. Заодно прогуляешься, а то сидишь все время дома.
* * *
Коннор появился на руднике на другой же день.
Софи сидела у себя в кабинете за столом, делая вид, что работает, а на самом деле думая о нем, об их совместной жизни. Иногда, несмотря на их затворничество, она находила странное удовольствие в такой жизни. Они учились узнавать привычки и особенности друг друга, предпочтения и предубеждения. Так, Коннор брился вечером, а не утром. Это казалось ей чрезвычайно странным, хотя что она знала о других мужчинах? Она могла сравнивать его только со своим отцом. Коннор поднимался рано и долго гулял в одиночестве. Он разговаривал с котом, когда думал, что его никто не видит. Он, к счастью, не храпел, однако спал беспокойно и однажды угодил ей в подбородок, отчего оба проснулись. Он никогда долго не сидел в ванне, что было хорошо, потому что она могла нежиться часами. Так, по крайней мере, он говорил. И еще он не мог понять, зачем одной женщине столько платьев, или шляп, или туфель. Он любил смотреть, как она расчесывает волосы. Она предпочитала спать с приоткрытым на два дюйма окном. Коннору нравилось ездить верхом, а не в коляске, запряженной пони. Пил он немного, не курил, не нюхал табак; по сути, она не могла найти у него никаких дурных привычек. И еще ему нравился ее дом – она это знала, потому что он сам откровенно сказал ей об этом. Вернее, их дом. Но пока было непохоже, чтобы ее дом стал и его домом. Станет ли когда-нибудь?
– Ты хорошо смотришься.
Софи вздрогнула от неожиданности и улыбнулась. Кон стоял в дверях, красивый, улыбающийся. Она поднялась ему навстречу и радостно сказала:
– Ты пришел!
– Соскучился по тебе. Ты занята?
– Нет. – Она обошла стол и остановилась перед ним – А ты? Побудешь со мной недолго?
– Столько, сколько пожелаешь.
– Ах, понятно, – протянула она, притворяясь разочарованной. – Ты пришел только потому, что надоело сидеть над статьей?
– Ты права, надоело, – признался он. – Но все равно, я соскучился по тебе.
Сердце у нее забилось быстрее, и не только от его комплиментов.
– Почему бы тебе не спуститься в забой повидаться с Трэнтером? Он на сороковом уровне, роет разведочный шурф.
Коннор поморщился.
– Я не затем пришел, чтобы навещать Трэнтера.
– Конечно, но… представь, как он удивится, увидев тебя. Неужели тебе самому не хочется спуститься? Жалко хорошие ботинки? Я могу подыскать тебе подходящую обувь, если хочешь, и что-нибудь на голову.
Он смутился.
– Но я не хочу видеть Трэнтера, по крайней мере, под землей, Софи. Я пришел к тебе.
– Черт побери! – пробормотала она, не зная, то ли как следует встряхнуть его, то ли рассмеяться. – Тогда я сама спущусь с тобой, прямо сейчас. – Чувствуя на себе его изумленный взгляд, она скинула туфельки и влезла в грязные сапоги, которые держала за дверью. – Где мой шлем, кто его взял? Ах, вот он. – Она схватила шахтерский шлем, висевший на вешалке под шалью, нахлобучила на голову и хмуро посмотрела на розовое платье, которое было на ней. – Почему не надела сегодня что-нибудь темное, что-нибудь практичное? – И, взяв Коннора за руку, развернула его к двери. – Ну, пойдем. Сейчас как раз подходящий момент, кончается первая смена, и ты увидишь и тех, кто поднимается наверх, и вторую смену.
– Софи, что…
– Пошли. Тебе понравится то, что ты увидишь, обещаю. – Она потащила его по двору ко входу в рудник.
Она не ошиблась: ему понравилось. А она просто не могла ждать, когда представится другой случай показать ему свои достижения. Целую неделю она обдумывала, как лучше поступить: чтобы он узнал о переменах, произведенных ею, ничего не рассказывая ему заранее, или чтобы он обнаружил их сам, когда ее даже не будет на руднике. Ложная скромность, конечно, вперемешку с несвойственной ей застенчивостью. Но сегодня он был здесь, и она не смогла удержаться; давно она так не нервничала.
Они спустились по двадцатифутовым лестницам на восемьдесят метров, с этого уровня уже были установлены первые новые чудесные машины. Спускаясь впереди него, она все думала, слышит он гул моторов или нет. Она надеялась, что не слышит, иначе все поймет и эффект будет не тот. Ей хотелось попросить его закрыть глаза и так спускаться, но это было невозможно на скользких, облепленных глиной ступенях. Поэтому она просто остановилась на твердой поверхности последней площади и дождалась его, внешне спокойная, не выдавая, что вся дрожит от предвкушения увидеть, как он будет поражен.
Пока у нее хватило времени и средств, чтобы установить подъемники для шахтеров на отрезке от восьмидесяти до ста двадцати метров. В конечном счете она намеревалась пустить подъемник на всю глубину рудника, от самого нижнего уровня до поверхности. На это требовалось время, а пока она заменяла самые старые и длинные лестницы.
Софи отступила в сторону, чтобы Коннор мог видеть с площадки открывшееся глазам чудо, и наблюдала за его лицом, когда до него наконец дошло, что она сумела сделать за это время на руднике. Глупо так близко к сердцу принимать его реакцию, словно от этого зависела сама ее жизнь. Но она ничего не могла с собой поделать. И Коннор сполна оправдал ее надежды; глаза у него расширились, лицо расплылось в мягкой, недоверчивой и одновременно восторженной улыбке, красноречиво свидетельствовавшей о том, что он чувствует, и заставившей ее сердце радостно забиться.
Время было выбрано очень удачно, чтобы продемонстрировать подъемник в действии. Все было так просто, так умно. Человек делал шаг с неподвижной платформы на движущуюся, которая плавно поднимала его на двенадцать футов до следующей неподвижной платформы. Он ступал на нее и тут же переходил на другую движущуюся платформу. Спускающиеся шахтеры проделывали то же самое, только в обратном порядке. Это было завораживающее зрелище: люди друг за другом ступали на платформы, которые с удивительной четкостью сновали вверх и вниз. Софи не уставала смотреть на работающий подъемник и каждые несколько дней спускалась под землю, чтобы полюбоваться им. Вот уж действительно они жили в век чудес.
Коннор обрел наконец дар речи.
– О, Софи! – услышала она его восхищенное восклицание сквозь шум насосов и паровых машин. Он хотел взять ее за руку, но тут раздался грубоватый голос:
– Привет, Джек! Это ты? – в тусклом свете трудно было разглядеть лицо человека, который стоял на поднимавшейся платформе.
– Привет! – откликнулся он и помахал рукой. – Муни?
– Нет, Рой! – крикнул человек и снял шлем, чтобы Джек узнал его. – Что скажешь о нашем новом подъемнике?
– Отличный подъемник! – успел выкрикнуть Коннор, прежде чем Рой Донн, махнув шлемом, исчез из виду.
После него другие шахтеры один за другим приветствовали Коннора – с удивлением и явной радостью, и Софи не могла сдержать веселой улыбки, когда они окликали его: «Джек, ох, Коннор… ох, мистер Пендарвис!» или ее: «Мисс Ди… ох, Пендарвис!» Люди, которых он хорошо знал, большинство из первой смены, поднимавшиеся наверх, начали собираться в проходе, снимая шлемы и приветствуя ее, пожимая руку Коннору или крепко хлопая его по спине. Им нравился подъемник, и они хотели показать ему это, выказывая таким способом признательность за то, что это благодаря ему появился новый подъемник. А еще они хотели просто взглянуть на него. Коннор спрашивал Софи, что думают о нем шахтеры, и теперь он убедился: они чувствуют не обиду или враждебность, а любопытство. Что представляет собой человек, который работал с ними бок о бок, написал разоблачительную статью о руднике, исчез на месяц, а потом объявился опять уже мужем владелицы рудника? Они не испытывали к нему недоверия; просто они хотели разобраться в нем.
Софи оставила их за этим занятием. Никто из мужчин, включая Коннора, даже не заметил, как плавное движение новой машины унесло ее наверх. Оказавшись у себя в кабинете, она постояла, глядя на образцы пород, попробовала произвести кое-какие вычисления на большой схеме рудника, затем оставила тщетные попытки заняться делом и встала у окна, поджидая Коннора. Вскоре она увидела его; он отделился от группы шахтеров и направился через двор к конторе, на ходу приветствуя встречных. Она было хотела быстро усесться за стол и сделать вид, что работает, но подумала: зачем? Когда дверь распахнулась и он появился на пороге, она повернулась к нему и улыбнулась.
– Куда ты пропала? Не успел я оглянуться, а тебя уже и след простыл.
– Никто не обращал на меня внимания, – Софи скорчила наигранно обиженную рожицу. – Мое самолюбие страдало, вот я и ушла.
Он засмеялся и захлопнул дверь.
– Софи! – Кон подошел к ней, положил руки на плечи и с необычным выражением заглянул в глаза. – Почему ты мне ничего не сказала о новшествах на руднике?
– Не знаю. Наверное, из ложной скромности. А еще, – это было главной причиной, – мне не хотелось, чтобы ты рассматривал это как свою победу. Ведь я сделала это не ради тебя, Коннор.
– Знаю.
– Я поступила так потому, что в этом действительно назрела необходимость.
– Знаю.
– И с точки зрения бизнеса, это тоже оправданный шаг, – воинственно сказала она, выставив вперед подбородок. – На это ушло немало средств, но, когда вся система заработает, производительность труда, а значит, и мои доходы возрастут. Через три года система окупит себя, а на четвертый начнет приносить прибыль. Так что не думай…
– Что ты сделала это потому, что у тебя доброе сердце?
– Правильно, я думала о своей выгоде.
– Да такое мне никогда не пришло бы в голову.
– Вот-вот. Я деловая женщина, а не филантропка. Не целуй меня, – Софи попыталась увернуться от его губ. – Я не нуждаюсь в поощрении. Говорю тебе, я сделала это…
– Стой спокойно. Тише, тише. – Он запечатал ее уста нежным поцелуем и не отрывался от нее, пока она не забыла обо всем на свете. Закрыв глаза, она обвила его шею руками, удивленная, счастливая. Это был их первый поцелуй со времени размолвки, причем поцелуй не как прелюдия к физической близости. И он был ей лучшей наградой.
– Я слышал и об остальных новшествах. О вентиляторе. О комитете. О…
– Коннор, повторяю, это…
– Да-да, знаю. Софи, ничего из этого я не ставлю себе в заслугу. Я понимаю, что ты все это сделала не ради меня, и ни в малейшей степени не чувствую себя «победителем», а тебя «побежденной», или что ты пошла мне на уступки. Я просто радуюсь. Могу я позволить себе это? И я просто хочу тебя поцеловать.
– Ну, хорошо, тогда целуй, я не возражаю. – Она погрузила пальцы в его шелковистые волосы, притянула голову, и их улыбки слились. Сладостный вздох вырвался у нее, потому что это было восхитительно. Как чудесно, как соблазнительно было прикасаться к нему вот так, не в постели, а в ее кабинете, одетыми. Ведь это значит, что они любят друг друга? А она так соскучилась по любви. – О, Кон, – вздохнула она и положила голову ему на грудь, чтобы услышать, как стучит его сердце. – Кон…
Кто-то нарочито громко откашлялся у двери, и она отскочила от Коннора, точно вспугнутый заяц, а он тихо выругался.
– Я постучал, – удрученно сказал Трэнтер Фокс от порога. – Целых два раза.
– Мог бы понять, раз никто не отвечает, – процедил Коннор, пряча усмешку.
– Я и понял, что надо войти, раз никто не слышит, как я стучу, и не кричит мне «Войди!».
Софи рассмеялась, поправила волосы и приложила ладони к пылающим щекам.
– Услышал, что ты тут, мистер Пендарвис, – сказал Трэнтер, подчеркивая слово «мистер», – и подумал, надо зайти взглянуть.
– Как ты тут, Трэнтер, черт тебя дери? – открыто ухмыльнулся наконец Коннор; к нему вновь вернулось хорошее настроение. Они трясли друг другу руки, хлопали по спине, короче, старались показать взаимное расположение тем странным способом, какой принят у мужчин.
– Я просто убит, уничтожен. Посмотри, что от меня осталось: кожа да кости. Ах, бедное мое сердце, оно так страдает. Как ты мог, Джек? Или как там тебя зовут. Ты не только меня обскакал, нет, не только. А всех, кто положил глаз на нашу прекрасную мисс Дин. Змей ты коварный, вот ты кто, и у тебя есть только один способ загладить вину.
– Какой же?
Трэнтер довольно ухмыльнулся.
– Поставить всем нам выпивку у «Святого Георгия», какой же еще?
Коннор громко захохотал, чем доставил Трэнтеру особое удовольствие.
– Вижу, у меня нет выбора, – сказал Кон Софи, шутливо поднимая руки, – сдаюсь. Придется реабилитировать себя.
– Конечно, нужно себя реаб… реаб… литировать. Пошли, Джек. – Он взял Коннора за рукав и потянул к двери. – Чего время терять. Не откладывай дела в долгий ящик. Время не ждет. Ложка хороша к обеду.
– Я могу вернуться поздно, – предупредил Коннор Софи, стоя в дверях. Не обращая внимания на Трэнтера, он мягко добавил:
– Будешь меня ждать?
Она медленно кивнула: буду очень ждать, и наградой ей была такая нежная улыбка, что у нее сердце окончательно оттаяло.
* * *
Кабинет отца Софи был прекрасным подарком Коннору. После долгих уговоров он согласился принять от нее эту жертву и теперь посиживал в удобном старом кожаном кресле Толливера Дина за широким кленовым рабочим столом, поцарапанным и в чернильных пятнах, вертя в пальцах толстую гладкую ручку из тикового дерева. Эту ручку вместе с такой же чернильницей, карандашом и пресс-папье Софи подарила отцу на пятидесятилетие, ровно за год до его смерти. Иногда Коннор думал, что недостоин такой чести, потому что отец для Софи был чуть ли не кумиром и трудно было соперничать с его авторитетом; но в другое время он чувствовал себя очень комфортно среди книг Толливера и прочих его вещей, они даже действовали на него умиротворяюще. Кон с удовольствием познакомился бы с ним, будь это возможно.
Но сейчас Коннор испытывал раздражение. Был не очень поздний вечер среды; Софи после обеда занялась хозяйством – ушла к миссис Болтон, чтобы обсудить с ней домашние дела, в общем, это был тот женский мир, куда его, естественно, не допускали. Он, конечно, был доволен, но это означало, что ему тоже следовало заняться полезным делом или хотя бы сделать вид, что работает. Но, сидя часами в этом удобном кабинете, особенно трудно было не признаться себе, что работа, которой он занимался последние несколько дней, до смерти ему надоела.
Какая ужасная ирония. Именно теперь, когда он, как никогда, полон честолюбивых устремлений, юриспруденция все меньше привлекала его. Он уже час сидел, уставившись на груду книг перед ним, пытаясь почувствовать нить, прежде связывавшую его с ними, ту спокойную уверенность, внушаемую сознанием цели и желанием ее достичь, что помогала переносить все лишения и тяготы на протяжении многих лет безденежья и безнадежности. А теперь, когда появилась надежда, ибо он обрел новый стимул для движения вперед – желание, чтобы Софи могла гордиться им, – его профессиональная будущность казалась чем-то вроде огромной черной дыры. Софи, сама того не подозревая, оказывала на него более сильное влияние, чем когда-то его семья, и тем не менее он не мог заставить себя увлечься сухими положениями о гражданских правонарушениях и предварительном судопроизводстве, противостоянии статутного и общего права, процессуальных отводах и правилах истребования дела вышестоящим судом из производства суда нижестоящего. Конечно, он заставлял себя изучать все это и внушал себе, какой он счастливчик, что имеет возможность заниматься без помех. Но появившееся в последнее время равнодушие пугало его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42