Отца, грамматика, ты только что видел. Мать же была так больна, что я вынужден был продать ее прямо на коммагенском рынке. Отдал, можно сказать, совсем даром, но что было делать — я бы не довез ее сюда живой.
— Это плохо, что отец рабыни тоже будет жить здесь, — нахмурился инвалид. — Она будет все время плакать и умолять отпустить ее повидаться с ним. А я хотел бы всегда видеть подле себя веселую, радостную рабыню. Скажи, — снова обратился он к девушке, — ты будешь веселой и радостной?
— Будет, будет! — закивал перс.
— Но я не слышу ее голоса! Может, он хриплый и непевучий? Такая рабыня мне не нужна!
— Она поет слаще соловья в клетке! — клятвенно приложил ладони к груди купец. — Просто ей неведома ваша прекрасная эллинская речь!
И громко, чтобы слышали все, добавил:
— Зато ей известен язык, на котором без перевода могут общаться между собой все люди земли: язык любви!
— Я покупаю ее! Я! — закричал срывающимся голосом старик в измятом гиматии, с трудом взбираясь на помост.
Очутившись наверху, он обвел девушку с головы до ног слезящимися глазами и прогнусавил: — Восемь мин?
Инвалид костылем надавил на плечо старика:
— Уходи! Я первый!
— А я дам восемь с половиной мин!
— А я — девять!
— Десять!
Эвбулид с усмешкой понаблюдал, как торгуются из-за юной сирийки калека и старик, и заработал локтями, пробиваясь вперед. Вдогонку ему понеслись возмущенные окрики.
— На чем сошлись? — оказавшись у самых ступеней, спросил он знакомого философа, гладя как старик, схватив девушку за руку потащил ее за собой под одобрительные возгласы и недвусмысленные шутки зрителей.
— На тринадцати минах… — нехотя ответил философ.
— Тринадцать мин за сирийку! — возмутился Эвбулид. — Пять мин за старика!..
— А ты что хотел? — послышался рядом насмешливый голос.
Эвбулид повернул голову и увидел дородного мужчину, судя по одежде и уверенным жестам, бывшего судью или даже архонта.
— Сирийцы и в благословенные времена Перикла стоили вдвое дороже обычных рабов! — раздуваясь от важности, сказал он. — Они с молоком матери впитывают покорность, и в то же время им не чужда великая эллинская культура, которую мы принесли им!
Он бросил презрительный взгляд на поднимавшихся по ступенькам рабов из Фракии — бородатых, насупленных, с выбеленными мелом ногами и спросил:
— Разве можно сравнивать их с этими дикарями?
— Но цены! Такие цены… — простонал Эвбулид.
— А как иначе? Ты знаешь, какими высокими налогами облагают наши Афины торговцев рабами? А расходы на умерших по дороге рабов? А, наконец, пираты? Разве есть у торговцев гарантия, что, везя на продажу рабов, они сами не превратятся в жалких пленников?
— Что торговцы! — усмехнулся философ. — Даже знатные граждане должны помнить, что в любой момент они могут стать рабами.
— Мы? Греки?! — воскликнул стоящий рядом молодой афинянин, очевидно, впервые попавший на сомату.
— Увы! — вздохнул философ. — Пираты наводнили все Внутреннее море!
— От них не стало житья даже на суше! — пожаловались откуда-то сбоку. — Мой знакомый из Фригии рассказывал, что пока он ездил по делам, пираты высадились в его городе и захватили в плен молодых девушек, среди которых оказалась и его дочь.
Бедняга ездит теперь по всем рынкам, рискуя сам стать жертвой этих негодяев, и ищет ее…
— Они не гнушаются ни свободными, ни рабами! — заволновалась толпа.
— Свободные для них даже еще желаннее — за свободных можно получить богатый выкуп!
— Ох, если он у кого есть…
— Но закон! — воскликнул молодой афинян. — Куда же смотрит наше государство, судьи, архонты?!
Важный гражданин заторопился к «камню продажи», подальше от разговора, принимавшего для него явно нежелательный оборот.
Философ проводил его насмешливым взглядом и ответил юноше:
— Все дело в выгоде! Торговля рабами, действительно, обложена крупным налогом, и Афины богатеют на ней, вернее, умудряются сводить концы с концами… Вот архонты в закрывают глаза на разбой пиратов. А они пользуются этой безнаказанностью. Вот и текут сюда нескончаемым потоком сирийцы, фракийцы и вон — рабы из Далмации.
Эвбулид проследил глазами за взглядом философа и увидел на помосте увенчанных венками далматов. Вспомнил слова купца из Пергама, который сказал: не утруждай себя их осмотром…
— Впрочем, мы и сами платим позорную дань востоку! — продолжал разошедшийся философ. — Пелопоннес дает Сирии гетер, Иония — музыкантш, вся Греция посылает им своих молодых девушек!
— И наши скромные девушки, славящиеся во всем мире своим целомудрием, стоят обнаженными на «камнях продажи»?! Позор! — закричал молодой афинянин.
— Как же ценят на варварских рынках нас, греков? — не выдержал Эвбулид.
— Справедливости ради надо сказать, очень высоко! — горько усмехнулся философ. — Нас считают красивыми и пригодными для всех видов интеллектуальных работ. Но, бывает, посылают в гончарные мастерские и даже на рудники.
Эвбулид представил, как где-нибудь на Делосе или Хиосе глашатай расхваливает этого философа, как понтиец или критянин платит за него полталанта — обычную цену плененного стоика, хотел возмутиться, но вдруг увидел, что на помост начали выводить новую партию рабов. Это были высокие, широкоплечие северяне со светлыми волосами и голубыми глазами. Голова каждого из них была покрыта войлочной шляпой.
— Пять рабов из далекой Скифии! — закричали глашатаи. — Огромны и сильны, как сам Геракл!
Пока пораженные необычным видом рабов покупатели вслушивались в слова глашатая, сообщавших, что эти громадные скифы умеют возделывать поля и корчевать лес, Эвбулид первым взбежал на «камень продажи» и подскочил к торговцу партией.
Это был высокий, мужественный человек с лицом воина. Один из многочисленных шрамов был особенно ужасен: через весь лоб проходил глубокий рубец, прикрытый тонкой пленкой, под которой надсадно пульсировала жилка.
Не узнавая своего голоса, хриплого и осевшего от волнения, Эвбулид бросил:
— Сколько?
— Дисат мин! — коверкая греческие слова, отрывисто ответил торговец.
«Десять мин! — похолодел Эвбулид. — Проклятый купец! Чтоб ты не доплыл до своего Пергама! Десять мин за одного раба…»
Чтобы не уронить своего достоинства, он не стал сразу сходить с помоста. Подошел к рабам. С напускным интересом пощупал у одного из них согнутую в локте руку. Поразился крепости ее мышц. Они были тверды, как камень.
«Да, такие рабы как раз и нужны на мельницу… Но не один же!..»
— Не так смотришь! — подошел к Эвбулиду торговец.
Он похлопал раба по шее и резко ударил его кулаком под ребро.
— Так надо смотреть!
Раб даже не шелохнулся.
— Так смотри! — Ударил второго раба торговец и заглянул ему в лицо, ища гримасу боли. Не найдя ее, довольно хмыкнул и ткнул в живот третьего раба, четвертого:
— Так смотри! Так!!
Торговец занес руку для нового удара, но тут произошло неожиданное.
Пятый раб, с широким, скуластым, как у всех скифов, лицом, но непривычно большими для этого степного народа глазами, вдруг наклонил голову и рывком подался вперед.
Рука торговца застыла в воздухе. Эвбулид невольно шагнул назад. Бывалые агораномы бросились к ним на помощь и с помощью глашатаев и отчаянно ругавшегося торговца связали рабу руки.
— Всего дисат мин! — повторил торговец и развел руками. — Все пять здоровы, крепки, но я не отвечаю за них. Я купил у сарматов дисат таких рабов. Два сразу бросились в море и утонули. Один разбил себе голову о мачту. А еще два прокусили себе вены. Вот — осталось пять. И я не отвечаю за них. Эти люди не могут без свободы, как рыба без воды.
Разочарованные тем, что пригодные с виду рабы непокорны и так свободолюбивы, покупатели стали покидать «камень продажи».
— Дикие люди! — оглядывая рабов, удивился Эвбулид. — Какого они племени? Скифы?
— Пожалуй, что нет, — ответил торговец. — Скифы тоже любят свободу и редко сдаются в плен. Но не так, как эти! У скифов темный волос и узкие, как будто они щурятся от солнца, глаза. Нет, — уверенно заключил он, — это не скифы. Сарматы говорили — это сколоты. Хотя я могу проверить. Мне известны некоторые скифские слова.
Торговец обвел глазами покупателей и указал одному из своих рабов на топор, заткнутый за пояс крестьянина:
— Что это?
— Ну, секира… — нехотя ответил раб.
— Вот — это сколот! — многозначительно заметил торговец. — Скиф обязательно сказал бы — «топор»!
Он с надеждой взглянул на Эвбулида:
— Купишь?
— Да нет, я так… — пробормотал Эвбулид, делая шаг к ступенькам.
— Смотри — это хорошие рабы! — крикнул ему вдогонку торговец. — Сарматы говорили, они не склонны к воровству и вредительству! Всего дисат мин!
— Дисат мин! — передразнил Эвбулид, взрываясь. — Да у нас один сириец-грамматик, знаменитейший, между прочим, ученый стоит в два раза дешевле!
— То один! — с обидой возразил торговец. — А я предлагаю тебе сразу все пять!
— Ну да, конечно! — не в силах остановиться, продолжал ворчать Эвбулид. — За ученого, по книгам которого учатся в самой Александрии, — пять мин, а за всех твоих пятерых…
И только тут до него дошло, что ему предлагает торговец.
— Постой! — вскричал он. — Ты сказал — все пять?!
— Да.
— Десять мин за всех твоих пятерых рабов?!
— Ну да, только я не отвечаю за их поведение, клянусь вашим богом, который метает молнии!
— Беру! — рванул с пояса кошель Эвбулид.
— Дисат мин.
Эвбулид разорвал завязавшуюся в узел веревку и, торопясь, стал ссыпать монеты прямо в подставленные торговцем ладони. Руки были темные, испещренные шрамами. Серебро — светлым, праздничным.
Глядя на сверкающий в лучах появившегося солнца поток, Эвбулид уже видел роскошный дом в богатом квартале Афин, счастливое лицо Гедиты, Диокла, дочерей. Воображение рисовало ему новую мельницу, кузню, гончарную мастерскую, множество рабов, в том числе и темнокожих египтян, тех самых — для роскоши…
Как они с торговцем ударили по рукам, как в сопровождении тут же нанятого надсмотрщика за рабами, он спустился с «камня продажи», Эвбулид не помнил.
У края соматы его тут же обступили купцы и наперебой стали предлагать свои товары:
— Хитоны! Самые большие хитоны — как раз для таких огромных рабов!
— А вот цепи им на ноги! Клянусь молотом Гефеста, они ничуть не хуже тех, которыми был прикован к скале сам Прометей!
— Кандалы на руки!
Низкий купец с пухлым животом вкрадчиво ворковал в самое ухо:
— Непременно купи мои железные ошейники! Покупка твоя не только удачна, но и опасна… Не искушай судьбу! Не надев ошейники этим сильным, как Геракл, рабам, ты не сможешь спать спокойно!
Радуясь, Эвбулид купил цепи, кандалы и ошейники. Приказал суровому на вид надсмотрщику:
— Пригласишь на месте кузнеца, пусть закует их, как следует, чтоб у них пропала всякая надежда бежать с моей мельницы!
— Ты сказал, мельницы? — снова подался к Эвбулиду низкий купец. — Тогда тебе непременно нужна моя «собака»!
— Зачем? — отмахнулся Эвбулид. — Хватит и ваших наручников!
Купец забежал с другой стороны.
— Ты меня не понял! — захихикал он. — Моя «собака» — деревянная. Но она не хуже живой охраняет хозяйское добро!
— Как это? — не понял Эвбулид.
— А вот как!
Купец жестом подозвал раба-помощника, надел ему на шею широкое, плоское ярмо и, всунув в руку большой ломоть хлеба, приказал:
— Ешь!
Худой раб жадно потянулся губами к ломтю, но рука его натолкнулась на ярмо. Он наклонился вперед, пытаясь просунуть хлеб — и снова ничего не получилось.
Раб извивался, отгибал тело назад, даже подпрыгивал, но каждая его попытка кончалась одним и тем же: он никак не мог донести хлеба до рта.
— Видишь? — торжествовал купец. — Я не кормил его целых два дня, и все равно он ничего не может поделать! Ешь! — закричал он на раба. — Ешь, а не то я снова отниму у тебя хлеб, и ты не увидишь его еще два дня!
Купцы хохотали, тут же заключались пари: удастся ли голодному рабу проглотить хотя бы кусок хлеба. Ставки возросли до десяти драхм. Смеялся и сам Эвбулид.
После последней отчаянной попытки хлеб выскользнул из пальцев раба, он сел на пыльную землю и стал шарить вокруг себя руками. Слезы текли по его лицу, падая на ярмо.
— Ну, что скажешь? — заворковал над ухом Эвбулида купец. — Надежна моя «собачка»? А теперь представь, что в руке моего раба не ломоть хлеба, а муха с твоей — да ниспошлют ей удачу боги — мельницы! С такой охраной ни одна горсть муки не будет съедена твоими прожорливыми рабами!
— Ладно, беру! — смеясь, согласился Эвбулид. — Вели рабу надеть на моих сколотов по своей «собаке»! А ты, — нашел он глазами Армена, — отведешь их в мой дом и скажешь Гедите, чтобы она посадила к очагу и обсыпала их сухими фруктами и сладостями. Да чтоб не забыла произнести при этом пожелание, чтобы покупка пошла на благо дому. А потом на мельницу их — и сегодня же за работу!
ГЛАВА ВТОРАЯ
1. Разрушитель Карфагена
Консул Сципион Эмилиан был вне себя.
Полчаса назад сенат на своем собрании направил его в восставшую Испанию, отказав при этом в дополнительном наборе войска!
Оставшись наедине с городским претором, Эмилиан дал волю своему гневу. Он вел себя так, словно перед ним уже были стены Нуманции, а не почтенный сенатор и благородные своды храма Сатурна.
— Не дать мне даже один свежий легион! — кричал он, брызжа слюной. — Мне, отправляющемуся под крепость, которую Рим не может взять уже семь лет! А ведь они прекрасно понимают, что можно ждать от разложившегося войска, где легионерами командуют не командиры, а торговцы и проститутки! Где командиры понаставили в палатки кроватей, а воины разучились даже маршировать!
— Успокойся, Публий! — пытался смягчить гнев консула семидесятилетний претор. — Просто отцы-сенаторы помнят, что ты навел порядок в еще более худшей армии под Карфагеном!
Грубое солдатское лицо Эмилиана налилось кровью.
— Если мы не возьмем Нуманцию в ближайшее время — мы потеряем все! Нас перестанут бояться! На пример испанцев смотрят все их соседи. Ты заметил, как обнаглели их послы? И где — в самом Риме! Что же тогда делается в их землях, где одно только слово «Рим» еще вчера вселяло в сердца неописуемый ужас?! Вот почему я потребовал дополнительный набор. И что же услышал в ответ? «Нам не из кого больше набирать римское войско!» Каково, а?
Резкие морщины у толстых губ делали лицо консула безобразным.
Любому другому претор, оставшийся за главу государства, напомнил бы об уважении к богам и к себе. Но перед ним был приемный внук Сципиона Старшего — победителя Ганнибала, родной сын триумфатора Эмилия Павла, покорившего Македонию.
Это был один из тех немногих людей, о которых в Риме с восхищением и страхом говорят: «То, что дозволено быку, не дозволено Юпитеру».
И претор примирительно ответил:
— Но, Публий, ты должен понять сенат. Откуда взять воинов? Вот уже несколько месяцев нам почти некем пополнять легионы. Кому, как не тебе знать, до чего быстро редеют они в боях! Раньше это делалось за счет крестьян. А теперь — где они? Почти все здесь, в Риме, питаются на подачки, живут рядом с помойками. Как городской претор, я готов засвидетельствовать, сколько их ежедневно приходит в Рим, лишая тем самым армию новых воинов…
— Зачем ты мне объясняешь это? — поморщился консул. — Ты знаешь, что я организовал кружок. Вот уже несколько лет мы бьемся над тем, как вернуть нашей армии былую силу. Ясно, что нужна аграрная реформа. Но попробуй ущеми интересы патрициев! Мы пока не пришли к общему мнению.
— А тем временем Риму все труднее защищаться от внешних врагов и держать в узде миллионы рабов в самой Италии! — подхватил претор. — Стоит ли после этого обижаться отказу!
— Но моему коллеге консулу Флакку сенат дал все, что он затребовал. И дал бы больше, попроси он еще — я ведь видел это по лицам отцов-сенаторов!
— Фульвий Флакк отправляется в Сицилию! — напомнил претор. — Надо положить конец этому царству рабов под самым носом Рима! Подумать страшно: взбунтовавшаяся чернь перерезала своих господ, захватила почти все крупные города острова, провозгласила какого-то раба по имени Евн своим базилевсом и всем своим двухсоттысячным войском подступило к Мессане! К самой границе Италии!
— Рабы останутся рабами, будь их хоть миллион! — отрезал Эмилиан. — Да, они разбили несколько небольших отрядов наших преторов. Но как только до них дойдет весть, что в Сицилии высадилась консульская армия, помяни мое слово — они разбегутся, как стая зайцев при виде волка!
— Может, вместо осторожного Фульвия Флакка в Сицилию следовало бы отправиться тебе? Ведь у тебя такое громкое имя, что оно одно наводит ужас на целые народы!
— Орел не ловит мух! — перебил претора Эмилиан. — С рабами справитесь без меня. Мне хватит дел и под Нуманцией. Нужно окружить ее двойной линией укреплений, заново обучить солдат военному делу, навести порядок, и мечом или голодом заставить эту крепость сдаться на милость победителя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Это плохо, что отец рабыни тоже будет жить здесь, — нахмурился инвалид. — Она будет все время плакать и умолять отпустить ее повидаться с ним. А я хотел бы всегда видеть подле себя веселую, радостную рабыню. Скажи, — снова обратился он к девушке, — ты будешь веселой и радостной?
— Будет, будет! — закивал перс.
— Но я не слышу ее голоса! Может, он хриплый и непевучий? Такая рабыня мне не нужна!
— Она поет слаще соловья в клетке! — клятвенно приложил ладони к груди купец. — Просто ей неведома ваша прекрасная эллинская речь!
И громко, чтобы слышали все, добавил:
— Зато ей известен язык, на котором без перевода могут общаться между собой все люди земли: язык любви!
— Я покупаю ее! Я! — закричал срывающимся голосом старик в измятом гиматии, с трудом взбираясь на помост.
Очутившись наверху, он обвел девушку с головы до ног слезящимися глазами и прогнусавил: — Восемь мин?
Инвалид костылем надавил на плечо старика:
— Уходи! Я первый!
— А я дам восемь с половиной мин!
— А я — девять!
— Десять!
Эвбулид с усмешкой понаблюдал, как торгуются из-за юной сирийки калека и старик, и заработал локтями, пробиваясь вперед. Вдогонку ему понеслись возмущенные окрики.
— На чем сошлись? — оказавшись у самых ступеней, спросил он знакомого философа, гладя как старик, схватив девушку за руку потащил ее за собой под одобрительные возгласы и недвусмысленные шутки зрителей.
— На тринадцати минах… — нехотя ответил философ.
— Тринадцать мин за сирийку! — возмутился Эвбулид. — Пять мин за старика!..
— А ты что хотел? — послышался рядом насмешливый голос.
Эвбулид повернул голову и увидел дородного мужчину, судя по одежде и уверенным жестам, бывшего судью или даже архонта.
— Сирийцы и в благословенные времена Перикла стоили вдвое дороже обычных рабов! — раздуваясь от важности, сказал он. — Они с молоком матери впитывают покорность, и в то же время им не чужда великая эллинская культура, которую мы принесли им!
Он бросил презрительный взгляд на поднимавшихся по ступенькам рабов из Фракии — бородатых, насупленных, с выбеленными мелом ногами и спросил:
— Разве можно сравнивать их с этими дикарями?
— Но цены! Такие цены… — простонал Эвбулид.
— А как иначе? Ты знаешь, какими высокими налогами облагают наши Афины торговцев рабами? А расходы на умерших по дороге рабов? А, наконец, пираты? Разве есть у торговцев гарантия, что, везя на продажу рабов, они сами не превратятся в жалких пленников?
— Что торговцы! — усмехнулся философ. — Даже знатные граждане должны помнить, что в любой момент они могут стать рабами.
— Мы? Греки?! — воскликнул стоящий рядом молодой афинянин, очевидно, впервые попавший на сомату.
— Увы! — вздохнул философ. — Пираты наводнили все Внутреннее море!
— От них не стало житья даже на суше! — пожаловались откуда-то сбоку. — Мой знакомый из Фригии рассказывал, что пока он ездил по делам, пираты высадились в его городе и захватили в плен молодых девушек, среди которых оказалась и его дочь.
Бедняга ездит теперь по всем рынкам, рискуя сам стать жертвой этих негодяев, и ищет ее…
— Они не гнушаются ни свободными, ни рабами! — заволновалась толпа.
— Свободные для них даже еще желаннее — за свободных можно получить богатый выкуп!
— Ох, если он у кого есть…
— Но закон! — воскликнул молодой афинян. — Куда же смотрит наше государство, судьи, архонты?!
Важный гражданин заторопился к «камню продажи», подальше от разговора, принимавшего для него явно нежелательный оборот.
Философ проводил его насмешливым взглядом и ответил юноше:
— Все дело в выгоде! Торговля рабами, действительно, обложена крупным налогом, и Афины богатеют на ней, вернее, умудряются сводить концы с концами… Вот архонты в закрывают глаза на разбой пиратов. А они пользуются этой безнаказанностью. Вот и текут сюда нескончаемым потоком сирийцы, фракийцы и вон — рабы из Далмации.
Эвбулид проследил глазами за взглядом философа и увидел на помосте увенчанных венками далматов. Вспомнил слова купца из Пергама, который сказал: не утруждай себя их осмотром…
— Впрочем, мы и сами платим позорную дань востоку! — продолжал разошедшийся философ. — Пелопоннес дает Сирии гетер, Иония — музыкантш, вся Греция посылает им своих молодых девушек!
— И наши скромные девушки, славящиеся во всем мире своим целомудрием, стоят обнаженными на «камнях продажи»?! Позор! — закричал молодой афинянин.
— Как же ценят на варварских рынках нас, греков? — не выдержал Эвбулид.
— Справедливости ради надо сказать, очень высоко! — горько усмехнулся философ. — Нас считают красивыми и пригодными для всех видов интеллектуальных работ. Но, бывает, посылают в гончарные мастерские и даже на рудники.
Эвбулид представил, как где-нибудь на Делосе или Хиосе глашатай расхваливает этого философа, как понтиец или критянин платит за него полталанта — обычную цену плененного стоика, хотел возмутиться, но вдруг увидел, что на помост начали выводить новую партию рабов. Это были высокие, широкоплечие северяне со светлыми волосами и голубыми глазами. Голова каждого из них была покрыта войлочной шляпой.
— Пять рабов из далекой Скифии! — закричали глашатаи. — Огромны и сильны, как сам Геракл!
Пока пораженные необычным видом рабов покупатели вслушивались в слова глашатая, сообщавших, что эти громадные скифы умеют возделывать поля и корчевать лес, Эвбулид первым взбежал на «камень продажи» и подскочил к торговцу партией.
Это был высокий, мужественный человек с лицом воина. Один из многочисленных шрамов был особенно ужасен: через весь лоб проходил глубокий рубец, прикрытый тонкой пленкой, под которой надсадно пульсировала жилка.
Не узнавая своего голоса, хриплого и осевшего от волнения, Эвбулид бросил:
— Сколько?
— Дисат мин! — коверкая греческие слова, отрывисто ответил торговец.
«Десять мин! — похолодел Эвбулид. — Проклятый купец! Чтоб ты не доплыл до своего Пергама! Десять мин за одного раба…»
Чтобы не уронить своего достоинства, он не стал сразу сходить с помоста. Подошел к рабам. С напускным интересом пощупал у одного из них согнутую в локте руку. Поразился крепости ее мышц. Они были тверды, как камень.
«Да, такие рабы как раз и нужны на мельницу… Но не один же!..»
— Не так смотришь! — подошел к Эвбулиду торговец.
Он похлопал раба по шее и резко ударил его кулаком под ребро.
— Так надо смотреть!
Раб даже не шелохнулся.
— Так смотри! — Ударил второго раба торговец и заглянул ему в лицо, ища гримасу боли. Не найдя ее, довольно хмыкнул и ткнул в живот третьего раба, четвертого:
— Так смотри! Так!!
Торговец занес руку для нового удара, но тут произошло неожиданное.
Пятый раб, с широким, скуластым, как у всех скифов, лицом, но непривычно большими для этого степного народа глазами, вдруг наклонил голову и рывком подался вперед.
Рука торговца застыла в воздухе. Эвбулид невольно шагнул назад. Бывалые агораномы бросились к ним на помощь и с помощью глашатаев и отчаянно ругавшегося торговца связали рабу руки.
— Всего дисат мин! — повторил торговец и развел руками. — Все пять здоровы, крепки, но я не отвечаю за них. Я купил у сарматов дисат таких рабов. Два сразу бросились в море и утонули. Один разбил себе голову о мачту. А еще два прокусили себе вены. Вот — осталось пять. И я не отвечаю за них. Эти люди не могут без свободы, как рыба без воды.
Разочарованные тем, что пригодные с виду рабы непокорны и так свободолюбивы, покупатели стали покидать «камень продажи».
— Дикие люди! — оглядывая рабов, удивился Эвбулид. — Какого они племени? Скифы?
— Пожалуй, что нет, — ответил торговец. — Скифы тоже любят свободу и редко сдаются в плен. Но не так, как эти! У скифов темный волос и узкие, как будто они щурятся от солнца, глаза. Нет, — уверенно заключил он, — это не скифы. Сарматы говорили — это сколоты. Хотя я могу проверить. Мне известны некоторые скифские слова.
Торговец обвел глазами покупателей и указал одному из своих рабов на топор, заткнутый за пояс крестьянина:
— Что это?
— Ну, секира… — нехотя ответил раб.
— Вот — это сколот! — многозначительно заметил торговец. — Скиф обязательно сказал бы — «топор»!
Он с надеждой взглянул на Эвбулида:
— Купишь?
— Да нет, я так… — пробормотал Эвбулид, делая шаг к ступенькам.
— Смотри — это хорошие рабы! — крикнул ему вдогонку торговец. — Сарматы говорили, они не склонны к воровству и вредительству! Всего дисат мин!
— Дисат мин! — передразнил Эвбулид, взрываясь. — Да у нас один сириец-грамматик, знаменитейший, между прочим, ученый стоит в два раза дешевле!
— То один! — с обидой возразил торговец. — А я предлагаю тебе сразу все пять!
— Ну да, конечно! — не в силах остановиться, продолжал ворчать Эвбулид. — За ученого, по книгам которого учатся в самой Александрии, — пять мин, а за всех твоих пятерых…
И только тут до него дошло, что ему предлагает торговец.
— Постой! — вскричал он. — Ты сказал — все пять?!
— Да.
— Десять мин за всех твоих пятерых рабов?!
— Ну да, только я не отвечаю за их поведение, клянусь вашим богом, который метает молнии!
— Беру! — рванул с пояса кошель Эвбулид.
— Дисат мин.
Эвбулид разорвал завязавшуюся в узел веревку и, торопясь, стал ссыпать монеты прямо в подставленные торговцем ладони. Руки были темные, испещренные шрамами. Серебро — светлым, праздничным.
Глядя на сверкающий в лучах появившегося солнца поток, Эвбулид уже видел роскошный дом в богатом квартале Афин, счастливое лицо Гедиты, Диокла, дочерей. Воображение рисовало ему новую мельницу, кузню, гончарную мастерскую, множество рабов, в том числе и темнокожих египтян, тех самых — для роскоши…
Как они с торговцем ударили по рукам, как в сопровождении тут же нанятого надсмотрщика за рабами, он спустился с «камня продажи», Эвбулид не помнил.
У края соматы его тут же обступили купцы и наперебой стали предлагать свои товары:
— Хитоны! Самые большие хитоны — как раз для таких огромных рабов!
— А вот цепи им на ноги! Клянусь молотом Гефеста, они ничуть не хуже тех, которыми был прикован к скале сам Прометей!
— Кандалы на руки!
Низкий купец с пухлым животом вкрадчиво ворковал в самое ухо:
— Непременно купи мои железные ошейники! Покупка твоя не только удачна, но и опасна… Не искушай судьбу! Не надев ошейники этим сильным, как Геракл, рабам, ты не сможешь спать спокойно!
Радуясь, Эвбулид купил цепи, кандалы и ошейники. Приказал суровому на вид надсмотрщику:
— Пригласишь на месте кузнеца, пусть закует их, как следует, чтоб у них пропала всякая надежда бежать с моей мельницы!
— Ты сказал, мельницы? — снова подался к Эвбулиду низкий купец. — Тогда тебе непременно нужна моя «собака»!
— Зачем? — отмахнулся Эвбулид. — Хватит и ваших наручников!
Купец забежал с другой стороны.
— Ты меня не понял! — захихикал он. — Моя «собака» — деревянная. Но она не хуже живой охраняет хозяйское добро!
— Как это? — не понял Эвбулид.
— А вот как!
Купец жестом подозвал раба-помощника, надел ему на шею широкое, плоское ярмо и, всунув в руку большой ломоть хлеба, приказал:
— Ешь!
Худой раб жадно потянулся губами к ломтю, но рука его натолкнулась на ярмо. Он наклонился вперед, пытаясь просунуть хлеб — и снова ничего не получилось.
Раб извивался, отгибал тело назад, даже подпрыгивал, но каждая его попытка кончалась одним и тем же: он никак не мог донести хлеба до рта.
— Видишь? — торжествовал купец. — Я не кормил его целых два дня, и все равно он ничего не может поделать! Ешь! — закричал он на раба. — Ешь, а не то я снова отниму у тебя хлеб, и ты не увидишь его еще два дня!
Купцы хохотали, тут же заключались пари: удастся ли голодному рабу проглотить хотя бы кусок хлеба. Ставки возросли до десяти драхм. Смеялся и сам Эвбулид.
После последней отчаянной попытки хлеб выскользнул из пальцев раба, он сел на пыльную землю и стал шарить вокруг себя руками. Слезы текли по его лицу, падая на ярмо.
— Ну, что скажешь? — заворковал над ухом Эвбулида купец. — Надежна моя «собачка»? А теперь представь, что в руке моего раба не ломоть хлеба, а муха с твоей — да ниспошлют ей удачу боги — мельницы! С такой охраной ни одна горсть муки не будет съедена твоими прожорливыми рабами!
— Ладно, беру! — смеясь, согласился Эвбулид. — Вели рабу надеть на моих сколотов по своей «собаке»! А ты, — нашел он глазами Армена, — отведешь их в мой дом и скажешь Гедите, чтобы она посадила к очагу и обсыпала их сухими фруктами и сладостями. Да чтоб не забыла произнести при этом пожелание, чтобы покупка пошла на благо дому. А потом на мельницу их — и сегодня же за работу!
ГЛАВА ВТОРАЯ
1. Разрушитель Карфагена
Консул Сципион Эмилиан был вне себя.
Полчаса назад сенат на своем собрании направил его в восставшую Испанию, отказав при этом в дополнительном наборе войска!
Оставшись наедине с городским претором, Эмилиан дал волю своему гневу. Он вел себя так, словно перед ним уже были стены Нуманции, а не почтенный сенатор и благородные своды храма Сатурна.
— Не дать мне даже один свежий легион! — кричал он, брызжа слюной. — Мне, отправляющемуся под крепость, которую Рим не может взять уже семь лет! А ведь они прекрасно понимают, что можно ждать от разложившегося войска, где легионерами командуют не командиры, а торговцы и проститутки! Где командиры понаставили в палатки кроватей, а воины разучились даже маршировать!
— Успокойся, Публий! — пытался смягчить гнев консула семидесятилетний претор. — Просто отцы-сенаторы помнят, что ты навел порядок в еще более худшей армии под Карфагеном!
Грубое солдатское лицо Эмилиана налилось кровью.
— Если мы не возьмем Нуманцию в ближайшее время — мы потеряем все! Нас перестанут бояться! На пример испанцев смотрят все их соседи. Ты заметил, как обнаглели их послы? И где — в самом Риме! Что же тогда делается в их землях, где одно только слово «Рим» еще вчера вселяло в сердца неописуемый ужас?! Вот почему я потребовал дополнительный набор. И что же услышал в ответ? «Нам не из кого больше набирать римское войско!» Каково, а?
Резкие морщины у толстых губ делали лицо консула безобразным.
Любому другому претор, оставшийся за главу государства, напомнил бы об уважении к богам и к себе. Но перед ним был приемный внук Сципиона Старшего — победителя Ганнибала, родной сын триумфатора Эмилия Павла, покорившего Македонию.
Это был один из тех немногих людей, о которых в Риме с восхищением и страхом говорят: «То, что дозволено быку, не дозволено Юпитеру».
И претор примирительно ответил:
— Но, Публий, ты должен понять сенат. Откуда взять воинов? Вот уже несколько месяцев нам почти некем пополнять легионы. Кому, как не тебе знать, до чего быстро редеют они в боях! Раньше это делалось за счет крестьян. А теперь — где они? Почти все здесь, в Риме, питаются на подачки, живут рядом с помойками. Как городской претор, я готов засвидетельствовать, сколько их ежедневно приходит в Рим, лишая тем самым армию новых воинов…
— Зачем ты мне объясняешь это? — поморщился консул. — Ты знаешь, что я организовал кружок. Вот уже несколько лет мы бьемся над тем, как вернуть нашей армии былую силу. Ясно, что нужна аграрная реформа. Но попробуй ущеми интересы патрициев! Мы пока не пришли к общему мнению.
— А тем временем Риму все труднее защищаться от внешних врагов и держать в узде миллионы рабов в самой Италии! — подхватил претор. — Стоит ли после этого обижаться отказу!
— Но моему коллеге консулу Флакку сенат дал все, что он затребовал. И дал бы больше, попроси он еще — я ведь видел это по лицам отцов-сенаторов!
— Фульвий Флакк отправляется в Сицилию! — напомнил претор. — Надо положить конец этому царству рабов под самым носом Рима! Подумать страшно: взбунтовавшаяся чернь перерезала своих господ, захватила почти все крупные города острова, провозгласила какого-то раба по имени Евн своим базилевсом и всем своим двухсоттысячным войском подступило к Мессане! К самой границе Италии!
— Рабы останутся рабами, будь их хоть миллион! — отрезал Эмилиан. — Да, они разбили несколько небольших отрядов наших преторов. Но как только до них дойдет весть, что в Сицилии высадилась консульская армия, помяни мое слово — они разбегутся, как стая зайцев при виде волка!
— Может, вместо осторожного Фульвия Флакка в Сицилию следовало бы отправиться тебе? Ведь у тебя такое громкое имя, что оно одно наводит ужас на целые народы!
— Орел не ловит мух! — перебил претора Эмилиан. — С рабами справитесь без меня. Мне хватит дел и под Нуманцией. Нужно окружить ее двойной линией укреплений, заново обучить солдат военному делу, навести порядок, и мечом или голодом заставить эту крепость сдаться на милость победителя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61