— Хаскелл, я почти не знала Филлис. Правда. Мы виделись только в церкви по воскресеньям. И все. Теперь вам, наверное, пора…
Она взяла меня за рукав и потащила к машине. Словно я успел забыть обратную дорогу.
Ленард остался торчать на крыльце, сверля нас взглядом. Рута повысила голос:
— Очень жаль, что мы ничем не можем помочь.
У машины она незаметно оглянулась. Ленард находился вне пределов слышимости.
— Значит так, — прошептала Рута. — Я вчера весь день провела в «Веселых кудряшках», никуда не отходила, клиенты шли один за другим. Можете проверить!
— А как насчет Бойда Арнделла? — спросил я, вставляя ключ в зажигание. — Где он провел день?
Рута побледнела, будто я отвесил ей пощечину. Крутанулась на каблуках и понеслась к дому. Прежде, чем захлопнуть дверь, Ленард одарил меня ещё одним мрачным взглядом.
Я поспешно вырулил на улицу. Если этот симпатяга Гризли обнаружит измену, мне бы не хотелось оказаться не то что месте Бойда, даже в радиусе пяти миль от Бойда!
Было только одно место, куда я мог направиться после приятной болтовни с четой Липптон. Антикварная лавка Зика Арнделла. До открытия магазинчика ещё оставалось время, которое я и убил без всякой жалости. Заехал к себе в контору: посмотреть, а вдруг любовь изменила Мельбу к лучшему, и она трудится в поте лица.
Восемь тридцать уже давно пробило, — время, когда Мельбе положено являться на службу, — а моей работящей секретарши нигде не было. Боюсь, даже любовь не в силах изменить людские привычки.
Я поискал Мельбу, обошел все её потаенные укрытия. Между стеллажами, в задней комнате за дверью, под стойкой бара. Уж чего-чего, а прячется Мельба бесспорно лучше всех. Я даже постучал в женский туалет. Но или Мельбы там не было, или она решила играть по — крупному и притворилась мертвой. Так что я не нашел ни одной живой души, кроме Элмо. Он поймал мой ищущий взгляд и нахмурился. Наверное, подумал, что я снова попрошу отвечать на телефонные звонки. Я весело помахал родственнику рукой и побрел к себе в кабинет.
Где сидел и бездельничал до девяти, пока не открылся магазин Арнделла. Собственно, и после девяти я не особо торопился. Уж больно славное выдалось утро, чтобы гробить его на пустую спешку. Неторопливо выйдя на улицу, я заметил парочку престарелых джентльменов, которые успели уже угнездиться напротив здания городского суда. Старички приветливо кивнули мне. Я помахал в ответ.
Вот чем мне ещё не нравился Луисвиль. Если там помахать на улице незнакомцу, он наверняка решит, что тебе от него что-то надо. Здесь, в Пиджин-Форке, можешь махать кому угодно и сколько угодно. Никто дурного не заподозрит.
Идти было недалеко. Магазин Арнделла находится на той же стороне улицы и в том же квартале, что и аптека Элмо. Вообще-то, единственное, что нас разделяет — это галантерейная лавка.
Лерой Патнам, хозяин галантереи, видимо, как и я, решил, что несмотря на начало мая, наступило лето. Одну из двух витрин магазинчика занимали купальники. Лерой приложил массу воображения для того, чтобы искусно разложить мужские, женские и детские купальные костюмы на песке, а посреди воображаемого пляжа он воткнул игрушечный совок и разбросал вырезанные из цветной бумаги звезды и морских коньков. С подлинностью, кончено, туговато, зато оригинально.
Вторая витрина по оригинальности даже перегнала первую. Она осталась ещё с Пасхи, которая прошла давным-давно. Лерой настолько гордился своим произведением, что ни в какую не хотел разрушать его. Он запихал в витрину все, что хоть каким-то боком годилось для пасхальной тематики. Пасхальные зайцы всевозможных размеров и расцветок, пасхальные яйца, гигантские букеты искусственных пасхальных цветов, и по меньшей мере дюжина пасхальных корзинок. Желая, видимо, показать, что он в курсе, по какому поводу праздник, Лерой повесил в левом углу пластмассового Иисуса, распятого на кресте. Правда, при виде Иисуса в компании разноцветных зайцев, прохожие приходили в некоторое замешательство, но искусство, как известно, требует жертв.
Я едва не свернул шею, разглядывая композицию «Иисус и зайцы». Надо вам сказать, это неимоверно глупо — не смотреть под ноги перед лавкой Зика Арнделла. Особенно когда вовсю светит солнце. Зимой, или во время дождя вы все-таки в относительной безопасности, потому что проход почти наверняка свободен. Зик Арнделл считает, что если клиент не идет сам, его нужно заманивать. Поэтому в погожие дни тротуар перед входом в магазинчик загроможден всевозможным скарбом. Сегодня, например, Зик выставил дряхлый горбатый столик на колесах, пару зеленых кресел с лысой обивкой, потускневшую латунную спинку от кровати и доисторическую стиральную машину. Особенно я бы отметил стиральную машину. Поскольку врезался именно в нее, крепко ударившись об одну из растопыренных ножек.
Я бы с удовольствием испустил тот поток проклятий, который в нетерпении просился на волю, но на другой стороне, у здания Банка было полным-полно народу. Так что не стоило привлекать к себе внимания, ещё решат, будто я у себя под носом ничего не вижу.
Поэтому я потер ушибленную голень, и сделав вид, что хромота для меня в порядке вещей, стал медленно прокладывать путь через живописный хлам. Обогнул бельевой шкаф со слегка вздувшейся фанеровкой, дубовый приставной столик с табличкой, где рукой Зика было выведено: «СОВЕРШЕННО НОВЫЙ!», и дамский облупившийся красный велосипед. Да, понятие антиквариата Зик трактовал весьма вольно. Зайдя внутрь лавки, Зика я не приметил, зато сразу увидел Бойда. Удивительное везение, потому что в магазине Арнделла найти кого-нибудь почти невозможно. Он огромен, как амбар, и совсем не похож на прочие заведения, торгующие антиквариатом и мебелью. Обычно торговцы расставляют кресла, диваны и этажерки, имитируя жилое помещение, чтобы покупатели увидели, как вещь будет смотреться в их собственном доме. Зик, видимо, считал это пустой тратой свободного места. Свой скарб он выстраивает в длинные шеренги, от стены до стены. Новенькая софа может соседствовать с доисторическим холодильником, а кухонные табуретки тесниться в изголовье кровати. Как будто вещи стоят в очереди в мебельной библиотеке и терпеливо ждут, когда библиотекарь подберет им заказанные книги.
Я мог бы долго бродить по узким проходам, разыскивая Бойда, вставать на цыпочки и вытягивать шею — с тем же успехом, с каким я ранее искал Мельбу. Но на мое счастье, Бойд маячил неподалеку от входа, рядом с обшарпанным гардеробом и жутковатой газонокосилкой.
Бойд был очень занят. Он тестировал черную кушетку, явно названную в его честь — лентяйка. В коричневых саржевых штанах и клетчатой рубашке, Бойд растянулся на лентяйке, руки за головой, глаза закрыты.
Словом, трудился не покладая рук.
— Бойд! — позвал я. — Можно с тобой поболтать?
От неожиданности Бойд дернулся, его правый глаз неохотно приоткрылся.
— Чего?
— Надо поговорить.
Длинноногий, длиннорукий, жилистый, Бойд Арнделл был обладателем вытянутого, худого лица, длинного прямого носа и толстых губ. Губы были настолько пухлыми, что казались поддельными, вроде игрушечных, на липучках, с какими детишки разгуливают на Хеллоуин. Густые черные волосы Бойд зачесывал назад. В те редкие моменты, когда он их вообще куда-нибудь зачесывал. Сейчас они лезли ему в глаза. Но он даже не шевельнулся, чтобы убрать их. Он минут пять зевал и сладко потягивался, пока, наконец, не соизволил ответить:
— О'кей, Хаскелл, — говорил он так медленно, словно рот его был склеен тягучими сладостями. — Тебе чего, мебель понадобилась?
Это что, заготовленная рекламная речь?
— Нет, — я лицемерно улыбнулся ему, как незадолго до этого улыбался Ленарду. — Мне понадобилось задать пару вопросов про тебя и Руту Липптон.
Бойд даже бровью не повел. Он ещё разок зевнул и потянулся, затем сел. Волосы он так с лица и не откинул, смотрел на меня сквозь космы, как из-за черных занавесок.
— Про меня и миссис Липптон? Не пойму, о чем ты.
— Да брось, Бойд. Я все про вас знаю. Рута мне сама рассказала.
Это, кажется, слегка освежило его память. Но не слишком огорчило. Он нехотя пожал плечами и протянул:
— А чё говорить-то? Я просто вел себя как джентльмен, защищал репутацию дамы, так сказать. — Толстые губы растянулись в кривой усмешке. Я, конечно, предпочитаю молоденьких, и Рута для меня старовата, но какой мужик упустит случай позабавиться с её дыньками! — Тут он подмигнул мне и самодовольно ухмыльнулся. — Эх, Хаскелл, видел бы ты эту старушку в постели.
Тьфу ты, право слово. Вот уж действительно, истинный джентльмен.
Бойд потряс космами и присвистнул.
— Ох, пару раз мне казалось, старушка Рута себя до инфаркта укатает.
Так-так, понятно. Похоже, Бойд, в отличие от Руты, не был «очень, очень, очень» влюблен. Бедная Рута. Джентльмены, с которыми повязала её жизнь, отнюдь не были джентльменами.
Может, и не стоило говорить того, что я сказал, но мне безумно захотелось стереть с лица Бойда эту мерзкую, наглую ухмылку.
— Мне ты можешь не рассказывать. Я имел счастье послушать вас в записи.
Ухмылочку и вправду как рукой сняло. Ага, наконец-то заволновался.
— Что… ты что хочешь сказать? В какой такой записи?!
— А Рута тебе разве не рассказывала? Вас записывали, на диктофон.
Теперь Бойд по-настоящему испугался.
— Что-о-о? — и рухнул на лентяйку, уставившись перед собой невидящим взором.
— Думал, ты знаешь, — сказал я, небрежно пожимая плечами. Рута, наверняка, поделилась секретом с этим Ромео. Хотя она, конечно, понимала, что он вряд ли обрадуется. — Под кроватью был спрятан диктофон.
Бойд наконец-то откинул с лица волосы.
— Нет, не знал я! — в его глазах закипала ярость. — Эта чертова старуха ничего мне не сказала!
И я поверил ему. По одной простой причине: Бойд слишком ленив, чтобы разыгрывать удивление. А тем более, ярость.
Воспользовавшись его растерянностью, я задал ещё один вопрос:
— Ты слышал, что Филлис Карвер убили?
— Ну слышал, — непонимающе отозвался Бойд. — А какое это имеет отношение к…
— Она оставила предсмертную записку, — и я показал ему копию.
Теперь Бойд, похоже, был в полном замешательстве.
— Семь? — он перевел взгляд на меня. — Чего-то не пойму. А мы с Рутой тут при чем? И какая сволочь запихнула нам жучок в кровать? И каким образом эта запись попала к тебе?
Отвечать я не стал. — Где ты был вчера? С половины одиннадцатого до четверти четвертого?
Похоже, даже такому обленившемуся мозгу не требуется много времени, чтобы понять, что к чему.
— Слушай, не пойму, к чему ты клонишь, но я был на этом самом месте. Я вчера даже на обед не уходил. Целый божий день вкалывал.
Честно говоря, с трудом верится, чтобы Бойд хоть один день в жизни целиком проработал, но говорил он убедительно. По его словам, с девяти утра до шести вечера он провел вчера в магазине. Наверняка тестируя черную лентяйку.
— Я и не знал толком эту Карвер, — убеждал он меня. — С чего ты решил, что у меня могло быть с ней что-то общее?
— Эй, я ничего не решал. Я просто задаю вопросы.
Бойд одарил меня долгим пристальным взглядом.
— В таком случае, и у меня найдется к тебе парочка вопросов. Кто подложил жучок? И где это чертова кассета?
— Не волнуйся ты так, Бойд. Ленарду я показывать её не собираюсь, если ты этого боишься.
Почему-то особого облегчения на лице Бойда я не увидел. От одного упоминания имени Ленарда его пухлые губы заметно съежились.
Пожалуй, самое время удалиться, подумал я и быстро вышел за дверь.
Могу поспорить, что не успел я миновать Иисуса с зайцами, как Бойд уже набирал Рутин телефон.

Глава 12

После разговора с Бойдом я места себе не находил. Теперь уже двое в городе считают, что у меня есть записи, которых на самом деле у меня нет. Кто-то из них запросто мог проговориться об этом Верджилу, и тогда мне не избежать пренеприятнейшего объяснения. Хотя, обмолвиться обо мне значит — и о себе обмолвиться, а Рута и Бойд вряд ли стремятся к огласке.
Я показывал записку Филлис всем подряд, но народ только бровями шевелил в изумлении. Что же пыталась сказать Филлис, накарябав семерку? Если это действительно семерка. Но что же еще?
Может, не дожидаться, пока в школе закончатся уроки, и поговорить с Уинзло прямо сейчас? Все-таки расследование убийства — причина достаточно веская, чтобы прервать на пять минут занятия. К тому же, при везении, можно отловить Уинзло в перемену.
Я вскочил в пикап и покатил к школе Пиджин-Форка. Она располагается примерно в шести милях от Главной улицы, если повернуть влево на единственном в городе светофоре. Невозможно проехать мимо голого двухэтажного каменного здания с высокими, узкими окнами. Оно стоит немного в стороне от дороги, напротив магазина «Видео напрокат». Во времена моей юности ученики единодушно прозвали школьное здание тюрьмой.
И с годами я этого мнения не изменил.
Днем можно оставлять машины прямо перед школой, на площадке, выделенной для остановки школьных автобусов. Я захлопнул дверцу автомобиля и двинулся к подъезду Внутри, как и снаружи, ничего не изменилось. Серый линолеум все так же отдавал желтизной от частого мытья, а стены были выкрашены в тот же цвет, что и в мой выпускной год. Цвет, надо сказать, не слишком веселый. Мышиный, под стать линолеуму. Как будто у школьного начальства не хватило смелости сменить его на более жизнерадостный.
Не потребовалось даже усилия, чтобы вспомнить, где находится кабинет директора. Ноги сами вынесли меня прямо к его дверям, поскольку я неоднократно посещал его во время своей академической, так сказать, карьеры. Не то чтобы я слыл хулиганом и скандалистом. Веселый сорванец вот кем я себя считал. Учителя же придерживались обо мне явно другого мнения. Преподаватель английского, встретив меня на праздновании десятилетия со дня окончания, признался, что крайне удивлен тем, что меня взяли на службу в полицию. Он так и не поверил, что нашлись глупцы, давшие мне в руки оружие, да ещё заряженное.
Но вообще-то этот тип никогда мне не нравился.
Хрупкая секретарша с огромным рыжим осиным гнездом на голове подарила мне полный сочувствия взгляд поверх очков в перевязанной проволочкой оправе.
— Очень жаль, но мистер Рид нынче сказался больным.
От удивления я немного опешил. Придя в себя, развернулся и поплелся к машине. Выруливая со стоянки, я еле поборол неодолимое желание подбросить в школьный подвал дымовушку. Эх, старые добрые времена!
По пути обратно в Двенадцать Дубов, я злился, что не догадался сразу заскочить к Ридам — сэкономил бы массу времени и сил.
Машины Уинзло перед крыльцом не оказалось, но это ничего не значило. Гараж Испанского замка был закрыт, кто знает, может, хозяин и дома. В его болезнь верилось с трудом.
Еще больше я удивился, когда дверь открыла Джун. Значит, и она взяла отгул? Неужто осталась ухаживать за смертельно больным мужем? Или они оба подхватили какую-то заразу? Эти микробы такие прилипчивые.
Джун, однако, больной мне не показалась. Блестящие каштановые волосы она забрала назад с помощью широкой черной ленты, надела кружевную белую блузку с коротким рукавом и липучие, тягучие черные лосины со штрипками. Никогда не был поклонником лосин. По мне, так они слишком напоминают эластичный черный бинт. А иногда кажется, что женщина попала ногами во что-то липкое и вязкое, и теперь никак не может стряхнуть. Хотя при виде Джун я склонен был изменить свое отношение к этим тянучкам. Ее ноги казались невероятно длинными и гладкими.
Но когда она открыла массивную дубовую дверь, взгляд мой был прикован отнюдь не к её ногам. Я поднял глаза вверх, памятуя о птичьих балкончиках над входом и связанной с ними опасностью. Пока птиц не наблюдалось, но нельзя же рассчитывать, что так будет продолжаться вечно.
Джун посмотрела на меня, потом — с легким недоумением — на балкончик, как бы пытаясь проследить за ходом моих мыслей, и снова на меня. Наконец она сказала:
— Хаскелл. Рада тебя видеть.
Голос у неё и вправду был веселый, и сопровождался ослепительной улыбкой капитанши команды болельщиц, с ямочками в придачу. Но по каким-то незримым признакам мне показалась, что она совсем не в восторге от моего прихода.
Может, её беспокоило, что они с Уинзло могут меня заразить?
В ответ я подарил ей недурной экземпляр из коллекции моих приветственных улыбок.
— А Уинзло дома? Я заходил в школу, и мне сказали…
— Уинзло нет, — прервала меня Джун. Слишком поспешно, как мне показалось. — Жаль, что ты его не застал.
Чего-чего, а сожаления у неё в голосе не было и в помине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23