— Слушай ты, пидор позорный! Будешь кочевряжиться — глаза выжгу! Понял?! И ты уже ни в каком виде их не увидишь!Пияшев молча взял ручку и написал «Вера».Андрей, не размахиваясь, ударил его сзади двумя ладонями по ушам. Он знал — человек на какое-то время чувствует, будто его ударили кувалдой по голове.— Ты не ошибся? — проорал он ему в ухо.Пияшев послушно зачеркнул написанное и вывел рядом «Надежда».— Фамилия?!— Шевчук.— Так и пиши.Когда Пияшев подписал весь десяток снимков и портрет Светы Юшковой подписал, имя, фамилию, даже отчество вспомнил, Андрей положил перед ним найденный в папках чистый лист бумаги.— Пиши... По факту изъятия принадлежащих мне фотографий женщин... Надежды Шевчук, Таисии Хмелько, Ольги Семенчук, Светланы Юшковой и других... возражений и претензий не имею... Подпись... Дата... Время...— Сейчас больше двух... — неуверенно проговорил Пияшев.— Так и пиши... Четырнадцать часов тридцать минут.— Но ведь...— Четырнадцать часов тридцать минут, — повторил, гудя в стакан, Худолей.— Понял, — кивнул Пияшев.Худолей взял расписку, внимательно прочел, сложил, сунул во внутренний карман пиджака и положил перед Пияшевым еще один лист и рядом — пачку паспортов.— Откуда у тебя паспорта женщин, которые изображены на этих фотографиях?— Ну-у-у... Видите ли... Я их нашел.— Где?— В городе... В разных местах... В разное время...— Так и пиши... Обнаруженные у меня паспорта Надежды Шевчук, Таисии Хмелько, Ольги Семенчук... и других... я нашел в городе в разных местах, в разное время... Написал? Подпись, дата, время... Четырнадцать часов сорок минут.— Ребята, — поднял голову Пияшев. — Видите ли...— Подпись!— Видите ли, в чем дело, — начал было Пияшев, но Худолей, выдернув у него из-под рук лист, вчитался в него, снова пробежал несколько раз все строки и, сложив, сунул в тот же карман.— Ты что-то хотел сказать? — прогудел он в стакан.— Я готов заплатить.— Плати.— Хорошо... Вы все оставляете здесь, — Пияшев кивнул в сторону целлофанового мешка, — берете деньги и уходите. Договорились?— Давай деньги, — произнес Андрей голосом, который озадачил даже Худолея — столько было в нем непривычной твердости.Пияшев направился на кухню, взял с полки жестяную банку, расписанную хохломскими узорами, и, перевернув ее, высыпал содержимое на стол. Из горки сахара торчали две пачки стодолларовых купюр.— Каждому по десять тысяч, — сказал Пияшев.— Очень хорошо. — Так получилось, что в этой операции руководство перешло к Андрею. Он чувствовал себя увереннее, знал, что делать, в каком порядке и чем заканчивать. Вот и сейчас Андрей вынул из сахарной горсти обе пачки, ударил их о ладонь, стряхивая сахарный песок, и протянул Худолею. — В мешок.— Значит, кинули? — спросил Пияшев обиженно.— А тебе что, привыкать? — спросил Андрей. Его голос под чулком тоже был искажен, капроновая ткань сдавливала губы, и слова получались как бы смазанными. Если бы через день им довелось встретиться в более спокойной обстановке, вряд ли Пияшев смог бы наверняка сказать, что прошедшей ночью он слышал именно этот голос.Уже уходя, Андрей снял с Пияшева наручники.— Правильно, — одобрил Худолей. — Все-таки казенное имущество, — и это была единственная ошибка, которую они допустили. Упомянув о казенном имуществе, он дал понять Пияшеву, что люди они служивые. Досадная ошибка, непростительная, Худолей почти вскрикнул, спохватившись, но было уже поздно. Взглянув на Пияшева, он понял, что тот услышал его слова.И Андрей услышал.Наклонил голову, помолчал, исподлобья взглянул на Худолея — тот лишь сокрушенно развел руками. Да, дескать, виноват, оплошал. Впрочем, может быть, эта его оплошность пошла на пользу. Уже уходя, Андрей обрезал телефонный провод, чтобы не смог Пияшев немедленно позвонить куда-нибудь, а его мобильник лежал среди вороха бумаг в черном мешке для мусора. Чтобы хоть как-то подавить чувство досады от худолеевской промашки, он еще раз прошелся по комнате и вдруг увидел, высмотрел между письменным столом и стеной плоский чемоданчик, почти невидимый, почти несуществующий. Он подошел, поднял его, взвесил на ладони. Это был компьютер. Маленький, походный компьютер, в бездонной памяти которого могло быть столько всего, столько всего...Взглянув на Пияшева, Андрей увидел у того на лице ужас. Худолей уже держал распахнутым ненасытный зев черного мешка — прибавление еще одного предмета нисколько не отразилось на его вместимости.У двери Андрей обернулся.— И помни, пидор позорный, — он сознательно употреблял блатные словечки, чтобы сбить Пияшева с толку, — помни, сучий потрох, — это не последняя наша встреча. Запомнишь?— Постараюсь.— Плохо отвечаешь.— Запомню.Не задерживаясь больше, Худолей с Андреем, не вызывая грохочущего лифта, чтобы потом многочисленные старухи, страдающие бессонницей, не вспоминали, как без четверти три ночи грохотал лифт, так вот, не вызывая лифта, они бесшумно сбежали вниз, осторожно открыли одну дверь, вторую и выскользнули из дома, на ходу сдергивая с себя опостылевшие чулки. Свернув за угол, они тут же наткнулись на свою машину и выехали со двора, не включая огней — мало ли сейчас бессонных мужиков, бессонных баб стоят на своих балконах и выкуривают бессонные свои сигареты. И на дорогу они свернули, не зажигая огней. Город был пуст, и даже редкие фонари позволяли ехать спокойно, видеть дорогу, самим оставаясь почти невидимыми.— Куда едем? — спросил Худолей.— Есть одно местечко, — усмехнулся Андрей. — Совсем недалеко.— Недалеко от чего?— От города.Трасса тоже была пустой, и десять километров пролетели незаметно. Высмотрев по каким-то, одному ему известным признакам поворот, Андрей свернул направо и, выключив мотор, продолжал катиться вниз по проселочной дороге совершенно бесшумно. Он даже свет выключил, лунного света было вполне достаточно, чтобы видеть наезженные колеи. Так они проехали километра три, миновали несколько темных изб и остановились только у последней, такой же темной, как и все остальные, такой же безжизненной.— Что это? — озадаченно спросил Худолей.— Берлога. Здесь я отлеживаюсь, зализываю раны и прячу награбленное.
* * *
Все-таки Худолей оставался экспертом-криминалистом, несмотря на все свои сердечные потрясения. Едва проснувшись на жестком топчане и глядя в деревянный прокопченный потолок, он прежде всего подумал о том, что надо бы у Андрея спросить про ацетон.В этот момент в прихожей хлопнула дверь, звякнула дужка ведра. Худолей поднялся и вышел из комнаты.— Привет, — сказал Андрей. — Что снилось на новом месте?— Собаки снились.— Собаки — это хорошо.— А кошки?— И кошки хорошо. И коровы. И козы. И покойники.— Ни фига себе! А они-то к чему? Чего от покойников ждать?— От покойников ничего ждать уже не надо. А вот если приснятся — к перемене погоды.— И все? — Худолей был разочарован.— А в жизни и нет ничего более важного, — невозмутимо сказал Андрей, наливая воду в чайник. — Если говорить о планете, о нашей матушке-Земле, то только в погоде проявляется ее жизнь. А наши страсти-мордасти... — Андрей поднес спичку к газовой горелке, повернул краник, и под чайником вспыхнуло голубоватое пламя. Свою мысль он не закончил, полагая, что и так все ясно — страсти-мордасти не стоят того, чтобы на них обращать внимание.— Ладно. Допустим. У тебя есть ацетон?— Есть. А зачем тебе? — удивился Андрей.— Посмотри на свои пальцы.Андрей недоуменно повертел перед глазами руки и увидел, что подушечки всех пальцев покрыты темным налетом.— Что это? — спросил он.— Клей «Момент».— А, вспомнил.— Надо смыть.— Думаешь, кто-то заинтересуется?— А зачем об этом думать? Смыть, и все. И пусть другие думают, почему в разгромленной квартире гомика и сутенера не осталось ни одного чужого отпечатка пальцев.— Ох, Худолей, какой ты все-таки хитрый!— Да, я такой. Что будем делать с деньгами? У нас же целое состояние.— Пусть лежат. И деньги, и оружие всегда дожидаются своего часа.— Ты так уверенно говоришь, будто приходилось в этом убеждаться.— Приходилось.— Тогда пусть полежат. Только положить их надо в такое место, чтобы они уцелели и в случае наводнения, и в случае пожара, — рассудительно заметил Худолей.— Есть такое место. В погребе.— Лучше всего деньги хранить в банке.— И банка найдется, — усмехнулся Андрей. — Пьем чай — и в машину. Как раз к девяти приезжаем на службу. Пафнутьеву докладываем о наших ночных похождениях?— Конечно. Но не сразу. Постепенно. Малыми дозами. Иначе не выдержит. Или впадет в неистовство. Неси ацетон. Да, где чулок, который ты вчера на голову напяливал?— А он-то тебе зачем?— Давай сюда. Надо сжечь.— Ну, ты даешь, — Андрей послушно полез в карман куртки за половиной колготины.Сначала Худолей тщательно протер пальцы Андрея ацетоном, начисто сдирая с них остатки клея, потом очистил свои пальцы. Разыскав в углу старую газету, завернул в нее обе половинки колгот и, выйдя во двор, поджег этот комок. Дождавшись, пока пламя полностью сожрет и газету, и остатки синтетики, он еще и потоптался по этому месту, вдавливая в землю пепел. Увидев лопату, прислоненную к избе, он подцепил на нее остатки костра вместе с землей и, с силой бросив по кругу, развеял все это по сырой, едва освободившейся от снега земле.— Можно было бы и в печке сжечь, — сказал Андрей, когда Худолей вернулся в избу.— Нельзя. Следы остаются. Во всяком случае, я без труда обнаружил бы, что сжигалось в твоей печи.— Худолей, ты не просто хитрый, ты кошмарный человек.— И это за мной водится. Пряники давно покупал? — спросил Худолей, с подозрением рассматривая странные черные комки.— Осенью.— Тогда еще ничего. Почти свежие.— В мешке всю зиму висели к потолку подвешенные.— Для красоты?— От мышей. Все, Худолей, поехали. Ты что-нибудь взял для Пафнутьева, будет чем порадовать?— Авось, — Худолей похлопал себя по карманам. — Кто-нибудь знает об этой берлоге?— Пафнутьев. В случае чего догадается, где меня искать.— Это хорошо, — одобрил Худолей. — Это правильно.В город они въехали в половине девятого. Сначала Андрей загнал в какой-то двор свой «жигуленок» и пристроил его там, сделав совершенно неприметным. Потом оба пешком прошли к гаражу, где Андрей оставлял служебную «Волгу», и уже на ней, чистой от всевозможных криминальных похождений, подъехали к зданию управления. Андрей остался в машине, а Худолей быстрым шагом направился к главному входу. Поднявшись на ступеньки, он оглянулся, махнул Андрею рукой: дескать, держись, старик. Андрей посигналил ему светом фар.Пафнутьев сидел за своим столом, подперев щеки кулаками, и грустно смотрел в пространство. Худолей вошел несмело, от робости он, кажется, даже заворачивал носки туфель внутрь, чтобы занять как можно меньше места в этом кабинете, в этом городе, в этой жизни.— Разрешите, Павел Николаевич? — спросил он от двери, готовый тут же исчезнуть, если будет такое решение начальства.— Входи. Садись. Рассказывай.— О чем, Павел Николаевич?— Как ночь прошла, какие сновидения посетили?— Собаки в основном. Лохматые. Но незлобивые, хорошие такие собаки. Терлись об меня.— А ты где отирался?— Не понял?— Твой телефон не отвечал. Тебя дома не было. Отсутствовал.— Да, я поздно вернулся.— Ну, ты даешь, Худолей! — развеселился Пафнутьев. — Последний раз я звонил, когда уже светало.— Что-нибудь случилось, Павел Николаевич?— Беспокоился, — Пафнутьев пожал плечами, давая понять, что не всем, ох не всем доступны такие вот порывы, когда человек волнуется, переживает, не случилось ли чего, не нужна ли помощь... Черствеют люди, черствеют — такие примерно чувства были написаны на безутешном пафнутьевском лице.— Ориентировку уже посмотрели, Павел Николаевич? — спросил Худолей, увидев на столе Пафнутьева бумагу казенного формата. — Ничего такого не произошло?— А чего ты ждешь?— Ну... Вы знаете, чего я жду.— Женских трупов нет.— Это прекрасно! — с подъемом воскликнул Худолей. — А мужские?Пафнутьев некоторое время рассматривал Худолея с нескрываемым изумлением. По своей привычке он склонял голову в одну сторону, в другую, словно не решался, к чему склониться, какую версию принять.— Простите, Павел Николаевич... Я хочу заглянуть в ориентировку, если вы не возражаете.Не отвечая, Пафнутьев сдвинул листки бумаги к краю стола — бери, изучай. Худолей подошел и тут же, не возвращаясь к креслу, быстро пробежал глазами по строчкам. Не найдя описания происшествия с Пияшевым, он снова прочел ориентировку, уже медленнее, пристально всматриваясь в фамилии, названия улиц, время того или иного происшествия.И опять фамилии Пияшева он не нашел.Вывод можно было сделать только один — тот не позвонил в милицию, не сообщил о ночных посетителях, об ограблении. Значит, восемьдесят тысяч долларов для него не такая уж и значительная сумма или же опасность, которая таится в этих долларах, перевешивает деньги.— Не нашел? — спросил Пафнутьев.— А я ничего и не искал... Просто так... Из любопытства... Надо же все-таки хотя бы в общих чертах...— Значит, все чисто?— Да, Паша, — Худолей поднял наконец глаза и насколько мог твердо посмотрел на Пафнутьева. — Все чисто. Можно сказать, обошлось.— Похвастайся.— Охотно. — Худолей вынул из кармана два листка бумаги и, развернув их, положил перед Пафнутьевым на стол. На одном Пияшев не возражал против изъятия у него фотографии голых женщин, на второй сообщал, что паспорта их он находил каждый раз случайно и в разных концах города. Когда Пафнутьев прочел оба документа, Худолей положил перед ним стопку паспортов. — Вот этим он их держал. Без паспорта они даже билет домой не могли взять.Посмотрев несколько паспортов, Пафнутьев сдвинул их в сторону.— Кто помогал? Андрей?Худолей промолчал.— Таким образом, можно считать, что в городе появилась новая банда.— Какая? — живо спросил Худолей.— Опытная, — продолжал Пафнутьев. — Профессионально подготовленная, знающая оперативные методы работы, банда, которая не оставляет следов.— Вот здесь, Паша, ты можешь быть совершенно спокойным.— Но ты же знаешь, что следы всегда остаются?— Так-то оно так, — оживился Худолей, почувствовав, что грозы не предвидится, — да ведь следы-то прочитать надо! А кто их прочитает? Кто?— Ладно, — Пафнутьев махнул рукой. — Значит, заявления он не подал, в милицию не позвонил.— А ему нельзя.— Знаешь, то, что ты мне сейчас положил на стол... Это ведь явка с повинной, а? — усмехнулся Пафнутьев. — Сам продиктовал? Сам сообразил?— С Андреем.— А как убедили?— По-разному.— Понятно. Это все? — спросил Пафнутьев, показывая на листки бумаги и паспорта.— Нет. Часть. Малая часть.— А остальное?— В надежном месте.— Я, кажется, знаю это надежное место. Что там еще?— Договоры, протоколы, адреса, расписки... Деньги.— Много денег?— Да.— Отпечатков не оставили?— Паша! — обиженно закричал Худолей, воздев руки к потолку. — И это спрашиваешь ты?! И это ты спрашиваешь у меня?!— Ладно, — опять махнул рукой Пафнутьев. — Я вот о чем подумал... Если молчит, если не сообщил об ограблении... Он хоть жив остался?— Паша!— Так вот, если не сообщил, значит, слинял. Или ушел в подполье, или вообще его уже нет в городе. Скажи мне вот что, Худолей... Скажи мне вот что... Ты давно был в Италии?— Паша! — восторженно заорал Худолей. — Маханем вместе, а? Мы теперь многое можем себе позволить! Паша, мы теперь можем себе такое позволить, такое позволить... Ты даже удивишься, Паша. Очень.— Видишь ли... Что-то в этом есть несимпатичное... Грабанули мужика, взяли деньги, отправились в Италию... Если у тебя есть оправдание — Света, то у меня такого оправдания нет. Деньги я должен тратить легко и беззаботно, не задумываясь о том, как они достались.— Паша! — возопил Худолей. — Разве в тебе угасло святое чувство справедливости? А возмездие? Жажда возмездия тоже тебя покинула?! О, горе мне, горе! Что делают с людьми годы!— Не понял? — недоуменно проговорил Пафнутьев. — При чем тут годы?— Тебе уже не хочется раскрутить международный бардак? Ты уже не хочешь поганого гомика Пияшева подвесить за одно место на солнышке? Если, конечно, у него это место имеется в наличии...— Сколько вы взяли?— Восемьдесят тысяч.— Долларов?— Разумеется.— Неплохие деньги, — раздумчиво проговорил Пафнутьев. — Хорошую квартиру можно купить. Даже в Москве.— О чем ты говоришь, Паша? — упавшим голосом сказал Худолей. — Какую квартиру?.. Я свою продал.— Как продал?— За деньги. Аванс уже взял. Деньгами сорю, рестораны посещаю.— А зачем продал?— Знаешь, Паша... Могу сказать, конечно, только ты не обижайся. Я хотел уговорить тебя, может быть, Андрея тоже... все-таки махнуть в Италию. Сколотить небольшую такую, компактную банду и это... Навести небольшой шорох в этой провинции.— Ну ты даешь!— Да, Паша, да. Я продал квартиру за двадцать тысяч, и нам бы этих денег хватило, чтобы навести порядок в Северной Италии. От Генуи и Милана до Римини и Монако. Мы сможем, Паша, сможем.Пафнутьев долго молчал, глядя на Худолея неотрывно, но чувствовалось, что вряд ли он его сейчас видит — мысли его были далеко, может быть, в той же Италии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
* * *
Все-таки Худолей оставался экспертом-криминалистом, несмотря на все свои сердечные потрясения. Едва проснувшись на жестком топчане и глядя в деревянный прокопченный потолок, он прежде всего подумал о том, что надо бы у Андрея спросить про ацетон.В этот момент в прихожей хлопнула дверь, звякнула дужка ведра. Худолей поднялся и вышел из комнаты.— Привет, — сказал Андрей. — Что снилось на новом месте?— Собаки снились.— Собаки — это хорошо.— А кошки?— И кошки хорошо. И коровы. И козы. И покойники.— Ни фига себе! А они-то к чему? Чего от покойников ждать?— От покойников ничего ждать уже не надо. А вот если приснятся — к перемене погоды.— И все? — Худолей был разочарован.— А в жизни и нет ничего более важного, — невозмутимо сказал Андрей, наливая воду в чайник. — Если говорить о планете, о нашей матушке-Земле, то только в погоде проявляется ее жизнь. А наши страсти-мордасти... — Андрей поднес спичку к газовой горелке, повернул краник, и под чайником вспыхнуло голубоватое пламя. Свою мысль он не закончил, полагая, что и так все ясно — страсти-мордасти не стоят того, чтобы на них обращать внимание.— Ладно. Допустим. У тебя есть ацетон?— Есть. А зачем тебе? — удивился Андрей.— Посмотри на свои пальцы.Андрей недоуменно повертел перед глазами руки и увидел, что подушечки всех пальцев покрыты темным налетом.— Что это? — спросил он.— Клей «Момент».— А, вспомнил.— Надо смыть.— Думаешь, кто-то заинтересуется?— А зачем об этом думать? Смыть, и все. И пусть другие думают, почему в разгромленной квартире гомика и сутенера не осталось ни одного чужого отпечатка пальцев.— Ох, Худолей, какой ты все-таки хитрый!— Да, я такой. Что будем делать с деньгами? У нас же целое состояние.— Пусть лежат. И деньги, и оружие всегда дожидаются своего часа.— Ты так уверенно говоришь, будто приходилось в этом убеждаться.— Приходилось.— Тогда пусть полежат. Только положить их надо в такое место, чтобы они уцелели и в случае наводнения, и в случае пожара, — рассудительно заметил Худолей.— Есть такое место. В погребе.— Лучше всего деньги хранить в банке.— И банка найдется, — усмехнулся Андрей. — Пьем чай — и в машину. Как раз к девяти приезжаем на службу. Пафнутьеву докладываем о наших ночных похождениях?— Конечно. Но не сразу. Постепенно. Малыми дозами. Иначе не выдержит. Или впадет в неистовство. Неси ацетон. Да, где чулок, который ты вчера на голову напяливал?— А он-то тебе зачем?— Давай сюда. Надо сжечь.— Ну, ты даешь, — Андрей послушно полез в карман куртки за половиной колготины.Сначала Худолей тщательно протер пальцы Андрея ацетоном, начисто сдирая с них остатки клея, потом очистил свои пальцы. Разыскав в углу старую газету, завернул в нее обе половинки колгот и, выйдя во двор, поджег этот комок. Дождавшись, пока пламя полностью сожрет и газету, и остатки синтетики, он еще и потоптался по этому месту, вдавливая в землю пепел. Увидев лопату, прислоненную к избе, он подцепил на нее остатки костра вместе с землей и, с силой бросив по кругу, развеял все это по сырой, едва освободившейся от снега земле.— Можно было бы и в печке сжечь, — сказал Андрей, когда Худолей вернулся в избу.— Нельзя. Следы остаются. Во всяком случае, я без труда обнаружил бы, что сжигалось в твоей печи.— Худолей, ты не просто хитрый, ты кошмарный человек.— И это за мной водится. Пряники давно покупал? — спросил Худолей, с подозрением рассматривая странные черные комки.— Осенью.— Тогда еще ничего. Почти свежие.— В мешке всю зиму висели к потолку подвешенные.— Для красоты?— От мышей. Все, Худолей, поехали. Ты что-нибудь взял для Пафнутьева, будет чем порадовать?— Авось, — Худолей похлопал себя по карманам. — Кто-нибудь знает об этой берлоге?— Пафнутьев. В случае чего догадается, где меня искать.— Это хорошо, — одобрил Худолей. — Это правильно.В город они въехали в половине девятого. Сначала Андрей загнал в какой-то двор свой «жигуленок» и пристроил его там, сделав совершенно неприметным. Потом оба пешком прошли к гаражу, где Андрей оставлял служебную «Волгу», и уже на ней, чистой от всевозможных криминальных похождений, подъехали к зданию управления. Андрей остался в машине, а Худолей быстрым шагом направился к главному входу. Поднявшись на ступеньки, он оглянулся, махнул Андрею рукой: дескать, держись, старик. Андрей посигналил ему светом фар.Пафнутьев сидел за своим столом, подперев щеки кулаками, и грустно смотрел в пространство. Худолей вошел несмело, от робости он, кажется, даже заворачивал носки туфель внутрь, чтобы занять как можно меньше места в этом кабинете, в этом городе, в этой жизни.— Разрешите, Павел Николаевич? — спросил он от двери, готовый тут же исчезнуть, если будет такое решение начальства.— Входи. Садись. Рассказывай.— О чем, Павел Николаевич?— Как ночь прошла, какие сновидения посетили?— Собаки в основном. Лохматые. Но незлобивые, хорошие такие собаки. Терлись об меня.— А ты где отирался?— Не понял?— Твой телефон не отвечал. Тебя дома не было. Отсутствовал.— Да, я поздно вернулся.— Ну, ты даешь, Худолей! — развеселился Пафнутьев. — Последний раз я звонил, когда уже светало.— Что-нибудь случилось, Павел Николаевич?— Беспокоился, — Пафнутьев пожал плечами, давая понять, что не всем, ох не всем доступны такие вот порывы, когда человек волнуется, переживает, не случилось ли чего, не нужна ли помощь... Черствеют люди, черствеют — такие примерно чувства были написаны на безутешном пафнутьевском лице.— Ориентировку уже посмотрели, Павел Николаевич? — спросил Худолей, увидев на столе Пафнутьева бумагу казенного формата. — Ничего такого не произошло?— А чего ты ждешь?— Ну... Вы знаете, чего я жду.— Женских трупов нет.— Это прекрасно! — с подъемом воскликнул Худолей. — А мужские?Пафнутьев некоторое время рассматривал Худолея с нескрываемым изумлением. По своей привычке он склонял голову в одну сторону, в другую, словно не решался, к чему склониться, какую версию принять.— Простите, Павел Николаевич... Я хочу заглянуть в ориентировку, если вы не возражаете.Не отвечая, Пафнутьев сдвинул листки бумаги к краю стола — бери, изучай. Худолей подошел и тут же, не возвращаясь к креслу, быстро пробежал глазами по строчкам. Не найдя описания происшествия с Пияшевым, он снова прочел ориентировку, уже медленнее, пристально всматриваясь в фамилии, названия улиц, время того или иного происшествия.И опять фамилии Пияшева он не нашел.Вывод можно было сделать только один — тот не позвонил в милицию, не сообщил о ночных посетителях, об ограблении. Значит, восемьдесят тысяч долларов для него не такая уж и значительная сумма или же опасность, которая таится в этих долларах, перевешивает деньги.— Не нашел? — спросил Пафнутьев.— А я ничего и не искал... Просто так... Из любопытства... Надо же все-таки хотя бы в общих чертах...— Значит, все чисто?— Да, Паша, — Худолей поднял наконец глаза и насколько мог твердо посмотрел на Пафнутьева. — Все чисто. Можно сказать, обошлось.— Похвастайся.— Охотно. — Худолей вынул из кармана два листка бумаги и, развернув их, положил перед Пафнутьевым на стол. На одном Пияшев не возражал против изъятия у него фотографии голых женщин, на второй сообщал, что паспорта их он находил каждый раз случайно и в разных концах города. Когда Пафнутьев прочел оба документа, Худолей положил перед ним стопку паспортов. — Вот этим он их держал. Без паспорта они даже билет домой не могли взять.Посмотрев несколько паспортов, Пафнутьев сдвинул их в сторону.— Кто помогал? Андрей?Худолей промолчал.— Таким образом, можно считать, что в городе появилась новая банда.— Какая? — живо спросил Худолей.— Опытная, — продолжал Пафнутьев. — Профессионально подготовленная, знающая оперативные методы работы, банда, которая не оставляет следов.— Вот здесь, Паша, ты можешь быть совершенно спокойным.— Но ты же знаешь, что следы всегда остаются?— Так-то оно так, — оживился Худолей, почувствовав, что грозы не предвидится, — да ведь следы-то прочитать надо! А кто их прочитает? Кто?— Ладно, — Пафнутьев махнул рукой. — Значит, заявления он не подал, в милицию не позвонил.— А ему нельзя.— Знаешь, то, что ты мне сейчас положил на стол... Это ведь явка с повинной, а? — усмехнулся Пафнутьев. — Сам продиктовал? Сам сообразил?— С Андреем.— А как убедили?— По-разному.— Понятно. Это все? — спросил Пафнутьев, показывая на листки бумаги и паспорта.— Нет. Часть. Малая часть.— А остальное?— В надежном месте.— Я, кажется, знаю это надежное место. Что там еще?— Договоры, протоколы, адреса, расписки... Деньги.— Много денег?— Да.— Отпечатков не оставили?— Паша! — обиженно закричал Худолей, воздев руки к потолку. — И это спрашиваешь ты?! И это ты спрашиваешь у меня?!— Ладно, — опять махнул рукой Пафнутьев. — Я вот о чем подумал... Если молчит, если не сообщил об ограблении... Он хоть жив остался?— Паша!— Так вот, если не сообщил, значит, слинял. Или ушел в подполье, или вообще его уже нет в городе. Скажи мне вот что, Худолей... Скажи мне вот что... Ты давно был в Италии?— Паша! — восторженно заорал Худолей. — Маханем вместе, а? Мы теперь многое можем себе позволить! Паша, мы теперь можем себе такое позволить, такое позволить... Ты даже удивишься, Паша. Очень.— Видишь ли... Что-то в этом есть несимпатичное... Грабанули мужика, взяли деньги, отправились в Италию... Если у тебя есть оправдание — Света, то у меня такого оправдания нет. Деньги я должен тратить легко и беззаботно, не задумываясь о том, как они достались.— Паша! — возопил Худолей. — Разве в тебе угасло святое чувство справедливости? А возмездие? Жажда возмездия тоже тебя покинула?! О, горе мне, горе! Что делают с людьми годы!— Не понял? — недоуменно проговорил Пафнутьев. — При чем тут годы?— Тебе уже не хочется раскрутить международный бардак? Ты уже не хочешь поганого гомика Пияшева подвесить за одно место на солнышке? Если, конечно, у него это место имеется в наличии...— Сколько вы взяли?— Восемьдесят тысяч.— Долларов?— Разумеется.— Неплохие деньги, — раздумчиво проговорил Пафнутьев. — Хорошую квартиру можно купить. Даже в Москве.— О чем ты говоришь, Паша? — упавшим голосом сказал Худолей. — Какую квартиру?.. Я свою продал.— Как продал?— За деньги. Аванс уже взял. Деньгами сорю, рестораны посещаю.— А зачем продал?— Знаешь, Паша... Могу сказать, конечно, только ты не обижайся. Я хотел уговорить тебя, может быть, Андрея тоже... все-таки махнуть в Италию. Сколотить небольшую такую, компактную банду и это... Навести небольшой шорох в этой провинции.— Ну ты даешь!— Да, Паша, да. Я продал квартиру за двадцать тысяч, и нам бы этих денег хватило, чтобы навести порядок в Северной Италии. От Генуи и Милана до Римини и Монако. Мы сможем, Паша, сможем.Пафнутьев долго молчал, глядя на Худолея неотрывно, но чувствовалось, что вряд ли он его сейчас видит — мысли его были далеко, может быть, в той же Италии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40