Работорговец разозлился, достал кинжал и наверняка зарезал бы ее, если бы его собственный слуга, по чистой случайности оказавшийся тем самым шпионом, которому Руха должна была помогать, не встал на ее защиту. Руха и этот агент были вынуждены с боем пробиваться из города, предоставив работорговцу одному продавать сотню несчастных душ в рабство. С тех пор Арфисты называли тот случай «вунларское фиаско».
Поэтому теперь колдунья спустилась на гиппогрифе к развилке и принялась кружить над ней с неспокойным сердцем, пытаясь догадаться, какой из двух дорог я мог пойти. Обычно она разрешала подобные дилеммы тем, что приземлялась и расспрашивала жителей об адской лошади, ибо Хала надолго запоминалась тем, кто ее видел, и не без причины. Но колдунья не стала прибегать к расспросам в Вунларе, где жители отличались большой осторожностью и держали язык за зубами.
Более того, за пять дней ведьма не спала и пяти часов, да и времени, чтобы изучить дневник Ринды, у нее не было. А Серебряное Облако, даром что потерял один глаз, почти все время летел без перерыва, так что совсем обессилел. Рухе ничего не оставалось, как сделать привал, осторожно навести справки, надеясь, что вуаль скроет ее лицо, а крепкий эль в местных тавернах развяжет селянам языки.
Ведьма отколола булавку Арфистки и спрятала ее под одеждой, после чего приземлилась на окраине города. Она провела гиппогрифа мимо «Звона Мечей», где когда-то так плохо справилась с ролью служанки, и направилась в единственную оставшуюся гостиницу Вунлара – «Знак Шита». Ведьма заплатила четыре серебряные монеты за козу, надеясь, что гиппогрифу хотя бы хватит сил поесть, потом велела лакею оставить животное под седлом. Входя в зал, она сунула дневник Ринды под мышку.
Общий зал был грубо отделан, но отличался чистотой, панели, прокрашенные белым, заполняли пространство между балками и подпорками. Почти два десятка постояльцев пили эль и ждали, когда будет готово варево, кипевшее в очаге. Руха заняла место в углу, где можно было повернуться к стене, поднять вуаль и поесть. Она открыла дневник Ринды в надежде найти хоть какой-то намек, куда я держу путь.
«Что касается Кайрика, теперь он сидит один-одинешенек в разгромленной цитадели, погрузившись в иллюзию величия и абсолютной власти и оставив свою Церковь в Фаэруне еще больше слабеть и распадаться. Некоторые считают, что потеря Города Мертвых довела его до сумасшествия, но я-то знаю, в чем дело. Кайрик был первым, кто прочитал «Кайринишад»: его собственная ложь сделала его безумцем».
Ведьма зевнула. Одно дело не спать, пока летишь по небу на своенравном гиппогрифе в сотнях футов от земли, и совсем другое – бодрствовать в теплой гостинице, пропахшей ячменным супом. Строки дневника расползлись, ведьма уронила голову на грудь, а когда тяжелый том в кожаном переплете глухо стукнулся о столешницу, то ведьма этого даже не слышала.
Руха проспала бы весь ужин, если бы ее не разбудил знакомый окрик:
– Подай нам эль, девушка! – Это прогудел мужской голос, высокомерный и презрительный, но ведьма узнала его хозяина даже во сне: Буорстаг Ламмитил. – И пошевеливайся! У нас совсем пересохли глотки.
Ведьма открыла глаза и увидела, что за соседний столик усаживаются четверо мужчин. На троих из них были кольчуги городских стражников, а четвертый, сам Буорстаг, был облачен в красную кожу, отделанную серебром. Он был броном Вунлара, избираемым правителем деревни, и относился с особой ненавистью к Арфистам.
Хотя он сидел к ней спиной, а лицо Руха тщательно скрыла под вуалью, пульс ведьмы застучал у нее в ушах. Буорстаг всегда предпочитал таверну «Звон Мечей», он даже был там в ночь ее провала. Руха никак не могла понять, что он теперь делает в «Знаке Щита».
Не успел брон занять свое место за столом, как в таверну вошел пятый, на этот раз в доспехах из черной кожи и стальных пластин. Настоящий великан, на две головы выше любого из присутствовавших. Темная борода и повязка на глазу придавали ему разбойничий вид, он невольно притягивал взгляды всех девиц в зале, хотя сам смотрел только на Руху. Воин решительно направился к ее столу и уселся напротив, загородив торсом Буорстага и всю его компанию.
– Рад встрече, Руха, – произнес незнакомец, по ее мнению, чересчур громко, так как все, кто сидел рядом, могли услышать его слова, особо не прислушиваясь. – У тебя, видимо, какая-то проблема. Думаю, я появился как раз вовремя.
Хотя все служанки с радостью не обращали на Руху внимания, пока она спала, тут же без, всякой просьбы появилась девица и принесла четыре кружки с элем, заказанные Буорстагом. Не сводя глаз с красивого лица пришельца, она поставила перед ним три кружки, а четвертую отдала ведьме, и никто – ни Буорстаг, ни его парни даже не пикнули.
Незнакомец сверкнул ослепительной улыбкой:
– У меня при себе нет даже медяка.
Служанка раскраснелась:
– Ничего страшного. Я сама заплачу.
Она улыбнулась ему в ответ, продемонстрировав полный рот огромных и кривых зубов, после чего развернулась и пошла работать дальше. Незнакомец поднял кружку и начал пить огромными глотками.
Руха наклонилась вперед, закрыв грудью дневник Ринды:
– Ты кто такой?
Ее собеседник отшвырнул наполовину опустевшую кружку, и та разбилась на мелкие кусочки, оставив на полу темное пятно. Несколько завсегдатаев бросили взгляд в тот угол, но при виде огромного незнакомца лица их разгладились, и они занялись своими делами.
Громила вытер рот рукавом и взялся за повязку на глазу.
– Да брось ты. Ты прекрасно знаешь, кто я такой. – Он отвел на секунду черный лоскут, показав пустую глазницу, в которой вращались звезды. – Я тот, кто все это время помогал тебе изловить Малика.
Руха охнула, сразу узнав личность своего благодетеля,
– Т-талос?
Незнакомец кивнул и, осушив вторую кружку, швырнул ее в стену. И снова никто не возмутился.
– Ты меня обманул! – сказала Руха.
– Я помог тебе. И дальше готов помогать, если хорошенько попросишь.
Руха затрясла головой:
– Мистра и так на меня зла.
– От Мистры тебе теперь мало толку. – Талос отпил половину кружки и оглядел зал, словно решая, куда ее зашвырнуть. Остальные посетители просто наблюдали, их лица выражали удивление, страх и благоговейный ужас. – Тир запер ее до суда… Кстати, ты знаешь о суде? А когда заседание закончится…
Талос пожал плечами и подбросил кружку к потолку за своей спиной. Она взорвалась, обрушившись дождем осколков и пива на соседний стол.
Талое подергал себя за бороду:
– Просто скажем, что когда заседание закончится, то ты станешь обращаться ко мне за своей магией.
– И каждый раз, произнося заклинание, буду вызывать стихийное бедствие? – возразила Руха. – Тогда мне лучше вообще обойтись без всякого волшебства.
– И то, правда. – Талос указал на кружку перед ведьмой, – Позволишь?
Руха подвинула к нему кружку, ничего не сказав.
– Даже если я ошибаюсь насчет суда, тебе нужна моя помощь прямо сейчас. – Талос понизил голос. – Уверен, те парни за моей спиной узнали в тебе Арфистку, а ты понимаешь, к чему это может привести в здешнем городе. Без своих заклинаний… – Повелитель Бурь откинулся на спинку стула и слегка приподнял бровь. – Перевес не в твою пользу.
Руха бросила взгляд в сторону двери и поняла, что неудачно выбрала место, потому что Буорстаг и его компания успеют отрезать ее от выхода. Удирать через окно тоже было не совсем удобно. Чтобы добраться до подоконника, следовало перескочить через этот стол, к тому же окно выходило на улицу, так что пришлось бы бежать мимо входа в таверну, чтобы достичь конюшни. Тем не менее, гиппогриф мог сослужить хорошую службу женщине, которая торопится, и ведьма поняла, что окно – ее единственная надежда.
Она взглянула на Талоса:
– Я понимаю, о чем ты говоришь, но все-таки рискну.
Крошечные молнии затрещали в глазах Талоса – как в зрячем, так и в другом, пустом – и улыбка застыла на его лице.
– Значит, ты мне отказываешь?
Руха кивнула:
– Я слишком стара, чтобы обучаться новой магии, но если для тебя все еще важно остановить Малика, ты бы мог мне сказать, куда он направляется.
– Зачем? Все равно ты не успеешь поймать его.
Талое поднял кружку Рухи и, занеся через плечо, вылил все содержимое на голову Буорстагу. А потом он ушел, не исчез при вспышке молнии, а скорее превратился в нее, оставив на скамье, где сидел, кучку дымящегося пепла.
Команда Буорстага тут же вскочила с места, отрезав ведьме путь к двери, а сам брон лишь утер лицо и повернулся к Рухе. Руха завела нижнюю губу под верхние зубы, как ее учил Зейл, и, помолившись, чтобы стены таверны не оказались чересчур толстыми и не заглушили ее свист, издала пронзительную трель.
Буорстаг поднялся, но не потянулся к мечу.
– Этот Малик, которого ты пытаешься поймать… Опиши его.
Сердце ведьмы заколотилось в горле: она себе представить не могла, что тот самый человек, которого она больше всего боялась, возьмет да и скажет, куда подевался беглец. Но она все-таки решила, что ничего не теряет, если ответит.
– Он толстый коротышка со смуглой кожей и глазами навыкате. У него очень приметная лошадь, такую сразу запомнишь: великолепное животное с сапфировыми глазами и зубами, как у монстра.
Буорстаг прищурился:
– Твой голос как будто мне знаком. – Он нахмурился, шагнув к ее столу. – Зачем тебе понадобился этот Малик?
Руха ответила без заминки, понимая, что если попытается теперь изменить голос, то тем самым лишь усилит подозрения брона.
– Он вор и украл у меня нечто очень важное.
Точно так она отвечала в сотнях других мест, и это всегда срабатывало, но только не с Буорстагом. Он ненавидел Арфистов не меньше, чем любил свой пост брона, и теперь искал лишь предлог арестовать Руху, не разозлив при этом владельца гостиницы, и заработать себе голоса на следующих выборах.
Буорстаг сердито смотрел на ведьму, стараясь вывести ее из себя, но Руха давно привыкла к подобным играм и ответила ему таким же взглядом. Брон первым потупился и, протянув руку, схватил дневник Ринды.
– Что это? Твой дневник? – Он перелистнул несколько страниц и начал читать: – «Что касается судьбы «Истинного жизнеописания Кайрика», то я слышала, что Физул Чембрюл до сих пор хранит его в надежном месте среди руин Зентильской Твердыни».
– Ну конечно! – тихо охнула Руха.
Буорстаг не обратил на нее внимания и продолжал читать, все еще подыскивая предлог для ареста:
– «Хотя мне хотелось бы, чтобы книга находилась в руках более надежного человека, я молюсь, чтобы эти слухи оказались правдой. «Истинное жизнеописание» – единственный способ освободить умы, плененные ложью «Кайринишада». Боюсь, что наступит день, когда простые истины этой книги понадобятся, чтобы спасти…»
Дойдя до этих слов, Буорстаг перестал читать.
– Что это за кощунство? – Голос его зазвенел от гнева, ведь он был примерным прихожанином храма Кайрика в Вунларе. – Святотатство запрещено здесь законом!
Руха не ответила, пораженная тем, что узнала. Совершенно ясно, что беглец держал путь в Зентильскую Твердыню; теперь она в этом не сомневалась. Но неужели тот хитрый маленький шпион намеревался раздобыть «Истинное жизнеописание Кайрика», неужели он в самом деле хотел излечить Кайрика от безумия? Ведьма даже раскрыла рот, пораженная гениальностью этого плана.
– Ты слышала? – повторил Буорстаг. – Эта книга противозаконна в Вунларе!
– В таком случае конфискуй ее, она принадлежит Малику.
Буорстаг на секунду растерялся.
– Прошу меня простить… – Руха попятилась к двери.
– Погоди минуту! Мне знаком этот голос. – Буорстаг наклонился через стол и сорвал с ведьмы вуаль. – Ты!
Ведьма снова свистнула и изобразила, что хочет прорваться к двери. Буорстаг вместе с помощниками, тут же встал на ее пути. Тогда она перекатилась через свой стол, вскочила на соседний и помчалась в другой конец залай перескакивая с одного стола на другой.
– Стой, Арфистка! – завопил брон. – Держи ее!
Приказ запоздал. Руха уже успела нырнуть в окно и вызвать Серебряное Облако. Выпрыгнув на улицу, она сделала кувырок и вновь вскочила, а гиппогриф тем временем вылетал из конюшни. Ведьма не стала приказывать животному приземлиться, а вытянула над головой руки и позволила ему поймать ее своими когтями. К тому времени, когда Буорстаг вывалился на улицу, эта парочка уже летела над храмом Возрождения Темного Бога, держа путь на Зентильскую Твердыню.
34
Далеко у горизонта возвышался темный, преграждавший дорогу крепостной вал. Слева поблескивала коричневая полоска реки Тешь, справа бушевали серые волны Лунного моря, а над зубчатыми стенами бастиона нависла желтая дымка, совсем как описывала в своем дневнике Ринда. Наконец я достиг цели своего путешествия, Великой Зентильской Твердыни.
Я пустил бы Халу галопом, но она и без того летела по дороге сломя голову, в своем привычном темпе, так что мне оставалось лишь цепляться за поводья, чтобы не выпасть из седла. Мой долгий путь подошел к концу, но оставалась самая трудная часть задачи. Мне предстояло выкрасть у Физула Чембрюла «Истинное жизнеописание Кайрика» и убедить Единственного прочесть его, а до суда осталось всего четыре дня.
Хала приближала меня к Зентильской Твердыне, и с каждым шагом я убеждался, что Единственный действительно ужасно покарал город за его предательство. Он позволил драконам и великанам превратить навесные и сторожевые башни в руины, внешняя стена крепости с многочисленными пробоинами нуждалась в серьезном ремонте. Из всех городских зданий, что возвышались над валом, только несколько сохранили последние этажи, а уцелевшие крыши можно было пересчитать по пальцам. Издалека было трудно разглядеть что-то еще, тем более что по ту сторону реки высился огромный круглый холм, закрывавший темной тенью многие подробности.
Когда мы с Халой подъехали достаточно близко, чтобы увидеть перед воротами скопление лачуг, я понял, что Зентильская Твердыня вовсе не была тем огромным городом, который описывала в своем дневнике Ринда. Все поселение протянулось на какую-то тысячу шагов с востока на запад, а в ширину и того меньше: дальше не пускала река, отделявшая его от круглого холма. Такая крошечная деревушка могла бы показаться городом только восточным варварам, ну а для крупного торговца из Калимшана это был всего лишь перекресток!
Я перевел Халу на рысь и только тогда заметил, что холм на той стороне реки целиком состоял из обломков камней. Он напоминал кучу строительного мусора, так как среди, валунов попадались многочисленные куски каменной кладки, набросанные кое-как; не будь этот холм во много раз больше самой Зентильской Твердыни, я решил бы, что это какая-то свалка.
Хала трусила среди лачуг перед городскими воротами, странный холм скрылся из виду. Ворота стояли раскрытыми настежь; из сторожки вышли двое часовых и скрестили алебарды, преградив мне путь. Часовые были огромные, как евнухи в гареме. Поверх кольчуг на них были надеты черные плащи, украшенные эмблемой Зентильской Твердыни – белой крагой с драгоценным камнем.
Я потянул поводья Халы, остановив ее прямо перед поднятой решеткой. Тут же изо всех щелей повылезали нищие и приготовились окружить меня в то мгновение, когда я переступлю городскую черту. Из лачуги за моей спиной также вышли двое; один держал в руке потрепанную карту, а второй вел за собой оборванного юнца, которого, несомненно, намеревался подсунуть мне в качестве проводника. Испугавшись, что Хала захочет закусить мальчишкой, я отогнал всю троицу прочь взмахом руки и переключил все внимание на часовых.
– Можно войти?
– Назови свое имя и дело, которое привело тебя в Зентильскую Твердыню, – велел старший. (До меня долетел резкий запах горящего торфа и тихий гул городских улиц.) И покажи свои монеты, чтобы мы знали, можешь ли ты заплатить за въезд.
Любой купец, объездивший столько городов, сколько я, не станет демонстрировать запас денег у ворот. Если охранники сами не воры, то наверняка работают в сговоре с ворами, а если даже они честные, то все равно пытаются определить, какую мзду получить с приезжего.
Я даже не шевельнулся, чтобы достать деньги.
– Наверное, будет лучше, если вы мне скажете, сколько стоит въезд в Зентильскую Твердыню, и тогда я сам решу, в состоянии ли я заплатить или нет.
Часовой внимательно рассмотрел мою изорванную одежду, мою великолепную кобылу, пытаясь понять, то ли я конокрад, то ли жертва разбойников с большой дороги; его интерес в этом деле заключался лишь в том, что с вора он мог получить больше, чем с жертвы. Хала фыркнула, выпустив из ноздрей черные клубы дыма, и посмотрела на обоих солдат, а мне осталось молиться, чтобы она поняла, как нелегко будет разжевывать стальную кольчугу.
Наконец часовой постарше решил, что я больше смахиваю на жертву, чем на конокрада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Поэтому теперь колдунья спустилась на гиппогрифе к развилке и принялась кружить над ней с неспокойным сердцем, пытаясь догадаться, какой из двух дорог я мог пойти. Обычно она разрешала подобные дилеммы тем, что приземлялась и расспрашивала жителей об адской лошади, ибо Хала надолго запоминалась тем, кто ее видел, и не без причины. Но колдунья не стала прибегать к расспросам в Вунларе, где жители отличались большой осторожностью и держали язык за зубами.
Более того, за пять дней ведьма не спала и пяти часов, да и времени, чтобы изучить дневник Ринды, у нее не было. А Серебряное Облако, даром что потерял один глаз, почти все время летел без перерыва, так что совсем обессилел. Рухе ничего не оставалось, как сделать привал, осторожно навести справки, надеясь, что вуаль скроет ее лицо, а крепкий эль в местных тавернах развяжет селянам языки.
Ведьма отколола булавку Арфистки и спрятала ее под одеждой, после чего приземлилась на окраине города. Она провела гиппогрифа мимо «Звона Мечей», где когда-то так плохо справилась с ролью служанки, и направилась в единственную оставшуюся гостиницу Вунлара – «Знак Шита». Ведьма заплатила четыре серебряные монеты за козу, надеясь, что гиппогрифу хотя бы хватит сил поесть, потом велела лакею оставить животное под седлом. Входя в зал, она сунула дневник Ринды под мышку.
Общий зал был грубо отделан, но отличался чистотой, панели, прокрашенные белым, заполняли пространство между балками и подпорками. Почти два десятка постояльцев пили эль и ждали, когда будет готово варево, кипевшее в очаге. Руха заняла место в углу, где можно было повернуться к стене, поднять вуаль и поесть. Она открыла дневник Ринды в надежде найти хоть какой-то намек, куда я держу путь.
«Что касается Кайрика, теперь он сидит один-одинешенек в разгромленной цитадели, погрузившись в иллюзию величия и абсолютной власти и оставив свою Церковь в Фаэруне еще больше слабеть и распадаться. Некоторые считают, что потеря Города Мертвых довела его до сумасшествия, но я-то знаю, в чем дело. Кайрик был первым, кто прочитал «Кайринишад»: его собственная ложь сделала его безумцем».
Ведьма зевнула. Одно дело не спать, пока летишь по небу на своенравном гиппогрифе в сотнях футов от земли, и совсем другое – бодрствовать в теплой гостинице, пропахшей ячменным супом. Строки дневника расползлись, ведьма уронила голову на грудь, а когда тяжелый том в кожаном переплете глухо стукнулся о столешницу, то ведьма этого даже не слышала.
Руха проспала бы весь ужин, если бы ее не разбудил знакомый окрик:
– Подай нам эль, девушка! – Это прогудел мужской голос, высокомерный и презрительный, но ведьма узнала его хозяина даже во сне: Буорстаг Ламмитил. – И пошевеливайся! У нас совсем пересохли глотки.
Ведьма открыла глаза и увидела, что за соседний столик усаживаются четверо мужчин. На троих из них были кольчуги городских стражников, а четвертый, сам Буорстаг, был облачен в красную кожу, отделанную серебром. Он был броном Вунлара, избираемым правителем деревни, и относился с особой ненавистью к Арфистам.
Хотя он сидел к ней спиной, а лицо Руха тщательно скрыла под вуалью, пульс ведьмы застучал у нее в ушах. Буорстаг всегда предпочитал таверну «Звон Мечей», он даже был там в ночь ее провала. Руха никак не могла понять, что он теперь делает в «Знаке Щита».
Не успел брон занять свое место за столом, как в таверну вошел пятый, на этот раз в доспехах из черной кожи и стальных пластин. Настоящий великан, на две головы выше любого из присутствовавших. Темная борода и повязка на глазу придавали ему разбойничий вид, он невольно притягивал взгляды всех девиц в зале, хотя сам смотрел только на Руху. Воин решительно направился к ее столу и уселся напротив, загородив торсом Буорстага и всю его компанию.
– Рад встрече, Руха, – произнес незнакомец, по ее мнению, чересчур громко, так как все, кто сидел рядом, могли услышать его слова, особо не прислушиваясь. – У тебя, видимо, какая-то проблема. Думаю, я появился как раз вовремя.
Хотя все служанки с радостью не обращали на Руху внимания, пока она спала, тут же без, всякой просьбы появилась девица и принесла четыре кружки с элем, заказанные Буорстагом. Не сводя глаз с красивого лица пришельца, она поставила перед ним три кружки, а четвертую отдала ведьме, и никто – ни Буорстаг, ни его парни даже не пикнули.
Незнакомец сверкнул ослепительной улыбкой:
– У меня при себе нет даже медяка.
Служанка раскраснелась:
– Ничего страшного. Я сама заплачу.
Она улыбнулась ему в ответ, продемонстрировав полный рот огромных и кривых зубов, после чего развернулась и пошла работать дальше. Незнакомец поднял кружку и начал пить огромными глотками.
Руха наклонилась вперед, закрыв грудью дневник Ринды:
– Ты кто такой?
Ее собеседник отшвырнул наполовину опустевшую кружку, и та разбилась на мелкие кусочки, оставив на полу темное пятно. Несколько завсегдатаев бросили взгляд в тот угол, но при виде огромного незнакомца лица их разгладились, и они занялись своими делами.
Громила вытер рот рукавом и взялся за повязку на глазу.
– Да брось ты. Ты прекрасно знаешь, кто я такой. – Он отвел на секунду черный лоскут, показав пустую глазницу, в которой вращались звезды. – Я тот, кто все это время помогал тебе изловить Малика.
Руха охнула, сразу узнав личность своего благодетеля,
– Т-талос?
Незнакомец кивнул и, осушив вторую кружку, швырнул ее в стену. И снова никто не возмутился.
– Ты меня обманул! – сказала Руха.
– Я помог тебе. И дальше готов помогать, если хорошенько попросишь.
Руха затрясла головой:
– Мистра и так на меня зла.
– От Мистры тебе теперь мало толку. – Талос отпил половину кружки и оглядел зал, словно решая, куда ее зашвырнуть. Остальные посетители просто наблюдали, их лица выражали удивление, страх и благоговейный ужас. – Тир запер ее до суда… Кстати, ты знаешь о суде? А когда заседание закончится…
Талос пожал плечами и подбросил кружку к потолку за своей спиной. Она взорвалась, обрушившись дождем осколков и пива на соседний стол.
Талое подергал себя за бороду:
– Просто скажем, что когда заседание закончится, то ты станешь обращаться ко мне за своей магией.
– И каждый раз, произнося заклинание, буду вызывать стихийное бедствие? – возразила Руха. – Тогда мне лучше вообще обойтись без всякого волшебства.
– И то, правда. – Талос указал на кружку перед ведьмой, – Позволишь?
Руха подвинула к нему кружку, ничего не сказав.
– Даже если я ошибаюсь насчет суда, тебе нужна моя помощь прямо сейчас. – Талос понизил голос. – Уверен, те парни за моей спиной узнали в тебе Арфистку, а ты понимаешь, к чему это может привести в здешнем городе. Без своих заклинаний… – Повелитель Бурь откинулся на спинку стула и слегка приподнял бровь. – Перевес не в твою пользу.
Руха бросила взгляд в сторону двери и поняла, что неудачно выбрала место, потому что Буорстаг и его компания успеют отрезать ее от выхода. Удирать через окно тоже было не совсем удобно. Чтобы добраться до подоконника, следовало перескочить через этот стол, к тому же окно выходило на улицу, так что пришлось бы бежать мимо входа в таверну, чтобы достичь конюшни. Тем не менее, гиппогриф мог сослужить хорошую службу женщине, которая торопится, и ведьма поняла, что окно – ее единственная надежда.
Она взглянула на Талоса:
– Я понимаю, о чем ты говоришь, но все-таки рискну.
Крошечные молнии затрещали в глазах Талоса – как в зрячем, так и в другом, пустом – и улыбка застыла на его лице.
– Значит, ты мне отказываешь?
Руха кивнула:
– Я слишком стара, чтобы обучаться новой магии, но если для тебя все еще важно остановить Малика, ты бы мог мне сказать, куда он направляется.
– Зачем? Все равно ты не успеешь поймать его.
Талое поднял кружку Рухи и, занеся через плечо, вылил все содержимое на голову Буорстагу. А потом он ушел, не исчез при вспышке молнии, а скорее превратился в нее, оставив на скамье, где сидел, кучку дымящегося пепла.
Команда Буорстага тут же вскочила с места, отрезав ведьме путь к двери, а сам брон лишь утер лицо и повернулся к Рухе. Руха завела нижнюю губу под верхние зубы, как ее учил Зейл, и, помолившись, чтобы стены таверны не оказались чересчур толстыми и не заглушили ее свист, издала пронзительную трель.
Буорстаг поднялся, но не потянулся к мечу.
– Этот Малик, которого ты пытаешься поймать… Опиши его.
Сердце ведьмы заколотилось в горле: она себе представить не могла, что тот самый человек, которого она больше всего боялась, возьмет да и скажет, куда подевался беглец. Но она все-таки решила, что ничего не теряет, если ответит.
– Он толстый коротышка со смуглой кожей и глазами навыкате. У него очень приметная лошадь, такую сразу запомнишь: великолепное животное с сапфировыми глазами и зубами, как у монстра.
Буорстаг прищурился:
– Твой голос как будто мне знаком. – Он нахмурился, шагнув к ее столу. – Зачем тебе понадобился этот Малик?
Руха ответила без заминки, понимая, что если попытается теперь изменить голос, то тем самым лишь усилит подозрения брона.
– Он вор и украл у меня нечто очень важное.
Точно так она отвечала в сотнях других мест, и это всегда срабатывало, но только не с Буорстагом. Он ненавидел Арфистов не меньше, чем любил свой пост брона, и теперь искал лишь предлог арестовать Руху, не разозлив при этом владельца гостиницы, и заработать себе голоса на следующих выборах.
Буорстаг сердито смотрел на ведьму, стараясь вывести ее из себя, но Руха давно привыкла к подобным играм и ответила ему таким же взглядом. Брон первым потупился и, протянув руку, схватил дневник Ринды.
– Что это? Твой дневник? – Он перелистнул несколько страниц и начал читать: – «Что касается судьбы «Истинного жизнеописания Кайрика», то я слышала, что Физул Чембрюл до сих пор хранит его в надежном месте среди руин Зентильской Твердыни».
– Ну конечно! – тихо охнула Руха.
Буорстаг не обратил на нее внимания и продолжал читать, все еще подыскивая предлог для ареста:
– «Хотя мне хотелось бы, чтобы книга находилась в руках более надежного человека, я молюсь, чтобы эти слухи оказались правдой. «Истинное жизнеописание» – единственный способ освободить умы, плененные ложью «Кайринишада». Боюсь, что наступит день, когда простые истины этой книги понадобятся, чтобы спасти…»
Дойдя до этих слов, Буорстаг перестал читать.
– Что это за кощунство? – Голос его зазвенел от гнева, ведь он был примерным прихожанином храма Кайрика в Вунларе. – Святотатство запрещено здесь законом!
Руха не ответила, пораженная тем, что узнала. Совершенно ясно, что беглец держал путь в Зентильскую Твердыню; теперь она в этом не сомневалась. Но неужели тот хитрый маленький шпион намеревался раздобыть «Истинное жизнеописание Кайрика», неужели он в самом деле хотел излечить Кайрика от безумия? Ведьма даже раскрыла рот, пораженная гениальностью этого плана.
– Ты слышала? – повторил Буорстаг. – Эта книга противозаконна в Вунларе!
– В таком случае конфискуй ее, она принадлежит Малику.
Буорстаг на секунду растерялся.
– Прошу меня простить… – Руха попятилась к двери.
– Погоди минуту! Мне знаком этот голос. – Буорстаг наклонился через стол и сорвал с ведьмы вуаль. – Ты!
Ведьма снова свистнула и изобразила, что хочет прорваться к двери. Буорстаг вместе с помощниками, тут же встал на ее пути. Тогда она перекатилась через свой стол, вскочила на соседний и помчалась в другой конец залай перескакивая с одного стола на другой.
– Стой, Арфистка! – завопил брон. – Держи ее!
Приказ запоздал. Руха уже успела нырнуть в окно и вызвать Серебряное Облако. Выпрыгнув на улицу, она сделала кувырок и вновь вскочила, а гиппогриф тем временем вылетал из конюшни. Ведьма не стала приказывать животному приземлиться, а вытянула над головой руки и позволила ему поймать ее своими когтями. К тому времени, когда Буорстаг вывалился на улицу, эта парочка уже летела над храмом Возрождения Темного Бога, держа путь на Зентильскую Твердыню.
34
Далеко у горизонта возвышался темный, преграждавший дорогу крепостной вал. Слева поблескивала коричневая полоска реки Тешь, справа бушевали серые волны Лунного моря, а над зубчатыми стенами бастиона нависла желтая дымка, совсем как описывала в своем дневнике Ринда. Наконец я достиг цели своего путешествия, Великой Зентильской Твердыни.
Я пустил бы Халу галопом, но она и без того летела по дороге сломя голову, в своем привычном темпе, так что мне оставалось лишь цепляться за поводья, чтобы не выпасть из седла. Мой долгий путь подошел к концу, но оставалась самая трудная часть задачи. Мне предстояло выкрасть у Физула Чембрюла «Истинное жизнеописание Кайрика» и убедить Единственного прочесть его, а до суда осталось всего четыре дня.
Хала приближала меня к Зентильской Твердыне, и с каждым шагом я убеждался, что Единственный действительно ужасно покарал город за его предательство. Он позволил драконам и великанам превратить навесные и сторожевые башни в руины, внешняя стена крепости с многочисленными пробоинами нуждалась в серьезном ремонте. Из всех городских зданий, что возвышались над валом, только несколько сохранили последние этажи, а уцелевшие крыши можно было пересчитать по пальцам. Издалека было трудно разглядеть что-то еще, тем более что по ту сторону реки высился огромный круглый холм, закрывавший темной тенью многие подробности.
Когда мы с Халой подъехали достаточно близко, чтобы увидеть перед воротами скопление лачуг, я понял, что Зентильская Твердыня вовсе не была тем огромным городом, который описывала в своем дневнике Ринда. Все поселение протянулось на какую-то тысячу шагов с востока на запад, а в ширину и того меньше: дальше не пускала река, отделявшая его от круглого холма. Такая крошечная деревушка могла бы показаться городом только восточным варварам, ну а для крупного торговца из Калимшана это был всего лишь перекресток!
Я перевел Халу на рысь и только тогда заметил, что холм на той стороне реки целиком состоял из обломков камней. Он напоминал кучу строительного мусора, так как среди, валунов попадались многочисленные куски каменной кладки, набросанные кое-как; не будь этот холм во много раз больше самой Зентильской Твердыни, я решил бы, что это какая-то свалка.
Хала трусила среди лачуг перед городскими воротами, странный холм скрылся из виду. Ворота стояли раскрытыми настежь; из сторожки вышли двое часовых и скрестили алебарды, преградив мне путь. Часовые были огромные, как евнухи в гареме. Поверх кольчуг на них были надеты черные плащи, украшенные эмблемой Зентильской Твердыни – белой крагой с драгоценным камнем.
Я потянул поводья Халы, остановив ее прямо перед поднятой решеткой. Тут же изо всех щелей повылезали нищие и приготовились окружить меня в то мгновение, когда я переступлю городскую черту. Из лачуги за моей спиной также вышли двое; один держал в руке потрепанную карту, а второй вел за собой оборванного юнца, которого, несомненно, намеревался подсунуть мне в качестве проводника. Испугавшись, что Хала захочет закусить мальчишкой, я отогнал всю троицу прочь взмахом руки и переключил все внимание на часовых.
– Можно войти?
– Назови свое имя и дело, которое привело тебя в Зентильскую Твердыню, – велел старший. (До меня долетел резкий запах горящего торфа и тихий гул городских улиц.) И покажи свои монеты, чтобы мы знали, можешь ли ты заплатить за въезд.
Любой купец, объездивший столько городов, сколько я, не станет демонстрировать запас денег у ворот. Если охранники сами не воры, то наверняка работают в сговоре с ворами, а если даже они честные, то все равно пытаются определить, какую мзду получить с приезжего.
Я даже не шевельнулся, чтобы достать деньги.
– Наверное, будет лучше, если вы мне скажете, сколько стоит въезд в Зентильскую Твердыню, и тогда я сам решу, в состоянии ли я заплатить или нет.
Часовой внимательно рассмотрел мою изорванную одежду, мою великолепную кобылу, пытаясь понять, то ли я конокрад, то ли жертва разбойников с большой дороги; его интерес в этом деле заключался лишь в том, что с вора он мог получить больше, чем с жертвы. Хала фыркнула, выпустив из ноздрей черные клубы дыма, и посмотрела на обоих солдат, а мне осталось молиться, чтобы она поняла, как нелегко будет разжевывать стальную кольчугу.
Наконец часовой постарше решил, что я больше смахиваю на жертву, чем на конокрада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42