О мужчине многое можно сказать по тому, как он пахнет и какого вкуса его поцелуй. Запах его был не очень мужским. Не то что у Валкана, который пропах табаком и грубой кожей, последний запах был связан с той бутылкой, на которую она наткнулась однажды ночью, когда стала искать аспирин и наткнулась на его сеточку для волос. Она рассмеялась. От англичанина исходил более мягкий запах: что-то похожее на теплый дрожжевой хлеб, а иногда и на какао.
Она помнила ту ночь. В ту ночь она пришла к выводу, что никогда не поймет мужчин. Валкан занимался любовью в своей обычной манере — словно хирург, делающий сложную операцию. Она еще пообещала ему купить резиновые перчатки, а он отшутился, будто она ведет себя как под наркозом. Было около трех часов утра, когда она нашла не только сеточку, но и незаконченные части струнного квартета. Валкан, Король Валкан. Как же он упивался своей важной опасной работой секретного агента. Ей бы следовало сказать ему, что его скрытное отношение к своей интеллектуальной жизни есть форма комплекса вины перед родителями. Валкан предпочитал думать, что причина тут в «духовных ранах войны». Обманщик.
Почему остановилась машина? Она выглянула и увидела громадную дорожную пробку. Ужасный город, перенаселенный мужчинами в длинных плащах и широкополых шляпах. А уж у женщин наряды были и вовсе невообразимые, она не встречала ни одной красиво одетой женщины за все время, что провела в этом городе.
Дорожная пробка ее не очень расстроила, времени еще было предостаточно, она предусмотрительно побеспокоилась в своих расчетах и о такой возможности. Грузовик прополз чуть вперед и снова остановился. Такие пробки были только в Нью-Йорке. Она не знала, поедет к матери на Рождество или нет. Очень дорого, к тому же совсем недавно она уже летала к ней. Однако матери особенно чувствительны в Рождество. Может, пригласить ее на праздник в Хайфу. Поток машин снова тронулся с места, поперек дороги лежал кремовый двухэтажный автобус. Авария. Дорога, видимо, стала скользкой от снега. Сначала снежинки таяли, едва достигнув земли, а теперь начали покрывать ее белым узором. Люди тоже оделись в белые шали. Водитель включил дворники. Мотор монотонно заурчал.
Посередине дороги, у пожарной машины, стояло много людей. Так ей придется ползти вечность. Она откинулась на спинку сиденья и расслабилась. В горле снова появился вкус виски. Она вспомнила всю операцию с того момента, когда они выехали на машине из гаража в Виттенау. Хайфа приказала отдать деньги только в случае крайней необходимости. Чтобы не вызвать у них подозрения, сказали они. Она бы сейчас с удовольствием повторила торг с англичанином, что он там сказал? «То же самое говорили римские солдаты Иуде»? Типичная кислая английская шуточка. Ей бы следовало забрать гроб силой, в один момент она едва так и не поступила. Но ее руку отвел Джонни Валкан, которого там не было. Может, он наблюдал за ними из окна на противоположной стороне улицы. Валкана нельзя не любить, настоящий профессионал.
Стемнело еще больше, низкая туча, из которой не переставая шел снег, казалось, опустилась еще ниже. Они снова двинулись вперед. Прожекторы освещали пожарных, работающих под автобусом с домкратом. Еще один пожарный и полицейский стояли на коленях в луже бензина. Теперь она видела, что произошло. Пожарный говорил с пожилым человеком, ноги которого прижало колесом автобуса. Они хотели забрать из его рук знамя, но он никак не хотел выпускать его из рук. Полицейский взмахом руки предложил им двигаться дальше. Старик продолжал цепляться за древко знамени. На его лице не таяли снежинки. На знамени красовалась надпись «Никто не может служить двум господам. Евангелие от Матфея, 6, 24».
— Это Шенберг, — сказал водитель. До Темплхофа было рукой подать.
Глава 44
В Китае, Индии, Корее и Польше пешки называют «пехотинцами», а в Тибете — «детьми».
Лондон, вторник, 5 ноября
Лампа с зеленым абажуром в кабинете Доулиша была снабжена целой системой веревочек и противовесов. Сейчас лампа рубила фигуры людей вокруг его стола надвое и освещала их только от талии и ниже. Оторванные от тела руки Доулиша появились в круге желтого света. Пальцы, словно язычки змей, ощупали пачку новых бумажных денег.
— Вы, возможно, и правы, — сказал он мне. — Фальшивые.
— Это только догадка, — сказал я. — Но она отдавала их мне с таким видом, будто я ограбил ее.
Доулиш щелкнул по пачке и прочитал отрывок из закона о наказании за подделку денег, который печатают на немецких банкнотах. Потом протянул пачку Алисе.
— Они не хотят, чтобы Ньюбегин занял вакансию в Берлине, — сказал Доулиш. — По их мнению, вы американизировали отдел во всех отношениях.
— Это их способ компенсации тех приказов, которые они получают из Вашингтона, — отпарировал я.
Доулиш кивнул.
— Скотланд-Ярд получил телеграфное сообщение от мюнхенской полиции. Он изучающе смотрел на мое лицо в темноте. Я промолчал. На другой стороне стола Алиса надевала резинку на пачку денег, которую я получил от Сам. В наступившей тишине резинка отчетливо щелкнула. — Какая-то девушка делает в Мюнхене пересадку, она везет гроб из Берлина в Хайфу. В гробу находится покойник. — Доулиш снова взглянул на меня, ожидая ответа.
Я сказал:
— Гробы для покойников и существуют. Что здесь странного?
Доулиш подошел к небольшому угольному камину и ткнул в пламя согнутым штыком. Пламя взвилось в воздух, из-за решетки посыпались искры.
— Что, по-вашему, мы должны ответить? — спросил он, обращаясь к камину.
— Мы? — переспросил я. — Мне показалось, что мюнхенская полиция обратилась к Скотланд-Ярду. Если вы хотите иметь что-то общее с девицами, которые ездят в Хайфу с гробами, дело ваше, но я ничего об этом не слышал и не знаю.
Доулиш стукнул кочергой по самому большому куску угля и разбил его на пять ослепительных частей.
— При условии, что я знаю, — сказал он, положив на место кочергу и возвращаясь к столу. — Мне нет никакого смысла говорить одно, когда вы в своем письменном отчете пишете совершенно другое. — Он кивнул, будто пытаясь убедить себя. Меня убеждать не требовалось.
— Да, — сказал я. За окном на крыше суетились скворцы. В рассветных сумерках проступали уродливые очертания домов с кровавыми разводами на грязных стеклах. Электрический свет лампы Доулиша постепенно уступал дневному свету. Доулиш со вздохом опустился в кожаное кресло. Сняв очки, он вынул из кармана накрахмаленный носовой платок и осторожно промокнул им свое лицо.
— Ты не раздобудешь для меня чашечку настоящего кофе? — спросил он, но Алиса уже отправилась варить его.
* * *
Доулиш прочитал вырезку из газеты, которую я дал ему.
"ШВЕЙЦАРСКИЕ БАНКИ ВЕРНУТ ВКЛАДЫ ЖЕРТВ ФАШИЗМА
Швейцарский парламент в четверг одобрил правительственный законопроект, касающийся раскрытия банковских счетов давно умерших жертв фашизма.
Новый закон получил единодушную поддержку ста тридцати депутатов, он приподнимает завесу секретности, которая опутала многие иностранные вклады, лежащие на тайных номерных счетах.
Закон о секретности банковских операций будет приостановлен на десять лет, так что правительство сможет воспользоваться невостребованными вкладами.
В соответствии с новым законом банки, страховые компании и другие организации обязаны обнародовать данные о невостребованных вкладах, принадлежащих людям, судьба которых неизвестна со времени войны, или же иностранцам, преследовавшимся по религиозным, расовым или политическим мотивам, а также лицам без гражданства.
Правительство предложило этот законопроект с целью отвести от себя всякие подозрения в том, что Швейцария готова извлечь выгоду из уничтожения европейских евреев в гитлеровских концлагерях.
Передача вкладов должна осуществляться по федеральному декрету, причем необходимо учитывать происхождение умершего обладателя.
Закон, по оценкам, должен принести прибыль еврейским благотворительным организациям, а возможно, и государству Израиль.
Наследникам тех, кто считается пропавшим без вести или умершим, предоставляется пять лет для востребования вкладов, но швейцарские власти считают, что большинство наследников тоже умерли к настоящему времени и что число обращений будет невелико. Никто не знает, каковы суммы, подпадающие под действие закона, хотя Швейцарская ассоциация банкиров оценивает их в пределах одного миллиона швейцарских франков.
Берн, 21 октября, Рейтер".
Доулиш прочитал газетную вырезку четыре раза.
— Деньги, — сказал он. — Валкану нужны были только деньги.
— Очень верное умозаключение, — сказал я.
— Деньги — это еще не все, — произнес серьезно Доулиш.
— Не все, — согласился я. — Но они все могут купить.
— И все же я не совсем понимаю, — признался Доулиш.
— А тут и понимать нечего, — сказал я. — Все предельно просто. В концлагере сидит очень богатый человек по имени Брум. Семья Брума оставляет ему состояние в четверть миллиона фунтов в Швейцарском банке. Человек, который сможет доказать, что он Брум, становится обладателем двухсот пятидесяти тысяч фунтов. Чего ж тут понимать? Валкану нужны были эти документы, чтобы доказать, что он и есть Брум. А все остальное чистое совпадение. Валкан вынудил людей Гелена попросить нас сделать документы, чтобы они выглядели солиднее.
— А чего же хотела девчонка? — спросил Доулиш.
— Семицу, — сказал я, — для выполнения израильской научной программы. Она агент израильской разведки.
— Угу, — отозвался Доулиш. — Валкан хотел передать Семицу израильскому правительству. Взамен они были готовы подтвердить его права на состояние Брума. Швейцарские банки очень внимательны к просьбам израильского правительства. Прекрасно придумано.
— Прекрасно, — согласился я с Доулишем, — да не совсем.
* * *
Работа в нашем отделе была организована таким образом, что за финансовые вопросы отвечал я, хотя все, что можно было считать «счетами», обрабатывала Алиса, я же лишь визировал их. Именно мои знания в области финансов привели меня в УООК (П), они же заставляли отдел терпеть меня. Доулиш листал папку с бумагами, которую я приготовил для него. Было очень уютно сидеть в старом кресле Доулиша перед горящим камином, который время от времени извергал сноп искр.
Доулиш кратко и убедительно подводил итог каждому эпизоду. Мне иногда только приходилось вставлять «да» или «нет», если, конечно, Доулиш не просил моих объяснений или обоснований. Но это он делал редко.
Неожиданно он спросил:
— Вы что, заснули, старина?
— Я просто закрыл глаза, — ответил я. — Так легче думается.
— Обычно вы наблюдаете за людьми, а теперь вот приходится наблюдать за вами.
— Да, — сказал я. — Чувствую я себя паршиво.
— Это из-за Валкана, старина? — Я не ответил, и Доулиш продолжал: — Конечно, вы сражались с ним здесь и на континенте целых полтора года Приятного мало. — Доулиш какое-то время молча смотрел в огонь. — А может, вас беспокоит письменный отчет.
— Да, он немного путаный.
— Угу, — сказал Доулиш, — путаный. — Он захлопнул папку, которую держал на коленях. — Давайте на время оставим эту тему, идите домой и отоспитесь.
— Пожалуй, я так и сделаю, — согласился я. Неожиданно я почувствовал себя совершенно разбитым.
— Кажется, я смогу помочь вам получить беспроцентный кредит, если вы, конечно, все еще в нем нуждаетесь. Если я не ошибаюсь, речь шла о восьмистах фунтах?
— Тогда пусть уж будет тысяча, — сказал я.
— Пусть, — согласился Доулиш. — А если вы оставите пистолет здесь, я отошлю его с посыльным в военное министерство.
Я отдал ему браунинг и три полных магазина к нему. Доулиш положил все это в большой конверт и написал на нем: «Пистолет».
Глава 45
Эндшпиль часто связан с проведением пешки в ферзи. На этой стадии могут возникнуть неожиданные проблемы в собственном лагере.
Лондон, вторник, 5 ноября
К себе домой я добрался к десяти утра. Молочник как раз подошел к соседнему дому, и я купил у него две пинты джерсейского молока и полфунта масла.
— Я смотрю, у вас те же беды, что и у меня, — сказал молочник.
— Какие же? — спросил я.
Он с такой силой хлопнул себя по животу, что его лошадь дернулась.
— Вы любите сметану и масло. — Он громко захохотал. Лошадь медленно пошла к следующему дому. — Не носите сегодня вечером старую одежду, — сказал он.
— Почему? — спросил я.
— Сгорите. — И он снова засмеялся.
Я с трудом открыл дверь, за которой скопилось очень много почты. Номера «Таймс» и «Ньюсуик», счета за электричество, рекламные проспекты, вы можете слетать в Париж всего за девять фунтов и семнадцать шиллингов, Обществу защиты животных требуется старая одежда, вы имеете возможность купить поврежденные огнем ковры всего за десятую часть их первоначальной стоимости. В квартире стоял затхлый дух, под раковиной завелась плесень. Я поставил кофе, находя удовольствие в том, что имел дело со знакомыми вещами в очень знакомой обстановке. Я зажег газовую горелку в камине, положил в него длинное полено и придвинул стул поближе. Снаружи утреннее солнце сменилось низкими темными облаками, готовыми засыпать город снегом.
Засвистел чайник. Я открыл банку кофе «Блю маунтин» и высыпал солидную порцию во французскую кофеварку. По кухне поплыл густой аромат, в гостиной затрещало разгоревшееся полено. Я включил электрическое одеяло и постоял немного у окна спальни. Мусорщики выгружали содержимое баков в кузов большого грузовика, мистер Боутмен чистил окна бара Дальше по улице молочник хлопал себя по животу и смеялся, беседуя с почтальоном. Я задернул занавеси, и все исчезло. Я вернулся на кухню и налил себе кофе.
Солнце едва пробивалось сквозь плотные тучи, мужчина через пять домов от меня пытался разжечь костер из старого садового мусора и готовил свой маленький садик с голыми деревьями к суровым испытаниям зимы. Дым от костра поднимался прямо вверх — ветра не было совсем. В садах лежали приготовленные к сожжению кучи мусора, на одну из них водрузили сломанную куклу в цилиндре.
«Пятое ноября», — подумал я. Вот почему, видимо, смеялся молочник. Из соседнего дома вышел маленький мальчик и бросил охапку сучьев на кучу.
Я вернулся к своему камину, поправил полено носком ботинка и отхлебнул крепкий черный кофе. На столе лежал третий том «Решающих сражений западного мира» Фуллера. Я открыл его и убрал закладку.
С полчаса почитал. Начался небольшом дождь со снегом, улицы опустели. На кофейном столике стояло несколько бутылок. Я налил себе большую порцию солодового виски и засмотрелся на пламя камина.
Запах солода вернул меня к прошедшим событиям. Я снова был в маленьком грязном темном гараже среди бензиновых испарений и разобранных моторов. Запах виски щекотал ноздри и будоражил память. Джонни лежал в луже бензина и розовой пенистой крови, я затаскивал его тело в гроб в каком-то фантастическом кошмаре. Меня закружило вихрем, в котором смешались Вальпургиева ночь и Валкан, запахи бензина и виски. Четыре часа спустя я проснулся в поту перед потухшим камином. Сил моих хватило только на то, чтобы раздеться и лечь в постель.
Глава 46
Если шахматист не уверен в своих силах, то ферзевый гамбит — дебют с жертвой пешки лучше не применять.
Лондон, вторник, 5 ноября
— Документы, — сказал Хэллам. — ДОКУМЕНТЫ.
— Подождите, — сказал я. — Я только что проснулся, работал всю ночь, не вешайте трубку. — Я положил трубку, выпил полчашки холодного кофе и умылся в ванной холодной водой. Часы показывали полшестого вечера. Смеркалось. В окнах соседних домов зажигали свет. На синем фоне лондонского вечера свет выглядел очень желтым. Я вернулся к телефону. — Теперь все в порядке, — сказал я в трубку.
— Тут все с ума сошли, — сказал Хэллам. — Речь идет о документах Брума. Где они? — Не дожидаясь моего ответа, он продолжил: — Мы во всем помогали вам, так что рассчитываем...
— Подождите минутку, Хэллам, — сказал я. — Вы сами настояли на том, чтобы я уехал из Берлина, оставив документы у Валкана.
— Все верно, старина. Так где Валкан и где документы?
— А я откуда знаю?
— У вас их точно нет?
— Нет, — соврал я. Документы мне были не нужны, но причины переполоха узнать хотелось.
— Вы не хотите прийти ко мне выпить по стаканчику? — предложил Хэллам, резко меняя тему. — Вы знаете, что сегодня ночь фейерверков. Приходите, выпьем. Мне необходимо кое-что спросить у вас.
— Хорошо, — согласился я. — Когда?
— Через час, — сказал Хэллам. — Бутылку вы с собой не захватите? Вы же знаете, каковы эти фейерверочные гулянья. В темноте каждый норовит выпивку стащить.
— Ладно.
— Отлично, — сказал Хэллам. — Простите меня за резкость Заместитель министра устроил мне головомойку за эти бумаги.
— Все в порядке.
— Благодарю вас, — сказал Хэллам.
— Не за что, — сказал я и повесил трубку.
Глава 47
Сила ферзя такова, что часто он действует в одиночку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Она помнила ту ночь. В ту ночь она пришла к выводу, что никогда не поймет мужчин. Валкан занимался любовью в своей обычной манере — словно хирург, делающий сложную операцию. Она еще пообещала ему купить резиновые перчатки, а он отшутился, будто она ведет себя как под наркозом. Было около трех часов утра, когда она нашла не только сеточку, но и незаконченные части струнного квартета. Валкан, Король Валкан. Как же он упивался своей важной опасной работой секретного агента. Ей бы следовало сказать ему, что его скрытное отношение к своей интеллектуальной жизни есть форма комплекса вины перед родителями. Валкан предпочитал думать, что причина тут в «духовных ранах войны». Обманщик.
Почему остановилась машина? Она выглянула и увидела громадную дорожную пробку. Ужасный город, перенаселенный мужчинами в длинных плащах и широкополых шляпах. А уж у женщин наряды были и вовсе невообразимые, она не встречала ни одной красиво одетой женщины за все время, что провела в этом городе.
Дорожная пробка ее не очень расстроила, времени еще было предостаточно, она предусмотрительно побеспокоилась в своих расчетах и о такой возможности. Грузовик прополз чуть вперед и снова остановился. Такие пробки были только в Нью-Йорке. Она не знала, поедет к матери на Рождество или нет. Очень дорого, к тому же совсем недавно она уже летала к ней. Однако матери особенно чувствительны в Рождество. Может, пригласить ее на праздник в Хайфу. Поток машин снова тронулся с места, поперек дороги лежал кремовый двухэтажный автобус. Авария. Дорога, видимо, стала скользкой от снега. Сначала снежинки таяли, едва достигнув земли, а теперь начали покрывать ее белым узором. Люди тоже оделись в белые шали. Водитель включил дворники. Мотор монотонно заурчал.
Посередине дороги, у пожарной машины, стояло много людей. Так ей придется ползти вечность. Она откинулась на спинку сиденья и расслабилась. В горле снова появился вкус виски. Она вспомнила всю операцию с того момента, когда они выехали на машине из гаража в Виттенау. Хайфа приказала отдать деньги только в случае крайней необходимости. Чтобы не вызвать у них подозрения, сказали они. Она бы сейчас с удовольствием повторила торг с англичанином, что он там сказал? «То же самое говорили римские солдаты Иуде»? Типичная кислая английская шуточка. Ей бы следовало забрать гроб силой, в один момент она едва так и не поступила. Но ее руку отвел Джонни Валкан, которого там не было. Может, он наблюдал за ними из окна на противоположной стороне улицы. Валкана нельзя не любить, настоящий профессионал.
Стемнело еще больше, низкая туча, из которой не переставая шел снег, казалось, опустилась еще ниже. Они снова двинулись вперед. Прожекторы освещали пожарных, работающих под автобусом с домкратом. Еще один пожарный и полицейский стояли на коленях в луже бензина. Теперь она видела, что произошло. Пожарный говорил с пожилым человеком, ноги которого прижало колесом автобуса. Они хотели забрать из его рук знамя, но он никак не хотел выпускать его из рук. Полицейский взмахом руки предложил им двигаться дальше. Старик продолжал цепляться за древко знамени. На его лице не таяли снежинки. На знамени красовалась надпись «Никто не может служить двум господам. Евангелие от Матфея, 6, 24».
— Это Шенберг, — сказал водитель. До Темплхофа было рукой подать.
Глава 44
В Китае, Индии, Корее и Польше пешки называют «пехотинцами», а в Тибете — «детьми».
Лондон, вторник, 5 ноября
Лампа с зеленым абажуром в кабинете Доулиша была снабжена целой системой веревочек и противовесов. Сейчас лампа рубила фигуры людей вокруг его стола надвое и освещала их только от талии и ниже. Оторванные от тела руки Доулиша появились в круге желтого света. Пальцы, словно язычки змей, ощупали пачку новых бумажных денег.
— Вы, возможно, и правы, — сказал он мне. — Фальшивые.
— Это только догадка, — сказал я. — Но она отдавала их мне с таким видом, будто я ограбил ее.
Доулиш щелкнул по пачке и прочитал отрывок из закона о наказании за подделку денег, который печатают на немецких банкнотах. Потом протянул пачку Алисе.
— Они не хотят, чтобы Ньюбегин занял вакансию в Берлине, — сказал Доулиш. — По их мнению, вы американизировали отдел во всех отношениях.
— Это их способ компенсации тех приказов, которые они получают из Вашингтона, — отпарировал я.
Доулиш кивнул.
— Скотланд-Ярд получил телеграфное сообщение от мюнхенской полиции. Он изучающе смотрел на мое лицо в темноте. Я промолчал. На другой стороне стола Алиса надевала резинку на пачку денег, которую я получил от Сам. В наступившей тишине резинка отчетливо щелкнула. — Какая-то девушка делает в Мюнхене пересадку, она везет гроб из Берлина в Хайфу. В гробу находится покойник. — Доулиш снова взглянул на меня, ожидая ответа.
Я сказал:
— Гробы для покойников и существуют. Что здесь странного?
Доулиш подошел к небольшому угольному камину и ткнул в пламя согнутым штыком. Пламя взвилось в воздух, из-за решетки посыпались искры.
— Что, по-вашему, мы должны ответить? — спросил он, обращаясь к камину.
— Мы? — переспросил я. — Мне показалось, что мюнхенская полиция обратилась к Скотланд-Ярду. Если вы хотите иметь что-то общее с девицами, которые ездят в Хайфу с гробами, дело ваше, но я ничего об этом не слышал и не знаю.
Доулиш стукнул кочергой по самому большому куску угля и разбил его на пять ослепительных частей.
— При условии, что я знаю, — сказал он, положив на место кочергу и возвращаясь к столу. — Мне нет никакого смысла говорить одно, когда вы в своем письменном отчете пишете совершенно другое. — Он кивнул, будто пытаясь убедить себя. Меня убеждать не требовалось.
— Да, — сказал я. За окном на крыше суетились скворцы. В рассветных сумерках проступали уродливые очертания домов с кровавыми разводами на грязных стеклах. Электрический свет лампы Доулиша постепенно уступал дневному свету. Доулиш со вздохом опустился в кожаное кресло. Сняв очки, он вынул из кармана накрахмаленный носовой платок и осторожно промокнул им свое лицо.
— Ты не раздобудешь для меня чашечку настоящего кофе? — спросил он, но Алиса уже отправилась варить его.
* * *
Доулиш прочитал вырезку из газеты, которую я дал ему.
"ШВЕЙЦАРСКИЕ БАНКИ ВЕРНУТ ВКЛАДЫ ЖЕРТВ ФАШИЗМА
Швейцарский парламент в четверг одобрил правительственный законопроект, касающийся раскрытия банковских счетов давно умерших жертв фашизма.
Новый закон получил единодушную поддержку ста тридцати депутатов, он приподнимает завесу секретности, которая опутала многие иностранные вклады, лежащие на тайных номерных счетах.
Закон о секретности банковских операций будет приостановлен на десять лет, так что правительство сможет воспользоваться невостребованными вкладами.
В соответствии с новым законом банки, страховые компании и другие организации обязаны обнародовать данные о невостребованных вкладах, принадлежащих людям, судьба которых неизвестна со времени войны, или же иностранцам, преследовавшимся по религиозным, расовым или политическим мотивам, а также лицам без гражданства.
Правительство предложило этот законопроект с целью отвести от себя всякие подозрения в том, что Швейцария готова извлечь выгоду из уничтожения европейских евреев в гитлеровских концлагерях.
Передача вкладов должна осуществляться по федеральному декрету, причем необходимо учитывать происхождение умершего обладателя.
Закон, по оценкам, должен принести прибыль еврейским благотворительным организациям, а возможно, и государству Израиль.
Наследникам тех, кто считается пропавшим без вести или умершим, предоставляется пять лет для востребования вкладов, но швейцарские власти считают, что большинство наследников тоже умерли к настоящему времени и что число обращений будет невелико. Никто не знает, каковы суммы, подпадающие под действие закона, хотя Швейцарская ассоциация банкиров оценивает их в пределах одного миллиона швейцарских франков.
Берн, 21 октября, Рейтер".
Доулиш прочитал газетную вырезку четыре раза.
— Деньги, — сказал он. — Валкану нужны были только деньги.
— Очень верное умозаключение, — сказал я.
— Деньги — это еще не все, — произнес серьезно Доулиш.
— Не все, — согласился я. — Но они все могут купить.
— И все же я не совсем понимаю, — признался Доулиш.
— А тут и понимать нечего, — сказал я. — Все предельно просто. В концлагере сидит очень богатый человек по имени Брум. Семья Брума оставляет ему состояние в четверть миллиона фунтов в Швейцарском банке. Человек, который сможет доказать, что он Брум, становится обладателем двухсот пятидесяти тысяч фунтов. Чего ж тут понимать? Валкану нужны были эти документы, чтобы доказать, что он и есть Брум. А все остальное чистое совпадение. Валкан вынудил людей Гелена попросить нас сделать документы, чтобы они выглядели солиднее.
— А чего же хотела девчонка? — спросил Доулиш.
— Семицу, — сказал я, — для выполнения израильской научной программы. Она агент израильской разведки.
— Угу, — отозвался Доулиш. — Валкан хотел передать Семицу израильскому правительству. Взамен они были готовы подтвердить его права на состояние Брума. Швейцарские банки очень внимательны к просьбам израильского правительства. Прекрасно придумано.
— Прекрасно, — согласился я с Доулишем, — да не совсем.
* * *
Работа в нашем отделе была организована таким образом, что за финансовые вопросы отвечал я, хотя все, что можно было считать «счетами», обрабатывала Алиса, я же лишь визировал их. Именно мои знания в области финансов привели меня в УООК (П), они же заставляли отдел терпеть меня. Доулиш листал папку с бумагами, которую я приготовил для него. Было очень уютно сидеть в старом кресле Доулиша перед горящим камином, который время от времени извергал сноп искр.
Доулиш кратко и убедительно подводил итог каждому эпизоду. Мне иногда только приходилось вставлять «да» или «нет», если, конечно, Доулиш не просил моих объяснений или обоснований. Но это он делал редко.
Неожиданно он спросил:
— Вы что, заснули, старина?
— Я просто закрыл глаза, — ответил я. — Так легче думается.
— Обычно вы наблюдаете за людьми, а теперь вот приходится наблюдать за вами.
— Да, — сказал я. — Чувствую я себя паршиво.
— Это из-за Валкана, старина? — Я не ответил, и Доулиш продолжал: — Конечно, вы сражались с ним здесь и на континенте целых полтора года Приятного мало. — Доулиш какое-то время молча смотрел в огонь. — А может, вас беспокоит письменный отчет.
— Да, он немного путаный.
— Угу, — сказал Доулиш, — путаный. — Он захлопнул папку, которую держал на коленях. — Давайте на время оставим эту тему, идите домой и отоспитесь.
— Пожалуй, я так и сделаю, — согласился я. Неожиданно я почувствовал себя совершенно разбитым.
— Кажется, я смогу помочь вам получить беспроцентный кредит, если вы, конечно, все еще в нем нуждаетесь. Если я не ошибаюсь, речь шла о восьмистах фунтах?
— Тогда пусть уж будет тысяча, — сказал я.
— Пусть, — согласился Доулиш. — А если вы оставите пистолет здесь, я отошлю его с посыльным в военное министерство.
Я отдал ему браунинг и три полных магазина к нему. Доулиш положил все это в большой конверт и написал на нем: «Пистолет».
Глава 45
Эндшпиль часто связан с проведением пешки в ферзи. На этой стадии могут возникнуть неожиданные проблемы в собственном лагере.
Лондон, вторник, 5 ноября
К себе домой я добрался к десяти утра. Молочник как раз подошел к соседнему дому, и я купил у него две пинты джерсейского молока и полфунта масла.
— Я смотрю, у вас те же беды, что и у меня, — сказал молочник.
— Какие же? — спросил я.
Он с такой силой хлопнул себя по животу, что его лошадь дернулась.
— Вы любите сметану и масло. — Он громко захохотал. Лошадь медленно пошла к следующему дому. — Не носите сегодня вечером старую одежду, — сказал он.
— Почему? — спросил я.
— Сгорите. — И он снова засмеялся.
Я с трудом открыл дверь, за которой скопилось очень много почты. Номера «Таймс» и «Ньюсуик», счета за электричество, рекламные проспекты, вы можете слетать в Париж всего за девять фунтов и семнадцать шиллингов, Обществу защиты животных требуется старая одежда, вы имеете возможность купить поврежденные огнем ковры всего за десятую часть их первоначальной стоимости. В квартире стоял затхлый дух, под раковиной завелась плесень. Я поставил кофе, находя удовольствие в том, что имел дело со знакомыми вещами в очень знакомой обстановке. Я зажег газовую горелку в камине, положил в него длинное полено и придвинул стул поближе. Снаружи утреннее солнце сменилось низкими темными облаками, готовыми засыпать город снегом.
Засвистел чайник. Я открыл банку кофе «Блю маунтин» и высыпал солидную порцию во французскую кофеварку. По кухне поплыл густой аромат, в гостиной затрещало разгоревшееся полено. Я включил электрическое одеяло и постоял немного у окна спальни. Мусорщики выгружали содержимое баков в кузов большого грузовика, мистер Боутмен чистил окна бара Дальше по улице молочник хлопал себя по животу и смеялся, беседуя с почтальоном. Я задернул занавеси, и все исчезло. Я вернулся на кухню и налил себе кофе.
Солнце едва пробивалось сквозь плотные тучи, мужчина через пять домов от меня пытался разжечь костер из старого садового мусора и готовил свой маленький садик с голыми деревьями к суровым испытаниям зимы. Дым от костра поднимался прямо вверх — ветра не было совсем. В садах лежали приготовленные к сожжению кучи мусора, на одну из них водрузили сломанную куклу в цилиндре.
«Пятое ноября», — подумал я. Вот почему, видимо, смеялся молочник. Из соседнего дома вышел маленький мальчик и бросил охапку сучьев на кучу.
Я вернулся к своему камину, поправил полено носком ботинка и отхлебнул крепкий черный кофе. На столе лежал третий том «Решающих сражений западного мира» Фуллера. Я открыл его и убрал закладку.
С полчаса почитал. Начался небольшом дождь со снегом, улицы опустели. На кофейном столике стояло несколько бутылок. Я налил себе большую порцию солодового виски и засмотрелся на пламя камина.
Запах солода вернул меня к прошедшим событиям. Я снова был в маленьком грязном темном гараже среди бензиновых испарений и разобранных моторов. Запах виски щекотал ноздри и будоражил память. Джонни лежал в луже бензина и розовой пенистой крови, я затаскивал его тело в гроб в каком-то фантастическом кошмаре. Меня закружило вихрем, в котором смешались Вальпургиева ночь и Валкан, запахи бензина и виски. Четыре часа спустя я проснулся в поту перед потухшим камином. Сил моих хватило только на то, чтобы раздеться и лечь в постель.
Глава 46
Если шахматист не уверен в своих силах, то ферзевый гамбит — дебют с жертвой пешки лучше не применять.
Лондон, вторник, 5 ноября
— Документы, — сказал Хэллам. — ДОКУМЕНТЫ.
— Подождите, — сказал я. — Я только что проснулся, работал всю ночь, не вешайте трубку. — Я положил трубку, выпил полчашки холодного кофе и умылся в ванной холодной водой. Часы показывали полшестого вечера. Смеркалось. В окнах соседних домов зажигали свет. На синем фоне лондонского вечера свет выглядел очень желтым. Я вернулся к телефону. — Теперь все в порядке, — сказал я в трубку.
— Тут все с ума сошли, — сказал Хэллам. — Речь идет о документах Брума. Где они? — Не дожидаясь моего ответа, он продолжил: — Мы во всем помогали вам, так что рассчитываем...
— Подождите минутку, Хэллам, — сказал я. — Вы сами настояли на том, чтобы я уехал из Берлина, оставив документы у Валкана.
— Все верно, старина. Так где Валкан и где документы?
— А я откуда знаю?
— У вас их точно нет?
— Нет, — соврал я. Документы мне были не нужны, но причины переполоха узнать хотелось.
— Вы не хотите прийти ко мне выпить по стаканчику? — предложил Хэллам, резко меняя тему. — Вы знаете, что сегодня ночь фейерверков. Приходите, выпьем. Мне необходимо кое-что спросить у вас.
— Хорошо, — согласился я. — Когда?
— Через час, — сказал Хэллам. — Бутылку вы с собой не захватите? Вы же знаете, каковы эти фейерверочные гулянья. В темноте каждый норовит выпивку стащить.
— Ладно.
— Отлично, — сказал Хэллам. — Простите меня за резкость Заместитель министра устроил мне головомойку за эти бумаги.
— Все в порядке.
— Благодарю вас, — сказал Хэллам.
— Не за что, — сказал я и повесил трубку.
Глава 47
Сила ферзя такова, что часто он действует в одиночку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27