А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Я и впредь ничуть не обижусь на такое обращение. И потом, — обрел твердость голос егеря, — бросьте, вам-то какое дело до рейха и бесноватого фюрера с его идеями? У меня, обыкновенного немца, и то никаких иллюзий не осталось. А вы? Вы же прежде всего ученый, геолог. Кому хотите преподнести такой подарок? Для своего начальства вы уже покойник. А объявитесь с находкой в Берлине, очень скоро станете мертвы по-настоящему. Вы что думаете, в конце войны вам дадут с этим спокойно, жить? Сейчас начнется дележ награбленного, а материалы ваших поисков — довольно лакомый кусок. Что до меня, то я не претендую на все ваши камни, даже на половину, хватит и трети.
Лицо Вилли отражало смесь доброжелательности и нахальства. Финны в углу притихли.
— В одиночку с таким сокровищем вы никуда не проберетесь. А с надежным компаньоном…
Инженер тянул с ответом, взвешивал аргументы товарища, пока складывал камни в брезентовый мешок и затягивал тесемки. Он уже давно начал понимать, что его великое знание бесполезно, ему теперь нельзя найти применение. Идет война, промышленную разработку не начнешь. С удивлением он вдруг понял, что для него лично в мире ничего не изменилось. Он остался тем же, кем был все эти годы. Наступил момент решать, как жить дальше. Поди угадай, кому достанутся месторождения после этой заварухи… И пожалуй, немец прав — рейх выдохся. Извлечь немедленную выгоду можно только из горсти камней. Остальные сокровища надежно прячутся где-то в горных распадках и у подножий сопок, на перекатах северных ручьев. С удивлением он понял, что до сих пор не собирался продавать камни. Ведь они — геологические образцы, подтверждающие правильность гипотезы отца-профессора. Аргумент для научных споров, не более того. А обер-лейтенант Роттерн с его прагматическим складом ума углядел в них не только научную ценность.
— Ваши предложения?
— Граница совсем рядом, и нам не обязательно возвращаться в рейх. У меня есть связи в Швеции и на юге Африки, можно и там подождать конца войны. Вам потребуется верный человек, кто-то должен заботиться о вашей безопасности. Или вы еще не навоевались? Что до меня, так я сыт по горло.
Спутник был прав. Начальству, снарядившему их экспедицию, такой подарок уже ни к чему, война проиграна, это ясно любому, достаточно проследить, как неумолимо линия фронта отодвигается на запад. До сих пор инженера вело стремление закончить многолетние поиски. Дело сделано. Настало время распорядиться его плодами. Обер-лейтенант предлагает очень разумное решение.
Инженер молча развязал мешочек и отсыпал на стол примерно треть содержимого.
Роттерн, весело осклабившись, отодвинул камни:
— Мы же компаньоны. Воспользуемся автомобилем наших гостеприимных хозяев. Прошу. — Обер-лейтенант распахнул двери. — Я вас сейчас догоню. — И нагнулся развязать финнов: — Ты и ты, снимайте форму. А ты давай ключи от сейфа.
Оказавшись в коридоре, инженер с тоской подумал, что мир сложен и противоречив. И, похоже, его товарищ по приключениям чувствует себя в этом мире намного увереннее, чем он. «Ладно, пока пусть будет такой спутник, а там посмотрим».
Выстрелы из нагана оборвали мысли о тяготах бытия. В дверях появился Роттерн с дымящимся револьвером в руке. Инженер в ужасе отшатнулся от своего нового компаньона. За годы войны он привык к смерти. Правда, самому стрелять в людей не приходилось, зато товарищи гибли от налетов и обстрелов. Но вот так…
— Это же убийство. — Он осекся, натолкнувшись на ледяной взгляд спутника. У Роттерна появилось странное выражение на лице. — Разве это было необходимо? — уже мягче спросил, заглядывая в комнату, инженер.
На полу распростерлись тела в нижнем белье.
— Совершенно необходимо, господин майор. Не думаете же вы, что нам бы позволили спокойно уйти после того, как им стало известно так много? — Голос спутника был сух, бесстрастен. Но суровость вдруг сошла с лица. Что удивило инженера, так это невесть откуда взявшаяся острая тоска в глазах Роттерна.
Вилли со всем усердием отрабатывал свою долю. Сначала они отсиживались в гостинице в каком-то поселке. Шведскую границу пересекли по пропускам, бланки которых нашли в сейфе коменданта. Откуда у обер-лейтенанта взялись деньги на одежду, инженер так и не узнал. Машину бросили в первом же городке по другую сторону границы. Дальше ехали автобусом, а в Елливаре пересели на поезд. Первое, что они сделали, очутившись в вагоне, — напились до чертиков и выспались.
Безмятежная жизнь нейтральной страны казалась им нереальной. За окнами проплывали аккуратные поселки, мелькали уютные зажиточные фермы и прилизанные городки. Хотя на Балтике вовсю кипела минная война, а газеты печатали сообщения о тоннаже потопленных судов и списки погибших членов экипажей, здесь люди занимались своими повседневными делами. Никаких бомбежек, воздушных тревог. Легче легкого было забыть, что где-то совсем рядом льется кровь.
По прибытии в Гетеборг компаньоны остановились в гостинице с гордым названием «Морской лев», по сути ночлежке, где находили стол и кров отставшие от кораблей матросы, портовые грузчики, бродяги без роду и племени.
Они растворились в людской массе. Из соображений безопасности Роттерн не позволил товарищу продать хотя бы один камень. Осторожный и расчетливый немец боялся привлечь внимание. Пришлось затянуть пояса. До отхода корабля в Африку оставалось чуть меньше недели. Днем инженер бродил по улочкам и музеям, привыкал к мирной жизни: в кафетериях кофе с настоящими сливками, на каждом углу пиво. Старики читают газеты, играют в шахматы. Спешат на занятия студенты, степенные бонны выводят на прогулку малышей. Ни тебе тревог, ни стрельбы. Только все это было чужим. Душа осталась среди каменных россыпей, среди сопок с хмурыми соснами.
Вилли вел преимущественно ночной образ жизни. Вечером покидал жалкую ночлежку, возвращался утром, где был, не рассказывал, только отшучивался. Инженер догадывался, что шведская полиция не погладила бы Роттерна по голове, если бы прознала о его ночных делах. Но деньги на путешествие компаньон раздобыл.
Через неделю они оказались на борту шведского рудовоза, идущего в Южную Африку. Двое отпетых бродяг, путешествующих третьим классом, ни у кого не вызывали подозрений. Ржавая посудина уверенно пенила форштевнем Атлантику. Иногда в волнах мелькал перископ, случалось, в небе проплывали немецкий «кондор» или «каталина» союзников. Завидев шведский флаг, те и другие отворачивали в сторону. Нейтралов не трогали. Время из-за вынужденного безделья тянулось, как черепаха. Несколько раз сыграли учебную тревогу, больше авралов не было. Перечень развлечений на борту судна исчерпывался картами и выпивкой. Компаньон развлекался пасьянсом и карточными фокусами. Иногда лениво перекидывались в штосс.
Рудовоз слегка потрепало возле Фарер. Короткая остановка в Рейкьявике, и штурман начал прокладку курса в направлении Лиссабона. Сухогруз старательно огибал районы боевых действий. Несколько суток хода, и встреча с британским эсминцем. Напоминание — война не закончилась. Они с Вилли с любопытством разглядывали недавних врагов. Корабль прошел совсем рядом. Мелькнули хищные обводы корпуса в защитной окраске, угловатые линии надстроек. У орудий застыли комендоры с сосредоточенными лицами. Англичане шли противолодочным зигзагом, несколько раз меняли курс. Вероятно, охотились за сумбариной. На мостике — несколько офицеров. Обыкновенные люди. Такие же, как и они. Эсминец растаял за кормой, и снова вокруг до самого горизонта — унылые серые валы.
Спустя неделю корабельной тоски Лиссабон ошеломил шумом и красками. Это был последний промежуточный порт, на дальнейшем пути заходов куда-либо не планировалось. Впереди ждала Африка…
Временами приходило странное чувство неловкости: с практической стороны инженер был абсолютно бесполезен для товарища. Все путевые проблемы решал Роттерн; где хитростью и ловкостью, а где напролом обер-лейтенант прокладывал дорогу к их будущему преуспеванию.
Качаясь в душном трюме на подвесной койке, инженер как-то поинтересовался:
— Вилли, а ведь ты можешь меня пришить и забрать все. Разве нет?
В темноте задорно сверкнули белки и зубы немца:
— Ах, Аксель! Я альтруист, филантроп и романтик. Я никогда не стараюсь урвать кусок больше, чем могу проглотить. И потом, когда ты найдешь много этих штучек, кто-то должен будет их шлифовать и продавать. Мы еще очень пригодимся друг другу.
Вилли отвинтил колпачок, плеснул себе и спутнику шведской горькой настойки, пригубил и поморщился:
— Лучше бы шнапсу или вашей водки, крепости никакой. Кстати, Аксель, дружище, откровенность за откровенность. Почему ты не вернулся в Россию? С твоей информацией ты бы был там далеко не последним человеком. Идеологией не увлекаешься, на идею пангерманизма чихать хотел, после революции твоей семье терять было, в общем-то, нечего. Почему ты здесь? А?
Инженер и сам давно пытался найти ответ на этот вопрос. И не находил. Вообще-то решение принял отец, а они с матерью лишь пошли за ним. После революции все изменилось, уже не было страны, где начиналось детство. Что можно запомнить в пятилетнем возрасте? Толпы с флагами на улицах днем, треск винтовочных выстрелов ночью. Потом отец рассказывал, что исчез вековой уклад. Все стали жить одним днем. Закон и порядок заменили лозунги, сегодня один, завтра другой. Что нельзя было вчера, то поощряют сегодня. Но нет гарантий, что и это не будет отринуто завтра. «Наверх» пробилась толпа дилетантов, стремящихся изменить и переустроить мир по своему разумению. Отец внутренне не мог принять власть, которая призывала все разрушить. Он не желал мириться с эпохой, приведшей к господству жестоких самовлюбленных людей, уничтожавших все, к чему прикасались. Мир перевернулся, рассыпался, словно картинка в калейдоскопе. Поэтому отец вывез семью в безопасную Европу. Впоследствии они оказались в Германии — там прекрасно развита геология. Правда, все считали их чужаками. Но в воспоминаниях о детстве есть и счастливые моменты. Отец получил место на кафедре, читал лекции. После школы сын пошел по его стопам, влюбился в геологию, и она затмила в жизни все остальное. Отучившись и набравшись опыта, он стал помогать отцу; дела шли совсем неплохо — с приходом фашистов к власти промышленности рейха потребовалось сырье, а значит, и грамотные, опытные изыскатели. Но главное дело отца осталось в далекой России. Повинуясь желанию старика, инженер при первой возможности стал участвовать в его исследованиях.
Теперь мир перевернулся снова. В калейдоскопе сложился новый рисунок. Почему все получилось именно так? Он не знал. Так вышло…
— Они украли мою страну, детство, юность, все…
Роттерн неопределенно хмыкнул. Странные люди эти русские…
ГЛАВА 9.
20 ЧАСОВ 15 МИНУТ. 8 АПРЕЛЯ 1988 ГОДА.
КЕСТЕНЬГА.
Кабинет комбата при необходимости мог вместить всех командиров подразделений и начальников служб безопасности батальона. Стены были отделаны с местным шиком — деревом. Когда под боком деревообрабатывающее предприятие, раздобыть несколько десятков квадратных метров полировки — не проблема. Вопрос решался элементарно: дерево за дизельное топливо. В свою очередь, экономия дизтоплива достигалась путем переговоров с железной дорогой, за обеспечение электричеством часть расплачивалась с путейцами бензином. Ну а экономией бензина тыловики заведовали лично.
На тумбочке у стены красовался кусок лазурита — предмет особой комбатовской гордости, подарок шефов с горнодобывающего комбината. В остальном обстановка была аскетичной. В углу — сейф; длинный, через весь кабинет, стол. За столом сидело несколько человек, курящим было разрешено дымить. Обычно все совещания у Деда проходили по одному сценарию: «разбор полетов», обсуждение планов на следующий день, раздача указаний и взысканий. В зависимости от ранга «виновника торжества» «разбор полетов» мог быть длинным — около часа, или коротким — минут десять. За годы командования батальоном у Деда в отношениях с офицерами и прапорщиками сложилась четкая иерархия, в которой каждому отводилось определенное место. Как шестеренке или винтику в часах. Дед подгонял людей к этой системе, не особенно церемонясь в выборе способов и средств. Если человек годился для должности, он со временем становился уважаемым специалистом, если нет — уходил из части в другую, распространяя очередную порцию слухов и баек о Деде. Статус уважаемого специалиста зависел не от выслуги лет, а от того, как скоро офицер начинал исполнять обязанности в объеме, который Дед считал необходимым для этой должности. В такой системе Деда приживались только те, кто работал с полной отдачей. Времени на акклиматизацию не предусматривалось. Правда, с точки зрения Деда настоящий работяга имел право на ошибки, но лишь на те, которые мог исправить своими силами. Никчемным, опять-таки с каймановской точки зрения, людям служба в батальоне не казалась медом.
На этом совещании «разбирать» было некого, разве что покритиковать роту Олсуфьева. Но от этого ротному ни жарко, ни холодно, стало быть, к чему тратить время на такое бесполезное занятие? Сначала Дед позвонил в полк и договорился об отправке Давыдова в командировку на Северный пост, потом все перешли к обсуждению связанных с мероприятием проблем. То лик Давыдов на Северном уже был несколько раз и о состоянии связи на посту имел отличное представление. Состояние связи можно было характеризовать коротко и четко одним словом: завал. Теперь лейтенант сидел и достаточно бодро перечислял, что ему необходимо для выполнения задачи, причем учитывал все вообразимые трудности:
— Нужна полевка, метров двести, а у нас ее нет, гу сорок три бэ я им дам, но это из нашего энзэ, если «полетит» передатчик в батальоне, чинить будет нечем. Лишних та пятьдесят семь, чтобы сделать у них выноса, не имеем, да и батарейки к ним — дефицит. Лампы для приемника я им дам, только если мне их выделит служба вооружения, у самого нету…
Это уже был камень в огород батальонного зампотеха, или, если официально, заместителя командира по вооружению майора Кузнецова. Так как причина молчания поста была неизвестна, вполне вероятно, что вышла из строя техника. Кузнецов отправку Давыдова на пост одобрял. Чем самому ехать, нехай лейтенант тренируется.
— У них там хоть целую неделю работай, — принял участие в обсуждении проблемы заместитель комбата по вооружению, — всего не переделаешь. Вот в прошлый раз я ездил, неделю торчал, и все равно — авгиевы конюшни.
Присутствующие скромно промолчали о том, что прошлый раз был прошлым летом. И то Кузнецова чуть ли не пинками гнал на Северный полковой вооруженец. В конце концов зампотех поехал туда, но благодарить за это следовало небывалый урожай брусники.
Северный пост стал его «головной болью» после того, как туда отправили древнюю радиолокационную станцию П-12. Зачем «Тамаре» был нужен такой «довесок», никто толком не понимал. П-12 выработала свой ресурс еще лет пять назад и годилась разве что на роль радиолокационной мишени. То ли в вышестоящем штабе решили, что ее присутствие на посту будет маскировать наличие станции пассивной локации, то ли начальники строили им одним известные далеко идущие планы, но станцию на сопку закатили. Закатывал ее, кстати, сам Ковалев, посредством нанятого в леспромхозе за бочку солярки трактора. Своим ходом станция заехать уже никуда не могла, автомобили «ЗИЛ-157», на которых она была установлена, давно приготовились занять почетное место в музее автомобильных войск. Главной достопримечательностью П-12 было то, что обзор в сторону границы ей загораживала антенна еще более древней РЛС. Пытаться что-либо обнаружить сквозь раритет антенной промышленности П-12 могла с тем же успехом, что и сквозь заземленную металлическую стену. Как известно из школьного курса физики, лучшего экрана для электромагнитных волн пока не придумали. Правда, обитатели поста приспособили историческую антенну для приема телевещания с противоположной стороны границы, и сей факт выводил из себя всех замполитов до дивизионного уровня включительно. Налицо буржуазное влияние на самом передовом посту защиты наших воздушных рубежей.
— Пэ двенадцать опять вышла из строя, а получить на нее лампочку Олсуфьеву, видите ли, некогда, — продолжал Кузнецов. О выходе из строя П-12 ротный Соснового, конечно, знал, но в борьбе за обеспечение жизнедеятельности роты и трех постов СПЛ тратить время еще и на П-12, которая даже не стояла на дежурстве, не считал возможным. Кузнецова, по его технической линии, регулярно «пинала» полковая служба вооружения «за наличие в заведовании неисправной боевой единицы». Вот только отдать эту самую «боевую единицу» приказом на дежурство штаб полка не решался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24