Встав на ноги, она немного постояла, привалившись лбом к теплой бревенчатой стене и пережидая новый приступ дурноты. Пока она так стояла, звон в ушах постепенно шел на убыль и наконец пропал совсем. Это был какой-то очень странный звон, и только когда он стих, до Кати дошло, что это была милицейская сирена. «Что за черт, — подумала она, почему же меня не забрали?» Она огляделась по сторонам. Крапива стояла по пояс — густая, мощная, черно-зеленая. «Не увидели, — поняла Катя. — Надо же, просто не увидели и пошли себе... ну, правильно, у них автоматная стрельба и, как минимум, два трупа... кто же, учинив этакое безобразие, станет в крапиве прятаться? Кто-то видел их машину... хорошо, что мой драндулет так и остался в том переулке, где склад... видел и накапал. Кавалерия, конечно, пустилась в погоню, а сейчас прибудет медсанбат — собирать трупы и раненых. Нельзя, чтобы они меня подобрали. Я, конечно, могу сойти за невинную жертву, но это только до тех пор, пока меня не начнут рассматривать под увеличительным стеклом... А у меня машина чужая, между прочим. После всей этой пальбы я на ней из города не выберусь, это уж как пить дать. Так что к машине нельзя приближаться на пушечный выстрел...»
Она заметила, что уже идет, удаляясь от устья прохода и забираясь все глубже в заросли крапивы, только когда споткнулась обо что-то и едва не упала, застонав от резкой боли в поврежденной ноге. Тогда она стала передвигать ноги сознательно — легче ей от этого не сделалось, но теперь она, по крайней мере, могла выбирать дорогу. У нее возникла мысль о том, что можно было бы как-то перебраться через забор и уйти через дровяной склад — это можно было бы сделать, если лезть так, как часто делают киношные альпинисты: уперевшись в забор спиной, а в стену — ногами, намертво расклинившись и едва заметно передвигая тело вверх. Ширина прохода это вполне позволяла, но Катя сильно сомневалась в том, что смогла бы проделать такой трюк даже с обеими здоровыми ногами.
Катя снова споткнулась и на этот раз ничком упала в крапиву. Заросли здесь были примяты, и, подняв голову, она увидела над собой разбитое окно. Вокруг нее в крапиве блестели осколки стекла, и Катя поняла, что вернулась на место своего приземления. «Где-то здесь он меня и гвозданул», — подумала она и в ту же секунду увидела свой пистолет — «стечкин» с глушителем лежал в метре от ее левой руки.
— Аллах акбар, — пробормотала Катя, подбирая пистолет и перекладывая его в правую руку.
Она встала и торопливо заковыляла дальше, гадая, куда выведет ее эта вонючая щель. Оказалось, что умирать в глухой провинции ничуть не легче и ни на грош не веселее, чем в Москве или хотя бы в Подмосковье, только здесь, в отличие от Москвы, была еще и крапива... Катя увидела дыру в заборе как раз в тот момент, когда начала задумываться о том, как долго может продолжаться это сумасшедшее, ни с чем не сообразное везение. С начала ее путешествия прошло никак не более двух минут, но Кате они показались вечностью — тот, кто заглянет в этот проход с улицы, вполне мог оказаться не санитаром с «труповозки», а милиционером — в конце концов, там валялся совершенно беспризорный автомат, который не могли надолго оставить без присмотра. «Черт побери, — подумала Катя, — а ведь там наверняка кто-то был... Кто-то там наверняка есть, и он меня до сих пор не заметил только потому, что лентяй и вместо того, чтобы выполнять свои прямые обязанности, греется где-нибудь на солнышке».
Она протиснулась в дыру, отодвинув в сторону державшуюся на единственном ржавом гвозде доску и оказалась на территории склада, которую скрывал от нее сложенный почти вплотную к забору штабель бревен. За штабелем подвывал двигатель автокрана, лязгало железо, громыхали бревна и время от времени раздавались беззлобные матюки. На складе кипела работа, хотя, прыгая из окна, Катя не заметила там никакого движения. Она посмотрела на часы. Было десять минут второго — у рабочих закончился обеденный перерыв.
Катя привалилась спиной к штабелю и немного передохнула, приводя себя в порядок и осматривая полученные повреждения. У нее было оцарапано лицо, вдребезги разодран правый рукав куртки, а джинсы на левом колене лопнули поперек. «Опять порвала джинсы, — с тихим отчаянием подумала Катя. — Если продолжение будет таким же, как в прошлый раз, лучше уж сразу застрелиться...»
Впрочем, это была ерунда — стреляться она не собиралась. Она еще не думала о том, что будет делать, когда выберется из этой западни... Может быть, просто потому, что это не нуждалось в обдумывании.
Она давно обнаружила пропажу конверта с деньгами и сделала из этого организационные выводы — они напрашивались сами собой. «Значит, — думала она, — Голова планировал это с самого начала... Неважно, чего он хотел, на что рассчитывал и чего добился в результате. Он явно вбил себе в голову, что Катя мешает ему жить. Что ж, да воздастся каждому по вере его...» Теперь она была всерьез намерена помешать ему жить — судя по всему, выбора у нее не было. Голова сам сделал выбор, и он не остановится, пока некто Е. Воробей не исчезнет с лица земли, а значит, она не могла ощущать себя в безопасности, пока этот ласковый упырь был жив.
«Интересно, — подумала Катя, сидя на теплых шершавых бревнах и слушая, как матерятся неподалеку работяги, время от времени переходя на местный диалект, — сколько уже дураков и дур жило до меня в той уютной квартирке на Старом Арбате? Неужели каждая поездка курьера с грузом кончается вот так? Только на этот раз курьер вернется... на белом коне и с шашкой наголо».
Она едва не рассмеялась вслух, несмотря на всю бедственность собственного положения. Точнее, именно эта бедственность и послужила поводом для веселья: она сидела на бревнах, на задах какого-то дровяного склада, не зная, как незамеченной пересечь его территорию, и строила какие-то планы мести... хромая, оборванная и без копейки денег, в тысяче километров от Москвы. Ни дать ни взять маленькая разбойница из «Снежной королевы» — в лохмотьях и с большим пистолетом.
Катя порылась в кармане. Сигареты оказались на месте, и даже зажигалка каким-то чудом не выпала в то время, как она пробовала себя на каскадерском поприще. Она закурила и выкурила сигарету до фильтра, держа дыру в заборе под прицелом пистолета на тот случай, если кто-нибудь все-таки двинется по ее следам. Она чувствовала, что просто не сможет идти дальше, пока не посидит здесь и не соберется с силами. Нога болела, но дело было не в ноге. Нервное напряжение наложилось на бессонную ночь и все безумие предыдущего вечера, начисто лишив ее сил. Наконец она почувствовала себя достаточно отдохнувшей, по крайней мере настолько, чтобы не упасть посреди этого грязного склада на диво стропальщикам, крановщикам и иному рабочему люду. Она сняла куртку и с сожалением выбросила под штабель бревен наплечную кобуру — это была удобная штука, и Кате жаль было с ней расставаться. Пистолет она взяла в правую руку и прикрыла сверху аккуратно сложенной курткой. Теперь, если держаться к стропальщикам неоцарапанной щекой, не сильно хромать и вести себя естественно, можно было сойти за нормального человека... Вот только что ответить, если ее спросят, кто она такая и как попала на территорию склада?
— Это, конечно, проблема, — вслух сказала Катя с горькой насмешкой.
Она вышла из-за штабеля и оказалась вовсе не на просторе складского двора, а в совсем уже узеньком проходе между двумя штабелями. Очень быстро выяснилось, что проход ветвится и петляет, образуя настоящий лабиринт. Катя поняла, что, глядя из окна конторы, не заметила очень многого, и порадовалась этому открытию. Она двинулась в обход двора, ориентируясь по голосам стропальщиков и урчанию двигателя, приблизительно в ту сторону, где, по ее расчетам, должны были располагаться ворота. До ворот она так и не добралась — очень скоро ей попалась очередная дыра в заборе, выходившая на тихую боковую улицу. Пробравшись через нее, Катя с удивлением увидела почти напротив свой коричневый «Опель», выглядевший усталым и запыленным. Оглядевшись, она узнала переулок, в котором располагался «склад» Ульянова. Переулок был пуст, если не считать лениво слонявшейся в отдалении дворняги, лохматая шерсть которой была густо увешана репьями.
Некоторое время Катя стояла неподвижно, глядя на «Опель». Это был, несомненно, проигрышный вариант, но она чувствовала себя уставшей ровно настолько, чтобы рискнуть и попытаться покинуть гостеприимный город Сотников так же, как она прибыла сюда, — на машине. Кроме того, в машине осталась ее спортивная сумка, в которой, помимо всего прочего, лежала чистая одежда и немного денег — единственное, в чем, как ей казалось, она нуждалась в данный момент.
С трудом доковыляв до машины, Катя открыла дверцу и со стоном опустилась на сиденье. Отсюда нужно было уезжать как можно скорее, но она еще какое-то время медлила, неторопливо покуривая и глядя вдоль улицы. Через несколько минут мимо, поднимая облака пыли, промчался милицейский УАЗ с выключенными мигалками. Похоже было на то, что кавалерия возвращалась из неудавшейся погони. Возмущенно клокоча двигателем, «луноход» пропылил мимо, даже не снизив скорость, и свернул вправо, направляясь к месту происшествия.
Проводив его взглядом, Катя бросила окурок на дорогу и завела двигатель «Опеля».
Глава 19
Катя не сомневалась в том, что выезд из города перекрыт наглухо. Какими бы неповоротливыми ни казались местные стражи порядка, считать их полными идиотами было бы смертельной ошибкой. Она выбралась из переулка запутанным лабиринтом боковых улочек и вскоре остановила машину над обрывом. Там, внизу, была река, каждый год во время разлива уносившая с собой часть обрывистого берега. Сейчас она казалась спокойной неширокой речкой, неторопливо катившей мутноватую воду в сторону Волги.
Утро, проведенное в бесцельных, как показалось тогда, блужданиях по городу, не пропало даром — теперь у Кати был почти готовый план. Довольно сомнительный в основной своей части, он казался вполне осуществимым, и Катя собиралась проверить это в ближайшее время.
Автомобильный мост белел километрах в полутора слева. Там наверняка стоял пост ГАИ, проскочить через который в такой день, да еще на машине с московскими номерами, не представлялось возможным. Кроме того, Катя подозревала, что ее уже начали искать, а если еще не начали, то начнут в ближайшее время — кто-нибудь наверняка видел ее входящей в контору Ульянова. Можно было, конечно, попытаться выехать из города в противоположном направлении, но и там дорога, конечно, была перекрыта. Честно говоря, Катю сильно удивляло то, что выбранная ею лазейка до сих пор оставалась свободной. Как видно, преследователи все же были уверены или почти уверены в том, что все интересующие их люди успели покинуть город. Кроме того, то, что задумала она, все-таки отдавало безумием.
Справа от нее, метрах в двухстах, через реку был перекинут легкий временный мост, убиравшийся во время ледохода. Катя собственными глазами видела, как через него проехали запряженная лошадью телега и как минимум два мотоцикла, один из которых был тяжелым «Уралом» с коляской. Конечно, мотоцикл и даже телега — это не престарелый «Опель», построенный в те времена, когда одним из основных элементов роскоши считались габариты автомобиля. Мост мог попросту не выдержать, и тогда Кате грозило холодное купание или просто глупая смерть, сродни той, что настигает случайно упавшую в ведро с водой мышь.
Кроме того, существовала опасность не добраться до моста — спуск, проложенный в том месте, где обрыв был пониже, представлял собой сплошную реку ярко-желтого, развороченного колесами и ногами песка. Катя словно наяву увидела на этом веселом желтом фоне своего коричневого «старикашку», прочно севшего на брюхо, и собравшуюся вокруг него толпу аборигенов дошкольного и младшего школьного возраста.
Она широко зевнула и решила, что надо либо трогаться с места, либо плюнуть на все и ложиться спать. Сразу за мостом начиналась не шикарная, но выглядевшая вполне твердой и укатанной грунтовка, петлявшая по заливным лугам и где-то возле самого горизонта нырявшая в уже знакомый Кате строевой лес, стоявший вдоль шоссе.
— Ну что, старикан, — сказала Катя «Опелю», — покажем провинциалам, как московские умеют? Где наша не пропадала!
«Опель» неторопливо покатился вперед, свернул на спуск и пошел упорно продираться через волны песка. Песок хлестал в днище из-под бешено вращающихся колес, машину бросало из стороны в сторону, как корабль в бурном море, но удача была с ними, и в конце концов Кате удалось загнать машину на мост, даже не зацепив перила. Шаткая конструкция прогнулась и протестующе заскрипела, и Катя прибавила газу, ведя машину, как по линейке, и готовясь выпрыгнуть из нее сразу же, как только мост начнет проседать. До конца моста оставалось каких-нибудь пять метров, когда правое заднее колесо с треском провалилось сквозь настил. Машину перекосило, горизонт рывком просел на бок, Катя изо всех сил вдавила в пол педаль газа, сделав это скорее от испуга, чем в результате трезвого расчета, и «Опель», несолидно подпрыгнув, выкатился на надежную поверхность грунтовки. Напоследок он все-таки задел перила задним крылом. Раздался громкий треск, и целая секция перил с плеском упала в воду, распугивая рыбу. В шлейфе поднятой колесами «Опеля» пыли Катя умчалась в луга, провожаемая добрыми напутствиями рыбачивших с моста аборигенов, один из которых упал-таки в воду, а остальные были просто напуганы и возмущены до глубины души Катиной хулиганской выходкой.
Впрочем, теперь все это не имело значения — вокруг были заливные луга, в уже начавшей желтеть траве которых то и дело блестели небольшие озерца. Никогда не увлекавшаяся рыбалкой Катя вдруг подумала, что в этих озерцах должно быть навалом рыбы, и даже испытала короткий прилив странного чувства, похожего на охотничий азарт, — видимо, где-то в глубине души слегка шевельнул хвостом атавистический инстинкт охотника и рыболова. Она тут же пожалела, что вспомнила об охоте: ей предстояла самая тяжелая и неблагодарная, самая опасная из охот — охота на себе подобного. Она знала, что сделает все как надо — глаза будут смотреть, голова думать, ноги бегать, а руки наводить пистолет и нажимать на курок, — но никакой радости это ей не доставляло. Она не испытывала даже привычного подъема при мысли о том, как будут удивлены те, кто охотился за ней, узнав, что их статус изменился и они из бравых охотников превратились в дичь... «К черту, — подумала она, — к чертовой матери все эти ваши экивоки и иносказания». Она собиралась убивать, и шла на это с открытыми глазами, точно зная, что ей предстоит: кровь, пот, страх, боль, грязь, дерьмо и — в самом конце — неизбежная смерть. Она вела машину, глядя прямо перед собой и время от времени рефлекторно почесывая обожженные крапивой кисти рук, на которых уже вздулись твердые белые волдыри с красными точками расчесов.
Чтобы не заснуть, она включила радио и через некоторое время уже подпевала незатейливой песенке, лившейся из вмонтированных в приборную панель динамиков и сообщавшей, что «ветер с моря дул», параллельно думая о том, как катастрофически поглупела за последние три года российская эстрада, сделавшись такой же суррогатной и ненастоящей, как зеркальные витрины и стеклянные двери магазинов на Старом Арбате. Настоящей была вот эта разбитая грунтовка, по которой Катя наверняка не смогла бы проехать после самого скромного дождя, и лес впереди... Настоящим было небо над головой и подсохший огрызок прихваченного еще из Москвы бутерброда, усталость и боль в ноге... Шишка на затылке тоже была настоящей, и Катя старательно пыталась не думать о ней — в конце концов, это можно было пережить, а вот придись удар в лицо — это была бы катастрофа.
Через двадцать минут, взяв штурмом подъем, мало чем отличавшийся от недавно преодоленного спуска к реке, Катя въехала в сосновый бор — такие ей до сих пор доводилось видеть разве что на полотнах Шишкина и на многочисленных бездарных копиях с них. Медно-рыжие стволы сосен возносились высоко в небо идеально ровными, без единого изъяна колоннами. Им, конечно, было далеко до секвой Северной Калифорнии, но это были сосны, а не какие-то секвойи, порой казавшиеся Кате все-таки не совсем настоящими, словно их отлили из пластика на каком-нибудь заводике в штате Мичиган и понатыкали кругом для украшения пейзажа.
Она опустила стекло и ехала, вдыхая пахнущий разогретой смолой воздух. Пыли здесь не было, и Катя радовалась жизни минут десять, после чего двигатель «Опеля» вдруг начал чихать и в конце концов после непродолжительной агонии заглох, больше не пожелав заводиться. Пару минут потерзав стартер, Катя бросила бесполезные попытки и изо всех сил треснула кулаком по баранке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41