Отметим, что вся земельная собственность покойного судьи оценивалась примерно в полмиллиона долларов. В свое время судья вместе с компаньоном Эндрю Крейгом приобрел права на 20 тысяч акров земли из наследства полковника Джорджа Крогхана. Наследники Крогхана в разное время поднимали вопрос о законности сделки и намеревались подать дело в суд. Купер знал об этом, однако в распоряжении его семьи находились подлинные документы состоявшейся сделки, и поэтому он не боялся угроз.
Интересно, что наследники Крогхана уже в наше время снова подымали вопрос о законности той давней сделки. Некий Альберт Т. Волвайлер издал в 1926 году книгу «Джордж Крогхан и движение на Запад, 1741–1782», в которой, основываясь на заявлениях наследников полковника, ставил под сомнение правомочность договора между Купером-Крейгом и Крогханом. В 1931 году покойный ныне праправнук писателя, также Джеймс Фенимор Купер, в статье в журнале исторической ассоциации штата Нью-Йорк на основе сохранившихся подлинных документов доказал всю абсурдность обвинений своего далекого предка в нечестности.
Некоторые историки американской литературы утверждают, что Куперу было известно, что наследники Крогхана ставят под сомнение законность продажи земель их предка, это якобы и послужило материалом для описания всей запутанной истории взаимоотношений между семьями Темплов и Эффингемов. Трудно оспаривать подобное утверждение, однако из свидетельств американских историков совершенно ясно, что ситуации, подобные той, что сложилась между судьей Темплом и сыном его бывшего партнера, были довольно частыми в те времена среди более-менее состоятельных людей, и Купер ничуть не погрешил против истины, когда изобразил подобную ситуацию в романе.
Действующие лица в романе легко делятся на две основные группы. С одной стороны – судья Мармадьюк Темпл, богатый владелец обширных земель, и другие новые поселенцы, опьяненные доставшейся им свободой и силой, заносчивые и самонадеянные. С другой стороны – троица тех, кого общество всего лишило. Индеец Джон Могиканин или Чингачгук, чье племя когда-то владело всеми этими земельными угодьями. Охотник Натти Бампо, который пришел в эти края раньше судьи и чьи охотничьи права нынче ограничены законом. И Оливер Эффингем, молодой незнакомец, ошибочно считающий, что именно судья лишил его законного наследства.
Сложные и подчас противоречивые взаимоотношения между этими двумя группами людей и составляют собственно канву романа и раскрывают перед читателями картину нравов американской глубинки в описываемый период. Перед нами одно из первых действий огромной и тяжелой многоактной драмы, которая значительно позднее получила название «Как был завоеван Запад».
Со страниц романа «Пионеры» перед читателями впервые предстал первопроходец, следопыт и охотник Натти Бампо, известный также под именами Кожаный Чулок, Длинный Карабин, Соколиный Глаз. Этот задиристый, грубоватый, словоохотливый семидесятилетний охотник доживает свой век на берегу озера Отсего, в черте владений местного судьи Мармадьюка Темпла. Романтическая история любви дочери судьи Элизабет и Оливера Эдвардса, юного сподвижника Кожаного Чулка, оказавшегося сыном полковника английской армии Эффингема, старого друга судьи, рассказана Купером не только с мастерским проникновением в подлинную жизнь отдаленного уголка страны, но и с точным ощущением тех реальных проблем, которые в то время волновали многих американцев. Американские литературоведы отмечали, что при работе над романом на помощь писателю «пришли патриотизм, мастерство изображения и знание человеческих характеров…», что в этом его романе «реализм видения» сопрягается с «романтическим повествованием».
Если «Шпион» был романом историческим в полном смысле этого понятия, то «Пионеры» стали романом современным, даже злободневным, ибо в нем поднимались весьма реальные для Америки тех лет проблемы – наследования земельных поместий, покорения новых земель, отношения нового поколения к тем, кто с топором и ружьем в руках прокладывал первые тропы и основывал первые поселки в еще недавно девственных лесах.
Как уже отмечалось, Купер хорошо знал людей и места, которые он описывал в новом романе. Однако американские литературоведы утверждают, что у Натти Бампо, ставшего впоследствии главным героем серии романов о Кожаном Чулке, не существовало реального прототипа. Натти Бампо – это обобщенный образ охотника и зверолова, не принимающего и не понимающего «наступления прогресса» и уходящего под его напором в глубь страны. Современные американские критики отмечали в связи с изданием в 1986 году серии романов о Кожаном Чулке, что Натти Бампо «демонстрирует ясность ума и моральную уверенность, которые достигаются только благодаря подлинной близости к природе».
Натти, наблюдая жизнь новых поселенцев, не может понять многое. Зачем, например, они жгут в очагах кленовые деревья, из сока которых производится сахар? Какой смысл в истреблении тысяч голубей? Зачем сетями вытаскивают из озера Отсего сотни фунтов нежнейшей рыбы, тем самым опустошая озеро? Эти «расточительные привычки» непонятны старому охотнику, привыкшему довольствоваться немногим и в то же время болеющему за сохранение девственной природы, понимающему и ее красоту и ее полезность для человека. Он возмущается происходящим вокруг него и в глубине души презирает всех этих людей, которые в погоне за благополучием слепо уничтожают природу, которая обеспечивает им комфортабельное существование. Но один он ничего сделать не может, кроме как с горечью заметить; «Насколько я понимаю, сила всегда права – и здесь, п на старых местах». И поэтому он стремится дальше на Запад, в новые места, туда, где еще не ступала нога человека.
Тем более что в Темплтоне его уже ничего не держит: уснул последним сном верный друг Чингачгук; нашел свое счастье и состояние Оливер, женившийся на дочери судьи Элизабет. И Натти отправляется в дальнейший путь, фактически прокладывая дорогу на Запад тем завоевателям новых земель, от кого он бежит.
Образ Натти – далеко не главный в романе. Но он привлек внимание и читателей, и критиков. Его сравнивали с известным покорителем новых земель Даниэлем Буном. Нашлись и настоящие охотники, которые заявляли, что Натти списан с них. Два старых охотника братья Натаниэль и Давид Шипманы, один из которых жил неподалеку от Куперстауна и которого Купер знал лично, заявляли, что именно они послужили прообразом Натти. Но писатель категорически отрицал это, подчеркивая, что образ Натти, как и все другие в романе, собирательный, типичный для определенной группы людей.
Американские литературоведы обращают внимание на противоречие, характерное для ранних произведений Купера. С одной стороны, его привлекало создание таких вымышленных образов, как Гарви Бёрч и Натти Бампо, а с другой стороны – верность жизненной правде и просто литературная добросовестность толкали к реалистическому описанию жизни землевладельцев Уортонов или судьи Мармадьюка Темпла. Но, как понимает сегодняшний читатель, настоящего противоречия здесь никогда не было. Ибо и Гарви Бёрч, и Натти Бампо при всей своей романтической сущности остаются реалистическими образами, представляющими определенных, реально существующих людей. И изображены они настолько реально, что многие годы не прекращался спор о том, кто из действительно существовавших людей является прототипом этих типично литературных героев.
На страницах «Пионеров» впервые появляется спившийся старый индеец Джон Могиканин, настоящее имя которого Чингачгук. Вместе со своим другом Кожаным Чулком он горюет о безвозвратно ушедших в прошлое временах, когда они вели жизнь свободных охотников на свободных землях. Образ Чингачгука – также полностью литературное творение писателя. Купер в детстве и ранней юности встречался в Куперстауне с индейцами, многие из них охотились в окрестных лесах, ловили рыбу в озере Отсего. Но у них не было своих поселений в окрестностях Куперстауна, они приходили и снова уходили в те места, где находились могилы их предков.
Когда Куперу было пять лет, в Куперстауне случилась последняя «индейская тревога». В окрестностях поселка была замечена большая группа индейцев, скрытно передвигавшаяся в неизвестном направлении. Куперстаун был приведен в боевое положение: окна и двери домов забаррикадированы, охотничьи ружья и старинные пистолеты заряжены. В напряженном ожидании прошел вечер и добрая часть ночи. Посреди ночи в поселке послышался топот лошадей и раздались выстрелы. Обеспокоенные жители с оружием в руках выбежали на улицы. Оказалось, что в поселок вернулась группа конных шерифов, выезжавшая в погоню за фальшивомонетчиками. Радость возвращения они отметили пистолетными выстрелами в воздух.
Помнил Купер и одинокого индейца, который многие годы доставлял к столу судьи свежую дичь и рыбу. На этом его личное знакомство с индейцами и заканчивалось. Поэтому он серьезно изучил все труды об индейцах и их судьбе в Соединенных Штатах.
Сам Купер не только доброжелательно относился к индейцам, но и старался по мере сил помогать им. В 1851 году индейский вождь Копуэй, принявший методистскую религию и ставший миссионером, решил издавать журнал, посвященный индейцам. Купер заинтересованно отнесся к этому начинанию. «Люди с красной кожей имеют все права, чтобы их интересы защищались, и я надеюсь, что вы сможете много сделать для их пользы», – писал он Копуэю 17 июня 1851 года.
Копуэй высоко ценил творчество Купера. «Изо всех писателей нашей любимой родины вы больше всех других по достоинству оценили попираемую расу, – сообщал писателю Копуэй. – В ваших книгах в истинном свете показаны благородные черты характера индейцев. В моих путешествиях по Англии, Шотландии, Франции и другим европейским странам меня часто спрашивали: «Правдиво ли изображает г-н Купер американских индейцев?» И я всегда с большим удовольствием отвечал одним словом: «Да!»
Чингачгук погибает во время лесного пожара, когда Натти вторично спасает от гибели дочь судьи Элизабет, на этот раз от огня.
Уже первая серьезная рецензия на роман, опубликованная в марте 1823 года в журнале «Портфолио», отмечала, что действие в романе происходит в «селении на границе продвижения европейцев, с обычными персонажами, которые предпочли примитивное существование цивилизованным жилищам», «сюжет романа глубоко связан с рождением новой нации». Вместе с тем рецензент подчеркивал, что «…Роман может быть поистине причислен к историческим. Ибо историк редко когда сумеет найти более точное и яркое описание первых поселений среди девственных лесов».
Рецензент приходил к выводу, что «сюжет романа… описан пером очевидца, которым водила рука подлинного мастера».
Хотя весьма престижное «Нортх Америкен ревью» и основные английские ежеквартальные литературные журналы не откликнулись на роман в год его издания, ни один американский роман до этого, не исключая н «Шпиона», не имел такой благоприятной прессы, как «Пионеры». Спрос на роман был так велик, что газеты считали своим долгом сообщать, когда пачки с книгами прибудут в их город. Филадельфия – 3 февраля 1823 года, Балтимор – 5 февраля, Вашингтон и Бостон – 7 февраля, и так далее.
Известно, что роман задержался выпуском частично из-за эпидемии желтой лихорадки, охватившей Нью-Йорк весной и летом 1822 года, а частично из-за неблагоприятных обстоятельств в жизни писателя. 22 июня 1822 года возвратилось в Нью-Йорк принадлежащее Куперу китобойное судно с 16 532 галлонами китового жира на борту. Необходимо было немедленно продать груз и само судно, содержать которое дальше Купер был не в состоянии. Дебиторы предъявляли судебные иски. Все это требовало личного участия Купера, отрывало его от работы над романом.
А писатель спешил закончить «Пионеров», боялся, что читатели могут забыть его имя. Старый друг Джекоб Сазерленд, которому Купер посвятил «Пионеров», зная об опасениях писателя, успокаивал его 15 марта 1822 года: «Вы настолько прочно вошли в сознание публики, что можете потратить необходимое время на написание следующего произведения без боязни, что публика вас забудет».
Читающую публику между тем беспокоило, где же давно обещанный новый роман Купера. Так, недавний выпускник Гарвардского университета Ральф Уальдо Эмерсон писал 12 ноября 1822 года своему соученику Джону Бойнтону Хиллу: «Так как Скотт двумя своими последними трудами не повторил своих собственных успехов, наш молодой романист еще более вырос в своем значении. Надеюсь ты знаешь, что «Шпион» переведен на французский и пользуется популярностью в Париже. Но о втором его детище – «У истоков Сасквеханны» – я ничего не слышу. В чем причина?»
Другой читатель из города Чарльстона (штат Южная Каролина), по прочтении романа 20 февраля 1823 года прислал его издателю Чарльзу Уайли следующее письмо: «Мои глаза на мокром месте, но я все же могу обратиться к вам с просьбой передать автору «Пионеров» мою сердечную благодарность за то удовольствие, которое он мне доставил. Эта книга – величайшая литературная честь, оказанная нашей стране». Автор письма подписался весьма своеобразно: «Любитель каждого гвоздя, вколоченного в храм славы Америки».
Действительно, своим новым романом Купер способствовал становлению и возвышению американской литературы и американской нации. Но если отдельные читатели романа полностью отдавали себе в этом отчет, то, как свидетельствует знаток этого периода профессор Джеймс Ф. Виру, «Американская критика не была подготовлена к тому, чтобы по достоинству рассмотреть такое комплексное произведение, как «Пионеры».
На первый взгляд может показаться, что «Пионеры» не были обделены вниманием американских критиков. Уже в год издания на роман появилось около двадцати рецензий и откликов в самых различных газетах и журналах страны. Откликнулись на выход романа газеты Вашингтона, Балтиморы и Нью-Йорка, такие различные журналы, как упоминавшийся нами «Портфолио», «Нешенэл гэзетт энд литерари реджистер», и ряд других. И хотя, как отмечал рецензент «Юнайтед стейтс гэзетт», роман был встречен лишь немногими «диссонансными нотами», он, по мнению самого автора, «пользовался лишь умеренным успехом». Исследователи подтверждают эту несколько пессимистическую ноту Купера, приводя данные о ходе продажи романа. Если «Шпион» со дня публикации и до начала 1825 года выдержал три издания в США и два в Англии, то «Пионеры» в этот же период издавались в обеих странах по одному разу. Причем в Англии даже в июле 1826 года издатель имел еще несколько непроданных экземпляров первого издания «Пионеров».
Некто С. Б. X. Джудах, редактор и автор пьес, опубликовал в 1823 году злобную и клеветническую стихотворную сатиру на Купера и его друзей в связи с выходом «Пионеров». Джудаха судили, признали виновным и присудили к штрафу и тюремному заключению. Но были и другие ничем не оправданные нападки на роман. Так, поэт Джеймс Гейтс Персиваль, которому Купер, кстати, оказывал содействие, писал о романе: «Я ничего не жду от тех, кто оказывает свое покровительство такой вульгарной книге, как «Пионеры». Мы легко отделались друг от друга. Они пренебрегают мной, а я презираю их».
И хотя оба этих отзыва принадлежали перу разочарованных в жизни и завистливых литераторов, не нашедших своего места в литературной среде, но претендующих на ничем не заслуженное внимание, они тем не менее отражали недовольство многих. Большая масса читателей, среди которых было немало людей литературного труда, не понимали новизны и глубины нового романа Купера. Охватывавшая страну погоня за богатством, стремление разбогатеть любыми способами накладывали свой отпечаток и на общественное мнение. Таким читателям были чужды благородные идеи романа, чистые стремления чудака Натти Бампо, и даже действия «земледельца-аристократа» Мармадьюка Темпла не находили у них ни отклика, ни одобрения. Они осуждали поднятый вокруг романа шум. Например, журнал «Минерва» опубликовал резко отрицательную рецензию на роман, в которой советовал писателю, если он снова возьмется за перо, пускать поменьше мыльных пузырей перед выходом книги – пусть она держится на плаву или тонет сама по себе. Не следует добиваться репутации через инспирированные высказывания газет».
И тем не менее, если в Европе описанные в романе сцены могли все же показаться игрой воображения, а действующие в них лица – продуктом неудержимой выдумки, то у мыслящих американцев не было ни малейшего сомнения в правдивости изображенных людей и событий. Они не раз бывали в описанном в романе поселке, купались в тех водах, по которым плыл в своем легком каноэ Джон Могиканин, наблюдали лесной пожар, подобный случившемуся в романе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Интересно, что наследники Крогхана уже в наше время снова подымали вопрос о законности той давней сделки. Некий Альберт Т. Волвайлер издал в 1926 году книгу «Джордж Крогхан и движение на Запад, 1741–1782», в которой, основываясь на заявлениях наследников полковника, ставил под сомнение правомочность договора между Купером-Крейгом и Крогханом. В 1931 году покойный ныне праправнук писателя, также Джеймс Фенимор Купер, в статье в журнале исторической ассоциации штата Нью-Йорк на основе сохранившихся подлинных документов доказал всю абсурдность обвинений своего далекого предка в нечестности.
Некоторые историки американской литературы утверждают, что Куперу было известно, что наследники Крогхана ставят под сомнение законность продажи земель их предка, это якобы и послужило материалом для описания всей запутанной истории взаимоотношений между семьями Темплов и Эффингемов. Трудно оспаривать подобное утверждение, однако из свидетельств американских историков совершенно ясно, что ситуации, подобные той, что сложилась между судьей Темплом и сыном его бывшего партнера, были довольно частыми в те времена среди более-менее состоятельных людей, и Купер ничуть не погрешил против истины, когда изобразил подобную ситуацию в романе.
Действующие лица в романе легко делятся на две основные группы. С одной стороны – судья Мармадьюк Темпл, богатый владелец обширных земель, и другие новые поселенцы, опьяненные доставшейся им свободой и силой, заносчивые и самонадеянные. С другой стороны – троица тех, кого общество всего лишило. Индеец Джон Могиканин или Чингачгук, чье племя когда-то владело всеми этими земельными угодьями. Охотник Натти Бампо, который пришел в эти края раньше судьи и чьи охотничьи права нынче ограничены законом. И Оливер Эффингем, молодой незнакомец, ошибочно считающий, что именно судья лишил его законного наследства.
Сложные и подчас противоречивые взаимоотношения между этими двумя группами людей и составляют собственно канву романа и раскрывают перед читателями картину нравов американской глубинки в описываемый период. Перед нами одно из первых действий огромной и тяжелой многоактной драмы, которая значительно позднее получила название «Как был завоеван Запад».
Со страниц романа «Пионеры» перед читателями впервые предстал первопроходец, следопыт и охотник Натти Бампо, известный также под именами Кожаный Чулок, Длинный Карабин, Соколиный Глаз. Этот задиристый, грубоватый, словоохотливый семидесятилетний охотник доживает свой век на берегу озера Отсего, в черте владений местного судьи Мармадьюка Темпла. Романтическая история любви дочери судьи Элизабет и Оливера Эдвардса, юного сподвижника Кожаного Чулка, оказавшегося сыном полковника английской армии Эффингема, старого друга судьи, рассказана Купером не только с мастерским проникновением в подлинную жизнь отдаленного уголка страны, но и с точным ощущением тех реальных проблем, которые в то время волновали многих американцев. Американские литературоведы отмечали, что при работе над романом на помощь писателю «пришли патриотизм, мастерство изображения и знание человеческих характеров…», что в этом его романе «реализм видения» сопрягается с «романтическим повествованием».
Если «Шпион» был романом историческим в полном смысле этого понятия, то «Пионеры» стали романом современным, даже злободневным, ибо в нем поднимались весьма реальные для Америки тех лет проблемы – наследования земельных поместий, покорения новых земель, отношения нового поколения к тем, кто с топором и ружьем в руках прокладывал первые тропы и основывал первые поселки в еще недавно девственных лесах.
Как уже отмечалось, Купер хорошо знал людей и места, которые он описывал в новом романе. Однако американские литературоведы утверждают, что у Натти Бампо, ставшего впоследствии главным героем серии романов о Кожаном Чулке, не существовало реального прототипа. Натти Бампо – это обобщенный образ охотника и зверолова, не принимающего и не понимающего «наступления прогресса» и уходящего под его напором в глубь страны. Современные американские критики отмечали в связи с изданием в 1986 году серии романов о Кожаном Чулке, что Натти Бампо «демонстрирует ясность ума и моральную уверенность, которые достигаются только благодаря подлинной близости к природе».
Натти, наблюдая жизнь новых поселенцев, не может понять многое. Зачем, например, они жгут в очагах кленовые деревья, из сока которых производится сахар? Какой смысл в истреблении тысяч голубей? Зачем сетями вытаскивают из озера Отсего сотни фунтов нежнейшей рыбы, тем самым опустошая озеро? Эти «расточительные привычки» непонятны старому охотнику, привыкшему довольствоваться немногим и в то же время болеющему за сохранение девственной природы, понимающему и ее красоту и ее полезность для человека. Он возмущается происходящим вокруг него и в глубине души презирает всех этих людей, которые в погоне за благополучием слепо уничтожают природу, которая обеспечивает им комфортабельное существование. Но один он ничего сделать не может, кроме как с горечью заметить; «Насколько я понимаю, сила всегда права – и здесь, п на старых местах». И поэтому он стремится дальше на Запад, в новые места, туда, где еще не ступала нога человека.
Тем более что в Темплтоне его уже ничего не держит: уснул последним сном верный друг Чингачгук; нашел свое счастье и состояние Оливер, женившийся на дочери судьи Элизабет. И Натти отправляется в дальнейший путь, фактически прокладывая дорогу на Запад тем завоевателям новых земель, от кого он бежит.
Образ Натти – далеко не главный в романе. Но он привлек внимание и читателей, и критиков. Его сравнивали с известным покорителем новых земель Даниэлем Буном. Нашлись и настоящие охотники, которые заявляли, что Натти списан с них. Два старых охотника братья Натаниэль и Давид Шипманы, один из которых жил неподалеку от Куперстауна и которого Купер знал лично, заявляли, что именно они послужили прообразом Натти. Но писатель категорически отрицал это, подчеркивая, что образ Натти, как и все другие в романе, собирательный, типичный для определенной группы людей.
Американские литературоведы обращают внимание на противоречие, характерное для ранних произведений Купера. С одной стороны, его привлекало создание таких вымышленных образов, как Гарви Бёрч и Натти Бампо, а с другой стороны – верность жизненной правде и просто литературная добросовестность толкали к реалистическому описанию жизни землевладельцев Уортонов или судьи Мармадьюка Темпла. Но, как понимает сегодняшний читатель, настоящего противоречия здесь никогда не было. Ибо и Гарви Бёрч, и Натти Бампо при всей своей романтической сущности остаются реалистическими образами, представляющими определенных, реально существующих людей. И изображены они настолько реально, что многие годы не прекращался спор о том, кто из действительно существовавших людей является прототипом этих типично литературных героев.
На страницах «Пионеров» впервые появляется спившийся старый индеец Джон Могиканин, настоящее имя которого Чингачгук. Вместе со своим другом Кожаным Чулком он горюет о безвозвратно ушедших в прошлое временах, когда они вели жизнь свободных охотников на свободных землях. Образ Чингачгука – также полностью литературное творение писателя. Купер в детстве и ранней юности встречался в Куперстауне с индейцами, многие из них охотились в окрестных лесах, ловили рыбу в озере Отсего. Но у них не было своих поселений в окрестностях Куперстауна, они приходили и снова уходили в те места, где находились могилы их предков.
Когда Куперу было пять лет, в Куперстауне случилась последняя «индейская тревога». В окрестностях поселка была замечена большая группа индейцев, скрытно передвигавшаяся в неизвестном направлении. Куперстаун был приведен в боевое положение: окна и двери домов забаррикадированы, охотничьи ружья и старинные пистолеты заряжены. В напряженном ожидании прошел вечер и добрая часть ночи. Посреди ночи в поселке послышался топот лошадей и раздались выстрелы. Обеспокоенные жители с оружием в руках выбежали на улицы. Оказалось, что в поселок вернулась группа конных шерифов, выезжавшая в погоню за фальшивомонетчиками. Радость возвращения они отметили пистолетными выстрелами в воздух.
Помнил Купер и одинокого индейца, который многие годы доставлял к столу судьи свежую дичь и рыбу. На этом его личное знакомство с индейцами и заканчивалось. Поэтому он серьезно изучил все труды об индейцах и их судьбе в Соединенных Штатах.
Сам Купер не только доброжелательно относился к индейцам, но и старался по мере сил помогать им. В 1851 году индейский вождь Копуэй, принявший методистскую религию и ставший миссионером, решил издавать журнал, посвященный индейцам. Купер заинтересованно отнесся к этому начинанию. «Люди с красной кожей имеют все права, чтобы их интересы защищались, и я надеюсь, что вы сможете много сделать для их пользы», – писал он Копуэю 17 июня 1851 года.
Копуэй высоко ценил творчество Купера. «Изо всех писателей нашей любимой родины вы больше всех других по достоинству оценили попираемую расу, – сообщал писателю Копуэй. – В ваших книгах в истинном свете показаны благородные черты характера индейцев. В моих путешествиях по Англии, Шотландии, Франции и другим европейским странам меня часто спрашивали: «Правдиво ли изображает г-н Купер американских индейцев?» И я всегда с большим удовольствием отвечал одним словом: «Да!»
Чингачгук погибает во время лесного пожара, когда Натти вторично спасает от гибели дочь судьи Элизабет, на этот раз от огня.
Уже первая серьезная рецензия на роман, опубликованная в марте 1823 года в журнале «Портфолио», отмечала, что действие в романе происходит в «селении на границе продвижения европейцев, с обычными персонажами, которые предпочли примитивное существование цивилизованным жилищам», «сюжет романа глубоко связан с рождением новой нации». Вместе с тем рецензент подчеркивал, что «…Роман может быть поистине причислен к историческим. Ибо историк редко когда сумеет найти более точное и яркое описание первых поселений среди девственных лесов».
Рецензент приходил к выводу, что «сюжет романа… описан пером очевидца, которым водила рука подлинного мастера».
Хотя весьма престижное «Нортх Америкен ревью» и основные английские ежеквартальные литературные журналы не откликнулись на роман в год его издания, ни один американский роман до этого, не исключая н «Шпиона», не имел такой благоприятной прессы, как «Пионеры». Спрос на роман был так велик, что газеты считали своим долгом сообщать, когда пачки с книгами прибудут в их город. Филадельфия – 3 февраля 1823 года, Балтимор – 5 февраля, Вашингтон и Бостон – 7 февраля, и так далее.
Известно, что роман задержался выпуском частично из-за эпидемии желтой лихорадки, охватившей Нью-Йорк весной и летом 1822 года, а частично из-за неблагоприятных обстоятельств в жизни писателя. 22 июня 1822 года возвратилось в Нью-Йорк принадлежащее Куперу китобойное судно с 16 532 галлонами китового жира на борту. Необходимо было немедленно продать груз и само судно, содержать которое дальше Купер был не в состоянии. Дебиторы предъявляли судебные иски. Все это требовало личного участия Купера, отрывало его от работы над романом.
А писатель спешил закончить «Пионеров», боялся, что читатели могут забыть его имя. Старый друг Джекоб Сазерленд, которому Купер посвятил «Пионеров», зная об опасениях писателя, успокаивал его 15 марта 1822 года: «Вы настолько прочно вошли в сознание публики, что можете потратить необходимое время на написание следующего произведения без боязни, что публика вас забудет».
Читающую публику между тем беспокоило, где же давно обещанный новый роман Купера. Так, недавний выпускник Гарвардского университета Ральф Уальдо Эмерсон писал 12 ноября 1822 года своему соученику Джону Бойнтону Хиллу: «Так как Скотт двумя своими последними трудами не повторил своих собственных успехов, наш молодой романист еще более вырос в своем значении. Надеюсь ты знаешь, что «Шпион» переведен на французский и пользуется популярностью в Париже. Но о втором его детище – «У истоков Сасквеханны» – я ничего не слышу. В чем причина?»
Другой читатель из города Чарльстона (штат Южная Каролина), по прочтении романа 20 февраля 1823 года прислал его издателю Чарльзу Уайли следующее письмо: «Мои глаза на мокром месте, но я все же могу обратиться к вам с просьбой передать автору «Пионеров» мою сердечную благодарность за то удовольствие, которое он мне доставил. Эта книга – величайшая литературная честь, оказанная нашей стране». Автор письма подписался весьма своеобразно: «Любитель каждого гвоздя, вколоченного в храм славы Америки».
Действительно, своим новым романом Купер способствовал становлению и возвышению американской литературы и американской нации. Но если отдельные читатели романа полностью отдавали себе в этом отчет, то, как свидетельствует знаток этого периода профессор Джеймс Ф. Виру, «Американская критика не была подготовлена к тому, чтобы по достоинству рассмотреть такое комплексное произведение, как «Пионеры».
На первый взгляд может показаться, что «Пионеры» не были обделены вниманием американских критиков. Уже в год издания на роман появилось около двадцати рецензий и откликов в самых различных газетах и журналах страны. Откликнулись на выход романа газеты Вашингтона, Балтиморы и Нью-Йорка, такие различные журналы, как упоминавшийся нами «Портфолио», «Нешенэл гэзетт энд литерари реджистер», и ряд других. И хотя, как отмечал рецензент «Юнайтед стейтс гэзетт», роман был встречен лишь немногими «диссонансными нотами», он, по мнению самого автора, «пользовался лишь умеренным успехом». Исследователи подтверждают эту несколько пессимистическую ноту Купера, приводя данные о ходе продажи романа. Если «Шпион» со дня публикации и до начала 1825 года выдержал три издания в США и два в Англии, то «Пионеры» в этот же период издавались в обеих странах по одному разу. Причем в Англии даже в июле 1826 года издатель имел еще несколько непроданных экземпляров первого издания «Пионеров».
Некто С. Б. X. Джудах, редактор и автор пьес, опубликовал в 1823 году злобную и клеветническую стихотворную сатиру на Купера и его друзей в связи с выходом «Пионеров». Джудаха судили, признали виновным и присудили к штрафу и тюремному заключению. Но были и другие ничем не оправданные нападки на роман. Так, поэт Джеймс Гейтс Персиваль, которому Купер, кстати, оказывал содействие, писал о романе: «Я ничего не жду от тех, кто оказывает свое покровительство такой вульгарной книге, как «Пионеры». Мы легко отделались друг от друга. Они пренебрегают мной, а я презираю их».
И хотя оба этих отзыва принадлежали перу разочарованных в жизни и завистливых литераторов, не нашедших своего места в литературной среде, но претендующих на ничем не заслуженное внимание, они тем не менее отражали недовольство многих. Большая масса читателей, среди которых было немало людей литературного труда, не понимали новизны и глубины нового романа Купера. Охватывавшая страну погоня за богатством, стремление разбогатеть любыми способами накладывали свой отпечаток и на общественное мнение. Таким читателям были чужды благородные идеи романа, чистые стремления чудака Натти Бампо, и даже действия «земледельца-аристократа» Мармадьюка Темпла не находили у них ни отклика, ни одобрения. Они осуждали поднятый вокруг романа шум. Например, журнал «Минерва» опубликовал резко отрицательную рецензию на роман, в которой советовал писателю, если он снова возьмется за перо, пускать поменьше мыльных пузырей перед выходом книги – пусть она держится на плаву или тонет сама по себе. Не следует добиваться репутации через инспирированные высказывания газет».
И тем не менее, если в Европе описанные в романе сцены могли все же показаться игрой воображения, а действующие в них лица – продуктом неудержимой выдумки, то у мыслящих американцев не было ни малейшего сомнения в правдивости изображенных людей и событий. Они не раз бывали в описанном в романе поселке, купались в тех водах, по которым плыл в своем легком каноэ Джон Могиканин, наблюдали лесной пожар, подобный случившемуся в романе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36