Черные, конечно, опередили белых, чье посольство прибыло в Рим с большим опозданием.
Дело в том, что белые флорентийцы должны были дождаться союзной делегации из Болоньи, состоявшей из юристов, людей весьма достойных и знающих, но плохих политиков. Среди болонцев находился мессер Убальдино Малавольти, человек, любящий настоять на своем, а в делах предпочитавший промедление. Он затеял спор с флорентийцами о каком-то пограничном замке, который, по его мнению, принадлежал ему. Все это задерживало отъезд, и, когда Карл Валуа был уже на пути во Флоренцию, замешкавшаяся делегация белых еще только отправлялась в Рим.
Папа встретил белых флорентийцев очень холодно. Он обратился к ним с речью, в которой говорил, что все граждане Флоренции должны смириться и стать ему покорными. Вскоре папа отослал обратно во Флоренцию двух послов, задержав только Данте, однако вряд ли принял его вторично.
Бонифаций VIII, в миру Бенедетто Каэтани из Ананьи, был личностью далеко не заурядной. Он происходил из богатой и знатной римской семьи. Говорят, что, будучи кардиналом, он принудил советами, а может быть, и угрозами отречься от престола смиреннейшего папу Целестина V, детски-наивного отшельника, тяготившегося своей властью и совершенно неспособного к управлению. Бонифация выбрали папой в 1294 году. Человек большого ума, остроумный, получивший солидное теологическое образование, необычайно волевой, он по своей природе был не священнослужителем, а скорее светским государем. Бонифаций поставил целью подчинить себе не только Италию, но заставить, как в былые времена, склониться перед папским престолом императоров и королей. Он любил деньги, которые были нужны ему для осуществления его необъятных замыслов. Он не терпел никаких противоречий и объявил гибеллинов своими врагами. Данте, ненавидевший Бонифация, назвал его в своей поэме «князем новых фарисеев» и бросил в нижние бездны ада. Во время юбилейного 1300 года папа Бонифаций шел в процессии, возложив на себя знаки мирового господства. Перед ним несли два меча, символизирующие власть светскую и духовную, скипетр и державу, и он принимал императорских послов, одетый сам, как цезарь. В присутствии иностранных гостей папа торжественно провозгласил: «Я цезарь, я император!» По-видимому, Данте, впервые посетивший Рим в 1300 году, видел папу Бонифация во всем блеске его безмерного честолюбия.
Бонифаций вел непрестанные войны с непокорными феодалами в самом Риме, которые не принесли ему славы, и, наконец, решил при помощи своих вассалов, неаполитанского короля Карла Анжуйского и вновь прибывшего Карла Валуа, подчинить своей власти Тоскану и Романью.
Принц Карл вошел во Флоренцию 1 ноября. Он рассчитывал изрядно потрясти флорентийских толстосумов и заставить их наполнить золотом его пустые мешки. Дело белых было безвозвратно проиграно. Черные сначала притаились, как звери, а затем бросились на ослабевшего противника. Народ растерялся и заперся по домам. Через четыре дня, на рассвете, Корсо Донати с несколькими десятками вооруженных всадников неожиданно появился у стен Флоренции и почти без сопротивления проник в город через Порто Сан Пьер Маджоре. Он занял дома богачей Корбицци и там укрепился, потом проник в темницу и выпустил оттуда своих сторонников. Усилившись, он поспешил к дворцу подеста и заставил синьорию (приоров) отказаться от своих должностей и разойтись по домам. Корсо любил такие неожиданные стремительные операции, застававшие противника врасплох. В них он проявлял свою дерзость, находчивость и военный талант. Напрасно звонил колокол, призывая народ к восстанию, все были словно зачарованы именем французского принца. Флорентийские купцы чувствовали себя польщенными посещением и искательством брата могущественного Филиппа Красивого. Представители жирного народа готовы были идти в торжественной процессии навстречу тому, кто пришел их грабить.
Начались грабежи и поджоги домов белых. Окрестности города пылали. Из окон замка, предоставленного ему за Арно, Карл с равнодушным любопытством наблюдал за пожарами и иногда со скучающим видом спрашивал: «А это что горит?» 7 ноября белая синьория подала в отставку, и черные гвельфы образовали свое правительство. Подеста города был назначен мессер Канте Габриэль ди Губбио, человек необычайной жестокости. Когда он взял в свои руки власть, он прекратил неорганизованные грабежи и убийства. Наказания стали приобретать юридический характер: сперва собирались материалы, затем следовали кары. 19 января 1302 года молнии правосудия поразили трех приоров, которые состояли в этом звании от декабря 1298 года до февраля 1299-го. Данте был упомянут в следующем списке политических преступников — 27 января 1302 года. Вместе с несколькими представителями белой партии Данте обвинялся в хищении, незаконных доходах, а также в том, что он утаивал деньги, принадлежавшие коммуне, и употреблял их для организации сопротивления папе и господину Карлу. Приор Алигьери стремился помешать приезду принца, нарушить мирное состояние города Флоренции и внести разлад в гвельфскую партию. Последняя часть обвинительного акта была наиболее близкой к истине. Мы не можем себе представить, чтобы Данте занимался хищением доверенных ему денег и имущества в свою пользу, но он был открытым противником вмешательства святого отца в дела города и, конечно, противился прибытию во Флоренцию французского принца, папского наместника.
Городской герольд Кьяро ди Кьяриссимо провозгласил перед домом Данте, что оный Данте Алигьери из квартала Сан Пьер Маджоре, обвиненный в том… (следовало перечисление упомянутой клеветы), приговаривается к изгнанию и к уничтожению и конфискации его имущества. Чтение приговора сопровождалось звуком серебряных труб.
Весьма вероятно, что предупрежденная событиями Джемма Алигьери вместе с маленькими детьми успела скрыться, забрав из дома все лучшее, у своей матери или у родственников во владениях рода Донати. Там она была уверена, что ее оставят в покое и не будут дальше преследовать. Мать Джеммы была особой довольно состоятельной и влиятельной, и можно было надеяться, что ее родственник Корсо, один из главных вожаков черных, окажет Джемме и ее детям защиту в случае необходимости, несмотря на его ненависть к самому Данте.
Был ли Данте в это время во Флоренции? Боккаччо сообщает, что после переворота и окончания своего посольства (то есть когда папа соблаговолил выпустить его из Рима) Данте поскакал во Флоренцию, торопясь сколько мог. И, простившись с семьей еще до объявления приговора, быстро покинул город. По-видимому, он успел устроить еще кое-какие свои дела, получить немного денег и поручить Джемму и детей заботам своих родственников. Впрочем, положение его единокровного брата Франческо не внушало большой уверенности, поскольку и он мог каждую минуту подвергнуться преследованиям.
Данте больше никогда не вернулся во Флоренцию. Джемма осталась как бы вдовой с тремя детьми на руках, без всякого будущего, ожидая, что по достижении пятнадцатилетнего возраста ее подросших сыновей отправят в изгнание вслед за отцом. Ее отношения с Данте так и остались неразгаданной загадкой. Эта красивая и стойкая женщина, переносившая все тяготы семьи и воспитавшая достойных отца сыновей, заслуживает не только уважения, но и глубокого сочувствия.
Данте покинул Флоренцию под вечер, когда городские ворота были еще открыты. Всадник поспешно удалялся от стен и башен родного города, ни разу не оглянувшись. Путь его лежал к замкам графов Гвиди. Он ехал по болонской дороге вдоль Сьерры, к истокам этой реки, и, затем свернув, миновал гору Консума и высоты Монте Фальтероне. Убедившись, что за ним нет погони, он переночевал в горной деревушке, находившейся уже во владениях графов Гвиди, как он выяснил из разговора с местным жителем. Крестьянин предложил путнику кружку молодого вина, кусок грубого ячменного хлеба и козий сыр. Он поставил в стойло коня и бросил для Данте в углу просторного дома, сложенного из грубых каменных глыб, охапку свежей соломы. В горах было холодно. Началась первая ночь в изгнании. Данте лежал на соломе и думал. О том, что он во всем потерпел неудачу. Кто он? Недоучившийся болонский юрист, неудавшийся политик, который, как неумелый игрок в кости, проиграл все, что имел. Он потерял друзей, родных, семью, жену. И он лишился того, что любил больше всего на свете, — Флоренции, злой и неблагодарной родины. Что ждало его впереди? Скитания, может быть, кровавая месть, скорее всего гибель. Следовало ли бороться вместе с такими же несчастными, как он, объединившись с кем угодно, с гибеллинами прежде всего? Порой грудь его разрывалась от ненависти к папе Бонифацию, которого он считал главной причиной своих несчастий. Иногда проблескивала мысль: может быть, следует оставить все, уйти в уединение, найти себе где-нибудь прибежище и покровительство, чтобы стать великим писателем и поэтом, не певцом любви, но поучающим Италию мудрецом? Ему снился монастырь и что он пишет — пишет в какой-то келье среди гор. Потом появились две женщины на прекрасной зеленой лужайке. Одна из них, в венке из цветов, плясала. Танец ее был легок, музыкален и, казалось, вмещал в себе всю гармонию мира. Другая сидела перед огромным серебряным зеркалом и любовалась своей красотой, не замечая ничего вокруг. Первые лучи утреннего солнца проникли через полуоткрытую дверь вместе с горным холодом. Данте проснулся и подумал: «Я видел Лию и видел Рахиль, жизнь деятельную и жизнь созерцательную». На душе у него стало легко, словно в этом сне таилось какое-то обещание. Он вскочил на коня, пустил его вскачь и скоро достиг верховьев Арно, которые лишь небольшая гряда отделяет от истоков Сьерры. На перевале он увидел твердыни местных сеньоров, и среди них замок Поппи, бывший некогда опорой флорентийцев в борьбе с Ареццо. Данте направил коня к воротам замка.
Глава десятая
Гражданская война
В одном из замков графов Гвиди собрались вожаки белых. Они пытались убедить не покорившихся Флоренции феодалов, что пришла пора восстать против угнетения флорентийской коммуной, особенно против «Установлений Справедливости», которые унижают грандов. Графы Гвиди, бежавшие из Флоренции в горы, не имели все же достаточно силы, боялись разрушения своих укреплений и потому вечно колебались между гвельфами и гибеллинами. В одном из сохранившихся писем, автором которых ошибочно считают Данте, говорится, что предводительство над белыми гвельфами взял на себя граф Алессандро да Ромена. Однако документы называют руководителем белых (правда, несколько позже, в 1304 году) не Алессандро, а Агинульфо да Ромена.
По-видимому, значительная часть белых устремилась сначала в Сьену и Ареццо. В Ареццо правил местный вождь гибеллинов Угуччоне делла Фаджуола; он заставил выбрать себя подеста в шестой раз, что было явным беззаконием. По своим убеждениям он принадлежал к «зеленым», то есть умеренным гибеллинам, которые более охотно шли на соглашения с гвельфами. Как раз в 1302 году этот достойный муж, отличающийся огромной физической силой, направился в качестве бессменного подеста Ареццо к папе Бонифацию VIII. Он стремился заключить мир между гвельфами и гибеллинами, а также помириться с папой. В папской курии кондотьера соблазняли обещаниями сделать его сына кардиналом. В то же время, ища связей, он сватал свою дочь за Корсо Донати, который овдовел во второй раз. Конечно, при таких обстоятельствах Угуччоне делла Фаджуола не мог терпеть флорентийских белых в стенах управляемого им города, и большинство их было выжито из Ареццо. Впрочем, после изгнания Угуччоне в Ареццо снова нашли прибежище и покровительство немало белых флорентийцев, и среди них отец Франческо Петрарки. В начале своего изгнания Данте находился в горных замках в окружении Черки. Он присутствовал вместе с шестнадцатью представителями флорентийцев в церкви Сан Годенцо при заключении договора между флорентийскими белыми гвельфами и Уголино, старшим в роде Убальдини. Для феодалов, новых союзников белых, подпись Виери Черки была, конечно, важнее остальных, ибо она гарантировала им возмещение военных убытков. Подпись Данте Алигьери, бывшего приора Флоренции, имела только морально-политическое значение.
Горная церковка, представляющая собой гладкую трехнефную старую базилику, прилепилась к самому подножью огромной стены Апеннин. Чтобы подняться из Сан Годенцо наверх, к монастырю Сан Бенедетто, требуется огромное напряжение. Сан Годенцо разделяет горное плато Муджело и верхнюю долину Арно. Муджело, преграждающее путь на восток, к Фаенце, Форли, Болонье, находилось в руках семьи Убальдини.
Арно вытекает малым ручейком из скал Апеннин, затем, набирая силы и становясь все полноводней, минует замки Ромена, Порчано, Кампальдинское поле, замок Биббиена — все знакомые места, где Данте мог вспоминать о войне с Ареццо, в которой он участвовал. Оставив в стороне Ареццо, река делает петлю с другой стороны горного массива Прато Маньо, высота которого превышает полторы тысячи метров. Около городка Понте Сьеве Арно принимает приток Сьеве, затем сворачивает резко на запад и вскоре достигает Флоренции. Наконец неподалеку от Пизы, вечной соперницы Флоренции, Арно вливается в Средиземное море.
В годы изгнания долина Арно казалась Данте то райской и благословенной, то проклятой землей. В «Аду» он говорит: «Я родился и возрос в великом городе на ясном Арно». В «Чистилище» поэт дает как бы топографический набросок пути, который проходит река. Вот какой представляется ему здесь долина «ясного Арно»:
Но жалкая долина привела
Людей к такой утрате их природы,
Как если бы Цирцея их пасла.
Сперва среди дрянной свиной породы,
Что только желудей не жрет пока,
Она струит свои скупые воды;
Затем к дворняжкам держит путь река,
Задорным без какого-либо права,
И нос от них воротит свысока.
Спадая вниз и ширясь величаво,
Уже не псов находит, а волков
Проклятая несчастная канава.
И наконец, меж темных омутов,
Она к таким лисицам попадает,
Что и хитрец пред ними бестолков.
Иносказания этого отрывка истолковать нетрудно. Видя жителей долины Арно, можно подумать, что их пасла Цирцея, превратившая спутников Одиссея в свиней. Говоря о «свиной породе», поэт имеет в виду прежде всего графов Порчано (по-русски — Свиньины), чьи владения находились в верховьях реки. Задорные дворняжки, от которых река воротит нос, конечно, аретинцы, ибо, обходя гору Прато Маньо, Арно делает петлю, как мы уже сказали, и течет на север по направлению к Флоренции. Волки, которых находит на своем пути «проклятая несчастная канава» (так Данте в пылу гнева называет светлые воды Арно), — дорогие соотечественники Данте, при одном упоминании которых его охватывает ярость. И наконец, хитрейшие лисицы — жители приморской Пизы.
Живя в горах, Данте услышал от новых беглецов из Флоренции, что, поскольку он не явился на суд, его имущество конфисковано коммуной. 10 марта 1302 года последовало новое решение суда черных: если Данте Алигьери вернется во Флоренцию, «то пусть его жгут огнем, пока не умрет».
Главная надежда белых гвельфов возлагалась на Убальдини, так как вскоре все убедились в полнейшей неспособности Виери Черки быть военачальником. Банкир-рыцарь мог лишь финансировать военные предприятия. В начале лета 1302 года Танно деи Убальдини вторгся в соседнее с Флоренцией владение, принадлежавшее городу, и учинили там насилия и грабежи. Рыцари и наемники Убальдини поджигали дома, в которых заживо сгорали беззащитные жители.
Войска Убальдини спустились в долину Флоренции с гор, следуя по течению реки Сьеве, притоку Арно. Что же касается белых гвельфов, то они напали на замки Флорентийской республики на юго-востоке, со стороны Ареццо. Но черные не растерялись, их вооруженные отряды сами вклинились во владения горных сеньоров, жгли деревни, разрушали замки. Флорентийскому правительству удалось за большие деньги подкупить нобиля Карлино деи Пацци, и он сдал черным замок Пьянтравинье вместе со всем гарнизоном, состоявшим в значительной части из изгнанных белых. Расправа с защитниками крепости была жестокой. За эту подлую измену Данте осудил Карлино еще до его смерти на вечные муки на самом дне ада, во льдах Коцита, как предателя своей партии.
В самой Флоренции пополан по происхождению, брат Ре-миджо Джиролами, известный проповедник в церкви доминиканцев Санта Мария Новелла, оплакивал судьбу своих родственников, подвергшихся несправедливым преследованиям и частичной конфискации имущества. Монах не вмешивался в политические дела. По просьбе новых правителей Флоренции он произнес приветственную речь Карлу Валуа. Но, уединяясь в своей келье, брат Ремиджо сочинял трактат под заглавием «О всеобщем добре», каждое слово которого дышит болью и возмущением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Дело в том, что белые флорентийцы должны были дождаться союзной делегации из Болоньи, состоявшей из юристов, людей весьма достойных и знающих, но плохих политиков. Среди болонцев находился мессер Убальдино Малавольти, человек, любящий настоять на своем, а в делах предпочитавший промедление. Он затеял спор с флорентийцами о каком-то пограничном замке, который, по его мнению, принадлежал ему. Все это задерживало отъезд, и, когда Карл Валуа был уже на пути во Флоренцию, замешкавшаяся делегация белых еще только отправлялась в Рим.
Папа встретил белых флорентийцев очень холодно. Он обратился к ним с речью, в которой говорил, что все граждане Флоренции должны смириться и стать ему покорными. Вскоре папа отослал обратно во Флоренцию двух послов, задержав только Данте, однако вряд ли принял его вторично.
Бонифаций VIII, в миру Бенедетто Каэтани из Ананьи, был личностью далеко не заурядной. Он происходил из богатой и знатной римской семьи. Говорят, что, будучи кардиналом, он принудил советами, а может быть, и угрозами отречься от престола смиреннейшего папу Целестина V, детски-наивного отшельника, тяготившегося своей властью и совершенно неспособного к управлению. Бонифация выбрали папой в 1294 году. Человек большого ума, остроумный, получивший солидное теологическое образование, необычайно волевой, он по своей природе был не священнослужителем, а скорее светским государем. Бонифаций поставил целью подчинить себе не только Италию, но заставить, как в былые времена, склониться перед папским престолом императоров и королей. Он любил деньги, которые были нужны ему для осуществления его необъятных замыслов. Он не терпел никаких противоречий и объявил гибеллинов своими врагами. Данте, ненавидевший Бонифация, назвал его в своей поэме «князем новых фарисеев» и бросил в нижние бездны ада. Во время юбилейного 1300 года папа Бонифаций шел в процессии, возложив на себя знаки мирового господства. Перед ним несли два меча, символизирующие власть светскую и духовную, скипетр и державу, и он принимал императорских послов, одетый сам, как цезарь. В присутствии иностранных гостей папа торжественно провозгласил: «Я цезарь, я император!» По-видимому, Данте, впервые посетивший Рим в 1300 году, видел папу Бонифация во всем блеске его безмерного честолюбия.
Бонифаций вел непрестанные войны с непокорными феодалами в самом Риме, которые не принесли ему славы, и, наконец, решил при помощи своих вассалов, неаполитанского короля Карла Анжуйского и вновь прибывшего Карла Валуа, подчинить своей власти Тоскану и Романью.
Принц Карл вошел во Флоренцию 1 ноября. Он рассчитывал изрядно потрясти флорентийских толстосумов и заставить их наполнить золотом его пустые мешки. Дело белых было безвозвратно проиграно. Черные сначала притаились, как звери, а затем бросились на ослабевшего противника. Народ растерялся и заперся по домам. Через четыре дня, на рассвете, Корсо Донати с несколькими десятками вооруженных всадников неожиданно появился у стен Флоренции и почти без сопротивления проник в город через Порто Сан Пьер Маджоре. Он занял дома богачей Корбицци и там укрепился, потом проник в темницу и выпустил оттуда своих сторонников. Усилившись, он поспешил к дворцу подеста и заставил синьорию (приоров) отказаться от своих должностей и разойтись по домам. Корсо любил такие неожиданные стремительные операции, застававшие противника врасплох. В них он проявлял свою дерзость, находчивость и военный талант. Напрасно звонил колокол, призывая народ к восстанию, все были словно зачарованы именем французского принца. Флорентийские купцы чувствовали себя польщенными посещением и искательством брата могущественного Филиппа Красивого. Представители жирного народа готовы были идти в торжественной процессии навстречу тому, кто пришел их грабить.
Начались грабежи и поджоги домов белых. Окрестности города пылали. Из окон замка, предоставленного ему за Арно, Карл с равнодушным любопытством наблюдал за пожарами и иногда со скучающим видом спрашивал: «А это что горит?» 7 ноября белая синьория подала в отставку, и черные гвельфы образовали свое правительство. Подеста города был назначен мессер Канте Габриэль ди Губбио, человек необычайной жестокости. Когда он взял в свои руки власть, он прекратил неорганизованные грабежи и убийства. Наказания стали приобретать юридический характер: сперва собирались материалы, затем следовали кары. 19 января 1302 года молнии правосудия поразили трех приоров, которые состояли в этом звании от декабря 1298 года до февраля 1299-го. Данте был упомянут в следующем списке политических преступников — 27 января 1302 года. Вместе с несколькими представителями белой партии Данте обвинялся в хищении, незаконных доходах, а также в том, что он утаивал деньги, принадлежавшие коммуне, и употреблял их для организации сопротивления папе и господину Карлу. Приор Алигьери стремился помешать приезду принца, нарушить мирное состояние города Флоренции и внести разлад в гвельфскую партию. Последняя часть обвинительного акта была наиболее близкой к истине. Мы не можем себе представить, чтобы Данте занимался хищением доверенных ему денег и имущества в свою пользу, но он был открытым противником вмешательства святого отца в дела города и, конечно, противился прибытию во Флоренцию французского принца, папского наместника.
Городской герольд Кьяро ди Кьяриссимо провозгласил перед домом Данте, что оный Данте Алигьери из квартала Сан Пьер Маджоре, обвиненный в том… (следовало перечисление упомянутой клеветы), приговаривается к изгнанию и к уничтожению и конфискации его имущества. Чтение приговора сопровождалось звуком серебряных труб.
Весьма вероятно, что предупрежденная событиями Джемма Алигьери вместе с маленькими детьми успела скрыться, забрав из дома все лучшее, у своей матери или у родственников во владениях рода Донати. Там она была уверена, что ее оставят в покое и не будут дальше преследовать. Мать Джеммы была особой довольно состоятельной и влиятельной, и можно было надеяться, что ее родственник Корсо, один из главных вожаков черных, окажет Джемме и ее детям защиту в случае необходимости, несмотря на его ненависть к самому Данте.
Был ли Данте в это время во Флоренции? Боккаччо сообщает, что после переворота и окончания своего посольства (то есть когда папа соблаговолил выпустить его из Рима) Данте поскакал во Флоренцию, торопясь сколько мог. И, простившись с семьей еще до объявления приговора, быстро покинул город. По-видимому, он успел устроить еще кое-какие свои дела, получить немного денег и поручить Джемму и детей заботам своих родственников. Впрочем, положение его единокровного брата Франческо не внушало большой уверенности, поскольку и он мог каждую минуту подвергнуться преследованиям.
Данте больше никогда не вернулся во Флоренцию. Джемма осталась как бы вдовой с тремя детьми на руках, без всякого будущего, ожидая, что по достижении пятнадцатилетнего возраста ее подросших сыновей отправят в изгнание вслед за отцом. Ее отношения с Данте так и остались неразгаданной загадкой. Эта красивая и стойкая женщина, переносившая все тяготы семьи и воспитавшая достойных отца сыновей, заслуживает не только уважения, но и глубокого сочувствия.
Данте покинул Флоренцию под вечер, когда городские ворота были еще открыты. Всадник поспешно удалялся от стен и башен родного города, ни разу не оглянувшись. Путь его лежал к замкам графов Гвиди. Он ехал по болонской дороге вдоль Сьерры, к истокам этой реки, и, затем свернув, миновал гору Консума и высоты Монте Фальтероне. Убедившись, что за ним нет погони, он переночевал в горной деревушке, находившейся уже во владениях графов Гвиди, как он выяснил из разговора с местным жителем. Крестьянин предложил путнику кружку молодого вина, кусок грубого ячменного хлеба и козий сыр. Он поставил в стойло коня и бросил для Данте в углу просторного дома, сложенного из грубых каменных глыб, охапку свежей соломы. В горах было холодно. Началась первая ночь в изгнании. Данте лежал на соломе и думал. О том, что он во всем потерпел неудачу. Кто он? Недоучившийся болонский юрист, неудавшийся политик, который, как неумелый игрок в кости, проиграл все, что имел. Он потерял друзей, родных, семью, жену. И он лишился того, что любил больше всего на свете, — Флоренции, злой и неблагодарной родины. Что ждало его впереди? Скитания, может быть, кровавая месть, скорее всего гибель. Следовало ли бороться вместе с такими же несчастными, как он, объединившись с кем угодно, с гибеллинами прежде всего? Порой грудь его разрывалась от ненависти к папе Бонифацию, которого он считал главной причиной своих несчастий. Иногда проблескивала мысль: может быть, следует оставить все, уйти в уединение, найти себе где-нибудь прибежище и покровительство, чтобы стать великим писателем и поэтом, не певцом любви, но поучающим Италию мудрецом? Ему снился монастырь и что он пишет — пишет в какой-то келье среди гор. Потом появились две женщины на прекрасной зеленой лужайке. Одна из них, в венке из цветов, плясала. Танец ее был легок, музыкален и, казалось, вмещал в себе всю гармонию мира. Другая сидела перед огромным серебряным зеркалом и любовалась своей красотой, не замечая ничего вокруг. Первые лучи утреннего солнца проникли через полуоткрытую дверь вместе с горным холодом. Данте проснулся и подумал: «Я видел Лию и видел Рахиль, жизнь деятельную и жизнь созерцательную». На душе у него стало легко, словно в этом сне таилось какое-то обещание. Он вскочил на коня, пустил его вскачь и скоро достиг верховьев Арно, которые лишь небольшая гряда отделяет от истоков Сьерры. На перевале он увидел твердыни местных сеньоров, и среди них замок Поппи, бывший некогда опорой флорентийцев в борьбе с Ареццо. Данте направил коня к воротам замка.
Глава десятая
Гражданская война
В одном из замков графов Гвиди собрались вожаки белых. Они пытались убедить не покорившихся Флоренции феодалов, что пришла пора восстать против угнетения флорентийской коммуной, особенно против «Установлений Справедливости», которые унижают грандов. Графы Гвиди, бежавшие из Флоренции в горы, не имели все же достаточно силы, боялись разрушения своих укреплений и потому вечно колебались между гвельфами и гибеллинами. В одном из сохранившихся писем, автором которых ошибочно считают Данте, говорится, что предводительство над белыми гвельфами взял на себя граф Алессандро да Ромена. Однако документы называют руководителем белых (правда, несколько позже, в 1304 году) не Алессандро, а Агинульфо да Ромена.
По-видимому, значительная часть белых устремилась сначала в Сьену и Ареццо. В Ареццо правил местный вождь гибеллинов Угуччоне делла Фаджуола; он заставил выбрать себя подеста в шестой раз, что было явным беззаконием. По своим убеждениям он принадлежал к «зеленым», то есть умеренным гибеллинам, которые более охотно шли на соглашения с гвельфами. Как раз в 1302 году этот достойный муж, отличающийся огромной физической силой, направился в качестве бессменного подеста Ареццо к папе Бонифацию VIII. Он стремился заключить мир между гвельфами и гибеллинами, а также помириться с папой. В папской курии кондотьера соблазняли обещаниями сделать его сына кардиналом. В то же время, ища связей, он сватал свою дочь за Корсо Донати, который овдовел во второй раз. Конечно, при таких обстоятельствах Угуччоне делла Фаджуола не мог терпеть флорентийских белых в стенах управляемого им города, и большинство их было выжито из Ареццо. Впрочем, после изгнания Угуччоне в Ареццо снова нашли прибежище и покровительство немало белых флорентийцев, и среди них отец Франческо Петрарки. В начале своего изгнания Данте находился в горных замках в окружении Черки. Он присутствовал вместе с шестнадцатью представителями флорентийцев в церкви Сан Годенцо при заключении договора между флорентийскими белыми гвельфами и Уголино, старшим в роде Убальдини. Для феодалов, новых союзников белых, подпись Виери Черки была, конечно, важнее остальных, ибо она гарантировала им возмещение военных убытков. Подпись Данте Алигьери, бывшего приора Флоренции, имела только морально-политическое значение.
Горная церковка, представляющая собой гладкую трехнефную старую базилику, прилепилась к самому подножью огромной стены Апеннин. Чтобы подняться из Сан Годенцо наверх, к монастырю Сан Бенедетто, требуется огромное напряжение. Сан Годенцо разделяет горное плато Муджело и верхнюю долину Арно. Муджело, преграждающее путь на восток, к Фаенце, Форли, Болонье, находилось в руках семьи Убальдини.
Арно вытекает малым ручейком из скал Апеннин, затем, набирая силы и становясь все полноводней, минует замки Ромена, Порчано, Кампальдинское поле, замок Биббиена — все знакомые места, где Данте мог вспоминать о войне с Ареццо, в которой он участвовал. Оставив в стороне Ареццо, река делает петлю с другой стороны горного массива Прато Маньо, высота которого превышает полторы тысячи метров. Около городка Понте Сьеве Арно принимает приток Сьеве, затем сворачивает резко на запад и вскоре достигает Флоренции. Наконец неподалеку от Пизы, вечной соперницы Флоренции, Арно вливается в Средиземное море.
В годы изгнания долина Арно казалась Данте то райской и благословенной, то проклятой землей. В «Аду» он говорит: «Я родился и возрос в великом городе на ясном Арно». В «Чистилище» поэт дает как бы топографический набросок пути, который проходит река. Вот какой представляется ему здесь долина «ясного Арно»:
Но жалкая долина привела
Людей к такой утрате их природы,
Как если бы Цирцея их пасла.
Сперва среди дрянной свиной породы,
Что только желудей не жрет пока,
Она струит свои скупые воды;
Затем к дворняжкам держит путь река,
Задорным без какого-либо права,
И нос от них воротит свысока.
Спадая вниз и ширясь величаво,
Уже не псов находит, а волков
Проклятая несчастная канава.
И наконец, меж темных омутов,
Она к таким лисицам попадает,
Что и хитрец пред ними бестолков.
Иносказания этого отрывка истолковать нетрудно. Видя жителей долины Арно, можно подумать, что их пасла Цирцея, превратившая спутников Одиссея в свиней. Говоря о «свиной породе», поэт имеет в виду прежде всего графов Порчано (по-русски — Свиньины), чьи владения находились в верховьях реки. Задорные дворняжки, от которых река воротит нос, конечно, аретинцы, ибо, обходя гору Прато Маньо, Арно делает петлю, как мы уже сказали, и течет на север по направлению к Флоренции. Волки, которых находит на своем пути «проклятая несчастная канава» (так Данте в пылу гнева называет светлые воды Арно), — дорогие соотечественники Данте, при одном упоминании которых его охватывает ярость. И наконец, хитрейшие лисицы — жители приморской Пизы.
Живя в горах, Данте услышал от новых беглецов из Флоренции, что, поскольку он не явился на суд, его имущество конфисковано коммуной. 10 марта 1302 года последовало новое решение суда черных: если Данте Алигьери вернется во Флоренцию, «то пусть его жгут огнем, пока не умрет».
Главная надежда белых гвельфов возлагалась на Убальдини, так как вскоре все убедились в полнейшей неспособности Виери Черки быть военачальником. Банкир-рыцарь мог лишь финансировать военные предприятия. В начале лета 1302 года Танно деи Убальдини вторгся в соседнее с Флоренцией владение, принадлежавшее городу, и учинили там насилия и грабежи. Рыцари и наемники Убальдини поджигали дома, в которых заживо сгорали беззащитные жители.
Войска Убальдини спустились в долину Флоренции с гор, следуя по течению реки Сьеве, притоку Арно. Что же касается белых гвельфов, то они напали на замки Флорентийской республики на юго-востоке, со стороны Ареццо. Но черные не растерялись, их вооруженные отряды сами вклинились во владения горных сеньоров, жгли деревни, разрушали замки. Флорентийскому правительству удалось за большие деньги подкупить нобиля Карлино деи Пацци, и он сдал черным замок Пьянтравинье вместе со всем гарнизоном, состоявшим в значительной части из изгнанных белых. Расправа с защитниками крепости была жестокой. За эту подлую измену Данте осудил Карлино еще до его смерти на вечные муки на самом дне ада, во льдах Коцита, как предателя своей партии.
В самой Флоренции пополан по происхождению, брат Ре-миджо Джиролами, известный проповедник в церкви доминиканцев Санта Мария Новелла, оплакивал судьбу своих родственников, подвергшихся несправедливым преследованиям и частичной конфискации имущества. Монах не вмешивался в политические дела. По просьбе новых правителей Флоренции он произнес приветственную речь Карлу Валуа. Но, уединяясь в своей келье, брат Ремиджо сочинял трактат под заглавием «О всеобщем добре», каждое слово которого дышит болью и возмущением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38