А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Он уже стал сиживать в президиумах самых важных собраний-заседаний, мотать по заграницам.
А когда писать? И о чем? Если способности не ахти?
Но он был из тех, кто умеет трезво оценивать собственные возможности и видеть перспективных людей.
Перспективными, с его токи зрения, были те, кто обладал талантом, но не обладал мертвой хваткой, кто мог ходить прямо по деньгам, но не догадывался поклониться и поднять их. Он нашел бывшего летчика Пестрякова-Боткина, который написал интересный и честный роман о войне, но никак не мог его опубликовать. Журналы и издательства дружно отказывались: "Нам нельзя нести на страницы всю эту чернуху, всю эту окопную правду".
Михайлов вмешался в процесс. Уговорил редакторов смягчить свои требования, а Пестрякова - "не быть таким по-ослиному категоричным". Пестряков сдался. У Пестрякова в это время болела туберкулезом жена. Ему нужны были деньги. Кроме того, ему нужно было выбраться из сырого подвала. Михайлов помог ему получить большую комнату в новом доме. Михайлов в обмен попросил его не в службу, а в дружбу "поредактировать" его новый роман... Пестряков получил нечто нудное, тусклое, убогое... Человек талантливый и азартный, он решил сделать "из дерьма конфетку", переписал "произведение" от и до. Роман вышел в свет. Михайлова поздравляли с интересным решением темы и прочим... Пестряков получил в обмен бесплатные путевки в крымский Дом отдыха писателей на все лето и осень для себя, жены и дочери.
В дальнейшем Михайлов уже не стеснялся. Но конспирацию соблюдал. Они с Пестряковым встречались как бы на бегу. Предусмотрительный Михайлов принимал Пестрякова в своем большом секретарском кабинете и сидел с ним, как и с другими просителями, не более десяти минут. Бросал:
- Надо бы что-то про целину. Эта тема актуальна сейчас, сам понимаешь. Мне же совсем некогда... Надо и на конгресс в Стокгольм, за мир бороться, и в Нью-Йорк - за тот же мир... Вот тебе командировка в Целиноград... Соберешь себе материалец, и что-то для меня накропаешь. Мы тут посоветовались и решили, между прочим, добить Моссовет, чтоб у тебя была двухкомнатная...
Ну так и пошло. "Наш талантливый, многоуважаемый современник" В.С. Михайлов регулярно, раз в два-три года, выпускал роман-кирпич, получал добавочный почет и уважение, потому что все его произведения всякий раз оказывались "очень своевременными, раскрывающими величие задач, поставленных партией перед народом, демонстрирующими яркие характеры героев наших полей и заводов". Михайлов то и дело подставлял свою обширную грудь под новый орденок или медальку.
Точно так же попался на удочку "известного, талантливого" и драматург Семен Григорьевич Шор, человек веселого и едкого нрава, отягощенный массой семейных проблем и своей весьма практичной, деловитой женой Розочкой. Она-то и восприняла предложение Михайлова поработать на него как манну небесную:
- Сема! Не смей отказываться! Какие принципы? Какие могут быть принципы у человека с твоим прошлым? С твоим характером? С твоим абсолютно глухим левым ухом? Я уже не говорю о том, что я, твоя жена, больна почками и нуждаюсь в постоянном выезде в Трускавец...
Умный, наблюдательный Шор написал для Владимира Сергеевича целый ряд комедий, в которых он, а теперь уже "наш известный драматург В.С. Михайлов, - как было сказано в похвальных рецензиях на спектакли, - с поразительной точностью рисует характеры наших сегодняшних мещан, выжиг и карьеристов, которые пользуются своим начальственным положением для того, чтобы получать привилегии, унижать подчиненных, обирать казну".
Особо было отмечено: "Исключительно запоминающейся фигурой вышел председатель райисполкома. С какой начальственной, самоуверенной небрежностью он бросает своему подчиненному: "Ты должен так написать этот мой доклад, голубчик, чтоб массы аплодировали мне стоя! Чтоб этим докладом я прославился на всю область или даже страну! Чтобы меня пригласили работать в Москву! Ты теперь понял, к какой ответственной работе я тебя допустил? Не осрамись!"
И это ведь Шор написал ту самую веселую, язвительную пьеску "Миллиардерша приехала в социализм". О дочке греческого миллиардера и её русском муже, о неистребимых, оголтелых мещанках, чьи мужья ходят в членах Союза писателей и считаются "учителями народа, сеятелями доброго, вечного". Где смешно описывалось, как все эти "борцы с корыстолюбием, за высокую нравственность" перегрызлись друг с другом и даже передрались, чтобы только, оттолкнув собрата по перу, вселиться в шикарный дом в Безбожном переулке.
Теперь Нина Николаевна, мать Дарьи... Тут сложнее. Она и Наталья из Моршанска. И все-таки Ниночка не была откровенна со своей подругой. Хотя доверчива как коза. Но и талантлива. Конечно, это не Марина Цветаева, но... Она училась в литературном. Здесь числилась в перспективных. Однажды к ним в институт пожаловал Сам Михайлов. Она, вся такая кудрявенькая, глазастенькая, светленькая, читала при нем свои такие же непорочные, детские, забавные стихи... Он ей аплодировал. Он сказал, что возьмет её на какое-то совещание детских писателей в Прагу. И взял. И всю дорогу не спускал с неё ласкового взгляда...
Она, наивная, решила, что нравится ему, потому что он видит в ней поэтический дар. Провинциальная простушка даже не догадывалась, что это обычный способ маститых творцов-жеребцов заполучить свежую девочку в постель - поехать с ней в командировку... Там он обычно входил в номер к приглянувшейся красотке с букетом цветов, вином, виноградом и кучей веселых историй... Красавицы, обычно только мечтавшие о хрустальных огнях, охапках роз, бутылках с золотыми горлышками и нежных поцелуях рук и каждого пальчика в отдельности, о клятве и восторженных словах - "единственная! Прекрасная! Чудесная! Счастье мое! Наконец-то я нашел, что искал!", сдавались легко... Им казалось, что это "кино" будет длиться и длиться...
Обычно же Михайлов почти сразу, после двух-трех ночей, отходил от очередной "прихихешки" в сторону. Покупал ей дорогую шубу, колечко и отходил... И умные прихихешки все понимали и не надоедали... А глупые продолжали глядеть на "мэтра" снизу вверх и терялись в догадках... Ведь так, вроде, красиво, романтично все началось... Он же столько нежных слов наговорил! Стихи читал! На коленях стоял!
Нина Никандрова оказалась из таких. Она ничего не поняла. Кроме одного - полюбила Владимира Сергеевича от всей души. И до такой степени, что когда он, тертый калач, принес ей дорогую шубу - отступного, она гордо от неё отказалась:
- Я не ради шубы! Заберите! Эта шуба пачкает наши отношения...
И он вынужден был шубу забрать и даже пообещал:
- Подожди, я постараюсь как можно скорее развестись с женой... и тогда... Я, видишь ли, женился сгоряча...
Она опять смирилась. Ей, дуре, набитой провинциальным доверием к словам "большого" писателя-орденоносца, с которым сам Генсек здоровается за руку, хотелось думать о нем только красиво.
Но шли месяцы - и ничего не происходило. Михайлов исчезал то на какой-то конференции, то на фестивале, то на партсъезде... Нина надеялась и верила и носила под сердцем доказательство своей веры и любви - ребенка.
Все кончилось тем, что она родила сына Виктора... А Михайлов взял у государства и дал ей квартиру. И как-то сам пришел к ней на эту квартиру, где читал ей Блока и Есенина, и выпили, что жизнь, увы, так устроена, не знаешь, что можешь, что нет, и что ждет завтра... Он с горечью рассказал ей, как много страдал и страдает от людской зависти и... попросил её написать статью.. о роли детской литературы в нравственном воспитании подрастающего поколения. Он сказал, что настоящий его друг - одна она и что ему сейчас крайне нужно даже не одну статью, а сборник статей о детях, потому что ЦК КПСС принял соответствующее постановление и ему надо бы "отметиться на этом фоне"...
С тех пор она и писала все статьи о детях, их взаимоотношениях с книгами, родителями и моралью. А Михайлов только ставил свою подпись.
Как понять, чем он её так уж заворожил? Но заворожил. Она не порвала с ним отношений даже тогда, когда он вдруг женился на её подруге Наталье. Опять он, значит, навешал ей какие-то ватрушек на уши. И, видно, от тоски, от одиночества решила, как это делают многие женщины, выбить клин клином и пошла на зов младшего научного сотрудника с прелестными темно-зелеными глазами и ресницами как у куклы. Он боготворил её. Он никак не мог взять в толк, откуда она черпает свой дар рифмовать строчки... Он, получающий небольшую зарплату, старался помогать ей по дому, с охотой стоял в очередях, а когда родилась Дарья - сам по ночам вставал к ней и пеленал...
Почему же совсем не глупая, хотя и доверчивая, детская писательница Никандрова не возненавидела обманщика и совратителя Михайлова? Почему она почти до конца своей жизни продолжала помогать ему, то есть писала за него?
Должно быть, потому, что он, если хотел, умел быть гипнотически обаятельным. Высокий, статный, легкий на ходу, приветливый, учтивый, он выгодно отличался от массы корявеньких мужичков, уже по виду импотентов с многолетним стажем. Они, убогие, пребывали в вечно раздраженном состоянии, а если пили, то непременно до упора, а напившись, раскрепостившись, начинали куражиться друг перед другом... И легко наживали врагов. Михайлов никого никогда не оскорбил. Он чутко улавливал сдвиги времени и нравов. Он ни разу нигде не пискнул при Советах, что дворянин, что верующий. Конечно, то все знали, кому положено знать. Но Владимира Сергеевича не трогали... Напротив, его приглашали на те приемы, где наша разведка вела свои дела... Для антуража приглашали, как и известных балерин, художников, скульпторов... И только когда началась перестройка, он вдруг огласил окрестности признанием: "Я - дворянин! Мои предки служили Екатерине!" И на одной из своих книг изобразил родовой герб: дубовая ветвь, лошадиная голова, белый голубок на зеленом фоне. О плачьте-рыдайте от зависти, пролетарии и крестьяне со всеми своими потомками! Но ведь, однако, не стал прилюдно рвать и сжигать свой партийный билет... И ведь правильно: мало ли... История - тетка непредсказуемая. А привилегии, как известно, у тех, кто текущую власть целует в зад, кто входит в "мощную стаю", у кого есть "группы скандирования" на радио, телевидении. "Стая" способна "раскрутить" любую бездарь. Тут "правдолюбец" Андрей Мартынов ничуть не ошибся, его анализ верен на все сто процентов. Но про него чуть позже. Ты не устал меня слушать?
- Нисколько. Чем дальше, тем любопытнее. Хотя, каюсь, для меня лично не такое уж глобальное открытие, что некий ловкач обирает других, присваивает чужие мысли, идеи, талант. У нас в медицине сколько диссертаций, в том числе и докторских, написано вовсе не авторами, а теми же безвестными "неграми"" и тоже всю жизнь при регалиях и привилегиях. Чем мне проще на "загнивающем" Западе? Тем, что здесь ты весь на просвет и если умеешь что-то делать всерьез - значит, действительно, умеешь. Нет - на помойку.
- Но для меня это, представь, было открытием... Чтоб такие толстые тома, и один за другим - и все это "негритянская" работа, хотя золотом по коленкору "Владимир Михайлов"... Потом-то я узнаю, что таких "звездных" имен среди писателей сколько хочешь. И в советское время на них горбатились другие, и сейчас горбатятся.
- Как ни крути, Танечка моя, а деньги решают все. Деньги и безвыходность, когда тебя забили в угол нужда, нехватки... Хотя тем же "неграм" можно прочесть проповедь насчет того, как нехорошо-то они поступали, предавая себя, созидая фальшивого "классика"... Но я бы лично не стал этим заниматься. Я не забыл, как с голодухи украл с лотка булку... Как меня стыдили в милиции... А мать дома в истерике - отец ушел... Потом из пионеров исключали за этот проступок, "позорящий честь пионерской организации", и все, даже мои дружки-дружочки, подняли ручки "за"... Но мы отвлеклись. У нас с тобой тема на сегодня куда круче. Весь внимание.
- Дай я тебя поцелую, - сказала я.
- За что вдруг и отчего вдруг?
- За то... Мы же в Париже, а тут, как известно, то и дело целуются... Тем более когда сияет полная золотая луна... А знаешь, кто первым дал сигнал к убийствам? Можно сказать, подстрекнул? Даже не пробуй, все равно не догадаешься. Тихая, наивная, кроткая поэтесса Нина Николаевна Никандрова. Упал в обморок?
- Упал.
- Дело было так. Они вместе с Пестряковым и Шором решили после похорон Михайлова посидеть, помянуть. Их же, мелких людишек, Ирина Аксельрод не позвала в ресторан. Регалии у них не те. В ресторане поминали персоны крупнокалиберные: секретари Союза писателей, высокие чиновники и тому подобное.
А эти решили сами по себе. И поехали на ближнюю к Москве дачу, к Пестрякову. И там пооткровенничали насчет "самобытного таланта" Владимира Сергеевича. Они и прежде подозревали друг в друге верных "помощников" Михайлова, а тут, под водочку, и распустили языки. А много ли той водочки для этого требовалось великой труженице и трезвеннице Нине Николаевне? Она так раскисла, что позвонила сыну, чтоб приехал и забрал её.
Виктор притарахтел на своем старом "москвиче" и стал дорогой расспрашивать мать, как там и что, по какому случаю состоялся сабантуй. Она же возьми и вывали ему то, о чем молчала все эти годы, чтоб не давить парню на психику. О том рассказала, как любила и, пожалуй, любит Владимира Сергеевича, несмотря ни на что, и о том, что Виктор - его внебрачный сын, о чем Михайлов не знал... И о том рассказала, что "известный, талантливый прозаик-драматург-поэт-публицист" - фикция, обман. Что она знает двух его "негров", но на него могли работать и другие писатели. Ради денег, ради того, чтоб иметь средства кормит родных и лечить их. И как, кто возьмется судить этих людей, зависимых от куска хлеба? Далеких от привилегий, которыми вовсю пользовались бездарные, но ушлые, пролезшие во всякие начальники над писателями?
Она под настроение и о том рассказала впечатлительному сыну, что ведь мемуары, которые вышли в свет под фамилией Михайлова, написала от и до она! И подивилась: "Ну не сволота ли этот мой драгоценный Владимир Сергеевич! Он же мог в этой толстой книжке написать хоть самым меленьким шрифтиком, мол, спасибо за помощь Нине Николаевне Никандровой. Мог? Мог деньжат мне серьезных подкинуть? Мог? А поступил как последний негодяй и жмот. Вылез в телевизор, такой важный, в благородных сединах, и говорит: "Я, конечно, мог бы написать эти свои мемуары лучше, но, знаете ли, поленился..."
Что испытал в те минуты Виктор? Что чувствовал, когда мать призналась: "Статейку последнюю с фривольным названием "В постели с..." я ведь тоже написала, а не Михайлов. Хотя в газете стоит его подпись. Но газетный гонорар он мне прислал, правда... Очень кстати. У меня шуба износилась, мне обещала знакомая мастерица обновить ее... У вас, у детей, денежки просить? Вы сами кое-как перебиваетесь. А моя голова ещё работает..."
Вот тогда и пообещал Виктор: "Убью!" Это он о Михайлове сказал. Он его возненавидел. И он его, действительно, убил. Как "талантливого писателя-многостаночника, заслуженного деятеля" ну и так далее. А заодно положил в гроб Пестрякова, Шора, певца-игрока Анатолия Козырева и собственную мать.
- Но он же художник! У него же должна быть ранимая душа! Такие не убивают!
- Я тоже так думала, Алексей, - ответила хладнокровно. - Я тоже на этом споткнулась. Но все происходило именно так, как я рассказываю. Виктор взбесился. Он жутко оскорбился за мать. В нем вскипало и пенилось. Он никак не мог простить того, что увешанный орденами и медалями, заслуженный-перезаслуженный мужик мог так нагло пользоваться чужим трудом, чужими бедствиями и нехватками.
А то, что он заводной и юморной - это точно. А тут, словно бы сама судьба подтолкнула его в спину: "Иди и изобрази!" он должен был вместе с приятелем приволочь на кладбище, где перед тем хоронили Михайлова, надгробие из цемента с мозаикой, его, Витькиного, изготовления. Он эту мозаику - рябину на голубом фоне - для отца приятеля делал. Ну и решил заодно огорошить широкую общественность с помощью бумажки, где в рядок фамилии трех писателей-"негров"... Листок сорвали. А он - новый. Почему и не покуражиться сыну, которого отец не замечал при жизни? На которого вкалывала и вкалывала его слабая, наивная, бестолковая мать?
Он, конечно, не предвидел последствий... Он ведь, юморист эдакий, просто решил повеселить народ и предложить ему разгадать кроссвордик... Он очень любил свою мать... Любил... И убил...
Ирина Аксельрод и Андрей Мартынов, как выяснилось, когда дело попало в руки заинтересованных в Истине людей, - любовниками вовсе не были. А были матерью и сыном.
Когда-то, в возрасте восемнадцати лет, Ирина - жительница захолустного уральского городка, влюбилась в гастролера. Им был красавец-певец Анатолий Козырев. И отдалась ему. Наполовину от искреннего чувства, наполовину от претензий к жизни, которые она, жизнь, должна была удовлетворить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48