«…порт острова Провидения может быть легко защищен, и очень опасно оставлять этот остров в руках врага. Поэтому члены палаты обращаются к Его Величеству с просьбой предпринять необходимые шаги, чтобы снова овладеть островом».
Однако у английского короля в это время были другие заботы. Кроме того, испанцы и французы уже покинули острова, а оккупация их английскими пиратами, очевидно, не шла вразрез с интересами короля – пираты были ему нужны для борьбы против испанцев и французов.
Поэтому король прекратил всякое противоборство с пиратством, которое и до того велось очень непоследовательно, и стал щедро раздавать каперские свидетельства всем желающим. А получить их хотели все пираты. Как это выглядело на практике, видно из письма одного английского плантатора, жившего на Ямайке.
Он писал своему другу в Англию о том, что, хотя каперам и было запрещено нападать на корабли в прибрежных водах английских колоний (у Ямайки эта зона равнялась пяти морским милям), один из них, плававший под английским флагом, захватил прямо у берега несколько кораблей, принадлежавших местным плантаторам и имевших на борту много денег.
В письме далее говорится: «После того капер захватил также один испанский корабль, как он говорит, взяв хорошую сумму денег на борту. Но был ли это испанский или английский корабль, неизвестно. Поэтому никто не проверил, находился ли этот корабль в тот момент в пятимильной зоне. Если так пойдет дальше, то каперы будут следовать за нашими кораблями от самого порта и забирать все что захотят… Все считают, что это проклятое ремесло породит так много пиратов, что, когда наступит мир, мы будем страдать от них больше, чем сейчас от врага…»
Озабоченный плантатор был прав. Когда в 1713 году был заключен Утрехтский мир и закончилась война за испанское наследство, каперы, действовавшие до того по поручению королей, превратились в самых обычных пиратов.
Их число сильно возросло. Если в конце XVII века казалось, что пиратство в Карибском море было почти полностью искоренено, то на Багамских островах оно воскресло подобно фениксу, восставшему из пепла.
В июле 1716 года губернатор Виргинии писал в Лондон: «На острове Нью-Провиденс создается пиратское гнездо. Если пираты получат ожидаемое пополнение за счет разного сброда, что вполне вероятно, что они будут представлять весьма серьезную опасность для британской торговли, если не принять своевременных мер к их подавлению».
В Нассау уже находилось в это время более двух тысяч пиратов. На небольшом острове, лежащем перед входом в порт, они дополнительно установили несколько орудий и теперь могли в относительной безопасности оснащать и ремонтировать свои корабли.
Новый подъем пиратства явился результатом принятия английским парламентом еще в 1651 году Навигационного акта, который разрешал практически только английским судам осуществлять связь с английскими колониями. Такая монополия благоприятствовала росту цен. Американские поселенцы были вынуждены удовлетворять свои потребности в товарах, покупая их у пиратов. Корсары же добывали пользующиеся спросом товары на английских кораблях, курсирующих между Англией и Северной Америкой. Или уходили к Африканскому побережью и даже огибали мыс Доброй Надежды и там захватывали голландские и португальские, а иногда и шедшие с востока английские корабли.
Активность пиратов во всем мире вызывала в Европе озабоченность и беспокойство. В 1716 году английское правительство попыталось воздействовать на пиратов с помощью угрозы силой. Было объявлено: «15 сентября 1716 года. Его Величество получил многочисленные жалобы от купцов, судовладельцев и других лиц, а также от губернаторов островов и плантаций, принадлежащих Его Величеству в Вест-Индии. Согласно этим жалобам число пиратов возросло до такой степени, что они стали угрожать безопасности плавания не только возле берегов Ямайки, но и у побережья Северной Америки, и, если не будет принято никаких мер, торговля Великобритании полностью прекратится. Тщательно рассмотрев этот вопрос и приняв предложение своего совета, Его Величество отдал повеление направить на ликвидацию этих пиратов достаточные силы».
Далее следовало описание этой королевской силы: 13 военных кораблей, такое-то количество орудий… При ближайшем рассмотрении оказалось, что все эти отнюдь не перворазрядные корабли уже находились в водах Вест-Индии, за исключением трех, которым еще предстояло туда направиться. А двум кораблям был даже отдан приказ вернуться в Англию. Однако угроза эта так и осталась лишь на бумаге.
Поэтому летом 1717 года в Лондоне вновь собрался королевский совет, который предложил назначить на Нью-Провиденс энергичного губернатора, облеченного всеми полномочиями. А пиратов, объявив королевскую амнистию, побудить добровольно прекратить свою деятельность. Король издал соответствующую прокламацию. В ней говорилось: «Нам стало известно о том, что некие подданные Великобритании начиная с 24 июня 1715 года совершили много пиратских набегов и грабежей в водах Вест-Индии и в районе наших плантаций, чем был нанесен большой ущерб купцам Великобритании, а также другим купцам, и, хотя мы выделили достаточные силы для уничтожения вышеупомянутых пиратов, чтобы решительно покончить с этим делом, мы издаем настоящую Прокламацию.
Мы обещаем и настоящим заявляем, что все пираты, которые до 5 сентября 1718 года добровольно сдадутся одному из наших государственных секретарей в Великобритании или губернатору в наших заокеанских владениях, получат нашу милостивую амнистию за все разбойничьи действия, совершенные ими до будущего 5 января. Составлено в Хемтон-корте 5 сентября 1717 года, на четвертом году нашего правления. Георг, король».
Таким образом, амнистия действовала в течение года, и у пиратов оставалось еще достаточно времени для разбойничьих действий, а королевская амнистия заранее их прощала.
Новым губернатором на Нью-Провиденс был назначен Вудс Роджерс. О нем писали многие авторы, в том числе Нойкирхен, Можейко и другие, даже Жюль Верн отвел ему место среди знаменитых мореплавателей XVIII века в своей «Истории великих путешествий».
Это тот самый Роджерс, который, совершая вместе с Дампьером кругосветное плавание, не только захватывал испанские суда с ценным грузом, но и грабил по пути города. Сам Роджерс сообщил о разграблении города Гуаякиль: «Дома, стоявшие наверху, у реки, были полны женщин. …Часть самых крупных золотых цепей они спрятали у себя на теле, надели их на ноги и бедра. Но так как женщины в этих жарких краях одеты в платья из очень тонкого шелка и полотна, наши моряки обнаруживали спрятанные украшения, ощупывая дам».
То, что его «подвиги» не получили широкой огласки, а сам он пользовался расположением двора, обошлось Роджерсу недешево, за это приходилось щедро платить.
Еще перед отплытием Роджерса из Англии прокламация, о которой только что шла речь, была отправлена на Багамские острова. Корабль, везший этот документ, был захвачен одним из багамских пиратов, и содержание прокламации стало известно всем остальным. Большинство из пиратов прибыли на остров Нью-Провиденс на совещание. Здесь одни горячо выступали за, другие – против принятия амнистии. Многие пираты предлагали провозгласить независимую республику и укрепить остров. Уже упоминавшийся Чарлз Джонсон (возможно, псевдоним Даниеля Дефо) приводит в своей книге целый список пиратов, которые в это время находились на острове и отклонили амнистию. Но капитан Еннингс, пользовавшийся на острове большим влиянием, предложил безоговорочно принять амнистию. Мнения пиратов разделились, и собрание закончилось безрезультатно.
Капитан Еннингс и с ним 150 пиратов уже на следующий день покинули Нью-Провиденс. Они сдались губернатору Бермудских островов. Когда Роджерс в мае 1718 года вступил в должность губернатора острова Нью-Провиденс, первым документом, который он получил, было письмо пиратского вожака Чарлза Вейна. Очевидно, тот хотел проверить, на самом ли деле существует амнистия.
Вейн писал:
«Поймите, Ваше превосходительство, что мы готовы принять высочайшую Его Величества амнистию на следующих условиях: Вы дадите нам возможность продать все имеющиеся у нас товары, со всем своим имуществом мы поступим по собственному усмотрению, как это записано в высочайшем акте Его Величества. Если Ваше превосходительство согласны с этим, мы готовы принять амнистию короля. Если нет, мы будем вынуждены защищаться.
Ваши покорные слуги Чарлз Вейн и компания».
Вместо ответа Роджерс блокировал вход в порт с помощью военного корабля «Роза». В ту же ночь Вейн приказал превратить один из захваченных кораблей в брандер, нагруженный горючими и взрывчатыми материалами, и направить его на всех парусах к «Розе». Чтобы избежать пожара, капитан «Розы» перерубил якорный канат и ушел на рейд, а Вейн со своими дружками проскочил мимо брандера, едва не коснувшись его кормы, и вышел в открытое море.
Теперь пираты знали, чего можно ожидать от нового губернатора. Некоторые пиратские капитаны, в частности Бенджамин Хорниголд, приняли амнистию короля. Так же как и Роджерс, они старались искупить свое прошлое особо ревностной службой королю и вели по его заданию упорную борьбу со своими бывшими товарищами. Другие пираты, и среди них Тич, Веннер, ла Буш и Ингленд, покинули остров еще до прибытия туда Роджерса, так как они не желали принимать амнистию. Первых пиратов, которых Роджерсу удалось захватить, он не отважился судить на острове, поскольку, как доносил в Лондон, «не был уверен в том, что пленников не вырвут из рук охраны их восставшие товарищи».
И действительно, когда Роджерс 9 декабря 1718 года проводил первый «судебный процесс», назначив судьей бывшего пиратского капитана Томаса Бёгеса, была совершена попытка освободить осужденных. Приговоренные к смерти кричали окружавшей их толпе, что и подумать не могли, будто людей можно вести на цепи, как собак, чтобы повесить, и что все это произойдет на глазах у четырехсот их лучших друзей.
Вероятно, некоторые из принявших амнистию короля почувствовали, что задета пиратская честь, и в толпе началось сильное волнение. Однако когда один из зрителей попытался убить стражника, он был тут же застрелен самим Роджерсом.
Роджерс умер на острове Нью-Провиденс в 1732 году. Немалая его заслуга состояла в том, что этот остров, а также побережье Северной и Центральной Америки были почти очищены от пиратов.
Но мы сегодня должны быть благодарны Вудсу Роджерсу за другое, за то, что он оставил нам путевой дневник о своем пиратском прошлом и эти записки помогли в свое время Дефо создать роман, одну из самых знаменитых книг в мировой литературе, – «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка». Об этом наш следующий рассказ.
Приключения моряка из Ларго
В большом старинном кресле сидит человек в парике. Лицо утомленное, осунувшееся, отчего на нем еще больше выделяется крючковатый нос и острый подбородок. В руках у него книга. Серые глаза смотрят внимательно.
Это журналист, памфлетист и писатель Даниель Дефо. Он сидит у окна своего дома в лондонском предместье Сток-Ньюингтон и просматривает только что купленное у букиниста второе издание книги – путевой дневник пирата Вудса Роджерса о его кругосветном плавании в 1708–1711 годах.
Дефо по душе рассказ морехода о приключениях и походах, о флибустьерах – «свободных мореплавателях», об опасностях, смелости и мужестве. Ведь и сам он когда-то, подобно мореходу, отважно бросился в водоворот жизни, перед его мысленным взором возникают картины минувшего. Ему видится зачумленный Лондон, слышится скрип телеги мертвых, которых сбрасывают в общий ров, так как не хватает гробов. Он хорошо помнил, как в лавке отца покупателей заставляли опускать монеты в банки с уксусом – считалось, что это спасает от заразы. Точно так же для того, чтобы не передавалась болезнь, все письма, поступавшие в дом, отец обрызгивал спиртом, после чего читал их на расстоянии, через лупу. Но это в общем-то не казалось таким уж страшным. Куда страшнее было видеть телеги мертвых или слышать стоны и вопли соседей, умиравших под застольные песни, день и ночь доносившиеся из таверны. Там правили пир те, кто надеялся, что лучшее средство от чумы – веселье и кутежи.
Сквозь щели в ставнях окон он видел ватаги пьяных грабителей, опустошавших вымершие дома на их улице, видел, как ради самосохранения, ставшего для многих первой заповедью, взрослые дети, презрев мольбы родителей, оставляли их умирать в одиночестве, как мужья покидали любимых жен, а мать малых детей.
Тогда их семью миновала Божья кара, никто не погиб от страшной болезни. С тех пор прошел, слава Господу, не один десяток лет. Многое пришлось ему испытать за это время, многое пережить. Иногда, особенно в дни неудач, ему казалось, что он застигнут ураганом в открытом море. И действительно, его челн много лет бросало по волнам жизни.
Судьба то возносила на гребень успеха, то кидала вниз, на дно, откуда, казалось, невозможно было всплыть. Но, энергичный, жизнестойкий, умный и изворотливый, он вновь возрождался, буквально выкарабкивался из бездны, чтобы снова окунуться сразу в несколько рискованных предприятий.
Чего же хотел Дефо? Чего добивался в жизни? Вся его разнообразная и подчас рискованная деятельность была подчинена одной цели: Дефо мечтал разбогатеть. Ради этого бросался из одной авантюры в другую, что, впрочем, было вполне в духе времени – предприимчивые и ловкие быстро достигали цели.
Этой страстью – жаждой обогащения – он наделит и своих будущих героев, рыцарей фортуны и искателей приключений. Риск считался делом обычным, рисковали все – богачи-аристократы, вкладывавшие капиталы в сомнительные заморские предприятия, купцы Левантийской и Ост-Индской компаний, подвергавшиеся нападению пиратов. Ростовщикам и ювелирам, исполнявшим тогда роль банкиров (первый банк был учрежден лишь в 1694 году), грозил крах на бирже, торговцев преследовал призрак банкротства, преступникам угрожала тюрьма. В мутных волнах спекуляций, торговых сделок, в коммерческих аферах дутых акционерных обществ погибло немало доверчивых простаков, чье воображение распаляли россказни бывалых моряков, когда они в тавернах за кружкой эля плели небылицы о неведомых землях, где золотые слитки, словно камни, попадаются на каждом шагу.
Лихорадкой легкой наживы были поражены мелкие пройдохи и крупные мошенники, авантюристы и великосветские проходимцы, которыми буквально кишело общество, где встречались поразительно характерные образы.
В искателях приключений не было недостатка и среди простого люда. Испытать судьбу отваживались портные и плотники, разносчики и конюхи, башмачники и брадобреи, отставные солдаты и разорившиеся дворяне – каждый мечтал об удаче на суше или на море. Жизнь им представлялась,как состязание в беге, когда один стремится обогнать другого, оттолкнуть, оттеснить, сбить с ног, повалить на землю. Выигрывал тот, кто оказывался более сильным и ловким.
Был полон решимости испытать фортуну и молодой Даниель. Правда, странствия и приключения на море его не привлекали – он не переносил морские переезды. (Этот недостаток с лихвой компенсируют его герои). Но разве на земле недостаточно способов разбогатеть?
Отец держал лавку бакалейных товаров, торговал свечами и мясом. Сын вознамерился стать коммерсантом покрупнее. Ему было двадцать с небольшим, когда на одной из самых людных улиц лондонского Сити появилась вывеска «Даниель Фо, купец».
Поначалу на вывеске красовались великолепная шляпа и пара чулок. «Продавец чулок», «Галантерейщик» – так с тех пор и называли Дефо. Но молодой негоциант не остановился на принадлежностях туалета. И вот купец Фо уже торгует испанскими винами и французскими тканями, мускусом и мехами (недруги утверждали, будто он сбывал кошачий мех). Приобретает доходный дом, наконец, строит завод черепицы и успешно поставляет ее соотечественникам, до этого ввозившим столь необходимую продукцию из Голландии.
Фортуна явно благоволит ему. Оперившись и осмелев, он фрахтует торговые корабли и становится пайщиком в их страховании. Ширятся коммерческие связи, растут доходы, а с ними и его тщеславие.
О благополучии преуспевающего дельца говорит не только серебряная посуда у него на столе, заменившая оловянные тарелки, кружки и ложки, но и лодка для прогулок по Темзе, которой он очень гордится, экипаж со стеклянными окнами – свидетельство моды и достатка, своя собственная верховая лошадь.
Семья проводит лето на фешенебельных курортах – в Бате и Эпсоне. А он между тем, элегантный и надменный, обедает у Понтака – в знаменитой харчевне, где распивает дорогие вина – по семь шиллингов бутылка, играет в кегли, посещает петушиные бои, но чаще его видят на скачках, ибо с юных лет он был заядлым лошадником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Однако у английского короля в это время были другие заботы. Кроме того, испанцы и французы уже покинули острова, а оккупация их английскими пиратами, очевидно, не шла вразрез с интересами короля – пираты были ему нужны для борьбы против испанцев и французов.
Поэтому король прекратил всякое противоборство с пиратством, которое и до того велось очень непоследовательно, и стал щедро раздавать каперские свидетельства всем желающим. А получить их хотели все пираты. Как это выглядело на практике, видно из письма одного английского плантатора, жившего на Ямайке.
Он писал своему другу в Англию о том, что, хотя каперам и было запрещено нападать на корабли в прибрежных водах английских колоний (у Ямайки эта зона равнялась пяти морским милям), один из них, плававший под английским флагом, захватил прямо у берега несколько кораблей, принадлежавших местным плантаторам и имевших на борту много денег.
В письме далее говорится: «После того капер захватил также один испанский корабль, как он говорит, взяв хорошую сумму денег на борту. Но был ли это испанский или английский корабль, неизвестно. Поэтому никто не проверил, находился ли этот корабль в тот момент в пятимильной зоне. Если так пойдет дальше, то каперы будут следовать за нашими кораблями от самого порта и забирать все что захотят… Все считают, что это проклятое ремесло породит так много пиратов, что, когда наступит мир, мы будем страдать от них больше, чем сейчас от врага…»
Озабоченный плантатор был прав. Когда в 1713 году был заключен Утрехтский мир и закончилась война за испанское наследство, каперы, действовавшие до того по поручению королей, превратились в самых обычных пиратов.
Их число сильно возросло. Если в конце XVII века казалось, что пиратство в Карибском море было почти полностью искоренено, то на Багамских островах оно воскресло подобно фениксу, восставшему из пепла.
В июле 1716 года губернатор Виргинии писал в Лондон: «На острове Нью-Провиденс создается пиратское гнездо. Если пираты получат ожидаемое пополнение за счет разного сброда, что вполне вероятно, что они будут представлять весьма серьезную опасность для британской торговли, если не принять своевременных мер к их подавлению».
В Нассау уже находилось в это время более двух тысяч пиратов. На небольшом острове, лежащем перед входом в порт, они дополнительно установили несколько орудий и теперь могли в относительной безопасности оснащать и ремонтировать свои корабли.
Новый подъем пиратства явился результатом принятия английским парламентом еще в 1651 году Навигационного акта, который разрешал практически только английским судам осуществлять связь с английскими колониями. Такая монополия благоприятствовала росту цен. Американские поселенцы были вынуждены удовлетворять свои потребности в товарах, покупая их у пиратов. Корсары же добывали пользующиеся спросом товары на английских кораблях, курсирующих между Англией и Северной Америкой. Или уходили к Африканскому побережью и даже огибали мыс Доброй Надежды и там захватывали голландские и португальские, а иногда и шедшие с востока английские корабли.
Активность пиратов во всем мире вызывала в Европе озабоченность и беспокойство. В 1716 году английское правительство попыталось воздействовать на пиратов с помощью угрозы силой. Было объявлено: «15 сентября 1716 года. Его Величество получил многочисленные жалобы от купцов, судовладельцев и других лиц, а также от губернаторов островов и плантаций, принадлежащих Его Величеству в Вест-Индии. Согласно этим жалобам число пиратов возросло до такой степени, что они стали угрожать безопасности плавания не только возле берегов Ямайки, но и у побережья Северной Америки, и, если не будет принято никаких мер, торговля Великобритании полностью прекратится. Тщательно рассмотрев этот вопрос и приняв предложение своего совета, Его Величество отдал повеление направить на ликвидацию этих пиратов достаточные силы».
Далее следовало описание этой королевской силы: 13 военных кораблей, такое-то количество орудий… При ближайшем рассмотрении оказалось, что все эти отнюдь не перворазрядные корабли уже находились в водах Вест-Индии, за исключением трех, которым еще предстояло туда направиться. А двум кораблям был даже отдан приказ вернуться в Англию. Однако угроза эта так и осталась лишь на бумаге.
Поэтому летом 1717 года в Лондоне вновь собрался королевский совет, который предложил назначить на Нью-Провиденс энергичного губернатора, облеченного всеми полномочиями. А пиратов, объявив королевскую амнистию, побудить добровольно прекратить свою деятельность. Король издал соответствующую прокламацию. В ней говорилось: «Нам стало известно о том, что некие подданные Великобритании начиная с 24 июня 1715 года совершили много пиратских набегов и грабежей в водах Вест-Индии и в районе наших плантаций, чем был нанесен большой ущерб купцам Великобритании, а также другим купцам, и, хотя мы выделили достаточные силы для уничтожения вышеупомянутых пиратов, чтобы решительно покончить с этим делом, мы издаем настоящую Прокламацию.
Мы обещаем и настоящим заявляем, что все пираты, которые до 5 сентября 1718 года добровольно сдадутся одному из наших государственных секретарей в Великобритании или губернатору в наших заокеанских владениях, получат нашу милостивую амнистию за все разбойничьи действия, совершенные ими до будущего 5 января. Составлено в Хемтон-корте 5 сентября 1717 года, на четвертом году нашего правления. Георг, король».
Таким образом, амнистия действовала в течение года, и у пиратов оставалось еще достаточно времени для разбойничьих действий, а королевская амнистия заранее их прощала.
Новым губернатором на Нью-Провиденс был назначен Вудс Роджерс. О нем писали многие авторы, в том числе Нойкирхен, Можейко и другие, даже Жюль Верн отвел ему место среди знаменитых мореплавателей XVIII века в своей «Истории великих путешествий».
Это тот самый Роджерс, который, совершая вместе с Дампьером кругосветное плавание, не только захватывал испанские суда с ценным грузом, но и грабил по пути города. Сам Роджерс сообщил о разграблении города Гуаякиль: «Дома, стоявшие наверху, у реки, были полны женщин. …Часть самых крупных золотых цепей они спрятали у себя на теле, надели их на ноги и бедра. Но так как женщины в этих жарких краях одеты в платья из очень тонкого шелка и полотна, наши моряки обнаруживали спрятанные украшения, ощупывая дам».
То, что его «подвиги» не получили широкой огласки, а сам он пользовался расположением двора, обошлось Роджерсу недешево, за это приходилось щедро платить.
Еще перед отплытием Роджерса из Англии прокламация, о которой только что шла речь, была отправлена на Багамские острова. Корабль, везший этот документ, был захвачен одним из багамских пиратов, и содержание прокламации стало известно всем остальным. Большинство из пиратов прибыли на остров Нью-Провиденс на совещание. Здесь одни горячо выступали за, другие – против принятия амнистии. Многие пираты предлагали провозгласить независимую республику и укрепить остров. Уже упоминавшийся Чарлз Джонсон (возможно, псевдоним Даниеля Дефо) приводит в своей книге целый список пиратов, которые в это время находились на острове и отклонили амнистию. Но капитан Еннингс, пользовавшийся на острове большим влиянием, предложил безоговорочно принять амнистию. Мнения пиратов разделились, и собрание закончилось безрезультатно.
Капитан Еннингс и с ним 150 пиратов уже на следующий день покинули Нью-Провиденс. Они сдались губернатору Бермудских островов. Когда Роджерс в мае 1718 года вступил в должность губернатора острова Нью-Провиденс, первым документом, который он получил, было письмо пиратского вожака Чарлза Вейна. Очевидно, тот хотел проверить, на самом ли деле существует амнистия.
Вейн писал:
«Поймите, Ваше превосходительство, что мы готовы принять высочайшую Его Величества амнистию на следующих условиях: Вы дадите нам возможность продать все имеющиеся у нас товары, со всем своим имуществом мы поступим по собственному усмотрению, как это записано в высочайшем акте Его Величества. Если Ваше превосходительство согласны с этим, мы готовы принять амнистию короля. Если нет, мы будем вынуждены защищаться.
Ваши покорные слуги Чарлз Вейн и компания».
Вместо ответа Роджерс блокировал вход в порт с помощью военного корабля «Роза». В ту же ночь Вейн приказал превратить один из захваченных кораблей в брандер, нагруженный горючими и взрывчатыми материалами, и направить его на всех парусах к «Розе». Чтобы избежать пожара, капитан «Розы» перерубил якорный канат и ушел на рейд, а Вейн со своими дружками проскочил мимо брандера, едва не коснувшись его кормы, и вышел в открытое море.
Теперь пираты знали, чего можно ожидать от нового губернатора. Некоторые пиратские капитаны, в частности Бенджамин Хорниголд, приняли амнистию короля. Так же как и Роджерс, они старались искупить свое прошлое особо ревностной службой королю и вели по его заданию упорную борьбу со своими бывшими товарищами. Другие пираты, и среди них Тич, Веннер, ла Буш и Ингленд, покинули остров еще до прибытия туда Роджерса, так как они не желали принимать амнистию. Первых пиратов, которых Роджерсу удалось захватить, он не отважился судить на острове, поскольку, как доносил в Лондон, «не был уверен в том, что пленников не вырвут из рук охраны их восставшие товарищи».
И действительно, когда Роджерс 9 декабря 1718 года проводил первый «судебный процесс», назначив судьей бывшего пиратского капитана Томаса Бёгеса, была совершена попытка освободить осужденных. Приговоренные к смерти кричали окружавшей их толпе, что и подумать не могли, будто людей можно вести на цепи, как собак, чтобы повесить, и что все это произойдет на глазах у четырехсот их лучших друзей.
Вероятно, некоторые из принявших амнистию короля почувствовали, что задета пиратская честь, и в толпе началось сильное волнение. Однако когда один из зрителей попытался убить стражника, он был тут же застрелен самим Роджерсом.
Роджерс умер на острове Нью-Провиденс в 1732 году. Немалая его заслуга состояла в том, что этот остров, а также побережье Северной и Центральной Америки были почти очищены от пиратов.
Но мы сегодня должны быть благодарны Вудсу Роджерсу за другое, за то, что он оставил нам путевой дневник о своем пиратском прошлом и эти записки помогли в свое время Дефо создать роман, одну из самых знаменитых книг в мировой литературе, – «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка». Об этом наш следующий рассказ.
Приключения моряка из Ларго
В большом старинном кресле сидит человек в парике. Лицо утомленное, осунувшееся, отчего на нем еще больше выделяется крючковатый нос и острый подбородок. В руках у него книга. Серые глаза смотрят внимательно.
Это журналист, памфлетист и писатель Даниель Дефо. Он сидит у окна своего дома в лондонском предместье Сток-Ньюингтон и просматривает только что купленное у букиниста второе издание книги – путевой дневник пирата Вудса Роджерса о его кругосветном плавании в 1708–1711 годах.
Дефо по душе рассказ морехода о приключениях и походах, о флибустьерах – «свободных мореплавателях», об опасностях, смелости и мужестве. Ведь и сам он когда-то, подобно мореходу, отважно бросился в водоворот жизни, перед его мысленным взором возникают картины минувшего. Ему видится зачумленный Лондон, слышится скрип телеги мертвых, которых сбрасывают в общий ров, так как не хватает гробов. Он хорошо помнил, как в лавке отца покупателей заставляли опускать монеты в банки с уксусом – считалось, что это спасает от заразы. Точно так же для того, чтобы не передавалась болезнь, все письма, поступавшие в дом, отец обрызгивал спиртом, после чего читал их на расстоянии, через лупу. Но это в общем-то не казалось таким уж страшным. Куда страшнее было видеть телеги мертвых или слышать стоны и вопли соседей, умиравших под застольные песни, день и ночь доносившиеся из таверны. Там правили пир те, кто надеялся, что лучшее средство от чумы – веселье и кутежи.
Сквозь щели в ставнях окон он видел ватаги пьяных грабителей, опустошавших вымершие дома на их улице, видел, как ради самосохранения, ставшего для многих первой заповедью, взрослые дети, презрев мольбы родителей, оставляли их умирать в одиночестве, как мужья покидали любимых жен, а мать малых детей.
Тогда их семью миновала Божья кара, никто не погиб от страшной болезни. С тех пор прошел, слава Господу, не один десяток лет. Многое пришлось ему испытать за это время, многое пережить. Иногда, особенно в дни неудач, ему казалось, что он застигнут ураганом в открытом море. И действительно, его челн много лет бросало по волнам жизни.
Судьба то возносила на гребень успеха, то кидала вниз, на дно, откуда, казалось, невозможно было всплыть. Но, энергичный, жизнестойкий, умный и изворотливый, он вновь возрождался, буквально выкарабкивался из бездны, чтобы снова окунуться сразу в несколько рискованных предприятий.
Чего же хотел Дефо? Чего добивался в жизни? Вся его разнообразная и подчас рискованная деятельность была подчинена одной цели: Дефо мечтал разбогатеть. Ради этого бросался из одной авантюры в другую, что, впрочем, было вполне в духе времени – предприимчивые и ловкие быстро достигали цели.
Этой страстью – жаждой обогащения – он наделит и своих будущих героев, рыцарей фортуны и искателей приключений. Риск считался делом обычным, рисковали все – богачи-аристократы, вкладывавшие капиталы в сомнительные заморские предприятия, купцы Левантийской и Ост-Индской компаний, подвергавшиеся нападению пиратов. Ростовщикам и ювелирам, исполнявшим тогда роль банкиров (первый банк был учрежден лишь в 1694 году), грозил крах на бирже, торговцев преследовал призрак банкротства, преступникам угрожала тюрьма. В мутных волнах спекуляций, торговых сделок, в коммерческих аферах дутых акционерных обществ погибло немало доверчивых простаков, чье воображение распаляли россказни бывалых моряков, когда они в тавернах за кружкой эля плели небылицы о неведомых землях, где золотые слитки, словно камни, попадаются на каждом шагу.
Лихорадкой легкой наживы были поражены мелкие пройдохи и крупные мошенники, авантюристы и великосветские проходимцы, которыми буквально кишело общество, где встречались поразительно характерные образы.
В искателях приключений не было недостатка и среди простого люда. Испытать судьбу отваживались портные и плотники, разносчики и конюхи, башмачники и брадобреи, отставные солдаты и разорившиеся дворяне – каждый мечтал об удаче на суше или на море. Жизнь им представлялась,как состязание в беге, когда один стремится обогнать другого, оттолкнуть, оттеснить, сбить с ног, повалить на землю. Выигрывал тот, кто оказывался более сильным и ловким.
Был полон решимости испытать фортуну и молодой Даниель. Правда, странствия и приключения на море его не привлекали – он не переносил морские переезды. (Этот недостаток с лихвой компенсируют его герои). Но разве на земле недостаточно способов разбогатеть?
Отец держал лавку бакалейных товаров, торговал свечами и мясом. Сын вознамерился стать коммерсантом покрупнее. Ему было двадцать с небольшим, когда на одной из самых людных улиц лондонского Сити появилась вывеска «Даниель Фо, купец».
Поначалу на вывеске красовались великолепная шляпа и пара чулок. «Продавец чулок», «Галантерейщик» – так с тех пор и называли Дефо. Но молодой негоциант не остановился на принадлежностях туалета. И вот купец Фо уже торгует испанскими винами и французскими тканями, мускусом и мехами (недруги утверждали, будто он сбывал кошачий мех). Приобретает доходный дом, наконец, строит завод черепицы и успешно поставляет ее соотечественникам, до этого ввозившим столь необходимую продукцию из Голландии.
Фортуна явно благоволит ему. Оперившись и осмелев, он фрахтует торговые корабли и становится пайщиком в их страховании. Ширятся коммерческие связи, растут доходы, а с ними и его тщеславие.
О благополучии преуспевающего дельца говорит не только серебряная посуда у него на столе, заменившая оловянные тарелки, кружки и ложки, но и лодка для прогулок по Темзе, которой он очень гордится, экипаж со стеклянными окнами – свидетельство моды и достатка, своя собственная верховая лошадь.
Семья проводит лето на фешенебельных курортах – в Бате и Эпсоне. А он между тем, элегантный и надменный, обедает у Понтака – в знаменитой харчевне, где распивает дорогие вина – по семь шиллингов бутылка, играет в кегли, посещает петушиные бои, но чаще его видят на скачках, ибо с юных лет он был заядлым лошадником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35