Все померкло. Она рухнула прямо рядом с телом убитого Гильома. И в тот же миг молния ударила в то место, где только что опустилось ее тело.Страшный небесный огонь опалил собравшихся вокруг сарацин. В страхе они бросились прятаться в башню. Башня тамплиеров не выдержала их напора. Она обрушилась в море, погребая под своими обломками тысячи тел неверных. Так в Светлое Христово Воскресение была взята сарацинами Акра и ее последний оплот, башня тамплиеров.Когда рассвело и наступил новый день, две плачущие женщины в темных одеждах склонились над обгоревшими телами Маршала и его аббатиссы. Каждая из них положила на обугленные плиты рядом с ними пасхальную пальмовую ветвь и прочитала молитву. Обе они до скончания жизни будут помнить этот страшный день, последний день Птолемаиды и носить траур по Акре, Маршалу и своей черноокой аббатиссе.Не раз, моя графиня дорогая, Я в знак того, что боя не приму, Вам сердце предлагал, но вы к нему Не снизошли, гордыне потакая. О нем мечтает, может быть, другая, Однако, тщетно, не бывать тому. Я – не хозяин сердцу своему. Коль скоро, Апполон, прекрасный пыл, Досель в тебе не знает оскуденья, Ты золотые кудри от забвенья Моей графине ныне сохранил. Глава 8Прощание с Джованной Долго молчал иеромонах Геласий, выслушав рассказ Никиты о камнях Балкиды и о требовании Командора Храма возвратить их ордену. Он сидел в своей келье, за почер-жевшим от осевшей гари дощатым столом, и неотрывно глядел на потухшую свечу, в огне которой впервые явилось ему перед самой осадой монастыря золотистое видение дамы. Теперь он точно знал, кем она была. Более того, он знал, кто скрывался до сих пор под именем княгини Вассианы, и зачем коварная итальянка пробралась ласковыми речами своими в сердце Алексея Петровича и приехала с ним на Белое озеро. Многое теперь стало понятно ему. Но коварство Вассианы особенно больно ранило сердце. Ведь отец Геласий венчал ее с князем Алексеем, и думалось ему тогда, что открывает он своему брату светлый путь неизбывного счастья. А оказалось, пускал он в свой дом врага. Хитрого, изощренного, жестокого, который превратил в прах и пепел поля и леса вокруг монастыря, отравил воду в озере, сжег заживо многих жителей в их деревнях, осквернил святые храмы обители. И все ради того, чтобы забрать из ризницы треклятые юсуфовы каменья.Облокотившись на стол, отец Геласий опустил голову на потрескавшиеся сухие ладони и на несколько мгновений закрыл глаза.Нелегкое решение предстояло ему принять. Но и другого он не видел.Присев на лавке у окна с распахнутыми ставнями – все равно тлен и золистая пыль настолько заполонили все вокруг, что не было смысла скрываться от них, – князь Никита ждал его ответа. Наконец, отец Геласий поднял свое потемневшее от гари лицо, на котором двумя ясными звездами горели светлые глаза, полные глубокой, сокрытой печали.– Невеселую историю поведал ты мне, Никита Романович, – промолвил он, – не ждал я такого поворота в судьбе рода нашего, да делать нечего, Ники-тушка. На все Господня воля – принимай как есть. Как Алексею Петровичу болезному признаемся во всем – не знаю пока. Но надо нам с тобой крепко сговориться, чтоб не дошла до него как можно дольше горькая весть о змеиной подлости супружницы его. Думается мне, что раз говоришь ты, не видел княгиню и приспешника ее никто, кроме тебя, так и надо порадеть о том, чтоб никто и впредь не увидел, особенно в усадьбе Белозерской. Скажем Алексею Петровичу, что скончалась скоропостижно от горя и печали за здоровьице его верная душенька Вассиана. Нелегко мне против веры своей пойти, но так и быть, как князь рода Белозерского возьму на я себя смертный грех обмана ближнего своего и почитаемого государя Алексея Петровича – отпою княгиню, то есть гроб пустой, да и похороним ее с Богом. Лучше уж пусть от печали светлой помается и запомнит ее живой и любящей государь наш Алексей Петрович, чем всю жизнь предательство подлое будет сердце ему глодать. Ну, а ты уж, Никита Романович, помалкивай обо всем. В могилу с собой тайну унеси. Уразумел ты мысль мою, чай?– Уразумел, батюшка, – тяжело вздохнул Никита, – я тоже думал об этом. Не повернулся бы язык у меня сказать брату, как обманула она доверие и любовь его. Пусть уж в моем сердце горечь останется. Поверь, батюшка, и моя печаль глубока.– Верю, Никита. А теперь о ларце Юсуф-мурзы слово молвлю. Хоть и не был Юсуф наш христианином, но муж добрый был и воин знатный – пусть земля ему будет пухом, – Геласий перекрестился на иконы, – не знал он, какое «сокровище» сатанинское попало в руки его. Известна мне легенда о камнях Балкиды. Бывал я в юности своей в святой Иерусалимской земле и слыхивал там не раз рассказы о чудесах мечети Аль-Акса, возведенной на месте Древних Аркад и Соломона Храма, и о якобы скрытых под ней сокровищах. Скажу без утайки, не хотелось бы мне отдавать краснокрестным супостатам подарок государев, да и не отдал бы я его никогда, если б речь о каком другом достоянии шла. А от диа-воловой находки Юсуфа на московском шляхе, услыхав теперь истинную историю ее, почитаю первым делом для земли нашей и для церкви православной поскорее избавиться, чтоб многих бед избежать и умы народные не мутить зря.– От чего же так опасны они, каменья эти? – недоуменно просил его Никита– Ну, что натворить они могут с людьми, да и со всей землей христовой, сам ты видишь вокруг, – ответствовал ему Геласий. – Но то лишь плоды, а о кореньях я тебе объясню, княже. В глубокие недра земного дна уходят коренья те, Никитушка. Может, и слыхал ты когда, что обвинил французский государь Филипп, прозвищем Красивый, крестоносных рыцарей своих в отступничестве от христианства, и имел он основания для того. И жег он их на кострах как отступников из страха за будущее веры своей. Оттого испугался он так, что извлекли рыцари те, сами того не ведая, от большой учености своей и любопытства горделивого на свет силы, отцом и богом которых явился сам диавол. Открылись им бездонные глубины под Соломоновым Храмом и узнали они, что Великий Каменщик, строивший некогда для Соломона величайшее сооружение Востока, был прямым потомком Люцифера-Денницы, соблазнившего некогда прародительницу нашу Еву и ставшего отцом Каину. Тогда как, по вере их, Адам явился отцом только Авелю. И душа Каина бесконечно возвышалась над душой Авеля. По началу своему очень любил Каин брата своего. Но сердце Господа, опекавшего Авеля, воспылало ревностью к Люциферу, прости меня Создатель, что повторяю я кощунственные слова, – Геласий еще раз перекрестился на иконы, – но должен знать ты, княже мой, истину. И изгнал Господь Адама и Еву из рая из-за Каина. Из-за рождения его. Возненавидели тогда родители за то сына своего. И стали отдавать предпочтение Авелю. И исполнилось Авелево сердце гордости от несправедливого предпочтения, и заплатил он Каину презрением за любовь его. Несправедливость и жестокость та подвигли Каина убить брата своего. Вот такая история. Старую дохристову легенду эту извлекли краснокрестные рыцари из недр Соломонова Храма вместе с сокровищами, открывшимися им. И толковали они ее в соответствии с непомерной гордыней своей, нашедшей отражение даже в христианских проповедях их. Считали они, что созданный из глины Адам сотворен был с душой раба, такова же была и душа Авеля. А душа Каина, как искра Денницы, была свободна. И Бог убоялся свободной души Каина, и вменил Он Каину в преступление смерть Авеля, и посчитал недостойным прощения. Надо отдать должное, не все Великие Магистры ордена воспринимали толкования те как истину, но были и такие, кто проповедовал с церковных кафедр свободолюбие Каина и его превосходство над Авелем, и призывали адские силы, которые тогда особо рьяно способствовали им в их устремлениях. Уверовав в превосходство Каина, сами властители Тампля вознеслись над миром так, что больно и тяжко было им падать с той высоты. И от падения их сотряслась вся земля. Так подумай сам, Никита Романович, нужно ли нам такое сокровище, да еще в ризнице монастыря святого? Нужна ли нам в земле русской крупица сомнения в Господе нашем? Стоит ли сеять зерно это, и какие плоды оно принесет нам? Нет, как слуга Господа нашего считаю прямейшим долгом своим от сокровищ тех избавиться и смуты грядущей в умах и душах верующих русичей наших не допустить. Пусть они в латинских странах своих с ересью этой маются, коли сами выпустили древний дух на волю. А на Руси спокойствия и благоденствия желаю я, да Бо-жией защиты и благодати. Так что отдай, Никитушка, краснокрестным латинам сатанинское достояние их. Стольких людей наших они с пути сбили, стольких обездолили, стольких замучили и пожгли ради богатства своего! Бог им судья. Ибо как бы не прятались они за Люциферову силу, а Господь для всех один, и настанет им судный день, не бывать по-иному. Только вот главная беда в том, что скверные стихии разбудили они, чтобы одолеть нас. И сколько бы войско ни собрали мы, уверен я, теперь не одолеть нам воинов Бал-киды. Только на Божью защиту можем мы уповать. Но не дождемся ее, пока камни сатанинские здесь находятся. Не услышит нас Господь. Заглушают они темной силой своей призывы наши. А оставим здесь – вся земля наша станет обожженной и мерзлой, как несчастная обитель Кириллова сейчас. И пойдет брат на брата, сын на отца. И польется кровь потоками неисчислимыми. И забудут русичи об истоках своих и о предках, в земле лежащих. Всю землю свою диаволу в полон отдадут – и не будет креста над ними. Отдай, Никитушка. Вот слово мое последнее. Только об одном задумался я, князь, и хотел спросить тебя, – Геласий взглянул Никите прямо в глаза, – как считаешь ты, может, ведомо тебе, по своей ли воле принесла бывшая княгиня наша разрушение в дом, где любили и холили ее непрестанно?– Нет, – решительно тряхнул головой Никита. – Верю я, невольница она, похуже раба последнего.– А как думаешь ты, – продолжал спрашивать его Геласий, – захочет ли она грех свой нынешний замолить, совершив дело благое для церкви нашей?– Какое дело? Не понимаю я, батюшка, – пожал плечами Ухтомский князь.– А я объясню тебе, – отвечал иеромонах. – Если помнишь, говорил я тебе, что совершил я в юности своей паломничество в святой град Иерусалим ко Гробу Господню. И по долгому пути своему проходил я в другой святой и стольный град Константинополь, что Стамбулом ныне кличется. Жалким зрелищем разрушенных православных храмов своих поразил меня священный город византийский. Подумал я сперва, что османы сотворили с ним беду. Но от потомка одного из греческих вождей узнал я, что постигло Константинополь разрушение гораздо раньше того. Из-за распрей за наследный престол между потомками византийских императоров, призвал на защиту власти своей один из них, престарелый Исаак Ангел, латинских рыцарей-крестоносцев в 1204-м году, чтобы помогли ему избавиться от брата-узурпатора, захватившего трон. Крестоносцы откликнулись на его призыв. Их корабли подступили к Константинополю, и узурпатор, устрашенный, бежал. Греческий патриарх объявил всем, что признает власть римского папы Иннокентия Третьего. Однако народ греческий не смирился с его решением и восстал. От беспорядков, творимых повсюду, разразился страшный пожар, поразивший город от Золотых ворот до самого побережья залива. И бессильной оказалась власть престарелого Исаака, Молодой вельможа из династии Дуков по прозвищу Мурзуфл, все время повторяя слова «отчество» и «религия», возглавил народное движение. Имея огромное влияние среди простого люда, готового крушить все на своем пути, он убедил сына Исаака, принца Алексея Ангела, прервать отношения с крестоносцами и выступить против них. Запустили греки в гавань, где стоял флот крестоносцев множество маленьких судов с легко воспламеняющимися веществами, дабы спалить его. Но путь им преградили венецианцы, осведомленные об интриге византийского двора. Открылась задумка Мурзуфла. И началась война, погубившая великую империю. Крестоносцы осадили Константинополь. Принц Алексей погиб, удушенный предателем-Мурзуфлом в темнице. Его отец, Исаак Ангел, – безумен. Среди смуты самозванец-Дука провозглашает себя императором. Он пытается укрепить город, но все усилия уже тщетны. Везде царит хаос. Корабли крестоносцев, выстроившись в одну линию, покрыли море на расстоянии трех полетов стрел. Вскоре они приблизились к Константинополю вплотную. Связав суда между собой и выстроив из них плавучую крепость, рыцари опускали на берег мостки, и неукротимые воины под предводительством своих вождей, которые шли на приступ рядом с солдатами, спускались с кораблей и наступали на город. В авангарде крестоносцев вились белые хоругви тамплиеров с красными крестами на них. Давненько подкрадывались они к богатой византийской столице. И вот пришло их время. Страшным был судный день Константинополя. Множество православных реликвий погибло в пламени огромного пожара, который почти уничтожил столицу василевсов. Многие ценности храмов были уничтожены или бесследно исчезли. Так пропала одна из главных святынь нашей церкви – большой хрустальный крест Софийского собора со вставленными в него частицами Истинного Креста, на котором был распят Спаситель наш Иисус Христос. Многие православные паломники истоптали в кровь ноги свои в поисках того Креста в Греции и в Святой Земле Иерусалимской. Я тоже приложил немало стараний, чтобы отыскать какие-либо упоминания о нем во время путешествия своего. Но все было напрасно. Единственное, что наверняка поведал мне тот грек в Стамбуле, отец которого, к несчастью своему, был свидетелем похищения креста из храма, так это то, что унесли его, разрушив до основания алтарь и осквернив его, рыцари с красными крестами на плащах, то есть тамплиеры. До сего дня, Никита, не было у нас никаких средств добраться до святыни нашей. И верю я, что по доброй воле, обратись мы к ним, рыцари Соломонова Храма не отдадут нам константинопольскую добычу свою, ибо очень ценен для них Истинный Крест Христов. Свой-то Крест Животворящий, который тоже был украшен осколками Истинного Креста, один из Магистров их, принявший ислам, безвозвратно пожертвовал сарацинам. Вот и думаю я, Никита Романович, если еще жива частица светлая Господова в душе княгини нашей бывшей Вассианы, или как теперь кличут ее, если терзает ее совесть за совершенное на невинной земле белозерской, если есть в ней капля человеческая, сострадательная, так, может быть, захочет она искупить великий грех свой и поможет нам вернуть святыню нашу? А мы уж отмолим ее грехи, Господь-то милостив – простит. А? Как думаешь ты, Никита?– Не знаю, – с сомнением покачал головой Никита. – Не знаю, что ответит мне княгиня Вассиана, герцогиня де Борджиа, отец мой. В ее ли власти не только прикоснуться к Кресту тому, но даже и узнать о нем – не ведомо мне. Но волю твою передам ей и ответ спрошу, обещаю.Князь Ухтомский встал. Отец Геласий обнял его и перекрестил:– С Богом, Никитушка. Не ради спасения своего, ради земли русской кладем мы усилия свои. Пусть убираются они с добром своим от нас подальше, а мы заживем, как раньше жили.– Спасибо, отец, – Никита низко поклонился священнику и вышел из кельи. На челе егр пролегла глубокая, печальная борозда.Тем временем в ризнице Белозерского монастыря герцогиня де Борджиа напряженно мерила шагами небольшое пространство комнаты, ожидая возвращения Никиты.Капитан де Армес напомнил ей:– Ваше сиятельство, вам необходимо устранить опасность со стороны Ридфора, который еще может доставить немало бед вам и принести горе обители Кирилловой. Перед вами – Ларец Луны, моя госпожа, и у вас теперь снова есть гелиотроп. Это означает, что вы можете соединиться с Маршалом и рассказать ему о предательстве Ридфора.– Гелиотроп? – встрепенулась погруженная в свои мысли герцогиня. – Ты снял его с принца Никиты? Зачем?– Затем, что камень Командора должен всегда быть с ним, госпожа, – ответил ей испанец.– Тебе не надо было этого делать, – возразила Джованна, – но ты прав. Мне необходимо поговорить с Маршалом. Другого оружия, чтобы обезвредить Ридфора, у меня нет. Неизвестно, сколько еще шахидов он приберег в запасе. Отойдите подальше, – приказала она Вите и появившемуся вскоре после ухода Никиты Рыбкину, – и чтоб ни звука. Поняли меня?– Ага, – Витя кивнул. За себя-то он был уверен, а вот Леха… Придется попридержать товарища. И он крепко взял бывшего сержанта за руку.– Вы чего, товарищ майор? – недовольно затрепетал тот.– Сам увидишь, не дергайся, – огрызнулся Витя.Герцогиня де Борджиа подошла к ларцу, открыла его витиеватую золоченую крышку. На оборотной стороне крышке сияло круглое голубое зеркало, которое, как обратил внимание Витя, ничего не отображало. А в самом центре его, как бы на глубине, клубилась какая-то серебристо-лазоревая туманность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35