Схватив ее за руку, он втащил ее в боковую комнатушку и закрыл дверь.
Они долго целовались, потом с трудом оторвались друг от друга, и она наконец спросила:
— Почему тебя так долго не было?
— Не мог выбраться. У нас теперь новый офицер и много работы.
— Даже по ночам?
— Мы должны караулить пленников. И даже по ночам. — Он помолчал, скользнув взглядом по ее животу. Ему даже самому стало стыдно этой мысли, но пока никаких изменений он не заметил. — Ну а ты как?
— Пока ничего не ясно.
— Как же так? Ведь прошло столько времени.
— Ну и что? Все равно пока трудно сказать. Знаешь, иногда из-за тяжелой работы все сбивается. Каждая женщина знает это. Мы целый месяц работали на виноградниках, таскали колья, мотыжили… Это тяжелая работа, от нее у меня всегда так… Иногда мне бывает страшно, особенно когда остаюсь одна. Но сейчас, когда ты рядом, я ничего не боюсь. — И она прижалась к нему пышной грудью. — Цветы я расставила, так что можем идти…
Он покачал головой:
— Сегодня я не могу. Сопровождаю офицера. Сейчас он пошел к морю, но скоро должен вернуться.
На личике Арианны появилось разочарование. Она и в самом деле испытывала страх, но стоило появиться Марчу, как страх исчезал, и когда они уходили в ближайший сосняк, чтобы заняться любовью, тревожные мысли о будущем совсем не беспокоили ее. Она так легко забывала о своем страхе, что временами у Марча возникало подозрение, не говорит ли она все это нарочно, чтобы крепче привязать его к себе.
— А ты попроси этого офицера отпустить тебя сегодня ночью.
Марч вытаращил глаза:
— Арианна, в армии так нельзя.
— Но ты ведь все равно придешь?
— Да.
— Сегодня?
— Нет. Может быть, завтра.
— Мой брат все время спрашивает, почему ты не появляешься. Он говорит, что английские солдаты все одинаковые: сначала берут от женщины все, что можно, а потом находят себе другую. Для него это вопрос чести.
Мысленно Марч пожелал брату Арианны засунуть свою честь куда подальше, но, не желая провоцировать бурных сцен, вслух сказал:
— Завтра или послезавтра обязательно приду. А сейчас мне пора.
Он поцеловал ее, скользнув рукой под вырез ее платья. Некоторое время они стояли, прильнув друг к другу и обмениваясь ласками, насколько им позволяло место и время. Когда он наконец шагнул к двери, Арианна проговорила:
— Моя мать просила передать, что ей нужен сахар и кофе.
А еще было бы здорово, если бы ты принес что-нибудь и для отца.
Марч кивнул. Иногда он даже подумывал: а почему бы им не писать сразу целый список и не отправлять ему по почте?
Когда он вышел на улицу, майор Ричмонд уже ждал его возле джипа.
***
У развилки они свернули в сторону Торбы. Местность здесь была такая же, как и в окрестностях Ардино, и так же, как в первом поселке, в Торбе их встретила грязь и запустение. На вершине гребня в миле к северу от Торбы они остановились, чтобы перекусить и выпить по полбутылки вина. Потом Ричмонд предложил Марчу поставить джип в тени и немного поспать, а сам отправился пешком вдоль хребта, ведущего к Ла-Кальдере. Он прекрасно понимал, что не доберется до вершины. Отсюда подъем занял бы не менее двух часов, к тому же путь ему преграждала высоченная скала. Но Джону все-таки хотелось размяться. Он давно уже не лазил по скалам. Солнце палило нещадно, и вскоре Джон начал обливаться потом. Вдалеке он увидел двух женщин, они сидели под соснами и вязали, приглядывая за пасущимся на лужайке козьим стадом. Через полчаса пути он обнаружил под ногами застывшую вулканическую лаву. Джон постоял в нерешительности, раздумывая, сможет ли он добраться до отвесных черных скал, потом все же решил вернуться к джипу, но не прежним путем, а сделав крюк.
Стоя у подножия застывшего вулканического потока и обдумывая дальнейший маршрут, Джон конечно же и представить не мог, что является объектом наблюдения. А тем временем Вальтер Миетус и Роупер пристально следили за ним. С вершины скалы они видели, как направлявшийся в Торбу джип остановился и как Ричмонд начал подниматься в гору, но они были спокойны, так как знали, что в этом месте подняться на скалы невозможно.
Направляя бинокль на Ричмонда, огибавшего опушку сосняка, Миетус заметил:
— Носит майорские погоны.
— Думаешь, он здесь с какой-то целью?
— Да вряд ли. Он же англичанин, а они буквально помешаны на спорте. Когда я воевал в Африке, то сам видел двух английских офицеров, гонявших по пескам на сухопутной яхте… И это всего-то в каких-нибудь двухстах ярдах от нашего лагеря!
Роупер взял у него бинокль:
— А хорошо идет. Видать, не из тех, кто привык просиживать задницу. Как ты думаешь, что бы он сказал, если б узнал, что в один прекрасный день ему перережут глотку в Форт-Себастьяне? — Роупер рассмеялся, довольный своей шуткой.
Миетус дал щелчка ползшему у него под самым носом жуку.
— Он бы на тебя только раз посмотрел, и ты бы сразу понял, что такого голыми руками не возьмешь. Что касается меня, то я англичан уважаю. — Последнее слово он буквально процедил сквозь зубы, отчего это его «уважаю» прозвучало как «ненавижу».
Роупер перекатился на спину и прикурил сигарету. Он представил себе сухопутную яхту, несущуюся по африканским пескам.
— Как ты думаешь, эти офицеры сами смастерили ее?
— Что смастерили? — не понял Миетус.
— Ну эту яхту.
— Не знаю, мы их не спрашивали. Наш пулемет быстренько прекратил их развлечения.
Роуперу представилась другая картина: все та же яхта, но уже не несущаяся по ветру, а сплошь изрешеченная пулями, и целые фонтаны песка, поднимающиеся над гладкой поверхностью пустыни. Он облегченно вздохнул.
Через два часа Джон был уже в Форт-Себастьяне. Первым дедом он принял душ и переоделся. Перед обедом к нему зашел сержант Бенсон и сообщил:
— В ваше отсутствие, сэр, двое заключенных обратились ко мне с просьбой. Полковник Моци и мадам Шебир. Они спрашивали, нельзя ли им искупаться в море.
Джон помолчал, потом спросил:
— А вы сами как думаете?
— Да в общем-то все понятно, сэр. Жара стоит страшная, а что они могут? Только прогуливаться по галерее? Мои ребята по несколько раз на дню бегают искупаться. И все это у них на глазах. Конечно, им тоже хочется.
— Ладно, сержант, сделаем так: одного часового поставим на пляже, другой будет дежурить в лодке. Только пусть ходят все вместе и с Абу, даже если кто-то из них не умеет плавать. Мне так удобнее. Где я наберу столько часовых, чтобы караулить каждого в отдельности?
— Я могу сидеть в лодке, сэр. Это облегчит задачу.
— Хорошо. И вот еще что. У капрала Марча есть девушка в Ардино?
Бенсон изобразил на грубоватом лице искреннее удивление.
Джон улыбнулся:
— Да полно, я не умею читать чужие мысли. Просто когда он вышел из церкви, на пороге стояла девушка и смотрела ему вслед.
— По-моему, у него есть девушка, сэр.
— Хорошо, сержант. Это, пожалуй, все. Позже я зайду к полковнику Моци и дам ему ответ насчет купания.
Через десять минут его позвали к телефону, находившемуся в караульном помещении у главных ворот. В кои-то веки связь с Порт-Карлосом оказалась чистой, без помех.
На другом конце трубку держал Грейсон. Он сообщил, что из военного ведомства поступил сигнал о том, что в ближайшие десять дней в Форт-Себастьян будет переправлено подкрепление из шести человек.
— Шести явно недостаточно.
— Это все, что вам положено. Я разговаривал с начальником местной полиции, и он уже был готов отправить к вам двух своих ребят. Ему самому людей не хватает, так что когда он услышал о подкреплении, то сразу пошел на попятную. Я, конечно, могу прижать его к стенке, если вы так настаиваете.
— Ладно, не стоит. Как-нибудь управимся, пока не прибудет подкрепление.
— Как там у вас дела? Освоились? — Голос Грейсона звучал бодро и весело.
— Да идут потихоньку. Передайте его превосходительству, что я намерен пленникам разрешить выход на пляж. Если он будет возражать, дайте мне знать.
— Я вижу, у вас там все в порядке. Развлекаетесь. Хотел бы я посмотреть на мадам Шебир в купальном костюме.
Джон улыбнулся:
— По-моему, мои орлы тоже ждут не дождутся этого. А когда сэр Джордж собирается к нам сюда?
— Пока не собирается. Занят годовым отчетом. Может, хотите с ним поговорить?
— Нет, спасибо. А какие новости из дома?
Грейсон понял, что означает этот вопрос.
— Оппозиция намерена выразить правительству вотум недоверия по вопросу о Шебире. Это их обычная тактика. Они считают, что изгнание Шебира не способно решить проблему с Киренией. К нам сюда понаехали журналисты, но его превосходительство пока не собирается давать им разрешение посетить Мору.
— Мне они здесь тоже не нужны.
— Понимаю. Но вам все-таки придется принять кое-кого из них. Когда сэр Джордж поедет к вам, он наверняка прихватит с собой парочку этих болтунов.
Мысль о журналистах покоробила Джона. Ему и раньше доводилось встречаться с пишущей братией. Они пьют твой виски, курят твои сигареты, они открыты и дружелюбны, ни дать ни взять самые милейшие люди. Потом эти милейшие люди уходят, а через некоторое время в печати появляются их материалы, в которых самые незначительные факты превращаются в потрясающие по силе откровения. Они все видят в черном свете и все преподносят в драматичном ключе, снабжая свои публикации голыми, кричащими заголовками. Пусти их в Форт-Себастьян, так и они, конечно, постараются выжать все, что только можно, из этой истории с узниками, с которыми им и словом-то скорее всего не удастся перемолвиться. Они раздуют историю из чего угодно, даже если это будет канализационная труба, лишь бы только в итоге получилась сенсация. Джон не то чтобы не любил журналистов, просто ему не нравилось в них отсутствие такта и чувство меры.
Он вспомнил о них еще раз на следующий день, когда спустился к морю вслед за всей компанией, отправившейся купаться. Сцена, которую Джон застал на берегу, заставила бы любого репортера сиять от счастья.
К расположенному у подножия скал пляжу вела извилистая каменистая тропинка. Крутые скалистые выступы окружали полоску крупного черного песка величиною чуть побольше теннисной площадки. Атлантический прибой с мерным плеском набегал на берег, с шумом откатываясь обратно. Голый по пояс сержант Бенсон в широкополой шляпе, какие островитяне обычно делают из пальмовых листьев, сидел в шлюпке, качавшейся на волнах в пятидесяти ярдах от берега, и время от времени шевелил веслами, чтобы удерживать лодку на месте. Часовой, с винтовкой через плечо, прислонился к огромному валуну и, едва завидев Джона, вытянулся в струнку. Утопая ногами в песке, Джон побрел по пляжу, и часовой снова принял вольную позу.
На воде, в нескольких ярдах от лодки, лежал полковник Моци, время от времени шевеля ногами. Хадид Шебир, в льняных брюках и шелковой рубашке с расстегнутым воротом, скрестив ноги, сидел на берегу на небольшом коврике. На коленях у него лежала раскрытая книга. Когда тень Джона упала рядом с ним, он поднял голову. Выражение лица его было умиротворенным, почти безмятежным, словно большую часть себя он оставил в крепости.
— А вы не купаетесь? — поинтересовался Джон.
— Нет, майор. Но все равно очень приятно сидеть здесь. Это успокаивает.
— Мы вам очень благодарны. — Он перевернул книгу, чтобы ветер не перелистал страницы, и потянулся к пачке сигарет, лежавшей рядом на подстилке. — Как вы считаете, долго еще нас здесь продержат? — спросил он, прикуривая сигарету.
— Не знаю.
— Как лицо официальное, конечно, не знаете. Ну а просто, лично вы…, как вы думаете, сколько?
Джон пожал плечами:
— Думаю, до тех пор, пока у нас не сменится правительство, вам еще долго не видеть Кирении.
— Может быть, даже никогда?
— Может, и никогда.
Хадид покачал головой:
— Лучший способ изменить русло реки — это подняться в горы, туда, где она пока еще ручеек, и там изменить русло. Так принято думать у вас. А я и есть такой ручеек. Но попробуйте преградить путь одному ручейку, и весь склон вскоре избороздят другие, потому что вода не может не течь! Да, да, вода не может не течь!
— Это так, — согласился Джон. — Только не забывайте, что бывает и стоячая вода, вода без движения гниет в прудах, пока солнце совсем не высушит ее…
Откинув назад голову, Хадид расхохотался, потом вдруг посерьезнел и, бросив на Джона быстрый взгляд, покачал головой и снова уткнулся в книгу.
Джон отправился дальше. Он не понимал этого человека, да и сейчас не понял, оттого почувствовал легкий приступ раздражения. Надо же так все перековеркать! Эта расхожая истина известна каждому, и каждый трудится как бобер, воздвигая все новые и новые дамбы, чтобы остановить бурлящий поток, но тот всякий раз сметает их одну за одной. В Оксфорде он сам увлекался историей, проявлял интерес к политике и неплохо разбирался в ней. В свое время, как и другие молодые люди, он был честен и искренен, но с годами стал более мрачно смотреть на вещи. Нельзя же всю жизнь держаться эдаким бодрячком! Именно поэтому ему нравилось быть солдатом. Сделай то, сделай это. Когда ты солдат, у тебя есть предел, и, не выходя за его рамки, ты можешь чувствовать себя вполне комфортно.
Например, следи за этими троими, чтобы они не убежали. Во всяком случае, тут нет ничего непонятного. Но если тебе поручат разработать конституцию для Кирении, да еще такую, чтобы она оказалась приемлемой… Ведь это дело изначально обречено на провал. С таким же успехом можно посадить в землю вареный картофель и ждать всходов. Может, конечно, он не прав и так думать не следует. И может, это и есть самое настоящее пораженчество. Но что же поделаешь, если так сложилось?
Джон вдруг ни с того ни с сего почувствовал отвращение ко всей этой заварухе.
— У вас сегодня очень серьезный вид, майор!
Этот голос вывел его из задумчивости. Джон остановился. На широком полотенце в белом купальнике лежала Мэрион Шебир. Ладонью прикрыв глаза от слепящего солнца, она снизу смотрела на него.
— Очень может быть.
Он опустился рядом с нею на песок и некоторое время сидел, обхватив руками колени и невозмутимо глядя на нее. Ноги ее еще не успели обсохнуть от соленой морской воды.
— И все же вам удалось рассмешить Хадида. — Она села, тряхнула головой, отбросив со лба прядь темных волос.
— А что, разве это так трудно?
Ричмонд смотрел на ее длинные загорелые ноги, и ему было совсем неинтересно слушать про Хадида. Он вдруг почувствовал, будто ему стукнули по горлу ребром ладони, и сглотнул ком в горле.
— Да, рассмешить Хадида очень трудно. Вы, должно быть, сказали ему что-то очень забавное.
Она наклонилась вперед и погладила свои стройные ноги, отирая с них воду. Он заметил тоненькие жилки, проступавшие на тыльной стороне ее рук, безукоризненно ровные лунки ногтей и попытался представить свои ощущения, если бы ему представилась возможность хотя бы ненадолго подержать эти руки в своих.
— Я сказал, что мир может оказаться загнивающим болотом, — проговорил как-то вяло Джон, но собственные слова были ему неинтересны. — Может быть, это и рассмешило Хадида, не знаю.
Руки ее вернулись в прежнее положение, потом она снова подняла их, чтобы пригладить волосы, и легким движением поправила края белого шелкового бюстгальтера. Он много раз видел, как женщины делают это, но сейчас был поражен и не мог отвести глаз от ее шеи. Такого с ним никогда не случалось, еще никогда в жизни острое, непреодолимое желание не сражало его наповал так неожиданно, без предупреждения.
— Так вы любите поговорить о политике? — спросила она.
— Иногда. Только мне кажется, нам трудно прийти к единому мнению относительно Кирении… — Он не сводил с нее глаз.
— Все аргументы мне давно уже известны, — сказала она. — Все это я слышала уже много раз. — Она слегка склонила голову набок.
Если бы еще десять минут назад, подумал Джон, его спросили, какие у нее глаза, он бы ответил, что карие. Он всегда замечал подобные вещи — обручальные кольца или тоненькие морщинки… Но эти глаза…, они совсем не карие, и он видел их по-настоящему впервые. Светло-светло карие, даже золотистые, с зеленоватым оттенком… Он должен немедленно встать и уйти, потому что не может позволить, чтобы подобные чувства вторгались в его жизнь вот так, без предупреждения.
— Я тоже, — проговорил он.
— За эти годы я много раз слышала все это от Хадида. Его устами говорила сама Кирения… Большие государства вынуждены отступать перед малыми народами. Франция, Англия, Соединенные Штаты объединились, у них есть Организация Объединенных Наций, и они прут напролом. А маленькие народы не связаны цепью, они могут бегать без привязи, тявкать, громко лаять и даже кусаться, и тогда большие вынуждены потихоньку уступать, давая им то, что они хотят. Это обычная политика всех стран, только что вступивших на путь самоопределения. Я часто слышала эти слова и верю в них. Да, верю…
Она снова легла, вытянув руки, и Джон понял, что сейчас она думает о себе и о собственной усталости, а он для нее почти не существует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Они долго целовались, потом с трудом оторвались друг от друга, и она наконец спросила:
— Почему тебя так долго не было?
— Не мог выбраться. У нас теперь новый офицер и много работы.
— Даже по ночам?
— Мы должны караулить пленников. И даже по ночам. — Он помолчал, скользнув взглядом по ее животу. Ему даже самому стало стыдно этой мысли, но пока никаких изменений он не заметил. — Ну а ты как?
— Пока ничего не ясно.
— Как же так? Ведь прошло столько времени.
— Ну и что? Все равно пока трудно сказать. Знаешь, иногда из-за тяжелой работы все сбивается. Каждая женщина знает это. Мы целый месяц работали на виноградниках, таскали колья, мотыжили… Это тяжелая работа, от нее у меня всегда так… Иногда мне бывает страшно, особенно когда остаюсь одна. Но сейчас, когда ты рядом, я ничего не боюсь. — И она прижалась к нему пышной грудью. — Цветы я расставила, так что можем идти…
Он покачал головой:
— Сегодня я не могу. Сопровождаю офицера. Сейчас он пошел к морю, но скоро должен вернуться.
На личике Арианны появилось разочарование. Она и в самом деле испытывала страх, но стоило появиться Марчу, как страх исчезал, и когда они уходили в ближайший сосняк, чтобы заняться любовью, тревожные мысли о будущем совсем не беспокоили ее. Она так легко забывала о своем страхе, что временами у Марча возникало подозрение, не говорит ли она все это нарочно, чтобы крепче привязать его к себе.
— А ты попроси этого офицера отпустить тебя сегодня ночью.
Марч вытаращил глаза:
— Арианна, в армии так нельзя.
— Но ты ведь все равно придешь?
— Да.
— Сегодня?
— Нет. Может быть, завтра.
— Мой брат все время спрашивает, почему ты не появляешься. Он говорит, что английские солдаты все одинаковые: сначала берут от женщины все, что можно, а потом находят себе другую. Для него это вопрос чести.
Мысленно Марч пожелал брату Арианны засунуть свою честь куда подальше, но, не желая провоцировать бурных сцен, вслух сказал:
— Завтра или послезавтра обязательно приду. А сейчас мне пора.
Он поцеловал ее, скользнув рукой под вырез ее платья. Некоторое время они стояли, прильнув друг к другу и обмениваясь ласками, насколько им позволяло место и время. Когда он наконец шагнул к двери, Арианна проговорила:
— Моя мать просила передать, что ей нужен сахар и кофе.
А еще было бы здорово, если бы ты принес что-нибудь и для отца.
Марч кивнул. Иногда он даже подумывал: а почему бы им не писать сразу целый список и не отправлять ему по почте?
Когда он вышел на улицу, майор Ричмонд уже ждал его возле джипа.
***
У развилки они свернули в сторону Торбы. Местность здесь была такая же, как и в окрестностях Ардино, и так же, как в первом поселке, в Торбе их встретила грязь и запустение. На вершине гребня в миле к северу от Торбы они остановились, чтобы перекусить и выпить по полбутылки вина. Потом Ричмонд предложил Марчу поставить джип в тени и немного поспать, а сам отправился пешком вдоль хребта, ведущего к Ла-Кальдере. Он прекрасно понимал, что не доберется до вершины. Отсюда подъем занял бы не менее двух часов, к тому же путь ему преграждала высоченная скала. Но Джону все-таки хотелось размяться. Он давно уже не лазил по скалам. Солнце палило нещадно, и вскоре Джон начал обливаться потом. Вдалеке он увидел двух женщин, они сидели под соснами и вязали, приглядывая за пасущимся на лужайке козьим стадом. Через полчаса пути он обнаружил под ногами застывшую вулканическую лаву. Джон постоял в нерешительности, раздумывая, сможет ли он добраться до отвесных черных скал, потом все же решил вернуться к джипу, но не прежним путем, а сделав крюк.
Стоя у подножия застывшего вулканического потока и обдумывая дальнейший маршрут, Джон конечно же и представить не мог, что является объектом наблюдения. А тем временем Вальтер Миетус и Роупер пристально следили за ним. С вершины скалы они видели, как направлявшийся в Торбу джип остановился и как Ричмонд начал подниматься в гору, но они были спокойны, так как знали, что в этом месте подняться на скалы невозможно.
Направляя бинокль на Ричмонда, огибавшего опушку сосняка, Миетус заметил:
— Носит майорские погоны.
— Думаешь, он здесь с какой-то целью?
— Да вряд ли. Он же англичанин, а они буквально помешаны на спорте. Когда я воевал в Африке, то сам видел двух английских офицеров, гонявших по пескам на сухопутной яхте… И это всего-то в каких-нибудь двухстах ярдах от нашего лагеря!
Роупер взял у него бинокль:
— А хорошо идет. Видать, не из тех, кто привык просиживать задницу. Как ты думаешь, что бы он сказал, если б узнал, что в один прекрасный день ему перережут глотку в Форт-Себастьяне? — Роупер рассмеялся, довольный своей шуткой.
Миетус дал щелчка ползшему у него под самым носом жуку.
— Он бы на тебя только раз посмотрел, и ты бы сразу понял, что такого голыми руками не возьмешь. Что касается меня, то я англичан уважаю. — Последнее слово он буквально процедил сквозь зубы, отчего это его «уважаю» прозвучало как «ненавижу».
Роупер перекатился на спину и прикурил сигарету. Он представил себе сухопутную яхту, несущуюся по африканским пескам.
— Как ты думаешь, эти офицеры сами смастерили ее?
— Что смастерили? — не понял Миетус.
— Ну эту яхту.
— Не знаю, мы их не спрашивали. Наш пулемет быстренько прекратил их развлечения.
Роуперу представилась другая картина: все та же яхта, но уже не несущаяся по ветру, а сплошь изрешеченная пулями, и целые фонтаны песка, поднимающиеся над гладкой поверхностью пустыни. Он облегченно вздохнул.
Через два часа Джон был уже в Форт-Себастьяне. Первым дедом он принял душ и переоделся. Перед обедом к нему зашел сержант Бенсон и сообщил:
— В ваше отсутствие, сэр, двое заключенных обратились ко мне с просьбой. Полковник Моци и мадам Шебир. Они спрашивали, нельзя ли им искупаться в море.
Джон помолчал, потом спросил:
— А вы сами как думаете?
— Да в общем-то все понятно, сэр. Жара стоит страшная, а что они могут? Только прогуливаться по галерее? Мои ребята по несколько раз на дню бегают искупаться. И все это у них на глазах. Конечно, им тоже хочется.
— Ладно, сержант, сделаем так: одного часового поставим на пляже, другой будет дежурить в лодке. Только пусть ходят все вместе и с Абу, даже если кто-то из них не умеет плавать. Мне так удобнее. Где я наберу столько часовых, чтобы караулить каждого в отдельности?
— Я могу сидеть в лодке, сэр. Это облегчит задачу.
— Хорошо. И вот еще что. У капрала Марча есть девушка в Ардино?
Бенсон изобразил на грубоватом лице искреннее удивление.
Джон улыбнулся:
— Да полно, я не умею читать чужие мысли. Просто когда он вышел из церкви, на пороге стояла девушка и смотрела ему вслед.
— По-моему, у него есть девушка, сэр.
— Хорошо, сержант. Это, пожалуй, все. Позже я зайду к полковнику Моци и дам ему ответ насчет купания.
Через десять минут его позвали к телефону, находившемуся в караульном помещении у главных ворот. В кои-то веки связь с Порт-Карлосом оказалась чистой, без помех.
На другом конце трубку держал Грейсон. Он сообщил, что из военного ведомства поступил сигнал о том, что в ближайшие десять дней в Форт-Себастьян будет переправлено подкрепление из шести человек.
— Шести явно недостаточно.
— Это все, что вам положено. Я разговаривал с начальником местной полиции, и он уже был готов отправить к вам двух своих ребят. Ему самому людей не хватает, так что когда он услышал о подкреплении, то сразу пошел на попятную. Я, конечно, могу прижать его к стенке, если вы так настаиваете.
— Ладно, не стоит. Как-нибудь управимся, пока не прибудет подкрепление.
— Как там у вас дела? Освоились? — Голос Грейсона звучал бодро и весело.
— Да идут потихоньку. Передайте его превосходительству, что я намерен пленникам разрешить выход на пляж. Если он будет возражать, дайте мне знать.
— Я вижу, у вас там все в порядке. Развлекаетесь. Хотел бы я посмотреть на мадам Шебир в купальном костюме.
Джон улыбнулся:
— По-моему, мои орлы тоже ждут не дождутся этого. А когда сэр Джордж собирается к нам сюда?
— Пока не собирается. Занят годовым отчетом. Может, хотите с ним поговорить?
— Нет, спасибо. А какие новости из дома?
Грейсон понял, что означает этот вопрос.
— Оппозиция намерена выразить правительству вотум недоверия по вопросу о Шебире. Это их обычная тактика. Они считают, что изгнание Шебира не способно решить проблему с Киренией. К нам сюда понаехали журналисты, но его превосходительство пока не собирается давать им разрешение посетить Мору.
— Мне они здесь тоже не нужны.
— Понимаю. Но вам все-таки придется принять кое-кого из них. Когда сэр Джордж поедет к вам, он наверняка прихватит с собой парочку этих болтунов.
Мысль о журналистах покоробила Джона. Ему и раньше доводилось встречаться с пишущей братией. Они пьют твой виски, курят твои сигареты, они открыты и дружелюбны, ни дать ни взять самые милейшие люди. Потом эти милейшие люди уходят, а через некоторое время в печати появляются их материалы, в которых самые незначительные факты превращаются в потрясающие по силе откровения. Они все видят в черном свете и все преподносят в драматичном ключе, снабжая свои публикации голыми, кричащими заголовками. Пусти их в Форт-Себастьян, так и они, конечно, постараются выжать все, что только можно, из этой истории с узниками, с которыми им и словом-то скорее всего не удастся перемолвиться. Они раздуют историю из чего угодно, даже если это будет канализационная труба, лишь бы только в итоге получилась сенсация. Джон не то чтобы не любил журналистов, просто ему не нравилось в них отсутствие такта и чувство меры.
Он вспомнил о них еще раз на следующий день, когда спустился к морю вслед за всей компанией, отправившейся купаться. Сцена, которую Джон застал на берегу, заставила бы любого репортера сиять от счастья.
К расположенному у подножия скал пляжу вела извилистая каменистая тропинка. Крутые скалистые выступы окружали полоску крупного черного песка величиною чуть побольше теннисной площадки. Атлантический прибой с мерным плеском набегал на берег, с шумом откатываясь обратно. Голый по пояс сержант Бенсон в широкополой шляпе, какие островитяне обычно делают из пальмовых листьев, сидел в шлюпке, качавшейся на волнах в пятидесяти ярдах от берега, и время от времени шевелил веслами, чтобы удерживать лодку на месте. Часовой, с винтовкой через плечо, прислонился к огромному валуну и, едва завидев Джона, вытянулся в струнку. Утопая ногами в песке, Джон побрел по пляжу, и часовой снова принял вольную позу.
На воде, в нескольких ярдах от лодки, лежал полковник Моци, время от времени шевеля ногами. Хадид Шебир, в льняных брюках и шелковой рубашке с расстегнутым воротом, скрестив ноги, сидел на берегу на небольшом коврике. На коленях у него лежала раскрытая книга. Когда тень Джона упала рядом с ним, он поднял голову. Выражение лица его было умиротворенным, почти безмятежным, словно большую часть себя он оставил в крепости.
— А вы не купаетесь? — поинтересовался Джон.
— Нет, майор. Но все равно очень приятно сидеть здесь. Это успокаивает.
— Мы вам очень благодарны. — Он перевернул книгу, чтобы ветер не перелистал страницы, и потянулся к пачке сигарет, лежавшей рядом на подстилке. — Как вы считаете, долго еще нас здесь продержат? — спросил он, прикуривая сигарету.
— Не знаю.
— Как лицо официальное, конечно, не знаете. Ну а просто, лично вы…, как вы думаете, сколько?
Джон пожал плечами:
— Думаю, до тех пор, пока у нас не сменится правительство, вам еще долго не видеть Кирении.
— Может быть, даже никогда?
— Может, и никогда.
Хадид покачал головой:
— Лучший способ изменить русло реки — это подняться в горы, туда, где она пока еще ручеек, и там изменить русло. Так принято думать у вас. А я и есть такой ручеек. Но попробуйте преградить путь одному ручейку, и весь склон вскоре избороздят другие, потому что вода не может не течь! Да, да, вода не может не течь!
— Это так, — согласился Джон. — Только не забывайте, что бывает и стоячая вода, вода без движения гниет в прудах, пока солнце совсем не высушит ее…
Откинув назад голову, Хадид расхохотался, потом вдруг посерьезнел и, бросив на Джона быстрый взгляд, покачал головой и снова уткнулся в книгу.
Джон отправился дальше. Он не понимал этого человека, да и сейчас не понял, оттого почувствовал легкий приступ раздражения. Надо же так все перековеркать! Эта расхожая истина известна каждому, и каждый трудится как бобер, воздвигая все новые и новые дамбы, чтобы остановить бурлящий поток, но тот всякий раз сметает их одну за одной. В Оксфорде он сам увлекался историей, проявлял интерес к политике и неплохо разбирался в ней. В свое время, как и другие молодые люди, он был честен и искренен, но с годами стал более мрачно смотреть на вещи. Нельзя же всю жизнь держаться эдаким бодрячком! Именно поэтому ему нравилось быть солдатом. Сделай то, сделай это. Когда ты солдат, у тебя есть предел, и, не выходя за его рамки, ты можешь чувствовать себя вполне комфортно.
Например, следи за этими троими, чтобы они не убежали. Во всяком случае, тут нет ничего непонятного. Но если тебе поручат разработать конституцию для Кирении, да еще такую, чтобы она оказалась приемлемой… Ведь это дело изначально обречено на провал. С таким же успехом можно посадить в землю вареный картофель и ждать всходов. Может, конечно, он не прав и так думать не следует. И может, это и есть самое настоящее пораженчество. Но что же поделаешь, если так сложилось?
Джон вдруг ни с того ни с сего почувствовал отвращение ко всей этой заварухе.
— У вас сегодня очень серьезный вид, майор!
Этот голос вывел его из задумчивости. Джон остановился. На широком полотенце в белом купальнике лежала Мэрион Шебир. Ладонью прикрыв глаза от слепящего солнца, она снизу смотрела на него.
— Очень может быть.
Он опустился рядом с нею на песок и некоторое время сидел, обхватив руками колени и невозмутимо глядя на нее. Ноги ее еще не успели обсохнуть от соленой морской воды.
— И все же вам удалось рассмешить Хадида. — Она села, тряхнула головой, отбросив со лба прядь темных волос.
— А что, разве это так трудно?
Ричмонд смотрел на ее длинные загорелые ноги, и ему было совсем неинтересно слушать про Хадида. Он вдруг почувствовал, будто ему стукнули по горлу ребром ладони, и сглотнул ком в горле.
— Да, рассмешить Хадида очень трудно. Вы, должно быть, сказали ему что-то очень забавное.
Она наклонилась вперед и погладила свои стройные ноги, отирая с них воду. Он заметил тоненькие жилки, проступавшие на тыльной стороне ее рук, безукоризненно ровные лунки ногтей и попытался представить свои ощущения, если бы ему представилась возможность хотя бы ненадолго подержать эти руки в своих.
— Я сказал, что мир может оказаться загнивающим болотом, — проговорил как-то вяло Джон, но собственные слова были ему неинтересны. — Может быть, это и рассмешило Хадида, не знаю.
Руки ее вернулись в прежнее положение, потом она снова подняла их, чтобы пригладить волосы, и легким движением поправила края белого шелкового бюстгальтера. Он много раз видел, как женщины делают это, но сейчас был поражен и не мог отвести глаз от ее шеи. Такого с ним никогда не случалось, еще никогда в жизни острое, непреодолимое желание не сражало его наповал так неожиданно, без предупреждения.
— Так вы любите поговорить о политике? — спросила она.
— Иногда. Только мне кажется, нам трудно прийти к единому мнению относительно Кирении… — Он не сводил с нее глаз.
— Все аргументы мне давно уже известны, — сказала она. — Все это я слышала уже много раз. — Она слегка склонила голову набок.
Если бы еще десять минут назад, подумал Джон, его спросили, какие у нее глаза, он бы ответил, что карие. Он всегда замечал подобные вещи — обручальные кольца или тоненькие морщинки… Но эти глаза…, они совсем не карие, и он видел их по-настоящему впервые. Светло-светло карие, даже золотистые, с зеленоватым оттенком… Он должен немедленно встать и уйти, потому что не может позволить, чтобы подобные чувства вторгались в его жизнь вот так, без предупреждения.
— Я тоже, — проговорил он.
— За эти годы я много раз слышала все это от Хадида. Его устами говорила сама Кирения… Большие государства вынуждены отступать перед малыми народами. Франция, Англия, Соединенные Штаты объединились, у них есть Организация Объединенных Наций, и они прут напролом. А маленькие народы не связаны цепью, они могут бегать без привязи, тявкать, громко лаять и даже кусаться, и тогда большие вынуждены потихоньку уступать, давая им то, что они хотят. Это обычная политика всех стран, только что вступивших на путь самоопределения. Я часто слышала эти слова и верю в них. Да, верю…
Она снова легла, вытянув руки, и Джон понял, что сейчас она думает о себе и о собственной усталости, а он для нее почти не существует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35