Science and Ethics Induction physics and ethics. – In: Proceeding of 1968 Salzburg collocvium in the philosophy of science. Dordrecht, Holland, 1970, p. 350–355.
. Действительно, для неклассической науки, начиная с теории относительности, характерна явная связь релятивирующей тенденции и утверждения об инвариантности пространственно-временных интервалов, их независимости от выбора систем отсчета.
Однако именно это единство релятивирования и абсолютизации картины мира, релятивирования пространственных и временных масштабов и признания инвариантности скорости света, а также преобразований, связанных с переходом от одного макроскопического прибора к другому, становится проявлением гуманизации науки. Ведь гуманизация знания – это не субъективизация его и не превращение его в пассивное отображение мира. Она связана с выявлением активной действенной роли человека в познании объективного мира. Теория относительности утверждает объективную гармонию бытия, познаваемую через величины, варьирующиеся при переходе от одной системы к другой, и через иные величины, которые служат инвариантами преобразования.
Что касается эстетических критериев, то они известны и классической науке, особенно критерий изящества, столь существенный для математики. Изящество – это в известной мере свидетельство гносеологической мощи той или иной концепции или метода, возможности при минимальном числе исходных допущений получить максимальное множество выводов, что означает максимально прямой путь доказательства, наименьшее число промежуточных логических или математических операций. А. Пуанкаре сравнивал изящную теорему с античной архитектурной конструкцией, где небольшое число колонн поддерживает тяжелый ордер и делает это с легкостью, отражающей совершенство архитектурного замысла.
Основой эстетического впечатления может служить не только максимальный эффект данной теории или метода, но и широта и емкость исходной теории и выводов. Впечатление красоты создается приближением к идеалу, к картине, выведенной из одной принципиальной концепции. Таково, например, выведение всей структуры космоса из отождествления гравитации и неевклидовой геометрии мира.
В автобиографии Альберт Эйнштейн, говоря о «естественных» постоянных, т. е. о безразмерных соотношениях между массами, зарядами, расстояниями, длительностями различных процессов, отмечал: «Относительно этих последних мне бы хотелось высказать одно предложение, которое нельзя обосновать пока ни на чем другом, кроме веры в простоту и понятность природы. Предложение это – следующее: таких произвольных постоянных не существует. Иначе говоря, природа устроена так, что ее законы в большой мере определяются уже чисто логическими требованиями настолько, что в выражения этих законов входят только постоянные, допускающие теоретическое определение (т. е. такие постоянные, что их численных значений нельзя менять, не разрушая теории)» Эйнштейн А. Собрание научных трудов, т. 4, С. 281.
.
Идеал абсолютного внутреннего совершенства картины мира не может быть полностью реализован. Мир неисчерпаем, и речь идет о программе, уходящей в бесконечность. Бесконечное приближение к идеалу воплощается уже сейчас в идеальном образе Вселенной без теоретически не объясненных, чисто эмпирических констант, и эстетическая ценность такого понятия – иллюстрация традиционного и всегда нового определения красоты как воплощения бесконечности. Во второй половине нашего столетия поиски единой теории элементарных частиц, попытки логического выведения таких констант, как масса и заряд частиц, независимо от успехов и неудач, становятся одним из важных отправных пунктов философского обобщения достижений науки.
Мысль о необратимом сближении истины и красоты, о плодотворном влиянии поисков истины на поиски красоты – один из элементов философского прогноза. Она опирается и на характеристику научных идеалов, ставших во второй половине XX века программой неклассической науки.
Уже в эпоху Возрождения, когда опорой науки перестала быть традиция и истину называли дочерью времени, в число ее критериев вступает эстетическая ценность, понятие красоты. В заметках Леонардо да Винчи видно, как определения красоты перерастают в определения истины, а позднее в натурфилософских произведениях Джордано Бруно можно услышать уже не столь явные отзвуки эстетических идей. В XVII-XVIII веках происходила некоторая эволюция эстетических критериев науки. «Прекрасный мир» Спинозы уступал место изяществу математических построений и экспериментальных методов Лагранжа и Эйлера. Эстетические критерии выражают степень внутреннего совершенства теории. Однако теперь внутреннее совершенство перестало играть ту роль, которую оно играло в начале XVII века. Наука дифференцировалась, и включение обособившихся форм движения в единую и универсальную систему каузальных связей происходило в форме сведения специфических законов к законам механики. Критерием истины стало совпадение теории с результатом частного эксперимента.
Представим себе теперь эксперимент, который не дает внешнего оправдания существующей теории. Результаты эксперимента кажутся парадоксальными. Затем происходит то, что Эйнштейн назвал бегством от чуда, – начинается бегство от парадокса. Возникает парадоксальная теория, которая снимает с эксперимента ореол парадоксальности. Далее парадоксальная теория должна получить внутреннее совершенство. Тогда сравнивают различные исходные принципы, причем сравнивают на первых порах по интуитивно представимым множествам выводов, связей, по экспериментам, подтверждениям, т. е. по представлению о логической корректности данного варианта, о соответствии новой концепции максимально реконструирующему воздействию на мир, по корректности, естественности новой идеи, а также по ее интегральным характеристикам, отнесенным к сравнительно неясному еще объему экспериментальных доказательств и практических применений, по моральной ценности этих применений, по общности идеи.
История науки и философия
Историко-философская ретроспекция
Неклассическая наука не может идти вперед без гносеологического анализа – анализа, обращенного в будущее – прогнозов познания и обращенного в прошлое – ретроспекции, отыскивающей «не пепел, а огонь прошлого». «Огонь прошлого» является в истории познания символом философского обобщения, демонстрирующего необратимое движение познания, связь прошлого с настоящим и их различие. Ретроспекция – основа прогноза, но и прогноз – основа ретроспекции, которая познает более простое через более сложное, подобно тому как это делает современная наука, анализирующая элементарные частицы и их движение, ссылаясь на сложные понятия волнового поля, на волновые уравнения, на такие полевые константы, как скорость света.
Выявляя в прошлом динамический компонент познания, историческая ретроспекция приходит к тем апориям и проблемам, которые позволяют прогнозировать его будущее. Последние не всегда были сформулированы в явном виде, они выступали в виде гипотез, еще не обладавших внешним оправданием и внутренним совершенством, и таких темных пятен, каким была, например, по мнению Канта, ньютонова теория первого толчка.
Подобная, по существу прогностическая, вопрошающая компонента познания все чаще становится объектом историко-философского анализа. Важными установками для такого анализа служат, например, замечания В. И. Ленина об ищущем, противоречивом, разноголосом стиле философского мышления Аристотеля См.: Ленин В. И. Полп. собр. соч., т. 29, с. 325–327.
, а также его замечания в конспекте лекций Гегеля по истории философии. Значение неклассической науки для указанного направления анализа состоит в том, что ее развитие явилось демонстрацией возрастающей ценности вопрошающей компоненты, а в будущем будет связано с дальнейшим повышением «потенциала поисков» в сфере научного мышления.
Следует заметить, что история мысли не является расписанной по вехам логической схемой. Она выступает как разработка конкретной, собственно исторической, несводимой к абстрактной логике картины с ограниченными отрезками кривой познания, продолжением и закреплением этих отрезков. История мысли все конкретнее и точнее показывает, как – сквозь шаги познания в сторону и назад – проходит необратимая бесконечная эволюция познания, направленная к абсолютной истине и складывающаяся из относительных истин.
Древность и средние века
Философская и научная мысль древности, средних веков и Возрождения обычно оценивалась с позиций уже достигнутого уровня представлений о мире. Воззрения прошлого привлекались к суду не исторически трансформирующихся воззрений, а совпадавшей с ними, как тогда думали, абсолютной истины. Таким образом, оценки не были привязаны ко времени, а казались абсолютными. В наше время диалектические по своему характеру фундаментальные представления о мире связаны с иным подходом к идеям прошлого. При этом происходит пересмотр традиционных оценок, переход к новым оценкам; некоторые идеи, находившиеся на заднем плане, в настоящее время, при новом освещении, выходят на авансцену.
Возьмем в качестве примера атомистику Эпикура и Лукреция – известные и уже упоминавшиеся отклонения атомов. Их рассматривали с позиций абсолютного механического детерминизма. С подобной точки зрения положения о спонтанном отклонении атомов оказывались оторванными от необратимой эволюции познания, единичным отходом от истины.
Однако уже в диссертации К. Маркса о натурфилософии Демокрита и Эпикура был высказан нетрадиционный взгляд на отклонение атомов, а сопоставление их движения с движением электронов было сделано В. И. Лениным в конспекте лекций Гегеля по истории философии См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 40, с. 173–174; Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 266.
. В связи с этим важно проанализировать указанные отклонения атомов в свете учения о виртуальных частицах и вакууме. В орбиту такого анализа войдет и анализ представлений эпикурейцев о непрерывном движении частицы как результате несводимых к такому движению дискретных актов.
Другой пример – оценка связи между диалектикой, математикой и эмпирическим познанием в философии Платона. В. Гейзенберг отмечал, что новейшая физика близка к представлению Платона о математике как второй ступени познания, связывающей первую ступень – диалектику, учение о едином, с регистрирующим локальные элементы бытия эмпирическим познанием См.: Гейзенберг В. К истории физического объяснения природы. – В кн.: Философские проблемы атомной физики. М., 1953, с. 20–33.
. Но собственно исторический анализ и выход за пределы неклассической физики в более общую область неклассической науки заставляют видеть в математике отнюдь не отображение априорных нематериальных сущностей, а, напротив, отображение всего многокрасочного и меняющегося гетерогенного бытия, которое раскрывается в эмпирическом познании. С такой, более общей, точки зрения мы видим сквозную, очень сложную тенденцию физикализащии самой математики, выталкивающей из картины мира априорные сущности. Истоки подобной тенденции мы находим у Платона и тем самым обнаруживаем у него противоречия, эволюцию, внутренний диалог, столь характерный, впрочем, для античной мысли в целом.
И при историческом анализе философии Аристотеля раскрывается диалогичность философского мышления, а через нее – собственно исторические истоки философии. Диалогичность взглядов Аристотеля, как и всей греческой философии, особенно велика в проблеме общего и частного, непрерывной материи и организующей ее и сообщающей ей структурное бытие формы, которая обладает энергией и способна превратить возможное в действительное. Когда мы идем к Аристотелю с неклассическими критериями и ассоциациями, мы глубоко проникаем в сущность внутреннего диалога, противопоставления и слияния полярных определений. И тогда нам становится понятнее внешнее поле развивающейся мысли, в частности весьма глубокие соображения Гегеля о связи философии Аристотеля с атмосферой, созданной в империи Александра Македонского. Таким образом, неклассическая ретроспекция ведет к уточнению общего представления о путях античной мысли, к выявлению специфической культурно-исторической атмосферы, в которой она развивалась.
В средневековой мысли можно проследить такую же линию: выявление внутреннего диалога – апелляция к внешнему полю, т. е. к собственно историческим условиям развития познания. Так, коллизия средневекового реализма и номинализма оказывается внутренней коллизией в самих основных течениях средневековой мысли. Они выступают как продолженные, абсолютизированные отрезки кривой познания. Тем самым открывается дорога от логической схемы к реальной истории, где история познания связывается и с общеисторическими факторами, с борьбой общественных групп.
Возрождение
Само название культуры XV-XVI веков (к этим двум столетиям оно применяется без оговорок и почти без дискуссий) содержит в себе большую проблему. Слово «Возрождение» говорит о возврате, о повторении и вместе с тем о новом, о том, чего еще не было и что уже не повторится. Но ведь это можно сказать о каждой эпохе. Почему же название «Возрождение» так быстро и так прочно закрепилось за этим периодом?
В представлении об истории познания классическая наука ставила акцент на слабой необратимости. Историки философии, науки, культуры понимали, что прошлое отличается от будущего, но, рассматривая какую-либо эпоху, видели в ней либо реминисценцию, повторение прошлого, либо предвосхищение будущего. Особенно отчетливыми и явными были такие суждения, когда речь шла о Возрождении. Но как раз Возрождение и было эпохой, когда прошлое и будущее сблизились в беспрецедентной мере, стали силами настоящего и вступали между собой в конфликт, а иногда в диалог, в котором участники, обмениваясь репликами, меняют свои позиции.
Это была эпоха, которая находила «золотой век» не в прошлом и не в будущем, а в настоящем. Для Возрождения характерна как бы динамизация «золотого века».
Этот диалог прошлого и будущего, эта демонстрация сильной необратимости развития познания и культуры, это переплетение ретроспекции, обращенной к Данте, и прогноза, обращенного к Галилею, может многое объяснить в истории познания См.: Кузнецов Б. Г. Идеи и образы Возрождения. М., 1979.
.
Характерно, что в XX веке начался длящийся уже на протяжении нескольких десятилетий диалог прошлого – всей классической науки XVII-XIX веков – и будущего как радикального отказа от классических устоев в рамках квантово-релятивистской картины космоса и микромира. Неклассическая ретроспекция открывает немало нового в истории мысли XV-XVI веков. Ближе всего связаны с такой ретроспекцией исследования, посвященные эволюции понятий пространства, времени, движения, вещества, каузальной связи, бесконечности. В то же время исследование эволюции перечисленных понятий в эпоху Возрождения делает более пластичными современные представления о пространстве, времени, движении и т. д. и, таким образом, обладает эвристической ценностью.
Новое время и современность
Если иметь в виду современное обобщение достижений неклассической физики, то можно увидеть два основных этапа такого обобщения. На первом этапе оно касалось теории относительности и квантовой механики и как связанных между собой, но параллельных концепций с самостоятельными истоками. На втором этапе, начавшемся в середине столетия, выяснилась более фундаментальная связь этих концепций, что нашло свое выражение в квантово-релятивистских идеях, в теории ультрарелятивистских эффектов, трансмутаций, взаимодействий частицы с вакуумом, в попытках создания единой теории элементарных частиц и различных (гравитационных, слабых, электромагнитных, сильных) взаимодействий. То обстоятельство, что здесь перед нами во многом еще пунктирные, прогностические линии развития науки, только увеличивает эвристическую эффективность философского обобщения.
В начале нашего столетия наибольшее воздействие на стиль мышления о мире оказывала, если говорить о неклассической науке, теория относительности. Ее первые утверждения исключили из картины мира абсолютное пространство и абсолютное время и покончили с раздельным пространственным и временным бытием. Здесь можно видеть некоторое сближение с кинетическим мировоззрением Галилея, Декарта, Гассенди и Спинозы, с идеей непрерывного движения как основы космической гармонии. Эта идея вошла в классическую науку из науки Возрождения, и поэтому философия XVII века явилась прямым продолжением, реализацией того, что было высказано мыслителями Возрождения в беспорядочной и полуинтуитивной форме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
. Действительно, для неклассической науки, начиная с теории относительности, характерна явная связь релятивирующей тенденции и утверждения об инвариантности пространственно-временных интервалов, их независимости от выбора систем отсчета.
Однако именно это единство релятивирования и абсолютизации картины мира, релятивирования пространственных и временных масштабов и признания инвариантности скорости света, а также преобразований, связанных с переходом от одного макроскопического прибора к другому, становится проявлением гуманизации науки. Ведь гуманизация знания – это не субъективизация его и не превращение его в пассивное отображение мира. Она связана с выявлением активной действенной роли человека в познании объективного мира. Теория относительности утверждает объективную гармонию бытия, познаваемую через величины, варьирующиеся при переходе от одной системы к другой, и через иные величины, которые служат инвариантами преобразования.
Что касается эстетических критериев, то они известны и классической науке, особенно критерий изящества, столь существенный для математики. Изящество – это в известной мере свидетельство гносеологической мощи той или иной концепции или метода, возможности при минимальном числе исходных допущений получить максимальное множество выводов, что означает максимально прямой путь доказательства, наименьшее число промежуточных логических или математических операций. А. Пуанкаре сравнивал изящную теорему с античной архитектурной конструкцией, где небольшое число колонн поддерживает тяжелый ордер и делает это с легкостью, отражающей совершенство архитектурного замысла.
Основой эстетического впечатления может служить не только максимальный эффект данной теории или метода, но и широта и емкость исходной теории и выводов. Впечатление красоты создается приближением к идеалу, к картине, выведенной из одной принципиальной концепции. Таково, например, выведение всей структуры космоса из отождествления гравитации и неевклидовой геометрии мира.
В автобиографии Альберт Эйнштейн, говоря о «естественных» постоянных, т. е. о безразмерных соотношениях между массами, зарядами, расстояниями, длительностями различных процессов, отмечал: «Относительно этих последних мне бы хотелось высказать одно предложение, которое нельзя обосновать пока ни на чем другом, кроме веры в простоту и понятность природы. Предложение это – следующее: таких произвольных постоянных не существует. Иначе говоря, природа устроена так, что ее законы в большой мере определяются уже чисто логическими требованиями настолько, что в выражения этих законов входят только постоянные, допускающие теоретическое определение (т. е. такие постоянные, что их численных значений нельзя менять, не разрушая теории)» Эйнштейн А. Собрание научных трудов, т. 4, С. 281.
.
Идеал абсолютного внутреннего совершенства картины мира не может быть полностью реализован. Мир неисчерпаем, и речь идет о программе, уходящей в бесконечность. Бесконечное приближение к идеалу воплощается уже сейчас в идеальном образе Вселенной без теоретически не объясненных, чисто эмпирических констант, и эстетическая ценность такого понятия – иллюстрация традиционного и всегда нового определения красоты как воплощения бесконечности. Во второй половине нашего столетия поиски единой теории элементарных частиц, попытки логического выведения таких констант, как масса и заряд частиц, независимо от успехов и неудач, становятся одним из важных отправных пунктов философского обобщения достижений науки.
Мысль о необратимом сближении истины и красоты, о плодотворном влиянии поисков истины на поиски красоты – один из элементов философского прогноза. Она опирается и на характеристику научных идеалов, ставших во второй половине XX века программой неклассической науки.
Уже в эпоху Возрождения, когда опорой науки перестала быть традиция и истину называли дочерью времени, в число ее критериев вступает эстетическая ценность, понятие красоты. В заметках Леонардо да Винчи видно, как определения красоты перерастают в определения истины, а позднее в натурфилософских произведениях Джордано Бруно можно услышать уже не столь явные отзвуки эстетических идей. В XVII-XVIII веках происходила некоторая эволюция эстетических критериев науки. «Прекрасный мир» Спинозы уступал место изяществу математических построений и экспериментальных методов Лагранжа и Эйлера. Эстетические критерии выражают степень внутреннего совершенства теории. Однако теперь внутреннее совершенство перестало играть ту роль, которую оно играло в начале XVII века. Наука дифференцировалась, и включение обособившихся форм движения в единую и универсальную систему каузальных связей происходило в форме сведения специфических законов к законам механики. Критерием истины стало совпадение теории с результатом частного эксперимента.
Представим себе теперь эксперимент, который не дает внешнего оправдания существующей теории. Результаты эксперимента кажутся парадоксальными. Затем происходит то, что Эйнштейн назвал бегством от чуда, – начинается бегство от парадокса. Возникает парадоксальная теория, которая снимает с эксперимента ореол парадоксальности. Далее парадоксальная теория должна получить внутреннее совершенство. Тогда сравнивают различные исходные принципы, причем сравнивают на первых порах по интуитивно представимым множествам выводов, связей, по экспериментам, подтверждениям, т. е. по представлению о логической корректности данного варианта, о соответствии новой концепции максимально реконструирующему воздействию на мир, по корректности, естественности новой идеи, а также по ее интегральным характеристикам, отнесенным к сравнительно неясному еще объему экспериментальных доказательств и практических применений, по моральной ценности этих применений, по общности идеи.
История науки и философия
Историко-философская ретроспекция
Неклассическая наука не может идти вперед без гносеологического анализа – анализа, обращенного в будущее – прогнозов познания и обращенного в прошлое – ретроспекции, отыскивающей «не пепел, а огонь прошлого». «Огонь прошлого» является в истории познания символом философского обобщения, демонстрирующего необратимое движение познания, связь прошлого с настоящим и их различие. Ретроспекция – основа прогноза, но и прогноз – основа ретроспекции, которая познает более простое через более сложное, подобно тому как это делает современная наука, анализирующая элементарные частицы и их движение, ссылаясь на сложные понятия волнового поля, на волновые уравнения, на такие полевые константы, как скорость света.
Выявляя в прошлом динамический компонент познания, историческая ретроспекция приходит к тем апориям и проблемам, которые позволяют прогнозировать его будущее. Последние не всегда были сформулированы в явном виде, они выступали в виде гипотез, еще не обладавших внешним оправданием и внутренним совершенством, и таких темных пятен, каким была, например, по мнению Канта, ньютонова теория первого толчка.
Подобная, по существу прогностическая, вопрошающая компонента познания все чаще становится объектом историко-философского анализа. Важными установками для такого анализа служат, например, замечания В. И. Ленина об ищущем, противоречивом, разноголосом стиле философского мышления Аристотеля См.: Ленин В. И. Полп. собр. соч., т. 29, с. 325–327.
, а также его замечания в конспекте лекций Гегеля по истории философии. Значение неклассической науки для указанного направления анализа состоит в том, что ее развитие явилось демонстрацией возрастающей ценности вопрошающей компоненты, а в будущем будет связано с дальнейшим повышением «потенциала поисков» в сфере научного мышления.
Следует заметить, что история мысли не является расписанной по вехам логической схемой. Она выступает как разработка конкретной, собственно исторической, несводимой к абстрактной логике картины с ограниченными отрезками кривой познания, продолжением и закреплением этих отрезков. История мысли все конкретнее и точнее показывает, как – сквозь шаги познания в сторону и назад – проходит необратимая бесконечная эволюция познания, направленная к абсолютной истине и складывающаяся из относительных истин.
Древность и средние века
Философская и научная мысль древности, средних веков и Возрождения обычно оценивалась с позиций уже достигнутого уровня представлений о мире. Воззрения прошлого привлекались к суду не исторически трансформирующихся воззрений, а совпадавшей с ними, как тогда думали, абсолютной истины. Таким образом, оценки не были привязаны ко времени, а казались абсолютными. В наше время диалектические по своему характеру фундаментальные представления о мире связаны с иным подходом к идеям прошлого. При этом происходит пересмотр традиционных оценок, переход к новым оценкам; некоторые идеи, находившиеся на заднем плане, в настоящее время, при новом освещении, выходят на авансцену.
Возьмем в качестве примера атомистику Эпикура и Лукреция – известные и уже упоминавшиеся отклонения атомов. Их рассматривали с позиций абсолютного механического детерминизма. С подобной точки зрения положения о спонтанном отклонении атомов оказывались оторванными от необратимой эволюции познания, единичным отходом от истины.
Однако уже в диссертации К. Маркса о натурфилософии Демокрита и Эпикура был высказан нетрадиционный взгляд на отклонение атомов, а сопоставление их движения с движением электронов было сделано В. И. Лениным в конспекте лекций Гегеля по истории философии См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 40, с. 173–174; Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 266.
. В связи с этим важно проанализировать указанные отклонения атомов в свете учения о виртуальных частицах и вакууме. В орбиту такого анализа войдет и анализ представлений эпикурейцев о непрерывном движении частицы как результате несводимых к такому движению дискретных актов.
Другой пример – оценка связи между диалектикой, математикой и эмпирическим познанием в философии Платона. В. Гейзенберг отмечал, что новейшая физика близка к представлению Платона о математике как второй ступени познания, связывающей первую ступень – диалектику, учение о едином, с регистрирующим локальные элементы бытия эмпирическим познанием См.: Гейзенберг В. К истории физического объяснения природы. – В кн.: Философские проблемы атомной физики. М., 1953, с. 20–33.
. Но собственно исторический анализ и выход за пределы неклассической физики в более общую область неклассической науки заставляют видеть в математике отнюдь не отображение априорных нематериальных сущностей, а, напротив, отображение всего многокрасочного и меняющегося гетерогенного бытия, которое раскрывается в эмпирическом познании. С такой, более общей, точки зрения мы видим сквозную, очень сложную тенденцию физикализащии самой математики, выталкивающей из картины мира априорные сущности. Истоки подобной тенденции мы находим у Платона и тем самым обнаруживаем у него противоречия, эволюцию, внутренний диалог, столь характерный, впрочем, для античной мысли в целом.
И при историческом анализе философии Аристотеля раскрывается диалогичность философского мышления, а через нее – собственно исторические истоки философии. Диалогичность взглядов Аристотеля, как и всей греческой философии, особенно велика в проблеме общего и частного, непрерывной материи и организующей ее и сообщающей ей структурное бытие формы, которая обладает энергией и способна превратить возможное в действительное. Когда мы идем к Аристотелю с неклассическими критериями и ассоциациями, мы глубоко проникаем в сущность внутреннего диалога, противопоставления и слияния полярных определений. И тогда нам становится понятнее внешнее поле развивающейся мысли, в частности весьма глубокие соображения Гегеля о связи философии Аристотеля с атмосферой, созданной в империи Александра Македонского. Таким образом, неклассическая ретроспекция ведет к уточнению общего представления о путях античной мысли, к выявлению специфической культурно-исторической атмосферы, в которой она развивалась.
В средневековой мысли можно проследить такую же линию: выявление внутреннего диалога – апелляция к внешнему полю, т. е. к собственно историческим условиям развития познания. Так, коллизия средневекового реализма и номинализма оказывается внутренней коллизией в самих основных течениях средневековой мысли. Они выступают как продолженные, абсолютизированные отрезки кривой познания. Тем самым открывается дорога от логической схемы к реальной истории, где история познания связывается и с общеисторическими факторами, с борьбой общественных групп.
Возрождение
Само название культуры XV-XVI веков (к этим двум столетиям оно применяется без оговорок и почти без дискуссий) содержит в себе большую проблему. Слово «Возрождение» говорит о возврате, о повторении и вместе с тем о новом, о том, чего еще не было и что уже не повторится. Но ведь это можно сказать о каждой эпохе. Почему же название «Возрождение» так быстро и так прочно закрепилось за этим периодом?
В представлении об истории познания классическая наука ставила акцент на слабой необратимости. Историки философии, науки, культуры понимали, что прошлое отличается от будущего, но, рассматривая какую-либо эпоху, видели в ней либо реминисценцию, повторение прошлого, либо предвосхищение будущего. Особенно отчетливыми и явными были такие суждения, когда речь шла о Возрождении. Но как раз Возрождение и было эпохой, когда прошлое и будущее сблизились в беспрецедентной мере, стали силами настоящего и вступали между собой в конфликт, а иногда в диалог, в котором участники, обмениваясь репликами, меняют свои позиции.
Это была эпоха, которая находила «золотой век» не в прошлом и не в будущем, а в настоящем. Для Возрождения характерна как бы динамизация «золотого века».
Этот диалог прошлого и будущего, эта демонстрация сильной необратимости развития познания и культуры, это переплетение ретроспекции, обращенной к Данте, и прогноза, обращенного к Галилею, может многое объяснить в истории познания См.: Кузнецов Б. Г. Идеи и образы Возрождения. М., 1979.
.
Характерно, что в XX веке начался длящийся уже на протяжении нескольких десятилетий диалог прошлого – всей классической науки XVII-XIX веков – и будущего как радикального отказа от классических устоев в рамках квантово-релятивистской картины космоса и микромира. Неклассическая ретроспекция открывает немало нового в истории мысли XV-XVI веков. Ближе всего связаны с такой ретроспекцией исследования, посвященные эволюции понятий пространства, времени, движения, вещества, каузальной связи, бесконечности. В то же время исследование эволюции перечисленных понятий в эпоху Возрождения делает более пластичными современные представления о пространстве, времени, движении и т. д. и, таким образом, обладает эвристической ценностью.
Новое время и современность
Если иметь в виду современное обобщение достижений неклассической физики, то можно увидеть два основных этапа такого обобщения. На первом этапе оно касалось теории относительности и квантовой механики и как связанных между собой, но параллельных концепций с самостоятельными истоками. На втором этапе, начавшемся в середине столетия, выяснилась более фундаментальная связь этих концепций, что нашло свое выражение в квантово-релятивистских идеях, в теории ультрарелятивистских эффектов, трансмутаций, взаимодействий частицы с вакуумом, в попытках создания единой теории элементарных частиц и различных (гравитационных, слабых, электромагнитных, сильных) взаимодействий. То обстоятельство, что здесь перед нами во многом еще пунктирные, прогностические линии развития науки, только увеличивает эвристическую эффективность философского обобщения.
В начале нашего столетия наибольшее воздействие на стиль мышления о мире оказывала, если говорить о неклассической науке, теория относительности. Ее первые утверждения исключили из картины мира абсолютное пространство и абсолютное время и покончили с раздельным пространственным и временным бытием. Здесь можно видеть некоторое сближение с кинетическим мировоззрением Галилея, Декарта, Гассенди и Спинозы, с идеей непрерывного движения как основы космической гармонии. Эта идея вошла в классическую науку из науки Возрождения, и поэтому философия XVII века явилась прямым продолжением, реализацией того, что было высказано мыслителями Возрождения в беспорядочной и полуинтуитивной форме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15