они спустились по лестнице, выдолбленной в лаве и укрепленной досками. Потом направились к площадке, достаточно большой, чтобы на ней мог развернуться мощный грузовик. Исана сразу бросилась в глаза стена из вулканических ядер — в обхват каждое, — окружавшая площадку и лишь с запада оставлявшая широкую, точно лощина, дорогу. От багрово-черных вулканических ядер поднимался пар.
— Дождь прошел. И теперь с согретых солнцем камней испаряется влага, — сказал Тамакити.
На холме у северного края площадки, точно птичье гнездо, прилепился домик, где Исана провел ночь. Обрывавшийся к морю южный склон порос кустарником и деревьями, на восточном — стояло строение барачного типа.
— Такаки, он говорит, что у него к тебе дело, — позвал Тамакити, быстрым шагом миновав площадку и, как был, в ботинках, переступив порог барака. Едва поспевая за ним, Исана вошел и увидел Такаки, сидевшего за столом в комнате, устланной циновками. Исана тоже окликнул его, и когда Такаки повернулся к нему, разделявшая барак деревянная перегородка вдруг раздвинулась рывком и показалась кухня, оттуда выглянула Инаго в спортивной майке и крикнула:
— Почему не взяли с собой Дзина?! Он еще спит?
— Заболел. Не могу понять, что с ним, он весь горит, — сказал Исана.
— Я приведу сейчас Доктора. Он с группой на учениях.
— Нет, ты, Инаго, продолжай готовить еду. — Лежавший рядом подросток поднялся. — Я сам схожу за Доктором.
— Доктор — это корабельный врач Союза свободных мореплавателей. Во всех болезнях разбирается. Он учился на медицинском факультете, — Инаго старалась успокоить Исана. — Может, поедите чего-нибудь, пока он придет?
— Нет уж, поем вместе с Дзином.
— Я сама покормлю его, когда понесу еду Коротышу.
— Мне бы хотелось вам кое-что показать, — сказал Такаки. — В вещах Коротыша были вырезки из газет и его работы. Я их видел раньше. Что вы о них думаете?
— Я ничего не слышал об этих фотографиях. Покажи-ка. — Тамакити, опередив Исана, проворно схватил большой конверт из плотной бумаги.
— Осторожно. Все-таки это его работы, — сказал Такаки.
Инаго протянула Исана миску с едой, и в нос ему ударил запах свинины и лука; он взял лежавшие на миске палочки, но аппетита не было.
— Я бы хотел узнать ваше мнение об этих фотографиях. — Такаки разложил на циновке снимки, и Исана поставил миску с едой на пол у стены.
На первой фотографии около необычного низкого умывальника в туалетной комнате, огромной, как общественная баня, толпились дети в пижамах. Но они не умывались, а просто висели, вцепившись руками в умывальник, или стояли, держась за него. На первом плане стоял ребенок, выглядевший старше остальных. Он оперся подбородком об умывальник и, отталкиваясь плоскими, как весла, коленями, пытался подтянуться и влезть на него... Вцепившиеся в умывальник длинные худые руки были явно бессильны. Еще три фотографии, запечатлевшие три момента из жизни одного и того же мальчика, создавали впечатление ретроспекции. Вот мальчик, он совсем еще мал, стоит, опираясь на костыли. На второй — он, только уже подросший, едет в кресле-каталке в школу. Движение спиц на фото напоминало брызги. И третья — здесь мальчик выглядел маленьким старичком, он был уже не в состоянии двигаться и лежал на кровати, укрытый простыней.
— За эту серию фотографий Коротыш получил премию Ассоциации фоторепортеров, — сказал Такаки. — Они сняты в клинике, где лежат дети с атрофией мышц. Он назвал ее «Усыхающие дети». Посмотрев эти фотографии, я подумал, что Коротыш вовсе не сжимается, как утверждает, а просто сумасшедший — у него мания, будто он сжимается.
— И теперь, чтобы снова получить премию Ассоциации фоторепортеров, он задумал серию фотографий про нас и выдумал свою жалостливую историю. Вот сволочь! — воскликнул Тамакити.
— Дать добавки? — спросила Инаго, выглянув из кухни.
— Исана не хочет есть твое варево, Инаго. Видишь, даже не притронулся, — в тон ей сказал Тамакити.
— Значит, Дзин и вовсе не станет это есть, — расстроилась Инаго.
— Нет-нет, просто слишком горячо, я ждал, пока остынет, — оправдывался Исана.
Не успел он приняться за еду, как вбежал юноша, впустив в комнату клубы пара, поднимавшиеся от вулканических ядер. Ему было чуть больше двадцати лет. На нем была военная полевая форма, которую можно купить на распродажах, устраиваемых американской армией, или сшитая по ее образцу из маскировочной ткани, и пилотка. В руках он держал полевую аптечку, тоже, видимо, приобретенную на одной из таких распродаж.
— Такаки, ты звал меня? — крикнул он из прихожей, прерывисто дыша, излучая бодрость и здоровье. — Дай только плеснуть водички на голову.
— Здесь сейчас ребенок, — объяснила Инаго Доктору. — Все Свободные мореплаватели очень его любят. Говорить он не очень-то мастер, но слух у него божественный...
Доктор вернулся в барак, вытирая голову полотенцем.
— Температура есть? Кашляет? Рвало? — спросил Доктор.
— Нет, только жар, — ответил Исана, подозревая, что перед ним дилетант.
— Если это обычная простуда, то в такое время года ничего страшного в ней нет, — сказал Доктор.
— Может, рассказать, чем болел Дзин раньше? — вмешалась Инаго. — Вскоре после рождения с ним случилась ужасная история.
— Что бы вы мне ни рассказывали, прежде всего нужно осмотреть ребенка и тогда уж поставить диагноз.
— Не знаю, будет ли есть Дзин, но я все равно отнесу ему еду. И прихвачу холодной воды и кипятку. Может, еще что понадобится?
— По-моему, у нас должен быть консервированный суп, — сказал Доктор. — Мы, правда, ведем строгий контроль за расходованием консервов, но ведь на нынешних учениях этот случай особый, верно?
— Пусть особый, разве из-за этого мы должны нарушать правила, которые сами установили? — прервал его Тамакити. — В особых случаях нами предусмотрено общее обсуждение.
— Инаго может использовать консервы по своему усмотрению, — сказал Такаки.
— Если так, можно, значит, нарушать все, что угодно. Понимал это один лишь Коротыш. И докатился до того, что стал нашим врагом...
— Тамакити, приведи-ка сюда своего врага. А твоя бессмысленная грубость ни к чему. Доктор пока осмотрит Дзина, а ты возвращайся с Коротышом.
— Пусть Исана захватит с собой холодной воды и кипятку, — засуетилась Инаго, выполняя указания Такаки.
Исана с ведрами в руках и Доктор с полевой аптечкой покинули барак. Тамакити с еще одним подростком уже пересекли площадку и теперь взбегали вверх, поднимая черную пыль. Идя вслед за ними по лестнице, на которой не улеглась еще пыль, Исана увидел за стеной из вулканических ядер огромную дзелькву. На фоне моря, отражавшего солнечные лучи и блестевшего как зеркало, дзельква, широко раскинувшая свои могучие черные ветви и закрывавшая ими яркое небо, казалась одинокой, но на самом деле из того же корня рос еще один ствол, может, немного потоньше первого, однако не уступавший ему в высоте и еще шире раскинувший свои ветви. Душа дзельквы невозмутимым голосом охладила горящую душу Исана: «Спокойно, спокойно!» Тамакити с напарником, толкая Коротыша в спину, вели его вниз.
— Не слишком ли, Тамакити? Может, лучше помочь человеку, у него ведь лицо как набитый мешок? — возмутился Доктор.
Израненное, в кровоподтеках и шрамах лицо Коротыша при ярком свете являло страшное зрелище. Но прежде чем Тамакити успел ответить, Коротыш, глянув на Доктора сквозь щелочки заплывших глаз, как через бамбуковые шторы, крикнул:
— Чем помогать мне живому, лучше проведи как следует судебно-медицинскую экспертизу, когда меня казнят. А сумеешь, сделай и вскрытие!
Коротыш спокойно, как на прогулке, проследовал мимо опешившего Доктора. Когда они молча вошли в дом. Доктор подсунул под дверь, чтоб не закрылась, неизвестно когда подобранный им кусок лавы, и в комнату проник свет. Он открыл и окно, обращенное к косогору. Дзин, грустный, лежал на боку.
— Дзин, Дзин, — позвал Исана, но горящее лицо ребенка было неподвижным. Лишь чуть дрогнули закрытые веки.
— Дзин, хочешь воды? — спросил Доктор. Слово «вода» произвело поразительный эффект. Ребенок приоткрыл ничего не видящие глаза и, тяжело дыша, выпятил нижнюю губу. Зачерпнув металлическим ковшиком воды, такой холодной, что ведро даже запотело, Исана приподнял Дзина и поднес ковшик к его губам.
Вытянув их, точно бабочка хоботок, Дзин, тяжело дыша, стал жадно пить и выпил ковшик до дна. Обнимая обессилевшего сына, Исана физически ощущал, как вода охлаждает разгоряченное тельце ребенка. Исана поднес еще один ковшик к влажным губам Дзина, но тот отстранился, наклонив голову к плечу.
— У ребенка есть чувство меры, — сказал Доктор.
Он раздел Дзина.
— О, на животе сыпь! — воскликнул Доктор. — Вас ночью не кусали насекомые?
— Нет, кажется, — ответил Исана, разглядывая сыпь на животе тяжело дышавшего сына.
— Дзин болел ветрянкой?
— А что такое ветрянка? Я не знаю, что это за болезнь...
— Значит, ветрянкой не болел. Не может быть, чтобы такой заботливый отец, как вы, не запомнил, если ребенок болел ветрянкой, — сказал Доктор. — Пусть для вас не будет неожиданностью. Завтра все его тело покроется сыпью. С головы до ног, и даже во рту будет сыпь.
— Болезнь опасная?..
— Обычно нет. В редких случаях дает осложнение — воспаление мозга.
Доктор был слегка возбужден тем, что ему удалось собственными силами поставить диагноз. Жар его возбуждения, передавшись Исана, умерил беспокойство.
— Когда появится свежая сыпь, нужно смазать кожу успокоительной мазью. Сейчас я протру его тело, вымою руки и обстригу ногти.
Доктор действовал ловко и умело. Ясно, что он получил основательную подготовку.
— Может быть, нужны уколы или какое-нибудь лекарство? — спросил Исана.
— Нет, от ветрянки, насколько мне известно, никаких уколов и лекарств нет. Самое лучшее — дать болезни протекать естественно. Нужно ждать — сперва появления сыпи, а потом — пока она сойдет.
— Но ведь ребенок будет ужасно страдать?
— Разумеется, — откровенно сказал Доктор.
— А можно протирать тело, когда такой жар? — встревоженно спросила Инаго, она принесла котелок с супом. — Что с ним? Что у тебя болит, Дзин?
Дзин с трудом приоткрыл глаза, услышав ее голос. И Исана снова привиделось, будто сам он уже умер, а все происходящее — это отражение в его сознании.
— Похоже на ветрянку. Уже и сыпь вроде появилась, — сказал Доктор.
— Не бойся, это не страшная сыпь, Дзин, — с явным облегчением сказала Инаго, устроившись возле него на коленях.
Когда Доктор закончил обтирание, Инаго поспешно укутала ребенка, Исана увидел прямо перед собой ее круглый зад, выглянувший из-под короткой юбки. Трусики, прозрачные от бесчисленных стирок, почти ничего не скрывали.
— Инаго, чего оголилась, хочешь нас обольстить? — спросил Доктор.
Исана оторопел. Но Инаго и не подумала изменить позу, прильнув к тельцу Дзина, она лишь повернула голову и ответила серьезно и печально:
— Подумаешь, смотрите сколько влезет! Я так волнуюсь за Дзина! Хотя мне не хочется, чтоб за мной подглядывали. И чтобы смеялись, тоже не хочется.
— Да, это я некстати, ты уж не сердись, — смутился Доктор и, немного помолчав, добавил: — Мы должны идти судить Коротыша, последи, чтобы Дзин не расчесывал сыпь. Она будет все время появляться.
— Посидите с ним, — извиняющимся тоном попросил Исана, вставая.
Спускаясь по вырубленным в лаве и укрепленным досками ступеням, Исана посмотрел на двустволую дзелькву, высившуюся на западе на фоне моря, и обратился про себя к душам деревьев : «Спасибо, спасибо, что сын заболел лишь безобидной ветрянкой» . С площадки, куда они спускались, доносился гомон, но никого не было видно. Все сидели в бараке, ожидая начала суда, двери были распахнуты. Члены команды ждали, когда придут специалист по словам и Доктор Союза свободных мореплавателей, чтобы принять участие в суде над Коротышом.
Сам Коротыш сидел посреди комнаты на возвышении, положив на колени руки в наручниках и чуть запрокинув голову, чтобы сквозь вспухшие веки видеть происходящее вокруг. Он выглядел бодро, и по сравнению с ним обветренное лицо Такаки, сидевшего насупясь в глубине комнаты, казалось еще мрачнее, будто именно он был обвиняемым. В противоположность ему, Тамакити и Красномордый, расположившиеся у самой двери, так что Коротыш загораживал их от Такаки, явно ощущали себя обвинителями. Винтовка, которую принес Тамакити, торчала между колен Боя, выполнявшего роль судебного стражника, если возвышение, где сидел Коротыш, можно было назвать скамьей подсудимых. Остальные подростки, человек десять, сидели лицом к обвиняемому на циновках, расстеленных по дощатому полу.
— Вы не согласились бы сесть рядом со мной и вести судебный протокол? Боюсь, без секретаря Коротыш не будет говорить, — позвал Такаки Исана, который вместе с Доктором направился в глубь барака.
— Если я ему еще разок врежу, сразу перестанет требовать протокола, — раздраженно вмешался Тамакити.
— Нужен не просто протокол, а подробнейшая запись всего, что я буду говорить, — сказал Коротыш, игнорируя слова Тамакити. — Прошу вас. Если вы не запишете все самым подробным образом, они не поймут, что я хотел сделать, как не поймут и того, что сделали сами. Очень вас прошу. Когда Бой чуть не убил вас, помог вам не кто иной, как я, ведь правда? А Тамакити, помните, подстрекал Боя.
Он хотел продолжать, но Тамакити, привстав на колени, размахнулся и ударил его левой рукой по горлу. Звякнув наручниками. Коротыш схватился руками за горло. Со свистом вобрав в себя воздух, он продолжал:
— Исана, я прошу вас.
Поведение Тамакити, да и всех остальных, молча сидевших на этом суде, казалось Исана показным и неестественным. Если он не согласится выступить в качестве секретаря, они устроят еще более жестокое и отвратительное представление. Он сел рядом с Такаки, где были уже приготовлены бумага и шариковая ручка.
— Итак, начнем, — сказал Такаки уныло, нарочито демонстрируя, как ему надоела пустая перепалка. После возбужденных слов Коротыша его спокойная интонация вызвала смех. Оглядевшись вокруг, Исана увидел среди гогочущих подростков солдата сил самообороны. Он сидел в стороне от других, вытянув ноги — рядом с ним никто устроиться уже не мог. Сидел, развалившись, как сторонний наблюдатель, но его военная выправка сразу бросалась в глаза и заставляла почувствовать, насколько сильнее он нетренированных подростков из Союза свободных мореплавателей.
— Начинаем судебное заседание в связи с изменой и предательством Коротыша, который сфотографировал военные учения Союза свободных мореплавателей и продал снимки еженедельнику, — сказал Красномордый и, ожидая взрыва смеха, заранее покраснел, но смеха не последовало. — Однако, — продолжал он, — сначала, может быть, Такаки подробно изложит, в чем преступление Коротыша?
— Разве это не я должен сделать? — перебил его Тамакити. — Я — обвинитель. По-моему, порядок ведения суда именно такой?
— А не должны ли вы сначала спросить, признаю ли я себя виновным? — бросил Коротыш, и по комнате снова прокатился смех. — В детективных романах начинают с предъявления обвинения: Коротыш, признаешь ли ты себя виновным?
— Хорошо, я спрошу, — сказал Такаки деловито и решительно. — Коротыш, признаешь ли ты себя виновным?
— Признаю!
Когда Коротыш прокричал это своим писклявым голосом, раздался новый взрыв смеха. Бывший солдат тоже засмеялся — несколько снисходительно, как зритель, присутствующий на спектакле.
— Солдат, кажется, чувствует себя посторонним, — тихо сказал Исана, наклоняясь к Такаки; тот, скривив свое загорелое, словно обтянутое промасленной бумагой лицо, ждал, когда прекратится смех.
— Он считает себя независимым военным советником. Его дело — научить нас ползать по-пластунски и обращаться с винтовкой и автоматом, — тихо ответил Такаки, постукивая красным карандашом по конверту с вещественными доказательствами — фотографиями Коротыша. — Мнит, будто он не чета членам Союза свободных мореплавателей. Не знаю уж, на каком основании он причисляет себя к элите. Он-то уверен, что в его лице мы получили прекрасного наставника.
— Однако дорога назад, в казарму, пожалуй, ему закрыта. Если у него нет увольнительной, разумеется. Поступок его равносилен дезертирству.
— Такие случаи в силах самообороны не редкость. Солдат останется здесь, пока игра его интересует, а когда надоест, преспокойно нарушит наш договор и вернется в казарму.
— Но вряд ли он думает, будто винтовки, обращению с которыми он вас обучает, добыты законно?
— Он еще не видел у нас ни одного боевого патрона, — сказал Такаки. — Ему сказано, что у американцев можно легко достать винтовки, списанные во Вьетнаме, и мы их достали, починили и используем для военной игры. Мы сказали ему это, и никаких сомнений у него не возникло.
— Я признал себя виновным и хочу объяснить почему, — серьезно потребовал Коротыш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35