Зенин вскочил и бросился к окну. Прокоп уже обтирал сапоги о деревянную решетку возле крыльца, хотя на улице было морозно и сухо и сапоги были сухие. Вошел он в сельсовет при общем молчании, все глядели на него, как на вставшего из гроба покойника. Его уж отчитали, отпели, приготовились нести куда следует, а он вдруг встал и - здрасьте пожалуйста! - идет им навстречу.
- Тебе чего? - спросил Кречев, глядя на Прокопа тоскливо-мутными глазами.
- Деньги принес, уплату за штраф.
- Поздно! Время истекло, - строго сказал Зенин.
- Нет, извиняюсь. - Прокоп расстегнул пиджак, вынул из бокового кармана часы на золоченой цепочке и сказал, поворачивая циферблатом к Зенину: Смотри! Еще полчаса осталось. Мне принесли повестку ровно в девять. Вот тут моя отметка. - Он положил повестку на стол и отчеркнул ногтем помеченное чернильным карандашом время вручения.
Потом вынул из другого бокового кармана сверточек в носовом платке, развязал зубами узелок и стал пересчитывать деньги, слюнявя палец.
- Вот. Ровно семьсот рубликов. Распишитесь в получении, - протянул он Кречеву пачку денег.
Тот удивленно хмыкнул:
- Из кубышки, поди, достал?
- Ага, из-под наседки, - ответил Прокоп. - С весны положил под нее ломаный грош и вот - гляди, сколь высидела.
- Самого бы тебя посадить куда следует, - процедил Зенин. - Все придуриваешься. Из-за твоего скупердяйства вон сколько людей собралось. Все оторвались от дела.
- Какие это люди? - сказал Прокоп, пряча в боковой карман квитанцию, подписанную Кречевым. - Это вороны на добычу слетелись. Поторопились маленько.
- Давай, проваливай без разговоров, - повысил голос Зенин. - Ишь ты, кулачина! Еще обзывается.
- Вот за это самое вы еще ответите.
- За что?
- И за кулачину, и за штраф. Все это незаконно. Я в кулаках не был.
- По недоразумению! - крикнул Зенин.
- А вот разберутся. Сверху им виднее - кто куда попал по недоразумению. Я напишу куда следует.
- Пиши. Москва словам не потакает, - переиначил пословицу Зенин.
После ухода Прокопа все разом загомонили:
- Чего ж теперь делать?
- Может, по домам итить?
- Послать рассыльного за Клюевым! Деньги заплатит, и шабаш.
- Иде он их возьмет? На дороге деньги не валяются.
- Прокоп нашел, а он что, рыжий?
- Прокоп с молотилкой полсела обошел.
- А этот колесы точит. Тожеть не сидит без дела.
- Какая летом точка колес? Вы что, родимые?
- А ну, кончай базар! - Кречев ахнул кулаком по столу. - Что вы, как бабы на толкучке? Семен Васильевич, как? Может, еще раз пошлем человека за Клюевым? Поди, одумается!
- Ни в коем случае, - заторопился Зенин. - Надо идти. И не мешкая. Приказ есть приказ - и мы его должны исполнить.
- Дак еще время не вышло, - колеблясь, возразил Кречев.
- Пока дойдем - и срок наступит. Вон, всего двадцать минут осталось! показал Зенин свои часы, вынув их из брючного кармана. - Пошли!
- Какая группа пойдет? - спросил Кречев.
- Обе группы. Все вместе. Вперед, товарищи! Ни тени колебания! Пусть эти злостные неплательщики знают: мы слов на ветер не бросаем. От нас требуют проявить самые решительные меры к классовому врагу. И у нас рука не дрогнет.
С этими словами Зенин собрал в синюю Левкину папку все бумаги, разложенные на столе, Левка сунул чернильный шкалик в карман, взял со стола приготовленные на этот случай счеты, и все гурьбой двинулись за Зениным.
Шли по Нахаловке, растянувшись, как попы с крестным ходом, только икон не было, - впереди топали Кречев с Зениным, за ними - сороки с красными повязками на рукавах, потом Левка Головастый с папкой и счетами, это все власти; за ними нестройной толпой топали остальные, ведомые Якушей Ротастеньким.
Ребятишки табунились, и впереди бежали, и по бокам шествия, и кричали на всю улицу:
- Сову громить идут! Сову теребить! Айда, ребята! Поехали!
Ребятишки повзрослее увязывались за толпой, которые поменьше, смотрели из домов в окошки, плюща носы о стекло, старики все, как по команде, стояли возле калиток и ворот, словно солдаты на смотру, опустив руки по швам, и только старухи изредка торопливо крестились и шептали молитвы.
- Граждане, которые желают купить чего по хозяйству, прихватите деньги и ступайте за нами! - кричал ломким бабьим голосом Левка.
- Все на укцион! Все на укцион, - вторил ему Якуша.
- Укцион! Укцион! - подхватывали ребятишки и разносили по селу.
Поначалу никто не приставал к этой процессии; она плыла, как партия гусей по середине пруда, призывая своим кагаканьем равнодушно сидящих на берегу уток. Но вот Савка Клин отвалил от плетня и, кидая на пятку свои несуразные ноги-пехтили, пошел за ней, оглядываясь на соседей, и, как бы оправдывая это свое действие, пояснял громко и виновато:
- Може, обувка сносная найдется... Валенки ал и сапоги. Все одно пропадут.
Одни ворчали на него неодобрительно:
- На чужое позарился? Ах ты, собака блудливая.
Но другие вроде бы и оправдывали:
- Отберут ведь... Все равно отберут. И все в кучу свалют. А там гляди подожгут. Не пропадать добру-то.
За Савкой пошла Настя Гредная, благо, что мужик ее идет с делегацией, помочь ежели или совет подать. А за Настей двинулся Ваня Парфешин с Феней, за ними Максим Селькин, и пошла-поехала почти вся Нахаловка - кто с умыслом, а кто и так, ради интереса, глаза пялить.
Возле дома Клюевых сгрудилась целая толпа. Хозяева не показывались, ворота были заперты.
- Когда выйдет Клюев, я спрошу его для порядка: будет он платить штраф или нет? Ежели он откажется, то выступай вперед и зачитывай постановление по сельсовету об конфискации имущества, а остальное я все устрою, негромко сказал Зенин на ухо Кречеву.
- У меня ж нет никакого постановления.
- Чего ж раньше думал, растяпа! - прошипел Зенин. - Ладно, я сам все сделаю.
Он поманил Левку Головастого и взял у него синюю папку, потом подошел к калитке, набранной из досок в мелкую елочку, и постучал о железное кольцо. Со двора тотчас раздался голос Клюева; видно, хозяин стоял за воротами и ждал:
- Кто там?
- Отворяйте! Представители Советской власти и общественности, - сказал Зенин строго.
Клюев вынул запирку - здоровенный металлический шкворень и, растворив калитку, спросил:
- Чаво надо?
- Сейчас узнаешь.
Зенин оттолкнул его с дороги, первым вошел на подворье, за ним потянулась длинная вереница и застопорилась в калитке, словно увязла. На подворье возле мастерской стоял Санька в лаптях и округленными от ужаса глазами глядел на эту застрявшую в калитке огромную толпу. На заднем крыльце, кутаясь в большую темную шаль, равнодушно взирала на всех Сарра, хозяйка Евфимия пугливо заглядывала в сенное оконце. Сам хозяин, оттесненный к воротам вошедшими, стоял бледный и посиневшими от усилия пальцами стискивал ржавый шкворень.
- Товарищи милиционеры, по местам! - скомандовал Зенин.
Кулек и Сима, не понимая смысла команды, но догадываясь, что надо держаться поближе к хозяину, подошли к нему и стали по бокам.
- Вот так! - удовлетворенно заметил Зенин и обратился к хозяину: Гражданин Клюев, собираетесь ли вы платить штраф, наложенный на вас за злостное уклонение от внесения государству хлебных излишков?
- У меня таких излишков нет. И денег на штраф нет, - ответил Клюев.
- Понятно. В таком случае слушайте постановление Совета от 28 октября сего года, то есть за сегодняшнее число. - Он раскрыл Левкину папку и, пошоркав листами бумаги, начал читать, как по писаному: - Во избежание прямого неподчинения властям, а также во имя пресечения злостного уклонения от уплаты государственных поставок впредь Тихановский сельский Совет постановляет: все имущество кулака Клюева - и движимое, и недвижимое - конфисковать и распродать в счет погашения законного штрафа. Вам все ясно? - посмотрел на Клюева Зенин.
Клюев только порывисто вздохнул, словно всхлипнул, и как-то беззвучно пошевелил губами.
- Значит, возражений нет, - сказал Зенин. - Тогда приступим к делу. Товарищи уполномоченные, прошу за мной в избу.
Оттеснив Сарру с крыльца, как чучело, они с Кречевым вошли в сени, за ними устремились Сапогова с Прошкиной и Якуша Ротастенький. Евфимия, такая же молчаливая и растерянная, как хозяин, сидела в избе у стола, бесцельно положив руки на колени.
- Так. Где у вас добро прячется? - спросил ее Зенин.
Она молча глядела на него, как будто ее опоили чем или оглоушили ударом по голове.
- А чего ее спрашивать? Мы и сами найдем, - сказал Якуша. Он скрылся в горнице и через минуту появился оттуда, волоча за ручку огромный кованый сундук. - Павел Митрофанович, помоги! Через порог не перетащу никак, сипел Якуша от натуги. - Чего они туда положили, камней, что ли?
Кречев взялся за вторую ручку, и они, кряхтя, поволокли сундук в сени.
- Распродажу вести согласно описи! - крикнул им вослед Зенин, потом обернулся к сорокам: - Так, товарищи женщины, обыщите хозяйку и старуху, нет ли при них спрятанных золотых вещей или каких-нибудь драгоценностей. А я по притолокам пошарю.
Фешка и Анна Ивановна подошли к хозяйке и попросили ее встать. Она сидела в прежней позе, с тупым недоумением глядя на них, словно оглохшая.
- Кому говорят, тебе или нет? - крикнула Фешка. - Встань!
- Да погоди ты! Она зашлася, - сказала Прошкина.
Евфимия вдруг заплакала, затряслась всем телом и, прикрывая лицо ладонями, заголосила, как по упокойнику, тоненьким надрывным голосочком:
- Ой ты ж горе ж наше горько-ое! Ой, ты заступник наш, Христе-боже милостивый! Ой, не дай же ты пропасть нам, сгинуть до смерти! Не оставляй ты нас антихристу окаянному. Подходит конец наш решающий...
Услышав материнские вопли, Санька бросился от мастерской на крыльцо, сбил кулаком Якушу, растопырившего руки в дверях, и прорвался в сени. Здесь Кречев подкатом свалил Саньку на пол, накрыл его своим тяжелым телом и стал выкручивать, заламывать ему руки.
- Помоги-и, тятька! - завопил тот отчаянно.
Федот Иванович, как разъяренный бык, отбросил от себя обоих милиционеров, взявших было его под руки, и, размахивая над головой шкворнем, как шашкой, побежал к сеням.
- Держите его, держите! - завопили бабы в толпе.
Степан Гредный, стоявший возле калитки, легким козлиным поскоком настиг у крыльца Клюева и с ходу прыгнул на его широченную спину. Тот озверело зарычал, одной рукой схватил его за шиворот и, словно кота, стащил с себя, а другой рукой со всего маху ударил шкворнем по шее. Степан ойкнул и осел, роняя голову к ногам своим. Черная кровь сдвоенной цевкой слабо заструилась из носа, пачкая рыжие усы и жидкую бороденку.
- Убил он его, уби-ил, изверг! - заревела Настя, валясь наземь к Степану, раскидывая руки и тряся головой. - Уби-и-ил!
Клюев оглядел с некоторым удивлением длинный ржавый шкворень, отбросил его к завалинке и трясущейся рукой полез в карман за кисетом. Но его схватили за локти подоспевшие милиционеры. Он больше не сопротивлялся, только смотрел себе под ноги и бормотал:
- Нечаянно я, граждане... Нечаянно.
С крыльца на него и на лежащего Степана смотрели с испугом и удивлением и Кречев, и Санька, и Якуша. И на лицах у них застыло недоумение, будто каждый хотел спросить и боялся: "Зачем все это? Что с нами творится?"
Первым подал голос подоспевший Зенин:
- Преступника Клюева вместе с сыном немедленно взять под арест и отправить в милицию!
- Есть такое дело!! - сказал Кулек и махнул рукой Саньке, стоявшему на крыльце: - А ну, давай сюда!
Санька спрыгнул с крыльца и, затравленно озираясь по сторонам, подошел к отцу.
- Шагом марш! - скомандовал им Кулек. - Дорогу арестованным! Эй вы, ротозеи! Прочь с дороги!
И повели. Потом кто-то запряг хозяйскую лошадь, положили на телегу свернувшегося калачиком Степана, посадили в задок плачущую Настю и повезли их в больницу.
- Кто может забрать к себе бывших хозяек? - спросил, обращаясь к толпе, Зенин. - Во избежание осложнений дальнейшее пребывание их в доме нежелательно!
Сквозь толпу протиснулся Спиридон-безрукий и, сурово насупившись, пошел в дом. Через несколько минут он, все такой же молчаливый и хмурый, вывел плачущую, согбенную Евфимию и высокую прямую, как скалка, Сарру. В руках у хозяйки был небольшой сверток в черном платке.
- Что за вещи? - остановил ее Зенин, берясь за узелок.
- Поминанье родительское да иконка, материно благословение, всхлипывая, ответила Евфимия. - Да так, кое-что из белья.
- Отпустите вы их, ироды! - крикнул кто-то из толпы.
- Вы еще нательные кресты с них посымайте! Антихристы!!
- Бессовестные!
- Хорошо. Пропустите их! - сказал Зенин Фешке и Анне Ивановне, загородившим дорогу.
Они сошли с крыльца, толпа молча расступилась перед ними. Впереди шел Спиридон-безрукий, стиснув зубы, катая за щеками каменеющие желваки; Евфимия шла, глядя себе под ноги, и плакала; старая Сосипатра несла свою голову, покрытую темной шалью, высоко и прямо, и взгляд ее сухих, застывших в немом отчаянии, расширенных глаз легко ломал и опрокидывал встречные взгляды виновато присмиревшей толпы.
7
Накануне Октябрьских праздников Успенский получил повестку из Тиханова: "Явиться по местожительству на предмет вступления в колхоз". Он отпросился на два дня у своего начальства и пешком отправился домой. Возле Сергачева, в двух верстах от Тиханова, ему встретился длинный обоз - десятка полтора телег, груженных мешками с зерном, громыхая колесами по промерзшей дороге, выезжали на столбовой большак, ведущий в Пугасово. Над передней телегой трепыхался натянутый на березовых кольях красный лоскут с белой надписью: "Вывезем до конца кулацкие излишки пролетарскому государству". Мужики шли возле своих телег, держась рукой за грядки, покрикивая на лошадей. Северный ветер низко гнал над землей сивые тучи, отмахивал на сторону лошадиные хвосты, трепал гривы. Было холодно и неприютно, в воздухе носились редкие и крупные, как гусиные перья, снежинки.
Пряча щеки в поднятый котиковый воротник, Успенский свернул на обочину, и стороной обходил обоз.
- Дмитрий Иванович! - окликнули его.
Он оглянулся и увидел отбегающего от телеги Андрея Ивановича Бородина.
Успенский остановился, Бородин подошел к нему. Поздоровались.
- Слыхал, что у нас творится? - спросил Бородин и, не дожидаясь ответа, торопливо стал рассказывать: - Клюева раскатали в пух и прах.
- Слыхал. Говорят, его посадили?
- Вместе с сыном. В Рязань угнали. Он ведь человека убил в запале... Добро все с молотка пошло, за бесценок. А напоследок сняли иконы вместе с божницей, раскололи в щепки и сожгли на глазах у всего народа... Какие иконы были! Какая божница!.. Кружево.
Успенский только головой покачал.
- Это варварство.
- Не говори! А ноне церковь у нас закрывают. Колокола сымать будут. Попа еще вчера забрали. Кого-то из арестантов привезли. Наши все отказались. Даже последние мазурики не пошли на такое дело. Боятся. А я вот бегу... Бегу, лишь бы не видеть... Эх! Мать твою... - Он хлопнул кнутом по земле и длинно, заковыристо выругался...
- От этого не спрячешься, - сказал Успенский.
- Не говори! Иду вот, а у самого кошки на душе скребут. Эх! - Бородин опять хлопнул кнутом и побежал догонять свою телегу.
В Тиханово Успенский вошел с кладбищенского конца. Всю церковную ограду запрудила огромная толпа; если бы не отсутствие телег, да лошадей, да пестрых товаров, можно было бы подумать, что весь базар переместился с трактирной площади сюда, за железную ограду. Но толпа эта, в отличие от живой, текучей базарной толпы, казалась мертвой, люди стояли, словно кочки в недвижной болотной воде, и тишина была напряженная, как на похоронах, в ожидании выноса гроба.
Успенский подошел к Лепилиной кузнице, в молчаливом приветствии чуть приподнял шапку с головы, ему ответили тем же полупоклоном с десяток мужиков.
- Что здесь происходит? - спросил он.
- Черти бога осаждают, - ответил Лепило. - А мы поглядим, кто кого одолеет.
- Сейчас ты ничего не увидишь, - отозвался Прокоп. - Эдак лет через пятьдесят или сто видно будет, как сложится жизнь - по-божески или по законам антихриста.
- А ты что, два века хочешь прожить?
- Мне и свой-то прожить толком не дают. Не о себе говорю - о народе.
- Народ ноне осатанел совсем, - сказал Кукурай. - Это ж надо, колокола сымают.
- Ты, слепой дурень, не вякай! - обругал его Лепило. - Нешто народ колокола сымает?
- Зь-зе-зенин с Як-як-як... - забился Иван Заика в попытке выговорить имена поломщиков.
- Поняли! Завтра доскажешь, - остановил его Лепило.
- Тьфу, Лепила, мать твою! - выругался Иван.
Между тем с самого верхнего, зеленого, купола большой колокольни слетела стая галок и с громким тревожным криком закружила над крестами. Толпа заволновалась, загудела:
- Ну, опять пошли на приступ...
- Теперь гляди в окна - вынырнут...
- Счас выползут... тараканы. Чтоб им шею сломать. Туды их мать!
И в самом деле, через минуту они появились в проемах высокой колокольни. Их было четверо, в руках они держали веревки и какие-то посудины - не то бутыли, не то лагуны. Там, на непомерной высоте, в сквозных проемах колокольни на фоне сумрачного неба они и в самом деле казались черными, как тараканы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89