Легкомысленные ответы о. Александра Меня, боюсь, лишь помогли закрепить негативное отношение к Церкви (“вместилище вековых суеверий”) в сознании немалого числа слушателей его размышлений о “научной астрологии”.
Ученик Меня (некогда даже бывший преподавателем Московской Духовной Академии) Л. Василенко берет под защиту и астрологию [eeeeee], и ее апологию своим наставником и пишет, что «Кураев, как человек философски образованный, должен бы уметь различать вопросы научные и вненаучные». Спасибо за доброе слово, Леонид Иванович, — это я и в самом деле умею. А потому и недоумеваю — с какой стати астрологию надо числить именно по научному ведомству. В науке принято объяснять механизмы предполагаемого взаимодействия, причем принято указывать материальные средства, позволяющие этому предполагаемому воздействию осуществляться. Так возьмет ли на себя Л. Василенко труд на научном языке механизмы воздействия «планет» на людей. Что это за излучения, воздействующие на наши характеры, текут по космосу, каков их источник, какова энергия, каков образ воприятия их человеком, и каким это путем планеты эти излучения «экранируют»?
Кстати, вскоре после выхода в свет книги о. Александра, о которой сейчас идет речь, наконец-то раздался долгожданный голос протеста академической науки против засилия оккультизма. Поскольку оккультизм и секты стали еще одной формой “утечки мозгов”, формой “внутренней эмиграции”, в письме, подписанном ректором МГУ академиком В. Садовничим, академиками Н. Лаверовым, В. Кудрявцевым, С. Капицей говорится о заполнении вакуума “извращенными представлениями, примитивными предрассудками, антинаучными и псевдонаучными идеями. Газеты, телевидение, радио заполнены сообщениями о “пользе” деятельности некоторых сект, сенсационных “открытий” уфологов, о коварных действиях инопланетян против людей, о политических прогнозах астрологов, о “достижениях” колдунов, магов и псевдоцелителей… Недопустимо, чтобы органы власти России вступали в какое-либо взаимодействие со всякого рода сомнительными представителями парапсихологии, уфологии и тем более астрологами, ясновидящими и т. п.” [282]. Интересно, если бы на глаза академикам-авторам этого письма — попались вышеприведенные советы о. Александра — каковым стало бы их мнение о Православии? И чем бы для них Православие отличалось от сект?
Леонид Василенко обвиняет меня в том, что «Кураев в сущности лишает нас (от имени Православия!) права думать и давать оценки. Назовем это своим именем: религиозный обскурантизм псевдоправославного благочестия» [283]. Как дивно здесь все перевернуто вверх дном! Я-то как раз и призывал к мысли. Призывал к тому, чтобы не доверяться модным суевериям. Подумайте всерьез: совместима ли вера в то, что таланты человека зависят от карты звездного неба в минуту его рождения, с тем, что исследовано наукой и с тем, во что верит Церковь. А теперь оказывается, что не верить в астрологию есть «религиозный обскурантизм»! Гуруистская приверженность Меню перекроила сознание моего критика на «новоязовский лад». Прям по Оруэллу: «Война — это мир».
Как и воспитавший его о. Александр, Л. И. Василенко убежден, что “занятия астрологией не являются делом однозначно антихристианским и антицерковным и осуждающие формулировки в адрес астрологии со стороны отцов недавнего Архиерейского Собора вызывают, скорее, недоумение, чем понимание… Как церковные, так и нецерковные люди нередко оказываются одинаково нечувствительными к космосу, ко всему многообразию связей человека с мирозданием и готовы попросту отрицать такие связи, отказываясь обсуждать суть подобных вопросов. В современной культуре, где космические идеи распространяются вместе с пониманием внутренних измерений природной жизни, такая позиция неприятия останется, конечно, непродуктивной, и в конечном счете безвыигрышной. Астрологии есть что сказать о том, что в ближнем космосе может предрасполагать к усилению страстей. Астрология говорит именно о предрасположении к тому, что подобные страсти, активизируемые состоянием ближнего космоса, приведут к тем событиям, которые обычно и происходят. Из сказанного ясно, что астрологические прогнозы вполне возможны и это нисколько не противоречит учению Церкви, ибо вполне возможны и разные другие прогнозы” [ffffff].
Я не сомневаюсь, что «астрологии есть что сказать». Вопрос в другом — стоит ли их слушать? Как справедливо было сказано на страницах журнала «Наука и жизнь», — «так ли уж бесспорен тезис о необходимости детального (подчеркиваю: детального!) знакомства с критикуемой теорией? Возьмем (чисто условно) Теорию Плоской Земли, Покоящейся на Трех Китах. Легко представить себе, что ее приверженцы (а они наверняка есть в наш просвещенный век) могут разработать теорию во всех деталях: чем питаются Киты, когда и подолгу ли спят, чешутся ли у них спины и т. д. и т. п. Спрашивается, нужно ли знать все эти подробности, чтобы отрицать в корне саму идею? То же и с астрологией: неужели непременно необходимо знать, какие планеты в каких сочетаниях и аспектах и в каких созвездиях управляют президентскими выборами и ценами на колбасу и сахар, чтобы поставить под сомнение само наличие подобных причинно-следственных связей?» [gggggg].
По мнению Л. И. Василенко, Мень мечтал о воцерковлении астрологии и экстрасенсорики: «Мень был убежден, что и целители, и астрологи не менее всех других людей нуждаются в том, чтобы донести до них слово Христово и помочь им полюбить Церковь. Для серьезной профессиональной работы им нужна, как выше сказано, благодать, нужны примирение с Богом, чистота помыслов и намерений, подвижничество и воцерковление» [284].
Но знает ли кто-нибудь хоть одного астролога, которому были свойственны «подвижничество и воцерковление»? Что ж, если подобная “генная инженерия” завершится успехом, — это и будет самым потрясающим вкладом меневской группы в церковную историю…
“Воцерковлять” астрологов, остающихся астрологами… С тем же успехом можно “воцерковлять” киллеров, неотказывающихся от своего ремесла или языческих жрецов, продолжающих совершать жертвоприношения своим божкам… Василенко (вслед за Менем?) путает людей и их убеждения. Да, с проповедью о Христе надо обращаться ко всем — даже к сатанистам. Но это не значит, что на этом пути будет происходить «воцерковление сатанизма». Необходимое условие воцерковления язычествующего человека — это осознание им его былых убеждений именно как языческих и отказ от них. Астрологам можно и нужно проповедовать — но не ради того, чтобы они стали астрологами более «профессиональными» или «воцерковленными», а для того, чтобы они стали астрологами бывшими.
Среди тех людей, чья неприемлющая астрологию позиция представляется о. Александру Меню и его ученикам “непродуктивной” и “безвыигрышной”, находится, например, блаженный Августин. Отвечая тем, кто полагает, что хотя бы иногда гороскопы попадают в точку, Августин пишет: “Так как это служит к уловлению людей, то оно бывает действием совратившихся духов, которым попускается знать кое-что истинное из области временных предметов отчасти потому, что они обладают более тонким чувством, или более тонкими телами, или более богатым, благодаря своей продолжительной жизни, опытом. Поэтому истинный христианин должен остерегаться как астрологов, так и всяких прорицателей, особенно тех, которые говорят правду, чтобы, уловив при содействии демонов его душу, они не запутали его в свое сообщество” [285].
Итак, если о. Александр Мень советует от ошибочно-популярных гороскопов “Крестьянки” обращаться к “научной астрологии” (очевидно, достачно научным оказывается Павел Глоба), то Августин советовал, напротив, более всего сторониться тех астрологов, чьи предсказания сбываются. Как верно подметил Л. Василенко — выбор позиции зависит от того, что человек считает “выигрышем” и к какому “продукту” он стремится. Одни хотят быть популярными, другие — спасти душу свою и души ближних от бесовских влияний “ближнего космоса”.
Отец Александр Мень был миссионером. Причем в ту эпоху, когда советская интеллигенция больше всего ценила в человеке толику диссидентства и еле проглядывающий кукиш в кармане. “Все под углом гражданского протеста”. И слегка диссидентствующий батюшка, слегка западничающий батюшка оказался очень социально востребованной фигурой. Инстинктом популяризатора отец Александр ощутил эту потребность — и создавал себе соответствующий имидж. За это его нельзя критиковать, ибо и этим он привлек ко Христу многих и многих людей. Но иногда чувство меры отказывало. И тогда рождались те суждения, что были приведены выше.
Инстинкт диссидентства у отца Александра был заложен, похоже, уже на уровне национального характера [hhhhhh]. Быть иным и ощущать свою инаковость и подчеркивать, культивировать ее — одна из характерных черт еврейского мироощущения (точнее, самоощущения), и в отце Александре она присутствовала вполне. Причем проявлялась она очень ярко — вплоть до непристойно-расистских заявлений типа того, которое он сделал по поводу знаменитого письма Эшлимана: “Если уж обязательно нужно было выступить с каким-то заявлением, то надо было выступать при Хрущеве — после Хрущева это было уже ненужно. Если включаться в борьбу, то здесь скорее должны были действовать какие-то подставные лица. В каком смысле “подставные” — не фиктивные, а лица, которые ни на что другое не годились бы. Если бы подписал письмо не священник Эшлиман (фамилия его мало украсила письмо), а некто Иванов, который бы просто соглашался с содержанием письма, то пускай бы эти люди и несли за это ответственность. Их бы не посадили за это письмо, они бы имели значительные неприятности — пускай бы даже это были священники. Но такой человек, как Эшлиман, который столько бы мог сделать для Церкви, был выбит из седла” [iiiiii]. Ивановых не страшно подставить и сломать им судьбу, Эшлиманы — люди более нужные… [jjjjjj]
Церковность отца Александра, конечно, сдерживала, смягчала его национально-культурный темперамент. Миф о диссидентстве Меня значительно превышает реальные масштабы его инакомыслия. Если внимательно просмотреть его книги и сопоставить их с официальными заявлениями иерархов Русской Православной Церкви той же, то есть «брежневской» (в Церкви — «никодимовской») эпохи, то окажется, что позиция о. Александра малоотличима от современной ему официальной.
Другое дело, что экуменизм иерархов советской поры нередко диктовался политическими соображениями [kkkkkk], в то время как у Меня это был искренний порыв. И оттого те же мысли он облекает в более человеческие слова. Но при составлении портрета пастыря из Новой Деревни все же важно живописать этот портрет на фоне той эпохи, в которой он жил. А тогда и в стенах Троице-Сергиевой Лавры происходили чуть ли не ежемесячные экуменические встречи с заверениями в братских чувствах и общехристианской солидарности… Но большинство официальных богословов той поры дожили и до наших дней и, освободившись от политического диктата, в значительной степени откорректировали свои взгляды (следствием чего и явилось строго православное Определение Архиерейского Собора 2000 года об отношении к инославию). У отца же Александра не было такой возможности…
Поэтому при вынесении церковной оценки трудов Меня стоило бы проявлять ту же меры терпимости, которую Церковь проявляет при оценке взглядов, например, до-никейских церковных писателей. Пока некий богословский вопрос не становится в центре внимания церковной мысли и полемики — очертания его православного решения как бы размыты (как размыты предметы, находящиеся вне фокуса зрения, на периферии нашего взгляда). Так вопрос о Троичности Божества не попадал в центр церковного внимания до начала арианских споров. Церковные писатели II-III столетий при случае касались темы об отношениях Отца и Сына — но в таких выражениях, которые к четвертому столетию стали уже двусмысленными или даже осужденными. Тем не менее, церковная память с благодарностью относится и к тем, первым поколениям богословов, ибо понимает, что неточность выражений не то же самое, что и ересь (ересь есть прямое противление уже установленному церковному верованию).
По вопросу же об экуменизме в Русской Православной Церкви времен творчества о. Александра даже не было споров. Из номера в номер официальный «Журнал Московской Патриархии» публиковал материалы экуменических диалогов…
Кроме того, не будем забывать, что вопрос об экуменизме — это весьма своеобразный вопрос, ибо состоит он не в уяснении того, что Церковь думает о своей вере и о себе, а в уяснении того, как она оценивает духовное состояние других, инаковерующих людей [llllll] — а потому разномыслие в этом вопросе вполне может быть терпимо.
В общем, суждения о. Александра Меня несильно отличались от господствовавших в ту пору в Церкви мнений.
Общепринятое ныне восприятие о. Александра как богослова-диссидента, как модерниста, который противостоял «церковной ортодоксии», вряд ли точно. Я думаю, о. Александр был искренним священником и богословом. Так вот, сказать о человеке такого склада, что он «противостоит церковной ортодоксии», — значит нанести ему наихудшее оскорбление, сказать нечто вроде «он мужественный и последовательный борец со своей Матерью».
О. Александр был бы по меньшей мере удивлен (я так говорю, потому что не знаю точно, разрешал ли он себе возмущаться), увидев, что его имя используют в пропагандистской кампании против его Церкви. Кроме того, я не помню, чтобы кто-то из его действительных духовных детей за эти годы подтвердил: вот с этим учением Православной Церкви о. Александр завещал нам бороться, это учение Церкви он оспорил, с этим был не согласен.
Да, о. Александр думал о том, какие реформы могли бы оживить нашу церковную жизнь. Но какой, скажите, священник в наше время не думает и не говорит о реформах (другое дело, что одни считают необходимым в ходе реформ демонтировать «модернистские надстройки» и вернуть Церковь к XIX или XVI столетиям, а другие — и именно их называют «обновленцами» — хотели бы воспроизвести формы церковной жизни II-III веков)?
Трагедия отца Александра в другом — в том, что люди, громко именующие себя его учениками, после его смерти сделали все для того, чтобы противопоставить о. Александра той Церкви, которой он служил при жизни. Большего несчастья в жизни миссионера не может произойти: когда его имя начинает использоваться как таран в борьбе с той Церковью, в которую он и хотел привести своих учеников. Именно это и произошло с памятью Меня. Ритуально-обязательным в демпрессе стало при упоминании его имени подчеркивать, что он был не таким, как прочие православные, что он был диссидентом и за то поплатился жизнью.
Мемуарная деятельность публичных учеников Меня твердит: был один хороший батюшка в России — и того убили (это основная мысль книг А. Зорина «Ангел-чернорабочий» и В. Илюшенко «Отец Александр Мень: жизнь и смерть во Христе»).
Вот пример того, как меневцы вбивают клин между Церковью и Менем: «Вдохновители (инспираторы, заказчики), принадлежащие к высшей церковной иерархии. Говорю лишь об отдельных князьях церкви, зависевших от тайной государственной власти и в то же время оказывавших на нее немалое влияние. Эти люди по сути враждебны христианству. Для них православие — религия ненависти. Люди бездарные, они были полны лютой ненависти и зависти к о. Александру, одаренному свыше всякой меры. Они убедили своих патронов, что о. Александр — „скрытый иудей“, представляющий смертельную угрозу для России, для РПЦ, для безопасности государства. Эти люди ведали,что творили» [286].
Экзальтированный меневец поступил подло — бросив страшное обвинение вполне конкретным и узнаваемым людям.
«Высшая церковная иерархия» — это постоянные члены Священного Синода. В год убийства о. Александра это были: Патриарх Алексий, митрополит Киевский Филарет, митрополит Крутицкий Ювеналий, митрополит Минский Филарет, митрополит Ростовский Владимир, архиепископ Смоленский Кирилл и только что назначенный на Ленинградскую кафедру и еще не познакомившийся с Душеновым митрополит Иоанн.
Все эти люди (кроме вл. Иоанна) имели огромный опыт экуменической работы.
Не желающий разбираться в деталях меневец (не он ли сам «полон лютой ненависти»?) слил в своей фантазии два полуфакта: 1) в середине 80-х годов в церковном самиздате стало ходить письмо, в котором содержалась резкая критика богословия о. Александра, причем авторство письма молва приписывала митрополиту Ленинградскому Антонию (Мельникову); 2) в начале 90-х резкие антиэкуменические проповеди выпускал ленинградский же митрополит Иоанн (Снычев).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Ученик Меня (некогда даже бывший преподавателем Московской Духовной Академии) Л. Василенко берет под защиту и астрологию [eeeeee], и ее апологию своим наставником и пишет, что «Кураев, как человек философски образованный, должен бы уметь различать вопросы научные и вненаучные». Спасибо за доброе слово, Леонид Иванович, — это я и в самом деле умею. А потому и недоумеваю — с какой стати астрологию надо числить именно по научному ведомству. В науке принято объяснять механизмы предполагаемого взаимодействия, причем принято указывать материальные средства, позволяющие этому предполагаемому воздействию осуществляться. Так возьмет ли на себя Л. Василенко труд на научном языке механизмы воздействия «планет» на людей. Что это за излучения, воздействующие на наши характеры, текут по космосу, каков их источник, какова энергия, каков образ воприятия их человеком, и каким это путем планеты эти излучения «экранируют»?
Кстати, вскоре после выхода в свет книги о. Александра, о которой сейчас идет речь, наконец-то раздался долгожданный голос протеста академической науки против засилия оккультизма. Поскольку оккультизм и секты стали еще одной формой “утечки мозгов”, формой “внутренней эмиграции”, в письме, подписанном ректором МГУ академиком В. Садовничим, академиками Н. Лаверовым, В. Кудрявцевым, С. Капицей говорится о заполнении вакуума “извращенными представлениями, примитивными предрассудками, антинаучными и псевдонаучными идеями. Газеты, телевидение, радио заполнены сообщениями о “пользе” деятельности некоторых сект, сенсационных “открытий” уфологов, о коварных действиях инопланетян против людей, о политических прогнозах астрологов, о “достижениях” колдунов, магов и псевдоцелителей… Недопустимо, чтобы органы власти России вступали в какое-либо взаимодействие со всякого рода сомнительными представителями парапсихологии, уфологии и тем более астрологами, ясновидящими и т. п.” [282]. Интересно, если бы на глаза академикам-авторам этого письма — попались вышеприведенные советы о. Александра — каковым стало бы их мнение о Православии? И чем бы для них Православие отличалось от сект?
Леонид Василенко обвиняет меня в том, что «Кураев в сущности лишает нас (от имени Православия!) права думать и давать оценки. Назовем это своим именем: религиозный обскурантизм псевдоправославного благочестия» [283]. Как дивно здесь все перевернуто вверх дном! Я-то как раз и призывал к мысли. Призывал к тому, чтобы не доверяться модным суевериям. Подумайте всерьез: совместима ли вера в то, что таланты человека зависят от карты звездного неба в минуту его рождения, с тем, что исследовано наукой и с тем, во что верит Церковь. А теперь оказывается, что не верить в астрологию есть «религиозный обскурантизм»! Гуруистская приверженность Меню перекроила сознание моего критика на «новоязовский лад». Прям по Оруэллу: «Война — это мир».
Как и воспитавший его о. Александр, Л. И. Василенко убежден, что “занятия астрологией не являются делом однозначно антихристианским и антицерковным и осуждающие формулировки в адрес астрологии со стороны отцов недавнего Архиерейского Собора вызывают, скорее, недоумение, чем понимание… Как церковные, так и нецерковные люди нередко оказываются одинаково нечувствительными к космосу, ко всему многообразию связей человека с мирозданием и готовы попросту отрицать такие связи, отказываясь обсуждать суть подобных вопросов. В современной культуре, где космические идеи распространяются вместе с пониманием внутренних измерений природной жизни, такая позиция неприятия останется, конечно, непродуктивной, и в конечном счете безвыигрышной. Астрологии есть что сказать о том, что в ближнем космосе может предрасполагать к усилению страстей. Астрология говорит именно о предрасположении к тому, что подобные страсти, активизируемые состоянием ближнего космоса, приведут к тем событиям, которые обычно и происходят. Из сказанного ясно, что астрологические прогнозы вполне возможны и это нисколько не противоречит учению Церкви, ибо вполне возможны и разные другие прогнозы” [ffffff].
Я не сомневаюсь, что «астрологии есть что сказать». Вопрос в другом — стоит ли их слушать? Как справедливо было сказано на страницах журнала «Наука и жизнь», — «так ли уж бесспорен тезис о необходимости детального (подчеркиваю: детального!) знакомства с критикуемой теорией? Возьмем (чисто условно) Теорию Плоской Земли, Покоящейся на Трех Китах. Легко представить себе, что ее приверженцы (а они наверняка есть в наш просвещенный век) могут разработать теорию во всех деталях: чем питаются Киты, когда и подолгу ли спят, чешутся ли у них спины и т. д. и т. п. Спрашивается, нужно ли знать все эти подробности, чтобы отрицать в корне саму идею? То же и с астрологией: неужели непременно необходимо знать, какие планеты в каких сочетаниях и аспектах и в каких созвездиях управляют президентскими выборами и ценами на колбасу и сахар, чтобы поставить под сомнение само наличие подобных причинно-следственных связей?» [gggggg].
По мнению Л. И. Василенко, Мень мечтал о воцерковлении астрологии и экстрасенсорики: «Мень был убежден, что и целители, и астрологи не менее всех других людей нуждаются в том, чтобы донести до них слово Христово и помочь им полюбить Церковь. Для серьезной профессиональной работы им нужна, как выше сказано, благодать, нужны примирение с Богом, чистота помыслов и намерений, подвижничество и воцерковление» [284].
Но знает ли кто-нибудь хоть одного астролога, которому были свойственны «подвижничество и воцерковление»? Что ж, если подобная “генная инженерия” завершится успехом, — это и будет самым потрясающим вкладом меневской группы в церковную историю…
“Воцерковлять” астрологов, остающихся астрологами… С тем же успехом можно “воцерковлять” киллеров, неотказывающихся от своего ремесла или языческих жрецов, продолжающих совершать жертвоприношения своим божкам… Василенко (вслед за Менем?) путает людей и их убеждения. Да, с проповедью о Христе надо обращаться ко всем — даже к сатанистам. Но это не значит, что на этом пути будет происходить «воцерковление сатанизма». Необходимое условие воцерковления язычествующего человека — это осознание им его былых убеждений именно как языческих и отказ от них. Астрологам можно и нужно проповедовать — но не ради того, чтобы они стали астрологами более «профессиональными» или «воцерковленными», а для того, чтобы они стали астрологами бывшими.
Среди тех людей, чья неприемлющая астрологию позиция представляется о. Александру Меню и его ученикам “непродуктивной” и “безвыигрышной”, находится, например, блаженный Августин. Отвечая тем, кто полагает, что хотя бы иногда гороскопы попадают в точку, Августин пишет: “Так как это служит к уловлению людей, то оно бывает действием совратившихся духов, которым попускается знать кое-что истинное из области временных предметов отчасти потому, что они обладают более тонким чувством, или более тонкими телами, или более богатым, благодаря своей продолжительной жизни, опытом. Поэтому истинный христианин должен остерегаться как астрологов, так и всяких прорицателей, особенно тех, которые говорят правду, чтобы, уловив при содействии демонов его душу, они не запутали его в свое сообщество” [285].
Итак, если о. Александр Мень советует от ошибочно-популярных гороскопов “Крестьянки” обращаться к “научной астрологии” (очевидно, достачно научным оказывается Павел Глоба), то Августин советовал, напротив, более всего сторониться тех астрологов, чьи предсказания сбываются. Как верно подметил Л. Василенко — выбор позиции зависит от того, что человек считает “выигрышем” и к какому “продукту” он стремится. Одни хотят быть популярными, другие — спасти душу свою и души ближних от бесовских влияний “ближнего космоса”.
Отец Александр Мень был миссионером. Причем в ту эпоху, когда советская интеллигенция больше всего ценила в человеке толику диссидентства и еле проглядывающий кукиш в кармане. “Все под углом гражданского протеста”. И слегка диссидентствующий батюшка, слегка западничающий батюшка оказался очень социально востребованной фигурой. Инстинктом популяризатора отец Александр ощутил эту потребность — и создавал себе соответствующий имидж. За это его нельзя критиковать, ибо и этим он привлек ко Христу многих и многих людей. Но иногда чувство меры отказывало. И тогда рождались те суждения, что были приведены выше.
Инстинкт диссидентства у отца Александра был заложен, похоже, уже на уровне национального характера [hhhhhh]. Быть иным и ощущать свою инаковость и подчеркивать, культивировать ее — одна из характерных черт еврейского мироощущения (точнее, самоощущения), и в отце Александре она присутствовала вполне. Причем проявлялась она очень ярко — вплоть до непристойно-расистских заявлений типа того, которое он сделал по поводу знаменитого письма Эшлимана: “Если уж обязательно нужно было выступить с каким-то заявлением, то надо было выступать при Хрущеве — после Хрущева это было уже ненужно. Если включаться в борьбу, то здесь скорее должны были действовать какие-то подставные лица. В каком смысле “подставные” — не фиктивные, а лица, которые ни на что другое не годились бы. Если бы подписал письмо не священник Эшлиман (фамилия его мало украсила письмо), а некто Иванов, который бы просто соглашался с содержанием письма, то пускай бы эти люди и несли за это ответственность. Их бы не посадили за это письмо, они бы имели значительные неприятности — пускай бы даже это были священники. Но такой человек, как Эшлиман, который столько бы мог сделать для Церкви, был выбит из седла” [iiiiii]. Ивановых не страшно подставить и сломать им судьбу, Эшлиманы — люди более нужные… [jjjjjj]
Церковность отца Александра, конечно, сдерживала, смягчала его национально-культурный темперамент. Миф о диссидентстве Меня значительно превышает реальные масштабы его инакомыслия. Если внимательно просмотреть его книги и сопоставить их с официальными заявлениями иерархов Русской Православной Церкви той же, то есть «брежневской» (в Церкви — «никодимовской») эпохи, то окажется, что позиция о. Александра малоотличима от современной ему официальной.
Другое дело, что экуменизм иерархов советской поры нередко диктовался политическими соображениями [kkkkkk], в то время как у Меня это был искренний порыв. И оттого те же мысли он облекает в более человеческие слова. Но при составлении портрета пастыря из Новой Деревни все же важно живописать этот портрет на фоне той эпохи, в которой он жил. А тогда и в стенах Троице-Сергиевой Лавры происходили чуть ли не ежемесячные экуменические встречи с заверениями в братских чувствах и общехристианской солидарности… Но большинство официальных богословов той поры дожили и до наших дней и, освободившись от политического диктата, в значительной степени откорректировали свои взгляды (следствием чего и явилось строго православное Определение Архиерейского Собора 2000 года об отношении к инославию). У отца же Александра не было такой возможности…
Поэтому при вынесении церковной оценки трудов Меня стоило бы проявлять ту же меры терпимости, которую Церковь проявляет при оценке взглядов, например, до-никейских церковных писателей. Пока некий богословский вопрос не становится в центре внимания церковной мысли и полемики — очертания его православного решения как бы размыты (как размыты предметы, находящиеся вне фокуса зрения, на периферии нашего взгляда). Так вопрос о Троичности Божества не попадал в центр церковного внимания до начала арианских споров. Церковные писатели II-III столетий при случае касались темы об отношениях Отца и Сына — но в таких выражениях, которые к четвертому столетию стали уже двусмысленными или даже осужденными. Тем не менее, церковная память с благодарностью относится и к тем, первым поколениям богословов, ибо понимает, что неточность выражений не то же самое, что и ересь (ересь есть прямое противление уже установленному церковному верованию).
По вопросу же об экуменизме в Русской Православной Церкви времен творчества о. Александра даже не было споров. Из номера в номер официальный «Журнал Московской Патриархии» публиковал материалы экуменических диалогов…
Кроме того, не будем забывать, что вопрос об экуменизме — это весьма своеобразный вопрос, ибо состоит он не в уяснении того, что Церковь думает о своей вере и о себе, а в уяснении того, как она оценивает духовное состояние других, инаковерующих людей [llllll] — а потому разномыслие в этом вопросе вполне может быть терпимо.
В общем, суждения о. Александра Меня несильно отличались от господствовавших в ту пору в Церкви мнений.
Общепринятое ныне восприятие о. Александра как богослова-диссидента, как модерниста, который противостоял «церковной ортодоксии», вряд ли точно. Я думаю, о. Александр был искренним священником и богословом. Так вот, сказать о человеке такого склада, что он «противостоит церковной ортодоксии», — значит нанести ему наихудшее оскорбление, сказать нечто вроде «он мужественный и последовательный борец со своей Матерью».
О. Александр был бы по меньшей мере удивлен (я так говорю, потому что не знаю точно, разрешал ли он себе возмущаться), увидев, что его имя используют в пропагандистской кампании против его Церкви. Кроме того, я не помню, чтобы кто-то из его действительных духовных детей за эти годы подтвердил: вот с этим учением Православной Церкви о. Александр завещал нам бороться, это учение Церкви он оспорил, с этим был не согласен.
Да, о. Александр думал о том, какие реформы могли бы оживить нашу церковную жизнь. Но какой, скажите, священник в наше время не думает и не говорит о реформах (другое дело, что одни считают необходимым в ходе реформ демонтировать «модернистские надстройки» и вернуть Церковь к XIX или XVI столетиям, а другие — и именно их называют «обновленцами» — хотели бы воспроизвести формы церковной жизни II-III веков)?
Трагедия отца Александра в другом — в том, что люди, громко именующие себя его учениками, после его смерти сделали все для того, чтобы противопоставить о. Александра той Церкви, которой он служил при жизни. Большего несчастья в жизни миссионера не может произойти: когда его имя начинает использоваться как таран в борьбе с той Церковью, в которую он и хотел привести своих учеников. Именно это и произошло с памятью Меня. Ритуально-обязательным в демпрессе стало при упоминании его имени подчеркивать, что он был не таким, как прочие православные, что он был диссидентом и за то поплатился жизнью.
Мемуарная деятельность публичных учеников Меня твердит: был один хороший батюшка в России — и того убили (это основная мысль книг А. Зорина «Ангел-чернорабочий» и В. Илюшенко «Отец Александр Мень: жизнь и смерть во Христе»).
Вот пример того, как меневцы вбивают клин между Церковью и Менем: «Вдохновители (инспираторы, заказчики), принадлежащие к высшей церковной иерархии. Говорю лишь об отдельных князьях церкви, зависевших от тайной государственной власти и в то же время оказывавших на нее немалое влияние. Эти люди по сути враждебны христианству. Для них православие — религия ненависти. Люди бездарные, они были полны лютой ненависти и зависти к о. Александру, одаренному свыше всякой меры. Они убедили своих патронов, что о. Александр — „скрытый иудей“, представляющий смертельную угрозу для России, для РПЦ, для безопасности государства. Эти люди ведали,что творили» [286].
Экзальтированный меневец поступил подло — бросив страшное обвинение вполне конкретным и узнаваемым людям.
«Высшая церковная иерархия» — это постоянные члены Священного Синода. В год убийства о. Александра это были: Патриарх Алексий, митрополит Киевский Филарет, митрополит Крутицкий Ювеналий, митрополит Минский Филарет, митрополит Ростовский Владимир, архиепископ Смоленский Кирилл и только что назначенный на Ленинградскую кафедру и еще не познакомившийся с Душеновым митрополит Иоанн.
Все эти люди (кроме вл. Иоанна) имели огромный опыт экуменической работы.
Не желающий разбираться в деталях меневец (не он ли сам «полон лютой ненависти»?) слил в своей фантазии два полуфакта: 1) в середине 80-х годов в церковном самиздате стало ходить письмо, в котором содержалась резкая критика богословия о. Александра, причем авторство письма молва приписывала митрополиту Ленинградскому Антонию (Мельникову); 2) в начале 90-х резкие антиэкуменические проповеди выпускал ленинградский же митрополит Иоанн (Снычев).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62