Уже воображали, что предприимчивый Фердинанд переправился через Рейн, находится во Франции и вскоре появится под стенами Парижа. Все это казалось таким необыкновенным для врагов Пруссии, что даже венский и петербургский дворы стали предполагать тайное соглашение между Францией и Пруссией, и немало труда приложили французы к тому, чтобы уничтожить это подозрение. Версальский двор вскоре проявил решительную деятельность. Были приняты самые энергичные меры и мобилизованы все войска из внутренних областей Франции, которые должны были тотчас же подкрепить корпуса на Рейне; пограничные крепости были поспешно снабжены всем необходимым для сильной обороны, а чтобы оживить павшее мужество нации, больше желавшей мира, чем войны, был распространен слух, что в скором времени, благодаря посредничеству Испании, мир будет заключен.
Герцог Бель-Иль, бывший тогда полновластным хозяином в Версале, обратил внимание на источник злоупотреблений. Он сделал распоряжения, необходимость которых, особенно в военное время, должна была возбудить изумление всех дисциплинированных армий. Половина офицеров должна была оставаться при своих полках; далее, без отпуска офицеры не имели права удаляться от армии; за нарушение этого они наказываются лишением жалованья. Бель-Иль заключил также многих офицеров в Бастилию и разослал ко всем полковым командирам французской армии строгие приказы и угрозы. Но на них мало обратили внимания; зло слишком укоренилось и могло быть пресечено лишь с помощью совершенного преобразования воинского устава Причиной всех прискорбных явлений, которые имели место во французской армии, было, конечно, не только растлевающее влияние двора. Франция по-прежнему давала наиболее интересных военных теоретиков, чьи труды развивали тактику европейских армий, побуждали к экспериментам в деле применения артиллерии, организации снабжения и т. д. В колониях небольшие французские отряды отчаянно, героически сражались против численно превосходящих английских армий. Перед Семилетней войной военный авторитет французского солдата и офицера был необычайно высок. Однако именно этот авторитет, убеждение в своем совершенном превосходстве над другими нациями, особенно после недавнего военного опыта (войны за Австрийское наследство со сражениями при Фонтенуа и Лауфельде) привел к «шапкозакидательским настроениям» и пренебрежению к противнику.
. Ни субординации, ни дисциплины, ни порядка не соблюдалось во время походов их армий, в лагерях, даже на поле сражения; вместо них существовали варварские обычаи, произвольные законы и бесчинства. Даже унтер-офицеры держали любовниц, которые сопровождали армию в экипажах, часто в обществе своих любовников. Во французских лагерях можно было найти все, чем роскошь манит глаза в великолепных столицах. От предметов необходимых до самых изысканных – все можно было иметь в бесчисленных лавках, в магазинах, торгующих шелковыми тканями, галантерейными товарами, духами, зонтами, париками, румянами и белилами. Однажды в армии принца Субизского, не превышавшей тогда 50 000 человек, находилось 12 000 повозок, принадлежавших купцам и маркитантам, не считая офицерского багажа. В гвардейском корпусе один эскадрон герцога Виллеруа, состоявший из 139 всадников, имел при себе 1200 лошадей, из которых лишь небольшое количество употребляемо было кавалеристами; остальные везли эскадронный обоз. Такое непомерное количество багажа сильно затрудняло продовольствие войск и препятствовало передвижению их. В ла герях устраивались балы, и нередко караульный офицер покидал свой пост, чтобы где-нибудь по соседству протанцевать менуэт. Над приказами генералов издевались, исполняя их лишь при желании.
Разительный пример совершенного отсутствия субординации подал один из знатнейших и лучших генералов, граф Сен-Жермен, впоследствии датский фельдмаршал, а затем французский военный министр. Случай этот относится к последующей кампании, но тут он более уместен. Сен-Жермен был французским генерал-лейтенантом и командовал отдельным корпусом в 10 000 человек. Поссорившись с маршалом Брольи, он совершенно отказался повиноваться ему и наконец уехал, даже не известив об этом своего главного начальника и не приняв никаких мер для обеспечения стольких тысяч солдат. Ему показалось достаточным указать маршалу в письме то место, где находился вверенный ему корпус. Такая важная военная измена не произвела особенного впечатления ни в войске, ни во Франции. В Париже заявили: «Il a donné sa demission» «Он подал в отставку» (фр.).
. Нация эта, столь ревниво относившаяся к своей чести, не принимала во внимание ни положения дел, ни обязательств к чести, к сану и к отечеству. При дворе и в столице ограничились лишь порицанием этого своевольства, одно помышление о котором сочлось бы в римской и прусской армиях преступлением, достойным смертной казни.
Благодаря своему образу мыслей и действий, столь противоположному военным обычаям и принципам немцев, французы стали так презренны в глазах германских войск, что ни природное их мужество, ни любовь к славе не могли им снискать уважения. Немало способствовали этому и важные события. Встречает Фридрих французов – он тотчас же с большою легкостью одерживает над ними победы; Фердинанд среди зимы собирает рассеянные войска и прогоняет мечтавших о победах французов за несколько недель, почти без битвы, до самого Рейна. Вдвое сильнейший неприятель бежит отовсюду, оставляя свои магазины и думая лишь о спасении жизни. Французские войска, пришедшие на Рейн, находились действительно в самом жалком состоянии и представляли необъятную картину человеческой нищеты: изнуренные, изголодавшиеся, ободранные, они не имели даже предметов самой первой необходимости, так как весь багаж их лавочников и маркитантов сделался добычей легких войск Фердинанда, а недостаток хлеба был для них так же чувствителен, как и потеря пудры для волос. Зато веселье у них процветало: они пели, плясали и надевали шутовские наряды. Им разрешались различные вольности, которые считались бы непристойными в иных армиях. В по ходах они несли ружье, воткнувши хлеб на штык, а на рукоятку шпаги привешивали кусок мяса. Многие рядовые были без чулок и надевали штиблеты прямо на босую ногу. Бумажные манжеты были у них явлением весьма обыкновенным. Ни в одной армии не было такого веселья: оно не прекращалось ни днем, ни ночью, не прерывалось ни походами, ни неудачами, ни победами. За недостатком иных зрелищ, раздевали по пояс развратных женщин и гоняли их сквозь строй: наказание, изобретенное лишь для увеселения, и тем более странное, что французских солдат не подвергали никаким телесным наказаниям Германский взгляд на француза не менее пристрастен, чем германский взгляд на русского
.
Все это еще увеличивало пренебрежение германских войск к французам; никогда оно не проявлялось в такой степени относительно храброго народа и не было скрываемо даже в самых критических обстоятельствах. Вот один разительный пример: прусский гусар был пойман французами и приведен ими в лагерь. Клермон сам пожелал с ним говорить, так как взятие в плен прусского гусара было весьма большой редкостью. Плененный принадлежал к Черному полку, каждый всадник которого одет был в черное и на кивере красовалась у него мертвая голова, символ смерти; это был живой memento mori «Черные гусары» – один из самых знаменитых полков в прусской кавалерии.
. Один вид такого предвестника смерти, вооруженного острой саблей, внушал ужас. Эти гусары были пугалом для самых храбрых французских полков. По слухам, они при малейшем сопротивлении не давали пощады, а гусары сами подтверждали эту молву, чтобы тем легче было побеждать. Появление их производило невероятное действие. Целые отряды обращались в бегство, завидя нескольких гусар, и нередко один из этих черных всадников приводил в союзный лагерь целую толпу пленных. В бой они шли точно на танцы и никогда не возвращались без добычи. Между легкими прусскими войсками они отличались великодушием и геройской неустрашимостью, иллюстрацией чего может служить следующее. Гусар полонил австрийского офицера, который, согласно военному обычаю, тотчас же отдал ему часы и кошелек. Пруссак возвратил то и другое, говоря: «Вы в плену и потому нуждаетесь в деньгах. Вот это, – тут он ударил по сабле, – всякий день снабжает меня ими». Этот Черный полк должен был однажды во время ожесточенного боя выдерживать неподвижно убийственную пальбу из орудий. Офицер спокойно курит трубку, а когда два гусара, сраженные ядрами, опрокидываются с лошадей, он кричит остальным: «Смирно, дети! Когда один падает, остальным сейчас же сомкнуться; на то мы здесь и стоим». В другом сражении один тяжело раненный офицер, падая с лошади, закричал своим гусарам: «Вперед, вперед! На врага! На меня не обращайте внимания». Такие примеры должны были возвысить в воинах понятие о долге и умалить страх перед смертью.
Разговор французского полководца с плененным гусаром производился при помощи переводчика. На вопрос, где находится лагерь Фердинанда, он отвечал: «Там, где вы не будете его атаковать». Его спросили, как велика армия короля. «Найдите ее и сосчитайте, если у вас на это хватит храбрости», – был ответ. Клермон не счел себя оскорбленным такой дерзостью; напротив, она ему понравилась, и он спросил гусара, много ли у его короля таких солдат. Человек с мертвой головой отвечал: «Я самый плохой, иначе я не был бы теперь у вас в плену». Для французов было большой загадкой найти подобные воззрения вне Франции. Гусар был выпущен, и Клермон подарил ему луи дор. Пруссак взял его, и, хотя сам был обобран и без гроша, но тут же, на глазах полководца, отдал монету одному французскому солдату, говоря, что не хочет принимать подарков от врагов своего народа. Ему предложили офицерский чин на французской службе; гусар ответил с презрительной усмешкой, что он пруссак.
Подобные черты характеризируют дух народа и эпохи. Такое благородство чувств у рядового могло выработаться лишь национальными принципами и убеждениями; поэтому такой поступок не изумил немцев, и хотя он сделался гласным, но имя пруссака осталось неизвестным.
Долг историка отмечать подобные эпизоды; он приятен, когда они делают честь его народу. Но не должно ему умалчивать и о подвигах врага. Упомянутый выше маркиз Армантьер взял город Целле. Дворянство и граждане выслали депутатов, умоляя о пощаде. Армантьер отвечал: «Господа! Я пришел сюда для вашего блага; но будьте уверены, что я постараюсь вам повредить как можно меньше». И он сдержал слово. По окончании войны он выслал из Франции целльскому священнику энциклопедический словарь, считавшийся тогда знаменитейшей книгой [157a] 157a
Имеется в виду «Энциклопедия, или Толковый словарь наук, искусств и ремесел» – первое такого рода масштабное сочинение, вышедшее во Франции в 1751–1780 гг. В создании этой энциклопедии принимали участие Дидро, д’Аламбер, Вольтер, Руссо и многие другие. Всего в энциклопедии насчитывалось 35 томов. Поскольку в 1758 г. ее издание было приостановлено парижским парламентом и возобновилось лишь в 1765 г., по всей видимости, священник из Целле получил лишь первые тома.
. При этом он писал ему: «Вы слишком много подали мне поводов оказать пользу вашим несчастным согражданам, и я хочу вам поэтому засвидетельствовать свою справедливую благодарность».
Французы, под предводительством генерала Мерсьера, взяли знаменитый своими льняными мануфактурами вестфальский город Билефельд, причем разграбили его, хотя генерал запрещал всякие бесчинства. Но чувствуя, что ему следовало бы поступать энергичнее, он в 1790 году, через 33 года после этого происшествия, послал из Байонны Билефельдскому магистрату значительную сумму денег, с просьбой вернуть ее пострадавшим; в случае же их смерти употребить этот капитал на пользу города. Жители Ганновера тоже имели счастье получить человеколюбивого коменданта. Им был герцог Рандан, который обнаруживал снисхождение и великодушие, где только мог. Француз ский генерал Вобекур, командовавший на Гарце, доказал своим славным поведением, как можно соединять благородство с неприятельскими действиями. Тронутые этим жители горного Клаусталя вычеканили в доказательство своей благодарности большую медаль с его изображением и с надписью: Recto, Modesto Duci Vaubecourt, Civit–Clausthal. 1762 («Честному, умеренному герцогу Вобекуру – граждане Клаусталя»).
Возвратимся опять к прерванной нити истории. Фердинанд, предоставив короткий отдых своим войскам на зимних квартирах, открыл кампанию с отважным намерением перенести театр войны если не в самые пределы Франции, то все же к границам этого государства. Но так как французская армия расположилась на Рейне, притом в весьма выгодной позиции, а Фердинанд не имел понтонов, то переправа через эту большую реку представляла необыкновенные затруднения; но все прошло весьма удачно, благодаря превосходным мерам, и 1 июня ночью союзная армия счастливо переправилась у Клеве на ту сторону Рейна, частью в нанятых у голландцев судах, из которых был построен понтонный мост, частью на плоскодонных лодках. Причиненный нескольким голландским владениям убыток был вознагражден четырьмя тысячами гульденов. Фердинанд сильно желал сражения, но Клермон тщательно избегал его и, сильно укрепившись, сидел в Рейнфельдене, несмотря на то, что армия его была гораздо сильнее неприятельской. Атаковать его там было бы дерзостью. Оставалось лишь одно средство – принудить его к отступлению искусными маневрами, что и удалось ловкому противнику Фердинанд Брауншвейгский перекрыл пути снабжения французской армии, чем вынудил ее покинуть лагерь.
, и на четырнадцатый день после переправы через Рейн французская армия очутилась на равнинах Крефельда. 23 июня произошло сражение, в котором Фердинанд обнаружил необыкновенные военные дарования. Он совершил три атаки, из которых две были ложные; но это обстоятельство, благодаря искусным маневрам, не было замечено врагом. Главным местом действия был, собственно, левый фланг французов, в лесу, от занятия которого зависела судьба битвы. Здесь командовал генерал Сен-Жермен; в надежде на скорую помощь он храбро защищался. Действительно, весь гренадерский корпус был отправлен для его подкрепления, но по дороге заблудился. Наконец в лес проник наследный принц Брауншвейгский во главе пехоты, и после упорной трехчасовой битвы неприятель был изгнан оттуда Атаки, направленные на центр и правый фланг французов, привели к тому, что генеральное наступление против корпуса Сен-Жермена, занимавшего господствовавший над путями отступления лес, не привлекло к себе внимания Клермона. В результате подкрепления, посланные Сен-Жермену, попросту запоздали.
. Французская кавалерия лишилась при этом части своих лучших всадников, а прусские драгуны, ожесточенные какими-то шутками французов, энергично мстили за них. Союзники лишились в этом сражении 1500 человек убитыми и ранеными, враги же лишились более 7000 человек. Чувствительной национальной потерей для французов была смерть графа Жизора, единственного сына герцога Бель-Иля; это был юноша с редкими достоинствами, который подавал блестящие надежды. Он умер от раны на руках наследного принца Брауншвейгского, который знал его и любил. Победитель Фердинанд ходил по полю битвы, и грустно смотрел на изувеченные трупы, и сказал офицерам, поздравлявшим его: «Уже десятый раз в своей жизни вижу я подобное зрелище. Дай Бог, чтобы оно было по следним!»
После битвы наследный принц двинулся вперед со своим корпусом, взял Роремонд посредством капитуляции и выслал отряды для разведки под самые стены Брюсселя. Были наложены контрибуции на Брабант и Люттихское епископство. Но самым важным последствием этой победы была осада Дюссельдорфа, где находились главные французские склады. На шестой день, когда бомбы и гранаты превратили в кучу пепла множество домов, город сдался. Гарнизон получил свободный пропуск, а громадные запасы провианта, снарядов и прекрасных орудий достались завоевателям. Во Франции до того испугались этой новой неудачи, что Бастилия была наполнена офицерами, а Клермон вызван обратно. Дофин пожелал сам начальствовать над армией, но ему не разрешили. Между тем были приняты новые меры для спасения чести французского оружия. Армии снабдили рекрутами, всеми необходимыми припасами и инструкциями. Командование на Рейне получил теперь опытный маршал Контад; причем принц Субиз получил приказание во что бы то ни стало вновь проникнуть в Гессен со своей армией, усиленной 6000 вюртембергцев. Эта область, по причине отдаления Фердинанда, могла быть, по-видимому, легко отвоевана, что послужило бы поводом для отозвания союзников от Рейна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Герцог Бель-Иль, бывший тогда полновластным хозяином в Версале, обратил внимание на источник злоупотреблений. Он сделал распоряжения, необходимость которых, особенно в военное время, должна была возбудить изумление всех дисциплинированных армий. Половина офицеров должна была оставаться при своих полках; далее, без отпуска офицеры не имели права удаляться от армии; за нарушение этого они наказываются лишением жалованья. Бель-Иль заключил также многих офицеров в Бастилию и разослал ко всем полковым командирам французской армии строгие приказы и угрозы. Но на них мало обратили внимания; зло слишком укоренилось и могло быть пресечено лишь с помощью совершенного преобразования воинского устава Причиной всех прискорбных явлений, которые имели место во французской армии, было, конечно, не только растлевающее влияние двора. Франция по-прежнему давала наиболее интересных военных теоретиков, чьи труды развивали тактику европейских армий, побуждали к экспериментам в деле применения артиллерии, организации снабжения и т. д. В колониях небольшие французские отряды отчаянно, героически сражались против численно превосходящих английских армий. Перед Семилетней войной военный авторитет французского солдата и офицера был необычайно высок. Однако именно этот авторитет, убеждение в своем совершенном превосходстве над другими нациями, особенно после недавнего военного опыта (войны за Австрийское наследство со сражениями при Фонтенуа и Лауфельде) привел к «шапкозакидательским настроениям» и пренебрежению к противнику.
. Ни субординации, ни дисциплины, ни порядка не соблюдалось во время походов их армий, в лагерях, даже на поле сражения; вместо них существовали варварские обычаи, произвольные законы и бесчинства. Даже унтер-офицеры держали любовниц, которые сопровождали армию в экипажах, часто в обществе своих любовников. Во французских лагерях можно было найти все, чем роскошь манит глаза в великолепных столицах. От предметов необходимых до самых изысканных – все можно было иметь в бесчисленных лавках, в магазинах, торгующих шелковыми тканями, галантерейными товарами, духами, зонтами, париками, румянами и белилами. Однажды в армии принца Субизского, не превышавшей тогда 50 000 человек, находилось 12 000 повозок, принадлежавших купцам и маркитантам, не считая офицерского багажа. В гвардейском корпусе один эскадрон герцога Виллеруа, состоявший из 139 всадников, имел при себе 1200 лошадей, из которых лишь небольшое количество употребляемо было кавалеристами; остальные везли эскадронный обоз. Такое непомерное количество багажа сильно затрудняло продовольствие войск и препятствовало передвижению их. В ла герях устраивались балы, и нередко караульный офицер покидал свой пост, чтобы где-нибудь по соседству протанцевать менуэт. Над приказами генералов издевались, исполняя их лишь при желании.
Разительный пример совершенного отсутствия субординации подал один из знатнейших и лучших генералов, граф Сен-Жермен, впоследствии датский фельдмаршал, а затем французский военный министр. Случай этот относится к последующей кампании, но тут он более уместен. Сен-Жермен был французским генерал-лейтенантом и командовал отдельным корпусом в 10 000 человек. Поссорившись с маршалом Брольи, он совершенно отказался повиноваться ему и наконец уехал, даже не известив об этом своего главного начальника и не приняв никаких мер для обеспечения стольких тысяч солдат. Ему показалось достаточным указать маршалу в письме то место, где находился вверенный ему корпус. Такая важная военная измена не произвела особенного впечатления ни в войске, ни во Франции. В Париже заявили: «Il a donné sa demission» «Он подал в отставку» (фр.).
. Нация эта, столь ревниво относившаяся к своей чести, не принимала во внимание ни положения дел, ни обязательств к чести, к сану и к отечеству. При дворе и в столице ограничились лишь порицанием этого своевольства, одно помышление о котором сочлось бы в римской и прусской армиях преступлением, достойным смертной казни.
Благодаря своему образу мыслей и действий, столь противоположному военным обычаям и принципам немцев, французы стали так презренны в глазах германских войск, что ни природное их мужество, ни любовь к славе не могли им снискать уважения. Немало способствовали этому и важные события. Встречает Фридрих французов – он тотчас же с большою легкостью одерживает над ними победы; Фердинанд среди зимы собирает рассеянные войска и прогоняет мечтавших о победах французов за несколько недель, почти без битвы, до самого Рейна. Вдвое сильнейший неприятель бежит отовсюду, оставляя свои магазины и думая лишь о спасении жизни. Французские войска, пришедшие на Рейн, находились действительно в самом жалком состоянии и представляли необъятную картину человеческой нищеты: изнуренные, изголодавшиеся, ободранные, они не имели даже предметов самой первой необходимости, так как весь багаж их лавочников и маркитантов сделался добычей легких войск Фердинанда, а недостаток хлеба был для них так же чувствителен, как и потеря пудры для волос. Зато веселье у них процветало: они пели, плясали и надевали шутовские наряды. Им разрешались различные вольности, которые считались бы непристойными в иных армиях. В по ходах они несли ружье, воткнувши хлеб на штык, а на рукоятку шпаги привешивали кусок мяса. Многие рядовые были без чулок и надевали штиблеты прямо на босую ногу. Бумажные манжеты были у них явлением весьма обыкновенным. Ни в одной армии не было такого веселья: оно не прекращалось ни днем, ни ночью, не прерывалось ни походами, ни неудачами, ни победами. За недостатком иных зрелищ, раздевали по пояс развратных женщин и гоняли их сквозь строй: наказание, изобретенное лишь для увеселения, и тем более странное, что французских солдат не подвергали никаким телесным наказаниям Германский взгляд на француза не менее пристрастен, чем германский взгляд на русского
.
Все это еще увеличивало пренебрежение германских войск к французам; никогда оно не проявлялось в такой степени относительно храброго народа и не было скрываемо даже в самых критических обстоятельствах. Вот один разительный пример: прусский гусар был пойман французами и приведен ими в лагерь. Клермон сам пожелал с ним говорить, так как взятие в плен прусского гусара было весьма большой редкостью. Плененный принадлежал к Черному полку, каждый всадник которого одет был в черное и на кивере красовалась у него мертвая голова, символ смерти; это был живой memento mori «Черные гусары» – один из самых знаменитых полков в прусской кавалерии.
. Один вид такого предвестника смерти, вооруженного острой саблей, внушал ужас. Эти гусары были пугалом для самых храбрых французских полков. По слухам, они при малейшем сопротивлении не давали пощады, а гусары сами подтверждали эту молву, чтобы тем легче было побеждать. Появление их производило невероятное действие. Целые отряды обращались в бегство, завидя нескольких гусар, и нередко один из этих черных всадников приводил в союзный лагерь целую толпу пленных. В бой они шли точно на танцы и никогда не возвращались без добычи. Между легкими прусскими войсками они отличались великодушием и геройской неустрашимостью, иллюстрацией чего может служить следующее. Гусар полонил австрийского офицера, который, согласно военному обычаю, тотчас же отдал ему часы и кошелек. Пруссак возвратил то и другое, говоря: «Вы в плену и потому нуждаетесь в деньгах. Вот это, – тут он ударил по сабле, – всякий день снабжает меня ими». Этот Черный полк должен был однажды во время ожесточенного боя выдерживать неподвижно убийственную пальбу из орудий. Офицер спокойно курит трубку, а когда два гусара, сраженные ядрами, опрокидываются с лошадей, он кричит остальным: «Смирно, дети! Когда один падает, остальным сейчас же сомкнуться; на то мы здесь и стоим». В другом сражении один тяжело раненный офицер, падая с лошади, закричал своим гусарам: «Вперед, вперед! На врага! На меня не обращайте внимания». Такие примеры должны были возвысить в воинах понятие о долге и умалить страх перед смертью.
Разговор французского полководца с плененным гусаром производился при помощи переводчика. На вопрос, где находится лагерь Фердинанда, он отвечал: «Там, где вы не будете его атаковать». Его спросили, как велика армия короля. «Найдите ее и сосчитайте, если у вас на это хватит храбрости», – был ответ. Клермон не счел себя оскорбленным такой дерзостью; напротив, она ему понравилась, и он спросил гусара, много ли у его короля таких солдат. Человек с мертвой головой отвечал: «Я самый плохой, иначе я не был бы теперь у вас в плену». Для французов было большой загадкой найти подобные воззрения вне Франции. Гусар был выпущен, и Клермон подарил ему луи дор. Пруссак взял его, и, хотя сам был обобран и без гроша, но тут же, на глазах полководца, отдал монету одному французскому солдату, говоря, что не хочет принимать подарков от врагов своего народа. Ему предложили офицерский чин на французской службе; гусар ответил с презрительной усмешкой, что он пруссак.
Подобные черты характеризируют дух народа и эпохи. Такое благородство чувств у рядового могло выработаться лишь национальными принципами и убеждениями; поэтому такой поступок не изумил немцев, и хотя он сделался гласным, но имя пруссака осталось неизвестным.
Долг историка отмечать подобные эпизоды; он приятен, когда они делают честь его народу. Но не должно ему умалчивать и о подвигах врага. Упомянутый выше маркиз Армантьер взял город Целле. Дворянство и граждане выслали депутатов, умоляя о пощаде. Армантьер отвечал: «Господа! Я пришел сюда для вашего блага; но будьте уверены, что я постараюсь вам повредить как можно меньше». И он сдержал слово. По окончании войны он выслал из Франции целльскому священнику энциклопедический словарь, считавшийся тогда знаменитейшей книгой [157a] 157a
Имеется в виду «Энциклопедия, или Толковый словарь наук, искусств и ремесел» – первое такого рода масштабное сочинение, вышедшее во Франции в 1751–1780 гг. В создании этой энциклопедии принимали участие Дидро, д’Аламбер, Вольтер, Руссо и многие другие. Всего в энциклопедии насчитывалось 35 томов. Поскольку в 1758 г. ее издание было приостановлено парижским парламентом и возобновилось лишь в 1765 г., по всей видимости, священник из Целле получил лишь первые тома.
. При этом он писал ему: «Вы слишком много подали мне поводов оказать пользу вашим несчастным согражданам, и я хочу вам поэтому засвидетельствовать свою справедливую благодарность».
Французы, под предводительством генерала Мерсьера, взяли знаменитый своими льняными мануфактурами вестфальский город Билефельд, причем разграбили его, хотя генерал запрещал всякие бесчинства. Но чувствуя, что ему следовало бы поступать энергичнее, он в 1790 году, через 33 года после этого происшествия, послал из Байонны Билефельдскому магистрату значительную сумму денег, с просьбой вернуть ее пострадавшим; в случае же их смерти употребить этот капитал на пользу города. Жители Ганновера тоже имели счастье получить человеколюбивого коменданта. Им был герцог Рандан, который обнаруживал снисхождение и великодушие, где только мог. Француз ский генерал Вобекур, командовавший на Гарце, доказал своим славным поведением, как можно соединять благородство с неприятельскими действиями. Тронутые этим жители горного Клаусталя вычеканили в доказательство своей благодарности большую медаль с его изображением и с надписью: Recto, Modesto Duci Vaubecourt, Civit–Clausthal. 1762 («Честному, умеренному герцогу Вобекуру – граждане Клаусталя»).
Возвратимся опять к прерванной нити истории. Фердинанд, предоставив короткий отдых своим войскам на зимних квартирах, открыл кампанию с отважным намерением перенести театр войны если не в самые пределы Франции, то все же к границам этого государства. Но так как французская армия расположилась на Рейне, притом в весьма выгодной позиции, а Фердинанд не имел понтонов, то переправа через эту большую реку представляла необыкновенные затруднения; но все прошло весьма удачно, благодаря превосходным мерам, и 1 июня ночью союзная армия счастливо переправилась у Клеве на ту сторону Рейна, частью в нанятых у голландцев судах, из которых был построен понтонный мост, частью на плоскодонных лодках. Причиненный нескольким голландским владениям убыток был вознагражден четырьмя тысячами гульденов. Фердинанд сильно желал сражения, но Клермон тщательно избегал его и, сильно укрепившись, сидел в Рейнфельдене, несмотря на то, что армия его была гораздо сильнее неприятельской. Атаковать его там было бы дерзостью. Оставалось лишь одно средство – принудить его к отступлению искусными маневрами, что и удалось ловкому противнику Фердинанд Брауншвейгский перекрыл пути снабжения французской армии, чем вынудил ее покинуть лагерь.
, и на четырнадцатый день после переправы через Рейн французская армия очутилась на равнинах Крефельда. 23 июня произошло сражение, в котором Фердинанд обнаружил необыкновенные военные дарования. Он совершил три атаки, из которых две были ложные; но это обстоятельство, благодаря искусным маневрам, не было замечено врагом. Главным местом действия был, собственно, левый фланг французов, в лесу, от занятия которого зависела судьба битвы. Здесь командовал генерал Сен-Жермен; в надежде на скорую помощь он храбро защищался. Действительно, весь гренадерский корпус был отправлен для его подкрепления, но по дороге заблудился. Наконец в лес проник наследный принц Брауншвейгский во главе пехоты, и после упорной трехчасовой битвы неприятель был изгнан оттуда Атаки, направленные на центр и правый фланг французов, привели к тому, что генеральное наступление против корпуса Сен-Жермена, занимавшего господствовавший над путями отступления лес, не привлекло к себе внимания Клермона. В результате подкрепления, посланные Сен-Жермену, попросту запоздали.
. Французская кавалерия лишилась при этом части своих лучших всадников, а прусские драгуны, ожесточенные какими-то шутками французов, энергично мстили за них. Союзники лишились в этом сражении 1500 человек убитыми и ранеными, враги же лишились более 7000 человек. Чувствительной национальной потерей для французов была смерть графа Жизора, единственного сына герцога Бель-Иля; это был юноша с редкими достоинствами, который подавал блестящие надежды. Он умер от раны на руках наследного принца Брауншвейгского, который знал его и любил. Победитель Фердинанд ходил по полю битвы, и грустно смотрел на изувеченные трупы, и сказал офицерам, поздравлявшим его: «Уже десятый раз в своей жизни вижу я подобное зрелище. Дай Бог, чтобы оно было по следним!»
После битвы наследный принц двинулся вперед со своим корпусом, взял Роремонд посредством капитуляции и выслал отряды для разведки под самые стены Брюсселя. Были наложены контрибуции на Брабант и Люттихское епископство. Но самым важным последствием этой победы была осада Дюссельдорфа, где находились главные французские склады. На шестой день, когда бомбы и гранаты превратили в кучу пепла множество домов, город сдался. Гарнизон получил свободный пропуск, а громадные запасы провианта, снарядов и прекрасных орудий достались завоевателям. Во Франции до того испугались этой новой неудачи, что Бастилия была наполнена офицерами, а Клермон вызван обратно. Дофин пожелал сам начальствовать над армией, но ему не разрешили. Между тем были приняты новые меры для спасения чести французского оружия. Армии снабдили рекрутами, всеми необходимыми припасами и инструкциями. Командование на Рейне получил теперь опытный маршал Контад; причем принц Субиз получил приказание во что бы то ни стало вновь проникнуть в Гессен со своей армией, усиленной 6000 вюртембергцев. Эта область, по причине отдаления Фердинанда, могла быть, по-видимому, легко отвоевана, что послужило бы поводом для отозвания союзников от Рейна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62