А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Помимо манипулирования с «монстром» его единственной серьезной проблемой стали осложнения в комитете. Расхождения углублялись из–за двух книг, написанных и опубликованных почти втайне. Зигмунд знал содержание первой книги – «Развитие психоанализа», ибо ее авторы, Ранк и Ференци, обсуждали с ним отдельные ее части. Когда они натолкнулись на серьезные возражения других членов комитета и Зигмунд обратил внимание на некоторые ошибки, Ференци согласился с ним и помирился с группой.
Однако иначе поступил Отто Ранк, который с годами, казалось, становился все более недовольным и раздражительным. Он пережил шок, узнав, что у его наставника и почти отца рак полости рта и будущее неопределенно. Когда об этом было заявлено в комитете, Отто Ранк начал истерически смеяться. Услышав об этом, Зигмунд процитировал французскую поговорку:
– Нужно смеяться, чтобы не плакать.
Ранк в Вене, а Джонс в Лондоне поистине героически работали над публикациями; они действовали так из–за приверженности делу, не требуя ничего взамен. Новая проблема возникла со второй книгой, которую опубликовал Отто Ранк, не показав никому рукопись. Он назвал ее «Родовая травма». В книге описывалось воздействие акта рождения на индивида, выходящего из теплой матки, где он был в безопасности и всегда сыт, в чуждый и враждебный мир и получающего при этом шлепок по ягодицам, что заставляет его начать дышать, пробуждает чувство голода и заставляет плакать. Ранк приписывал этой изначальной травме при рождении нервные и духовные невзгоды человека, его комплексы, озабоченность, страхи, смятение, навязчивую тревогу и неудачи.
В группе сторонников Фрейда считали, что книга Ранка подрывала признание эдипова комплекса как основы неврозов. Зигмунд нашел в книге хорошие места; в то же самое время он чувствовал, что многое в «Родовой травме» основано на ложных посылках. Он решил, что лучшее – проигнорировать книгу и дать ей возможность незаметно сойти со сцены.
Когда Ганс Закс написал в Берлин о сомнениях Фрейда относительно книги, то это усилило уже существовавшее неудовольствие тамошних членов по поводу теории Ранка. Пытаясь уладить спор, Зигмунд обратился к друзьям с письмом, призывавшим к согласию, если даже «исключается полная договоренность по научным аспектам новой темы среди десятка людей с различными темпераментами, да она и нежелательна».
Один из наиболее миролюбивых, Карл Абрахам, оказался провидцем и проявил, как позднее признал Зигмунд, лучшее понимание человеческого характера, чем сам профессор Фрейд. Абрахам, наблюдая за Альфредом Адлером и Карлом Юнгом, предсказал, что они отойдут от группы и будут действовать самостоятельно. Строгий по отношению к тому, что должно войти в теорию психоанализа, он не мирился с фальсификациями и ошибками. Не сумев убедить Зигмунда выступить с критикой книги Ранка, Абрахам написал профессору Фрейду предостережение против опасности, связанной с таким «научным отступлением».
Отто Ранк тяжело воспринял происходившее. Он понимал, что переживает собственную травму – необходимость порвать с профессором Фрейдом, с которым была связана вся его взрослая, сознательная жизнь. Подобно Альфреду Адлеру, Карлу Юнгу и Вильгельму Штекелю, он чувствовал, что пришло время самоопределиться, пойти собственной тропой, не работать более под крылом или сенью профессора Фрейда. Революция, совершавшаяся в его психике, доставляла ему мало удовольствия, она свалила его, и он слег. Когда он выздоровел, то получил приглашение выступить в Нью–Йорке с лекциями в течение нескольких месяцев; это представлялось разумным выходом из тупика. Ранк принял приглашение.
Доктор Пихлер сделал новый протез, но он оказался хуже старого. С течением времени здоровье Зигмунда окрепло. Однако, продолжая курс рентгеновского облучения, он получил излишнюю дозу, и это вызвало интоксикацию.
Он написал аналитическую работу «Сопротивления психоанализу» и «Автобиографию», изданную в виде небольшой книжки и выглядевшую скорее историей психоанализа, чем собственным жизнеописанием. По этому поводу тетушка Минна шутила:
– Зиги, когда ты смотришься в зеркало, ты видишь себя или коллективное подсознание Юнга?
Минна оставалась одной из немногих, позволявших себе отпускать шутки в адрес Зигмунда. Он возразил:
– Не коллективное подсознание Юнга, Минна. Если бы он услышал от тебя это, то обвинил бы меня в том, что я подглядываю в замочную скважину. Я же вижу совокупное подсознание всех лечившихся у меня пациентов. Это образует более привлекательный портрет, чем моя мрачная личина.
Карл Абрахам выехал в Голландию в мае 1925 года для чтения трех лекций, а когда вернулся, то слег с острым бронхитом. Вскоре, в июне, умер Йозеф Брейер. Волна воспоминаний нахлынула на Зигмунда: его студенческие дни, первые встречи с Брейером в физиологической лаборатории Брюкке, годы, когда он свободно приходил в дом Брейера в качестве младшего брата, окруженного вниманием и поддержкой. Зигмунд отправил утешающее письмо Матильде Брейер. Он написал также некролог для «Цайт–шрифт», в котором откровенно сказал, что Йозеф Брейер был «творцом метода катарсиса, который неразрывно связан с психоанализом». Йозеф уже не мог отказаться от такой чести.
Смерть Брейера напомнила Зигмунду, что ему и Марте часто попадалось в немецких газетах и журналах имя Берты Паппенгейм, ставшей одной из ведущих фигур в движении за права женщин, которое успешно добивалось законов о мерах безопасности на предприятиях, повышения заработной платы и правовой защиты замужних женщин. Берта Паппенгейм так и не вышла замуж, но внимание Йозефа Брейера спасло ей жизнь и сделало ее ценным членом общества. В сентябре в Хомбурге должен был состояться очередной конгресс психоаналитиков. Зигмунд решил, что не поедет туда. Он послал Анну прочитать его доклад «Некоторые психологические последствия анатомического различия между полами».
С ним происходили разные, как он считал, нелепые случаи. Он получил несколько предложений снять кинофильм о психоанализе. Сэмюэл Голдвин предложил ему сто тысяч долларов для поездки в Голливуд на правах консультанта в фильмах о величайших любовных историях. Уильям Рэндолф Херст предлагал послать пароход для доставки Зигмунда и его семьи в Нью–Йорк, где он составлял бы разумные отчеты по делу Леба и Леопольда, двух чикагских парней, вознамерившихся совершить «превосходное» преступление – убийство четырнадцатилетнего мальчика. Через несколько дней полковник Мак–кормик из чикагской газеты «Трибюн» прислал по телеграфу предложение приехать в Чикаго и провести психоанализ Леба и Леопольда; гонорар достигал двадцати пяти тысяч долларов.
Тетушка Минна причитала:
– Зиги, почему этого не случилось в твои тридцать лет? Подумать только, ты мог бы стать кинозвездой и высокооплачиваемым журналистом.
Осенью пришло печальное известие об ухудшении состояния здоровья Карла Абрахама. Видимо, во время посещения Голландии в его легкие попала рыбья кость, вызвавшая серьезную инфекцию. Доктор Феликс Дейч направился в Берлин, чтобы помочь ему. Но в 1925 году на Рождество Карл Абрахам умер в возрасте сорока восьми лет. Зигмунд, думавший, что после потери Гейнца его уже не так взволнует чья–либо смерть, находился в отчаянии. Карл Абрахам был гением германского движения психоаналитиков: он поехал в Берлин, когда никто не верил в психоанализ; он утвердил веру и уважение к этому направлению медицинской науки, создал центр по подготовке и собрал вокруг себя группу молодых талантливых врачей. Его доклады были всегда тщательно взвешенными и ясными в изложении. Он не ввязывался в демонстративные драки, подобно Шандору Ференци, потому что это противоречило его натуре. Он был самым надежным и дисциплинированным членом комитета, презиравшим леность и глупость. Зигмунд не питал иллюзии, будто человеческая судьба подчинена логике, но, узнав о смерти Абрахама, воскликнул:
– Карлу Абрахаму было сорок восемь. За плечами осталось тридцать лет творческой работы. Мне шестьдесят девять, удалена половина полости рта, а я остаюсь в этом мире, в то время как мы потеряли Карла.

10

«Сначала мы долгое время озабочены тем, чтобы остаться живыми; затем тревожимся, как бы не умереть; в этом есть тонкое различие».
Через некоторое время он перестал считать число перенесенных операций, электроприжиганий и рентгеновских облучений. Доктор Пихлер вынужден был удалить кусочек ткани около прыщика, затем произвести пересадку кожи, потом с помощью диатермии удалить еще одну припухлость. В последующие месяцы вновь были и удаления и пересадки кожи.
Чем больше он старался сократить разного рода юбилейные празднества, тем крупнее они становились. Их вдохновителем выступал Макс Эйтингон, обходивший все преграды. В день семидесятилетия Зигмунда его дом утопал в цветах, пришли сотни писем, телеграмм со всего света, были доставлены в подарок египетские и греческие фигурки. Он не пытался скрыть радость, ведь поздравительные письма прислали люди, которых он уважал. Он не получил весточки от Карла Юнга, но Ойген Блейлер написал ему из госпиталя Бургхёльцли. Блейлер много лет назад сказал ему, что останется верным после ухода Карла Юнга. Блейлер поздравил Зигмунда с его последними работами.
Не было ни одного часа в течение дня, чтобы он не страдал от боли. Протезы переделывались и менялись чуть ли не каждый день, но продолжали раздражать слизистую рта, вызывая болезненные нарывы. Врач из Берлина изготовил совершенно новый протез, Зигмунд уповал на чудо, а его не получилось. Еще один дорогостоящий протез был сделан экспертом из Бостона, но протез оказался не лучше других. В один особенно мучительный год было проведено шесть хирургических удалений и прижиганий. Казалось, что доктор Пихлер будет всегда держать свой скальпель в полости рта Зигмунда и вырезать там что–то. Утешало лишь то, что ни один из наростов не имел раковых клеток. Постоянное рентгеновское облучение держало зверя под контролем.
– Мы научились достойно жить, – заявил Зигмунд. – Дабы придать смысл борьбе с муками, я должен выполнить свою лучшую работу.
Зигмунд отказался принимать болеутоляющие лекарства, даже аспирин, из–за опасения, что это может разрушить его мозг и помешать оттачивать мысль и точно ее формулировать. Он редко приглашал друзей на обед, чтобы не ставить их в неловкое положение. Но он не чувствовал себя одиноким: его радовало высокое качество работ, публиковавшихся молодыми специалистами, созревшими под его крылом. В известном смысле он стал отцом большого семейства; ежедневно на его стол ложились десятки писем из различных стран от изучавших, писавших и публиковавших, и почти все они расширяли сферу психоанализа за пределы, о которых не мечтали его основатели. Он писал введения и предисловия к работам Макса Эйтингона, Эдоардо Вейса, Германа Нунберга, Августа Эйхгорна.
Он особенно восхищался доктором Георгом Гроддеком, поэтом и романистом, владельцем частного санатория в Баден–Бадене. Гроддек обратился к психоанализу, пытаясь лечить психические заболевания, возникшие без видимой органической причины. Он был тепло принят Зигмундом на Гаагском конгрессе 1920 года, но оттолкнул от себя всех присутствующих, кроме профессора Фрейда, объявив с трибуны:
– Я дикий, необученный аналитик.
Гроддеку принадлежало выражение «психосоматическая медицина», определявшее фрейдовские методы лечения психических расстройств, этиология которых была связана с эмоциональными факторами или же в основном вызвана ими. Эта фраза помогла общественным кругам понять направленность и цели психоанализа. Идея Гроддека о том, что наше «я» ведет себя в основном пассивно в жизни, нами руководят неизвестные и неконтролируемые силы, Зигмунду показалась достойной внимания.
Задача Зигмунда состояла именно в том, чтобы сделать эти силы известными и контролируемыми.
Иногда, удаляясь в часы послеполуденного отдыха с бутылкой горячей воды, прижатой к ноющей челюсти, он задумывался: сколько пройдет недель, месяцев, лет после его смерти до того, как профессора в клинической школе начнут преподавать науку психоанализа? Сколько потребуется времени, чтобы пациенты в психиатрических палатах, ранее находившихся под началом профессоров Мейнерта, Крафт–Эбинга и Вагнер–Яурега, которые даже не пытались добраться до первопричин их заболеваний с помощью фрейдовских методов, воспользовались бы преимуществами его терапии? Сколько времени нужно, чтобы рассеять предрассудки? Или же они никогда не будут рассеяны? Тогда какое право он имеет жаловаться, если даже Галилея по сей день не простили официально за его ересь?
Наиболее необычной женщиной, вошедшей в его жизнь, после того как Лу Андреас–Саломе вернулась в Геттинген, была принцесса Мария Бонапарт, сорокатрехлетняя женщина, родственница брата Наполеона I, состоящая в браке с князем Георгом Греческим. Мать Марии умерла от тромбоза через месяц после ее рождения, оставив ей большое состояние. Находясь у смертного одра своего отца в 1924 году в фамильном доме Сен–Клу в пригороде Парижа, она начала читать книгу Фрейда «О психоанализе». Книга оказалась пробным камнем для ее собственных эмоциональных и сексуальных проблем, а также для проблем тех пациенток, с которыми она работала в госпитале Святой Анны в Париже. Несколько раз Мария Бонапарт писала профессору Фрейду, умоляя его принять ее как пациентку. Подозревая, что она может оказаться светским дилетантом, он отказывался.
Она не принадлежала к числу тех, кто легко принимает отказ. Приехав в Вену, она произвела весьма благоприятное впечатление на Зигмунда; он усмотрел в ней отважную, проницательную женщину с настойчивым характером. Ее прошлое было тяжелым: воспитанная строгой бабушкой в мрачном одиноком доме в лесном поместье, она не имела подружек, лишь случайно наезжавшие кузины скрашивали ее одиночество. Она страдала приступами меланхолии, считая себя виновной в смерти матери, и в особенности ей досаждало то, что она называла «обеспокоенностью дырой», поскольку дыра стала для нее символом женского начала. Она считала, что извечно оставаться женщиной означало интеллектуальное принижение, поэтому она мечтала стать мужчиной. В течение ряда лет ей было свойственно защитное нервное недомогание, которое, как она полагала, спасет ее от брака и беременности, способной отнять у нее жизнь. Ее мечта стать врачом не осуществилась, отец запретил ей учиться, полагая, что эта профессия подорвет ее шансы на достойный брак. Однако Мария Бонапарт преодолела сопротивление отца, изучила самостоятельно медицину и проводила долгие дни в госпитале Святой Анны, где женщины находили у нее сочувствие и рассказывали ей о сексуальных проблемах, превративших их в душевнобольных. Мария с удивлением узнала, что многие из них страдали фригидностью.
Разбирая бумаги в поместье своего отца, она нашла пять маленьких записных книжек, заполненных ею в возрасте от семи до десяти лет. Она запамятовала, что вела этот дневник, однако странное, символическое содержание книжек, которое она уже не понимала, напугало ее. Она решила, что воздействие прошлого на ее подсознание можно устранить лишь с помощью фрейдовского анализа. За год до этого она анонимно опубликовала «Заметки об анатомических причинах фригидности у женщин», в которых подчеркивала, что многие пациентки в госпитале Святой Анны получали сексуальное удовлетворение, возбуждая клитор.
Зигмунд увидел перед собой высокую женщину с широкими плечами и величественной осанкой, с несколько мужскими чертами в повадках и внешнем облике. Она пришла к профессору Фрейду как к пророку, способному вернуть к нормальной жизни душевнобольных пациенток госпиталя Святой Анны и несказанное число лиц, томящихся в психиатрических палатах. Она была счастлива в браке с князем Георгом, который был значительно старше ее; родила дочь, крепкую физически и душевно. Ныне, когда она встретилась с профессором Фрейдом, она была полна решимости осуществить мечты своей юности и стать ученым в области медицины.
Поскольку Мария Бонапарт намеревалась исследовать женскую сексуальность и фригидность в надежде написать работу на эти мало раскрытые темы, она хотела получить от Зигмунда знания в области терапии и психоанализа. После сеансов в течение нескольких месяцев, используя ее записные книжки, Зигмунд вернул ее к детским воспоминаниям, страхам, тревогам, чувствам вины, к ее первым конфликтам с «дырой» как с наказанием, обрушившимся на женский пол. Он перенес смысловое значение ранних записных книжек из подсознания в сознание, позволявшее ей смотреть проблемам прямо в лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113