Иностранцами для нее были и евреи, и немцы, и французы, и англичане. Из неамериканцев она выносила лишь англичан; их было так много вокруг, что не принимать их было просто невозможно. Нравятся они или нет – приходилось их терпеть.Сисси вздохнула и попыталась улыбнуться Луису, который с важным видом прохаживался по студии, пока режиссер не позвал на репетицию. Мысли были заняты «Сагой», и Сисси с трудом вспоминала свой текст.«Прекрати это, Сисси, – жестко приказала она себе. Ты звезда, профессионал. Не забывай об этом».Она должна получить эту чертову роль. Во что бы то ни стало! 8 «Поиск начался!» – сияла заголовком первая страница «Америкэн Информер».«Крупнейшая охота за талантами со времен «Унесенных ветром!» – вопила «Ю-эс-эй Тудэй».«Кто будет играть Миранду?» – задавал вопрос «Тайм», его рубрика «Люди» пестрела фотографиями Сабрины Джоунс, Жаклин Биссе, Эмералд Барримор, Рэкел Уэлч, Хлои Кэррьер и Розалинд Ламаз.У Сисси начинался очередной виток истерии. Сдерживаемая до сих пор ярость, чувство ущемленного достоинства прорвались теперь в потоке бешенства и нескончаемых истерик. Она лежала на бархатном покрывале, в середине которого галльской золотой вышивкой сплетались в сложном узоре три геральдические буквы «S», и выплакивала душу. «Нет, – думала, глядя на нее, несимпатичная горничная Бонита, – души-то у тебя нет вовсе, мерзкая сука». Бонита суетилась вокруг хозяйки с носовыми платками, аспирином, водкой, тараторя по-испански слова утешения, пока Сисси билась в истерике, орошая черными от туши слезами бледно-лиловое покрывало.Внизу, в своем кабинете, Сэм со смешанным чувством сожаления и безразличия прислушивался к доносившимся из спальни воплям. Сожаления – потому что он знал, что значила для карьеры Сисси роль Миранды. А безразличия – потому что он, в конце концов, был уже сыт по горло постоянными вспышками истерик и чрезмерными претензиями.«Может быть, у нее начинается ранний климакс? – предположил он, переключая телевизор на другой канал. – Действительно, в последнее время она выглядит как черт – худая, словно рельса, сморщенная, как чернослив».Сэм остановил выбор на тринадцатом канале и с удовольствием переключил свое внимание на молодого Рода Димблеби – крутили старый фильм с его участием. Сэм любовался жуликоватой внешностью и физической силой актера. Роду, безусловно, были подвластны все жанры. Даже по этому фильму пятилетней давности можно было сказать, что этот двадцатичетырехлетний начинающий актер подает большие надежды. Он был очарователен. Сэм ощутил знакомый прилив возбуждения, вспомнив их страстную встречу в его фургончике на съемке несколько дней назад.Конечно, он понимал, что Род оказал ему эту услугу лишь в расчете на ответную милость. Он хотел получить роль второго сына Сэма в «Саге» и готов был на все ради этого.Сэм знал, что не сможет надолго удержать при себе Рода, который был явно гетеросексуален и слишком привлекателен, но тем не менее он подсказал ответственному за распределение ролей в «Саге» Дэйлу Циммерману, что Род подходит на роль второго сына.– Сэ-э-эм! – закричала Сисси из своего будуара, возвращая его к реальности. – Пойди сюда, Сэ-э-эм! – Ее голос выдавал крещендо отчаяния.Вздохнув, Сэм выключил телевизор и поспешил в спальню супруги, выдержанную в фиолетовых тонах. Сисси, в сиреневом неглиже, лежала, распластанная поперек кровати, с нескрываемым ужасом уставившись на шесть фотографий в журнале «Тайм».– Вот, полюбуйся! – пронзительно взвизгнула она, ее завитые взбитые волосы стояли дыбом, лицо заплыло от слез. – Эта мексиканская шлюха, как она смеет рассчитывать на мою роль! – Она швырнула журнал на пол и нажала кнопку «пять» автоматического набора телефона.– Алло, – раздался в трубке голос Дафни Свэнсон.– Ты видела «Тайм»? – зашипела Сисси; – Ты видела! Я не могу поверить, что эта мексиканская потаскуха участвует в конкурсе! Это правда? Скажи мне, что это не так, Дафни, ради Бога!– Мне очень жаль, дорогая, – вздохнула Дафни, которая, несмотря на близкую дружбу с Сисси, явно наслаждалась ее страданиями. – Это действительно правда. Я не знаю, что уж она сделала с Эбби, но я разговаривала с ним десять минут назад и просила подтвердить это для моей новой колонки в газете. Это оказалось правдой. Она участвует. Мне так жаль.Дафни невольно улыбнулась. Как бывшая актриса, она сочувствовала всем, кому приходилось участвовать в этой суровой, изнурительной борьбе, карабкаясь к вершине славы и успеха. Бедняги. Она была счастлива, что в свое время оставила все это. Теперь среди Свэнсонов актеров не было, но они оставались голливудской элитой.После второй мировой войны Дафни и Джаспер Свэнсон были звездами британского экрана. Когда в конце сороковых эта блистательная парочка переселилась в США, Дафни, рыжеволосая беспечная красотка, тут же окунулась в водоворот амурных авантюр, словно пытаясь превзойти в этом печально известную английскую герцогиню, которой восхищалась.Среди тех, с кем она наставляла рога несчастному Джасперу, были Ричард Харрел, блистательный адвокат, о котором говорили, что он спит лишь с «большими звездами» или женами близких друзей; Лоуренс Хантингтон, знаменитый шотландский актер шекспировского театра, который по приезде в Голливуд занялся сексуальной революцией; и Фрэнк Тилли, остроумный, перипатетический постановщик мыльных опер на радио. К чести Дафни надо сказать, что и спустя тридцать лет двое из этих мужчин оставались ее любовниками.Тлеющая сексуальность Джаспера Свэнсона воспламеняла сердца миллионов американских девственниц, но его карьера в кинематографе стремительно катилась к закату. Совсем в другом направлении текла жизнь прелестной Дафни. Фрэнк, Лоуренс, Ричард и иногда – очень редко – Джаспер делили с ней супружеское ложе, пока неожиданно (а может, это произошло намеренно?) Дафни не забеременела и теплым рождественским днем 1952 года сын Джонни не возвестил надрывным криком о своем появлении на свет. Рядом стояли обезумевший от счастья отец и трое более чем растерянных крестных отцов. Голливудское мнение больше склонялось к отцовству Фрэнка Тилли, но никто так и не знал наверняка, от кого же был зачат Джонни.Когда мальчику исполнилось пятнадцать, его мать, Дафни, снималась в роли любовницы короля Карла Второго в шумной комедии об эпохе Реставрации. Это должен был быть ее последний американский фильм, хотя в свои сорок пять лет она все еще была сексуальна, рыжеволоса и очаровательна, а блистательное остроумие прибавляло ей шарма. Но это был 1967 год, и сорокапятилетние, в полном расцвете, дамы еще не вошли в моду. Джонни, однако, думал иначе, лишенный невинности в обеденный перерыв в студии «Метро» стараниями Кэтлин, дублерши матери. Столь же сексуальная, хотя и не такая изысканная, сорокапятилетняя Кэтлин показала юному Джонни, какое бесконечное наслаждение может дать плоть, научила, как доставить удовольствие женщине, продемонстрировав это с той смелостью, на которую способна только женщина ее возраста. Научила целовать, ласкать, обнимать. Кэтлин была прекрасным педагогом, а Джонни – блестящим учеником. Остаток школьных каникул он продолжал эти упоительные занятия в глубокой тайне от матери. Джонни встречался с Кэтлин, которая в порыве великодушия познакомила его со своими подругами – Дейдр, тридцати шести лет, Маурин, тридцати одного и Кейт, сорока одного года. Эти-то очаровательные дамы с огромным энтузиазмом и взялись за сексуальное обучение не по годам развитого, эротичного, пятнадцатилетнего парня, который уже обладал всеми атрибутами взрослого мужчины.Итак, Джонни был довольно успешно испорчен великовозрастными дамами, и, когда он достиг зрелости, его уже интересовал секс только со взрослыми женщинами. Сколько ни старались цветущие «старлетки» и ясноглазые секретарши взмахами своих ресниц завлечь красавца Джонни – все было тщетно. Женщин моложе тридцати для Джонни просто не существовало.Дафни впрямую не выказывала неодобрения. Джонни исправно приходил к ней на обеды три раза в неделю, до или после своих развлечений, и Дафни видела угрозу лишь в том, что у нее появлялся большой шанс стать – quelle horreur Какой ужас! (франц.)
– бабушкой, хотя ей и было уже за шестьдесят.Обернувшись, Дафни с улыбкой посмотрела на Ричарда Харрела, который, как кит на морском побережье, разлегся на кружевных ирландских подушках. После ночи, проведенной с Дафни, Ричард всегда сомневался, выдержит ли его сердце следующий день. Несмотря на то что эта связь продолжалась с перебоями вот уже тридцать лет, Дафни все еще оставалась для него самой пылкой женщиной из всех, кого он знал, а знал он, конечно, немало даже и сейчас, в свои шестьдесят три года.Ее взлохмаченные рыжие кудри, сливочная ирландская кожа, не задетая калифорнийским солнцем (Дафни всегда говорила: «Я не хочу выглядеть крокодилом»), роскошные рубенсовские формы – все это, в сочетании с необыкновенным жизнелюбием, которому могли позавидовать женщины втрое моложе нее, делало Дафни женщиной особой. Нескончаемая череда преданных любовников, которые до сих пор не забывали ее, была тому лучшим подтверждением.Когда зазвонил телефон, Ричард обрадовался паузе. Дафни уже было приготовилась к бешеной утренней атаке на него, и Ричард с ужасом осознавал, что на этот раз его сердце точно не выдержит. Он соскочил с кровати с такой прытью, какую только позволял ему возраст, и, шатаясь, прошел в мраморную ванную.– Дорогая, – зашептала Дафни в трубку, – я знаю правду. Я знаю, почему участвует Ламаз, но это должно быть между нами.– Почему? Как? Что она такого сделала – трахнула этого старого пердуна? Ты же знаешь, что это невозможно, Дафни. Иначе я бы сама попыталась.– Я сейчас не могу говорить, – сказала Дафни, увидев, как Ричард входит в комнату, бреясь портативной бритвой, которую всегда носил с собой в портфеле. – Давай встретимся за обедом, ты свободна?– Да, конечно, да, – с готовностью согласилась Сисси, мысленно отменяя свои дневные занятия гимнастикой.– В час дня в «Ма Мэзон», я закажу столик. – Сисси швырнула телефонную трубку и разрыдалась.– Я единственная актриса в городе, кого не пригласили на пробы, – причитала она, обращаясь к Сэму. – Это так унизительно… Я покончу с собой, – всхлипы вала она в его гомосексуальных объятиях, в то время как он по-братски нашептывал ей на ухо слова утешения.– Тебя пригласят на пробы, дорогая. Обещаю тебе. Я уже говорил с Эбби. Я знаю, что все будет в порядке, осталось только получить согласие телекомпании.– А вдруг они будут против? – хныкала Сисси. – Тогда уж я точно буду в дерьме.
Сердце Кэлвина клокотало, готовое вырваться из груди. Она улыбнулась ему! Эмералд Барримор действительно улыбалась.Она взглянула на него сквозь толпу твердолобых поклонников и назойливых репортеров, окружавших ее на автомобильной стоянке у «Ма Мэзон», и улыбнулась ему. Он был уверен в этом!Когда Эмералд выплыла из «Ма Мэзон» под руку с этим старым итальянским актером, каким-то Витторио, у Кэлвина перехватило дыхание. Руки дрожали так, что он с трудом мог сфокусировать свою камеру. Она была так сексуальна, красива, грациозна и раскованна. От волнения он чуть не лишился сознания, когда она обернулась и на долю секунды ее изумрудные глаза задержались на его лице. Потом его оттеснили другие фотографы, которые толкались, кричали, вопили: «Эмералд, Эмералд, сюда, сюда, Эмералд! Повернись ко мне, пожалуйста, Эмералд! Я люблю тебя, Эмералд. Эмералд, еще один разок! Пожалуйста!» Она позировала, кокетливо теребя свои золотистые локоны, наслаждаясь вниманием, и, выждав положенное время, быстро впрыгнула в свой лимузин; мелькнувшая прелестная ножка в золотой туфельке с изящным переплетением на лодыжке оставила в памяти Кэлвина ощущение приятного волнения.Он вспомнил тот день, когда впервые услышал об Эмералд. В шестнадцать лет Кэлвин был безумно влюблен в милую блондинку Дженни. В школе все говорили, что Дженни была копией Эмералд Барримор, голливудской кинозвезды. Кэлвин ничего не знал тогда об Эмералд, будучи преданным поклонником Джона Уэйна и Рэндолфа Скотта. Стеснительность и робость Кэлвина тронули Дженни, и, когда он набрался смелости пригласить ее на свидание, она охотно согласилась. Они отправились в кино посмотреть любимую актрису Дженни – Эмералд Барримор – в фильме «Принцесса и нищий».Когда на цветном экране появилось прелестное лицо Эмералд, Кэлвин тут же уловил ее сходство с Дженни. Он зачарованно смотрел на ее роскошное тело, которое выглядело еще сексуальнее в нижнем белье по моде прошлого века – белоснежных, отделанных рюшем штанишках, туго затянутом корсете с вышитыми на поясе голубыми бутонами роз. Кэлвин чувствовал, как напрягается его юношеский член. И когда божественные напудренные белые груди Эмералд высыпались из кружевного лифчика и, снятые крупным планом, показались такими близкими, что до них можно было дотронуться рукой, Кэлвин уже не мог больше сдерживаться. Его потная, дрожащая рука заскользила вверх по бедру Дженни. Она оттолкнула руку. Он попытался снова, не в силах совладать с природой. Дженни опять оттолкнула его. Кэлвин становился все более настойчивым. Он слышал, что другим парням Дженни позволяла многое. Почему же нельзя ему?В конце концов Дженни надоели его домогательства. Она резко встала. «Дикарь!» – прошептала она, выбираясь из темного зала.Оставшись в одиночестве, Кэлвин смотрел на алые губы Эмералд, заполнявшие весь экран, и чувствовал, как взрывается его член.С того дня Кэлвин стал подолгу оставаться в своей спальне, сидел там запершись; сердце учащенно билось, в одной руке он зажимал пульсирующий член, а в другой держал вырезанную из журнала фотографию Эмералд.Его безрассудная страсть к королеве экрана росла с каждым днем, как росла и коллекция ее фотографий, развешанных по стенам его комнаты. Совершенно неожиданно он осмелился написать Эмералд. Через неделю исполнительные служащие отдела по работе с письмами поклонников выслали ему великолепный снимок восемь на десять, где Эмералд была в кружевном декольте, с зачесанными назад роскошными светлыми волосами, а на фото зелеными чернилами была сделана надпись: «Кэлвину, с нежностью, Эмералд». Кэлвин, не предполагая, что подписи на фотографиях штампует секретарь Эмералд, был вне себя от счастья. Спустя три месяца он послал еще один запрос.На этот раз прислали цветную фотографию – Эмералд в длинном атласном зеленом платье с разрезом до бедра, светлые волосы коротко подстрижены, пунцовые губы сжимают дымящуюся сигарету, глаза полузакрыты. «Кэлвину, с любовью, Эмералд» было нацарапано на нежном белом бедре.С тех пор Кэлвина словно подменили.
Кэлвин осторожно вырвал страничку рубрики «Люди» из журнала «Тайм»; «Кто будет играть Миранду?» – вызывающе вопил заголовок, и принялся изучать фотографии шести красавиц.«Сага» вот уже многие месяцы оставалась бестселлером среди бестселлеров, соперничая лишь с «Долиной кукол» по объему продаж и популярности. Роль Миранды была, что называется, «первый сорт». И она ни в коем случае не должна была достаться одной из этих пяти потаскух. Для Кэлвина все женщины, за исключением Эмералд, были потаскухами. Такая великая роль, как роль Миранды, предназначена и должна быть сыграна величайшей из актрис – Эмералд Барримор. Она, и только она могла бы ее сыграть. Эмералд Барримор, суперзвезда, его идол, его любовь. Никто не должен встать у нее на пути. Кэлвин взял «Холливуд Репортер». «У кого больше шансов на роль Миранды Гамильтон в «Саге»? Весь Голливуд говорит о Розалинд Ламаз. Похоже, это единственная подходящая актриса на эту роль», – горячился корреспондент Хэнк Грант. Кэлвин аккуратно сложил газеты на столе. Вытащив чистый лист бумаги, новую шариковую ручку, он старательно вывел: «Проект «Миранда». Пункт первый: устранить негативные факторы».Он верил в продуманные планы. И собирался сделать все, чтобы Эмералд получила эту роль. 9 Когда Розалинд не работала, она целыми днями слонялась по дому, одетая в пижамную кофту бывшего мужа и рваный, в пятнах шелковый халат, который знавал лучшие дни, точнее сказать, годы, но Розалинд очень тяжело расставалась с вещами. Халат когда-то украшал ее пышное тело в «Латиноамериканском любовнике» – фильме, который был снят в конце шестидесятых – золотые времена цветного кинематографа, когда Розалинд была звездой первой величины. И сейчас она надеялась повторить свой триумф, получив роль Миранды.Накануне вечером ее сестра Мария, светская особа, не в пример Розалинд, как раз наставляла ее в плане работы над имиджем.– Посмотри на Сисси, – поучала Мария, когда они сидели в заросшем папоротником внутреннем дворике ее дома и, потягивая коктейли, смотрели развлекательную программу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– бабушкой, хотя ей и было уже за шестьдесят.Обернувшись, Дафни с улыбкой посмотрела на Ричарда Харрела, который, как кит на морском побережье, разлегся на кружевных ирландских подушках. После ночи, проведенной с Дафни, Ричард всегда сомневался, выдержит ли его сердце следующий день. Несмотря на то что эта связь продолжалась с перебоями вот уже тридцать лет, Дафни все еще оставалась для него самой пылкой женщиной из всех, кого он знал, а знал он, конечно, немало даже и сейчас, в свои шестьдесят три года.Ее взлохмаченные рыжие кудри, сливочная ирландская кожа, не задетая калифорнийским солнцем (Дафни всегда говорила: «Я не хочу выглядеть крокодилом»), роскошные рубенсовские формы – все это, в сочетании с необыкновенным жизнелюбием, которому могли позавидовать женщины втрое моложе нее, делало Дафни женщиной особой. Нескончаемая череда преданных любовников, которые до сих пор не забывали ее, была тому лучшим подтверждением.Когда зазвонил телефон, Ричард обрадовался паузе. Дафни уже было приготовилась к бешеной утренней атаке на него, и Ричард с ужасом осознавал, что на этот раз его сердце точно не выдержит. Он соскочил с кровати с такой прытью, какую только позволял ему возраст, и, шатаясь, прошел в мраморную ванную.– Дорогая, – зашептала Дафни в трубку, – я знаю правду. Я знаю, почему участвует Ламаз, но это должно быть между нами.– Почему? Как? Что она такого сделала – трахнула этого старого пердуна? Ты же знаешь, что это невозможно, Дафни. Иначе я бы сама попыталась.– Я сейчас не могу говорить, – сказала Дафни, увидев, как Ричард входит в комнату, бреясь портативной бритвой, которую всегда носил с собой в портфеле. – Давай встретимся за обедом, ты свободна?– Да, конечно, да, – с готовностью согласилась Сисси, мысленно отменяя свои дневные занятия гимнастикой.– В час дня в «Ма Мэзон», я закажу столик. – Сисси швырнула телефонную трубку и разрыдалась.– Я единственная актриса в городе, кого не пригласили на пробы, – причитала она, обращаясь к Сэму. – Это так унизительно… Я покончу с собой, – всхлипы вала она в его гомосексуальных объятиях, в то время как он по-братски нашептывал ей на ухо слова утешения.– Тебя пригласят на пробы, дорогая. Обещаю тебе. Я уже говорил с Эбби. Я знаю, что все будет в порядке, осталось только получить согласие телекомпании.– А вдруг они будут против? – хныкала Сисси. – Тогда уж я точно буду в дерьме.
Сердце Кэлвина клокотало, готовое вырваться из груди. Она улыбнулась ему! Эмералд Барримор действительно улыбалась.Она взглянула на него сквозь толпу твердолобых поклонников и назойливых репортеров, окружавших ее на автомобильной стоянке у «Ма Мэзон», и улыбнулась ему. Он был уверен в этом!Когда Эмералд выплыла из «Ма Мэзон» под руку с этим старым итальянским актером, каким-то Витторио, у Кэлвина перехватило дыхание. Руки дрожали так, что он с трудом мог сфокусировать свою камеру. Она была так сексуальна, красива, грациозна и раскованна. От волнения он чуть не лишился сознания, когда она обернулась и на долю секунды ее изумрудные глаза задержались на его лице. Потом его оттеснили другие фотографы, которые толкались, кричали, вопили: «Эмералд, Эмералд, сюда, сюда, Эмералд! Повернись ко мне, пожалуйста, Эмералд! Я люблю тебя, Эмералд. Эмералд, еще один разок! Пожалуйста!» Она позировала, кокетливо теребя свои золотистые локоны, наслаждаясь вниманием, и, выждав положенное время, быстро впрыгнула в свой лимузин; мелькнувшая прелестная ножка в золотой туфельке с изящным переплетением на лодыжке оставила в памяти Кэлвина ощущение приятного волнения.Он вспомнил тот день, когда впервые услышал об Эмералд. В шестнадцать лет Кэлвин был безумно влюблен в милую блондинку Дженни. В школе все говорили, что Дженни была копией Эмералд Барримор, голливудской кинозвезды. Кэлвин ничего не знал тогда об Эмералд, будучи преданным поклонником Джона Уэйна и Рэндолфа Скотта. Стеснительность и робость Кэлвина тронули Дженни, и, когда он набрался смелости пригласить ее на свидание, она охотно согласилась. Они отправились в кино посмотреть любимую актрису Дженни – Эмералд Барримор – в фильме «Принцесса и нищий».Когда на цветном экране появилось прелестное лицо Эмералд, Кэлвин тут же уловил ее сходство с Дженни. Он зачарованно смотрел на ее роскошное тело, которое выглядело еще сексуальнее в нижнем белье по моде прошлого века – белоснежных, отделанных рюшем штанишках, туго затянутом корсете с вышитыми на поясе голубыми бутонами роз. Кэлвин чувствовал, как напрягается его юношеский член. И когда божественные напудренные белые груди Эмералд высыпались из кружевного лифчика и, снятые крупным планом, показались такими близкими, что до них можно было дотронуться рукой, Кэлвин уже не мог больше сдерживаться. Его потная, дрожащая рука заскользила вверх по бедру Дженни. Она оттолкнула руку. Он попытался снова, не в силах совладать с природой. Дженни опять оттолкнула его. Кэлвин становился все более настойчивым. Он слышал, что другим парням Дженни позволяла многое. Почему же нельзя ему?В конце концов Дженни надоели его домогательства. Она резко встала. «Дикарь!» – прошептала она, выбираясь из темного зала.Оставшись в одиночестве, Кэлвин смотрел на алые губы Эмералд, заполнявшие весь экран, и чувствовал, как взрывается его член.С того дня Кэлвин стал подолгу оставаться в своей спальне, сидел там запершись; сердце учащенно билось, в одной руке он зажимал пульсирующий член, а в другой держал вырезанную из журнала фотографию Эмералд.Его безрассудная страсть к королеве экрана росла с каждым днем, как росла и коллекция ее фотографий, развешанных по стенам его комнаты. Совершенно неожиданно он осмелился написать Эмералд. Через неделю исполнительные служащие отдела по работе с письмами поклонников выслали ему великолепный снимок восемь на десять, где Эмералд была в кружевном декольте, с зачесанными назад роскошными светлыми волосами, а на фото зелеными чернилами была сделана надпись: «Кэлвину, с нежностью, Эмералд». Кэлвин, не предполагая, что подписи на фотографиях штампует секретарь Эмералд, был вне себя от счастья. Спустя три месяца он послал еще один запрос.На этот раз прислали цветную фотографию – Эмералд в длинном атласном зеленом платье с разрезом до бедра, светлые волосы коротко подстрижены, пунцовые губы сжимают дымящуюся сигарету, глаза полузакрыты. «Кэлвину, с любовью, Эмералд» было нацарапано на нежном белом бедре.С тех пор Кэлвина словно подменили.
Кэлвин осторожно вырвал страничку рубрики «Люди» из журнала «Тайм»; «Кто будет играть Миранду?» – вызывающе вопил заголовок, и принялся изучать фотографии шести красавиц.«Сага» вот уже многие месяцы оставалась бестселлером среди бестселлеров, соперничая лишь с «Долиной кукол» по объему продаж и популярности. Роль Миранды была, что называется, «первый сорт». И она ни в коем случае не должна была достаться одной из этих пяти потаскух. Для Кэлвина все женщины, за исключением Эмералд, были потаскухами. Такая великая роль, как роль Миранды, предназначена и должна быть сыграна величайшей из актрис – Эмералд Барримор. Она, и только она могла бы ее сыграть. Эмералд Барримор, суперзвезда, его идол, его любовь. Никто не должен встать у нее на пути. Кэлвин взял «Холливуд Репортер». «У кого больше шансов на роль Миранды Гамильтон в «Саге»? Весь Голливуд говорит о Розалинд Ламаз. Похоже, это единственная подходящая актриса на эту роль», – горячился корреспондент Хэнк Грант. Кэлвин аккуратно сложил газеты на столе. Вытащив чистый лист бумаги, новую шариковую ручку, он старательно вывел: «Проект «Миранда». Пункт первый: устранить негативные факторы».Он верил в продуманные планы. И собирался сделать все, чтобы Эмералд получила эту роль. 9 Когда Розалинд не работала, она целыми днями слонялась по дому, одетая в пижамную кофту бывшего мужа и рваный, в пятнах шелковый халат, который знавал лучшие дни, точнее сказать, годы, но Розалинд очень тяжело расставалась с вещами. Халат когда-то украшал ее пышное тело в «Латиноамериканском любовнике» – фильме, который был снят в конце шестидесятых – золотые времена цветного кинематографа, когда Розалинд была звездой первой величины. И сейчас она надеялась повторить свой триумф, получив роль Миранды.Накануне вечером ее сестра Мария, светская особа, не в пример Розалинд, как раз наставляла ее в плане работы над имиджем.– Посмотри на Сисси, – поучала Мария, когда они сидели в заросшем папоротником внутреннем дворике ее дома и, потягивая коктейли, смотрели развлекательную программу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39