Все эти качества очень пригодились ей в первые полгода при организации своего дела и послужили основой удивительного успеха, которого она добилась за сравнительно короткий период времени.
Ко всему Кристина обнаружила в себе деловую хватку, о существовании которой и не подозревала. Это тоже сыграло важную роль в ее продвижении к вершине высокой моды.
Но главная ее сила заключалась в том, что она привнесла в мир моды искусство в виде изысканных, филигранно расписанных вечерних платьев, пиджаков и жакетов, которые станут ее фирменными изделиями и на которые на протяжении всей ее карьеры не ослабеет спрос.
– Фортуни прославился дельфийскими плиссированными шелковыми платьями, Шанель – трикотажными костюмами, Диор – полудлинными платьями, а Баленсиага – идеальным кроем. Ты же станешь знаменита своими бесподобными рисунками на шелке. Эти платья скоро станут классикой, так же как расшитые бисером вечерние платья Пуаре. Люди сохранят их на долгие годы, дорогая, – как-то призналась Кристине Джейн.
Комплимент подруги и партнера Кристина приняла со всей серьезностью, зная, что та говорит от чистого сердца.
– Меня будут помнить также за способность работать восемнадцать часов в сутки, семь дней в неделю месяцами беспрерывно, – добавила она смеясь.
– Вероятно, – согласилась Джейн. – Последние полгода ты трудилась как раб на галерах, но давай признаем – игра стоила свеч. Мы завалены заказами… – Джейн бросила на Кристину озорной взгляд. – Когда я сказала маме, что ты теперь работаешь, как в соляных копях, она ответила, что скорее всего я имела в виду золотые копи! Так что послушай, не стоит ли нам поискать еще одну швею?
Кристина кивнула:
– Я уже об этом распорядилась. Элиза и Жермен опрашивают своих друзей во французской колонии Лондона. Уверена, они скоро кого-нибудь откопают.
– Надеюсь, иначе нам самим придется садиться за швейные машинки, не говоря уже о ручной работе. Только этого не хватает, мало нам росписи!
– Послушай, – обратилась Кристина к Джейн, – я так благодарна тебе за помощь с китайскими рукавами на шифоновых платьях миссис Болтон. – Она оглядела подругу. – У тебя до сих пор нос в розовой краске, и все-таки никто во всем городе не рисует бабочек лучше тебя.
Джейн хихикнула и потрогала нос.
– Я рада помочь. Мне кажется, что большую часть времени от меня нет никакой пользы…
– Не говори глупостей! Тебе цены нет, Джейн! На тебе счета, вся текучка, не говоря о том, что без тебя вообще не было бы никакого бизнеса. Не будем забывать про твои пять тысяч фунтов.
– Да, это было славное помещение капитала, Краудер. Какой я оказалась проницательной, поддержав тебя. – Джейн закатила глаза, скорчив злодейскую мину, и отправилась в маленькую кухоньку, примыкающую к конторе, чтобы вылить остатки кофе из кофейника.
Кристина потянулась, подошла к окну и оглядела дворик позади «фабрики», как она называла рабочие помещения. Она нашла их в августе, вскоре после окончания колледжа. Прежде здесь находились лавка зеленщика и жилые комнаты. Помимо вполне умеренной арендной платы, дом в самом конце Кинг-роуд имел и массу прочих достоинств.
В нем было много дневного света, что очень важно для росписи тканей и шитья, и простора, если иметь в виду дальнейшее расширение фирмы. Примыкавшие к конторе жилые помещения позволяли разместить там в случае нужды дополнительный штат.
Овощную лавку переделали в приемную. Здесь клиентки могли подождать, прежде чем с ними займутся. Кристина и Джейн покрасили все стен белой краской, за исключением приемной, которая была мягкого жемчужно-серого цвета. Окно, выходившее на улицу, закрывали серые шторы муарового шелка, вроде тех, что висят в кафе, что не позволяло заглядывать внутрь и ограждало клиенток от праздного любопытства. Далси подарила девушкам восточный ковер, несколько стульев и лампу, которые оказались ненужными в Хэдли-Корте. Несколько комнатных растений и выполненные Кристиной и Джейн рисунки на стенах сделали помещение вполне уютным.
Комната позади зеленой лавки стала конторой, одна из спален наверху – пошивочной, вторая спальня, поменьше, – примерочной, а третья, самая большая, – студией, где работала Кристина. Здесь она расписывала ткани, а Джейн и две бывшие однокурсницы иногда ей помогали. Так как автором моделей являлась Кристина, она никому не хотела передоверять работу.
Стоя у окна серым мартовским днем 1955 года, Кристина была погружена в размышления.
– Послушай, я знаю, что мы зарабатываем много денег на вечерних платьях, – повернувшись к Джейн, сказала она, – но пора всерьез подумать о том, чтобы производить и другую одежду, расширить деятельность.
– Я ждала этих слов. Роспись отнимает много времени, Кристи. Конечно, тебе всегда придется заниматься этим, так как ручная роспись – отличительный знак фирмы, но, может быть, стоит сократить ее объем.
– Да, я собираюсь делать строгие костюмы и платья, которыми так восхищается твоя мама… А она знаток того, что найдет спрос, Джейн.
– Согласна. И раз уж мы заговорили о ней, с сожалением сообщаю, что должна тебя покинуть – мама ужасно разозлится, если я опоздаю на встречу с ней и Грегори Джойнсоном, а мне нужно еще заскочить домой и переодеться. Итак, Краудер, не пожелаешь ли мне удачи?
– Безусловно. Я уверена, что он одобрит эскизы твоих костюмов… они чудо как хороши.
Джейн лукаво подмигнула подруге, беря сумку и пальто.
– Хорошо, что звезде они нравятся, правда? Нужно поблагодарить Бога за мою маму-актрису и за ее приверженность семейственности. – Остановившись у дверей, Джейн добавила: – И не сиди здесь до полуночи, Краудер, у тебя бледный вид.
– Не буду. Увидимся позднее на Уолтон-стрит.
Оставшись одна, Кристина поднялась наверх и включила в большой студии верхнее освещение, сделанное для того, чтобы можно было работать по ночам. Посмотрев на ткань, расписывать которую она закончила этим утром, Кристина удовлетворенно кивнула.
Это были белые каллы на черном шифоне. Она сделала их на отрезе, перед кройкой. Моделированием она собиралась заняться завтра. Кристина часто прибегала к такому методу. Но иногда прежде придумывала фасон, делала выкройку, кроила передние и задние полотнища и только тогда рисовала цветы. Она никогда не ограничивала себя, всегда оставалась открытой для вдохновения и в каком-то смысле позволяла искусству диктовать фасон. Поэтому ни один из расписанных ею туалетов не был похож на другой.
Осмотрев несколько других тканей, Кристина вернулась вниз, в контору, и присела к столу. Положив перед собой лист бумаги, она начала писать письмо родителям. Она делала это раз в неделю, а по воскресеньям звонила по телефону.
Девушка вздохнула, заполняя страницы ложью: ложью о картинах, которые якобы продала, ложью о светской жизни, ложью о личной жизни. Ей приходилось придумывать, потому что на самом деле никакой личной жизни не было – ее последний довольно-таки скучный роман с однокурсником угас сам собою, как это происходило уже не раз за годы учебы.
Опершись в подбородок, Кристина ломала голову, пытаясь сочинить что-нибудь интересное. Одра так любила истории о ее успехе в обществе, о Седжвиках и других знаменитостях, с которыми ее дочь встречалась на вечеринках.
Откинувшись на спинку стула, Кристина положила ручку и подумала о Далси Мэнвил. Каким она оказалась замечательным другом и как мило отнеслась к ее родителям, когда те приехали в Лондон, чтобы присутствовать при вручении дипломов. Джейн на несколько дней переехала с Уолтон-стрит к своим родителям в Мейфэр, чтобы Винсент и Одра могли остановиться у Кристины. Эти несколько дней, которые они провели вместе, доставили им много радости, да и в целом поездка оказалась чрезвычайно успешной.
Седжвики устроили вечеринку для Джейн и Кристины по случаю окончания колледжа. Внешность Винсента поразила Далси. Вспомнив ее реакцию, Кристина улыбнулась. Далси отвела ее в сторону и шепнула:
– Могла бы и предупредить меня, что твой отец выглядит, как Роберт Тейлор. Господи, да будь он актером, его лицо сделало бы ему блестящую карьеру, дорогая.
Когда в тот же вечер Кристина передала это замечание Далси родителям, отец выглядел весьма польщенным, а мать, напротив, недовольной, даже раздраженной. Тогда-то Кристина поняла, что Одра ужасно ревновала мужа.
– Ох уж эта парочка, – пробормотала она, снова берясь за ручку. – С ними не соскучишься – то чуть ли не дерутся, то бросаются друг другу в объятия.
При мысли о родителях Кристину охватила горячая нежность. Она так любила обоих и всегда старалась занять нейтральную позицию, чтобы примирить их, не принимая ничью сторону и не желая никого из них обидеть. «И я думаю, мне это удавалось», – сказала она самой себе, заканчивая письмо, полное лжи. «Но это ложь во спасение», – подумала она.
Было уже девять часов, когда Кристина, наконец, покинула «фабрику» и направилась по Кингс-роуд к Слоун-сквер. Она все еще думала о матери. Горячими уверениями, что ее работы теперь хорошо продаются, Кристина пыталась убедить Одру не посылать ей больше денег, но мать продолжала работать у Лидса, и это вселяло беспокойство.
– Она не послушает меня, детка, – возразил отец, когда Кристина заговорила с ним об этом во время рождественских праздников. – Твоя мать всегда поступала так, как считала нужным, и я меньше кого бы то ни было могу заставить ее изменить свое решение.
Советов дочери Одра тоже не послушалась, и та в конце концов решила больше не возвращаться к этому вопросу. По крайней мере, она могла быть спокойна, что мать оставляет себе заработанные деньги. Кристина опустила письмо в ящик на почте на Слоун-сквер. Все-таки это огромное облегчение – знать, что ей не приходится больше работать только для того, чтобы содержать дочь.
С тех самых пор, как Кристина бросила писать пейзажи, она не очень-то раздумывала об этом. Лично для нее решение было окончательным, она о нем не жалела. Теперь побудительным мотивом ее поступков стало желание найти для себя нишу в мире высокой моды и вести дело по-крупному. Кристина считала, что только зарабатывая по-настоящему, она сможет вернуть огромный долг матери, окружив ее комфортом и такой роскошью, какую только можно вообразить. И она надеялась, что скоро будет в состоянии сделать это.
Торопливо шагая по Слоун-сквер и кутаясь в шарф на мартовском ветру, Кристина думала о крупном заказе, который получила от актрисы Миранды Фаулер. Через три месяца звезда уезжала в Нью-Йорк, где должна была играть в бродвейском спектакле, и попросила Кристину сшить ей как можно больше вечерних туалетов.
«Как я справлюсь с этим», – с беспокойством думала Кристина, входя в квартиру на Уолтон-стрит. В тот вечер за стаканом молока с сэндвичем она начала делать наброски и, как обычно, с головой ушла в работу.
Все пасмурные дни Кристине казалось, что ее рукой движет вдохновение.
Блокнот для эскизов вскоре заполнился предметами гардероба Миранды Фаулер. Идеи опережали друг друга, фантазия не знала удержу. Фасоны, расцветки, сочетания цветов, фактура тканей, украшения – все это теснилось в голове Кристины, требуя непрестанного внимания. За десять дней замыслы устоялись, она отобрала наиболее ценные, закончила делать патронки и приступила к выбору нужных тканей.
Следующие несколько дней шифоны, шелка, сатины, парча, крепы кружились перед ней, переливаясь головокружительной гаммой расцветок. Кристина остановилась на шелке, шифоне и жоржете для вечерних платьев, тяжелом атласе для вечерней пижамы и длинного вечернего пиджака, а для двух жакетов к шелковым брюкам взяла парчу.
Когда актриса явилась на примерку, она пришла в восторг от рисунков и тканей. Кристина объяснила, что если ей придется делать полный гардероб, то не все вещи удастся расписать вручную. Миранда Фаулер была согласна на все.
Кристина работала сутки напролет, две французские швеи строчили без остановки, чтобы в срок закончить туалеты для прославленной звезды музыкальной комедии. Через пару недель после того, как Кристина начала работу над заказом, появилась еще одна француженка, подруга Жермен по имени Люси Джеймс. У Люси были очень хорошие рекомендации. Помимо того, что она была отличной швеей, у нее был талант закройщицы. До войны и замужества (в 1938 году Люси вышла замуж за англичанина) она работала в салоне Баленсиаги. Переехав в Англию, Люси поступила работать к мистеру Майклу, модельеру салона на Корлос-Плейс. Кристине не потребовалось много времени, чтобы понять, что Люси для нее настоящая находка. Кристина могла полностью поручить ей раскрой, сняв с себя эту ношу, чтобы целиком отдаться росписи.
Колоссальные усилия, истраченные на то, чтобы туалеты Миранды Фаулер были готовы во время, увенчались успехом. Кристина управилась раньше срока и однажды ранним теплым вечером в конце мая она привела Джейн наверх, чтобы показать висящие на рейке туалеты.
Щелкнул выключатель, студию залил электрический свет. Кристина отдернула занавеску и воскликнула:
– Объявляется торжественное открытие… тра-та-та! Но прежде, чем я покажу каждое из этих элегантных и изысканных произведений, позволь мне сказать вот что… как только Миранда Фаулер со мной расплатится, я наконец-то буду в состоянии вернуть тебе пять тысяч фунтов. Ну не чудесные ли это новости, Джейн?
– Конечно, но зачем такая спешка, – ответила Джейн и принялась рассматривать наряды, шумно выражая восторг.
Когда девушки вернулись в контору, Кристина сообщила, что пригласила трех своих помощниц вечером на ужин.
– Хочу устроить для них праздник, чтобы отблагодарить за тяжелую работу. Почему бы тебе не пойти с нами, Джейн? Ты же часть нашего коллектива.
– Очень мило с твоей стороны пригласить меня, но я замоталась. Устала с костюмами для пьесы, и сегодня мне нужно доделать эти проклятые плоеные воротники. Они желают торчать, а крахмал натирает актерам шею. О Господи, и зачем моей матери приспичило играть Елизавету Тюдор?
Кристина рассмеялась, увидев выражение лица подруги.
– Именно поэтому тебе стоит пойти с нами… Хоть отвлечешься от стоячих воротников!
– Нет, спасибо, – покачала головой Джейн. – Я лучше поработаю, сделаю себе сэндвич с яичницей и лягу пораньше спать. – Она угрюмо посмотрела на Кристину и скривила в гримасе красивый рот. – Романтическую жизнь мы с тобой ведем последнее время, правда?
– Ничего, мы еще возьмем свое, когда станем богатыми и известными.
– Возьмем, как же, – насмешливо произнесла Джейн. – И послушай, Краудер, не хлопай дверьми и не грохочи, когда вернешься ночью. Я действительно намерена лечь пораньше.
– А завтра поспать подольше – ведь завтра суббота.
– Как бы не так. – Джейн взялась за портфель. – Желаю тебе хорошо провести время, дорогая.
Когда праздничный ужин со служащими закончился, и Кристина возвращалась домой по Уолтон-стрит, было уже начало двенадцатого.
Она вдруг почувствовала себя ужасно усталой.
Последние месяцы были слишком тяжелыми, и этим вечером она в первый раз позволила себе отвлечься. Обильная еда в ресторане «Бык на крыше» и красное вино тоже оказали свое расслабляющее действие. Она не могла дождаться, когда разденется и заберется в кровать.
Помня о том, что Джейн собиралась лечь рано, Кристина не могла не удивиться, увидев, что в гостиной горят все лампы. Остановившись перед домом, она еще раз взглянула на окна и нахмурилась.
– Верно, Джейн забыла выключить свет, – пробормотала Кристина, отпирая дверь подъезда и поднимаясь по крутой лестнице на самый верх.
Кристина возилась со связкой ключей, как вдруг дверь квартиры распахнулась.
Она отскочила в удивлении и сердито уставилась на Джейн.
– Честное слово, ты напугала меня… – начала было Кристина.
Джейн схватила ее за руку, и она умолкла.
– Здесь твои родители, – зашипела Джейн. – Твоя мать вне себя от ярости… Она не сводит глаз с твоих картин на стенах.
– О, мой Бог, – прошептала Кристина, бледнея. – Какая же я глупая.
38
Холодность в синих глазах матери ослепила Кристину. Она замешкалась в дверях. Силы покинули ее, волна дрожи окатила внутренности. Родители сидели рядом на диване. Вид у них был такой, будто они превратились в гранит. Тяжелое молчание повисло в воздухе. Где-то позади в холле нервно топталась Джейн.
Кристина не могла двинуться ни вперед, ни назад. Казалось, она, как и ее родители, окаменела.
– Привет, мама, – наконец пролепетала она. – Папа, какой сюрприз.
– Очевидно, – ответила Одра таким же ледяным тоном, как и ее взор.
Кристина сглотнула слюну.
Винсент гневно смотрел на дочь.
Вдруг Одра вскочила и принялась быстро ходить по комнате, ненадолго останавливаясь перед картинами Кристины и отрывисто произнося их названия:
– «Вязы зимой»… «Небо в Ганнерсайде»… «Хафли Бек»… «Живопись Эдит»… А через открытую дверь твоей спальни… – Она резко оборвала, повернулась к Кристине и закончила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45