– Живой? – спросил один.
– Так и пропасть не долго, – сказал другой.
– Лихой парнишка, – сказал третий.
Пересиливая боль – горело всё: руки, ноги, плечи, живот, – Славка поплыл к берегу.
– Ничего, – бормотал он, – я ещё не с такой вышки спрыгну.
Почти каждый день Славка встречал Ваську. Проходил мимо него, задрав подбородок, ведь, как ни кинь, отношения между людьми определяются положением подбородка. Васька смеялся при встрече и говорил:
– Жми, Славка.
– А тебя не касается, – отвечал ему гордый Славка, но чем дальше, тем больше чувствовал, что не перебороть ему Ваську такими приёмами. С самой высокой вышки на пляже Васька прыгал как хочешь: и спиной вперёд, и ласточкой, и вертел сальто. Прыгнет и уплывёт в море. Вылезет на берег где-нибудь в дальнем месте и спокойно уйдёт по своим делам.
К Варьке Васька подходил тоже без церемоний. Подойдёт, постоит рядом. Скажет что-нибудь и уйдёт, не дожидаясь ответа. Он принёс ей ведро хорошей плавневой рыбы. Сказал:
– Отдай бабушке. Мне не нужна, я в столовой питаюсь. Жалко, если пропадет рыба.
Варька не взяла. Прогнала. Васька ушёл, но рыбу оставил. Варька и Славка не стерпели, чтобы завяла такая прекрасная рыба. Они продали её на базаре.
Иногда Васька появлялся у них дома, и Славка начинал громко ходить, разговаривал, как оглохший. Пел. Его отец любил беседовать с Васькой,
Из-за этого Васьки Славка чуть окончательно не поссорился со стариком. Он залез в затон, чтобы поймать Варьке толстых непуганых бычков и ершей. Старик подошёл к нему и ещё не успел открыть рта, как Славка уже закричал, подгоняемый жаждой справедливого возмущения.
– А что! – кричал Славка. – Вашему Ваське можно, а мне нельзя! И Варьке нельзя. И никому нельзя. Это не по-советски.
Старик смотрел, жалея его глазами. Потом сказал;
– Славка, Славка… Васька сюда не для баловства ходит. Он с Голощёкиным, с машинистом, старый движок оживляет. Людей же ведь мало, чтобы старым движком заниматься. – И ушёл к себе в проходную. Только ушёл старик, Славка прыгнул в воду и уплыл на сваи. Варька спросила:
– Прогнал?
– Нет, – сказал Славка. – Я сам. Скучно мне стало. Я там один был.
Мама прислала ему из Москвы письмо. И ещё две открытки.
Из них было понятно, что ей хорошо, даже как-то слишком уж хорошо.
Отец к маминым письмам не притрагивался. Он спрашивал у Славки:
– Ну, что мама?
– Здорова, – отвечал Славка,
– А ты?
– Я тоже здоров.
– Вот и славно, – говорил отец. – Очень радостно слышать.
Один раз Славка спросил у него:
– Ну, а ты как?
– Я тоже здоров, – ответил отец, усмехнувшись. – Здоров и весел.
Отец всегда был здоров, по крайней мере он всегда утверждал это. Ну, а насчет веселья, на этот предмет у всех своя точка зрения. Отец, например, пел песни только тогда, когда ему было плохо. Тогда он ходил и пел без конца. И всем действовал на нервы. Особенно маме. Смеялся он, когда читал книжки. Он так и говорил:
– Посмеяться охота, – и принимался читать.
Смеялся хрипло. Бормотал:
– Ох, умора, – и размахивал книгой.
Мама сердилась. Говорила:
– Ну кто так смеётся?
– Я, – отвечал отец.
Ещё чаще отец смеялся над теми книжками, которые мама называла модными и современными. Тогда он просто хохотал.
Мама в таких случаях возмущённо доказывала ему, что он примитивен.
– Ох-хо – хо, – отвечал ей отец.
А Славка не знал, не мог понять, весело ему в такие минуты или, наоборот, грустно.
Мама переходила на крик. Сыпала словами: мещанство, протест, интеллектуальный герой, пошлость.
Отец барабанил пальцами по столу:
– Да, да. Как же, как же…
– С тобой невозможно разговаривать!
Мама хлопала дверями и убегала.
– Постыдно! Убого! – бормотала она, словно отец совершил преступление.
Славка спрашивал у отца:
– Что с мамой?
– Ничего страшного, – не меняя позы, отвечал отец. – У мамы растут зубы мудрости.
Славка никогда не мог разобраться, кого он любит больше, отца или маму. И любит ли их вообще. Ему казалось, что они все трое живут порознь, каждый сам по себе. Но когда отец уезжал на новое место, Славка начинал скучать и думать о нём. Когда уезжала мама, Славка вдруг замечал, что она ему очень нужна.
Когда Славка кого-нибудь провожал или уезжал сам, ему казалось, что вся жизнь склеена из сплошных потерь, что он вечно теряет кого-то. Когда Славка встречал новых людей, приезжал в новые города, ему начинало казаться, что он всё время находит.
Работа на элеваторе у отца шла полным ходом. Рядом с восемнадцатью башнями уже вырастали восемнадцать новых.
От стариков Власенко Славка узнал, что элеватор старинный, много раз перестроенный. Элеватор взрывали и строили заново. Строили его и англичане, и румыны, и немцы. Они же взрывали, когда им спешно приходилось удирать с этой земли.
Славкин отец не только расширял элеватор. Он делал его автоматом.
Четыре человека будут обслуживать всю громадину.
И когда заработают механизмы, отец поедет в другое место, где нужно построить какое-нибудь новое, уникальное сооружение из бетона.
Отец всегда приходил поздно. Иногда он останавливался возле дивана, на котором спал Славка, простаивал там по нескольку минут. Славка ёжился под простынёй. Славка начал думать, что он отцу в тягость. Что он для отца обуза. Славка даже написал маме письмо: мол, хочу в Москву, забирай меня побыстрее. Письмо прочитал отец. Случайно.
Он сел к столу. Но не надолго. Вскочил и принялся ходить, и запел.
Бабка Мария позвала отца на кухню.
– Хочешь, я на картах раскину? – сказала бабка. – Расскажу, как она там в Москве живёт.
– Кто? – спросил отец.
Бабка раскинула карты.
– Живёт она худо, – сказала бабка. – Ты бы ей, парень, денег послал…
Отец сел возле бабки, опустил голову.
– Не возьмёт, – сказал он.
– А ты подумай, – сказала бабка. – Может, и придумаешь, как это сделать.
Отец засопел грустно. Вздохнул.
– А вы, тётя Мария, карты раскиньте. Может быть, карты скажут.
– Этого карты не могут.
Славка ушёл на берег. Он ходил по песчаным дюнам. Слушал тихое бормотание волн и думал: не уехать ему от отца.
Поздно вечером, когда Славка пришёл домой, он застал отца за таким занятием. Отец сидел у стола, читал открытки, которые мама прислала Славке. Он разложил их, как игральные карты, и прочитывал одну за другой.
Славка вышел из хаты. Душистый вечер дремал под деревьями. По ерику плыли белые утки. Верхом на собственном отражении. Славке захотелось спугнуть уток, закричать громко и весело. Утки загогочут, захлопают крыльями, как в ладоши. Поднимется шум и гам. Залают собаки.
Славка не успел закричать. В ерик вошла чёрная лодка – каюк. Дед Власенко гнал её шестом. На корме стоял Васька. Лодка коснулась берега. Он выпрыгнул, привязал её к бревну-лежаку. Старик передал Ваське ведро рыбы.
Славка спрятался за деревьями. Он смотрел, как дед с Васькой пришли к хате. Услышал, как старик сказал:
– Васька, надень одежду. Мария тебя любит, конечно, но…
Они засмеялись оба. Старик подтолкнул Ваську и, пока тот залезал в брюки, держал перед ним его клетчатую рубашку.
Славка отвернулся. Стал смотреть в воду. Лёгкая волна с одной стороны была тёмно-зелёной, с другой светилась багряным блеском. Плыли по этим волнам белые утки.

ЕЩЁ НЕМНОГО О ВАСЬКЕ

Камыш-ш… Камыш-ш…
Шуршит, поднимается тонкими стеблями, колышется над головой.
Тихо. Редко аукнет птица, ударит крылом по воде и замрёт, испугавшись своего шума.
Грузнет багор. Лодка движется медленно. Всё темнее, всё гуще камыш. И вдруг резанёт по глазам ослепительным светом. Круглый плёс. Вода неподвижная, жаркая. Солнце выжгло в плавнях куты – круглые маленькие озёрца.
Уже сколько дней старик с Васькой бьют камыш кривыми серпами, прорубают просеки от кута к куту.
Старик дежурил в затоне через сутки. Сутки дежурит, на другие отправляется с Васькой в плавни. В просеках, пробитых серпами, роют они канавы, соединяют куты, чтобы рыбий малёк смог пробиться к свежим волнам, не то весь погибнет. Старик ругает глупую рыбу за то, что лезет она по весне в плавни метать икру, не заботясь о своём горемычном потомстве. Спадёт вода, малёк вылупится в мелких кутах, побегает, пока маленький, и задохнётся. Так и не повидает моря, так и не вырастет в сильную рыбу.
– Рыбак же копать не будет, – говорит старик. – У рыбака сейчас самый лов – часа пустого нету. Вот я и копаю. Уже который год. Пробовал я на это дело народ скликать. Школьников одно лето послали, да тут же и сняли. Перевели в степные колхозы на виноград.
Старик раздевался в плавнях, снимал рубаху с усохшего тела. Тогда обгорелые кости становились особенно некрасивыми. Тёмные, они были словно приращены к белым рукам грубой сапожной дратвой. Плечо у старика прострелено. Шрамы с обеих сторон втянулись внутрь, будто связанные короткой жилой. И на ногах у старика шрамы, и на спине.
Старик работал подолгу. От зари до заката. Когда в канавах оседала грязь и становились видными шустрые мальки, бегущие друг другу навстречу, в стариковых глазах загоралась весёлая радость. Было похоже, будто сажает он в своем саду яблони и они тут же цветут лёгким цветом.
Каждому мальку у старика кличка. Он их вытряхивает из вентеря в воду и ругает, как ребятишек: репейными шишками, окомолками, башколомами – и сам над собой смеется. Говорит:
– Старый – что малый. Стариков жизнь толкает на печку, вас – ребятишек, тоже не подпускает к делу по малости лет. Выходит, что в жизни мы на меже, а не в поле. Вас, ребятишек, такое положение клонит к играм и к баловству, бо энергия у вас не растрачена. Нас, стариков, пихает в такую вот самодеятельность: плетень поправить, садок насадить…
– Ну, не такой уж вы старый, – возражает ему Васька.
– Старый не старый, а к большому делу не горазд. Я же ж на этом море и тралмастером плавал, и капитаном, и даже председателем сидел сразу после войны. Тогда у нас не колхоз был, а трофейный музей. На каких только диковинных кораблях не рыбалили! Даже на румынском торпедном катере. Сейчас наш колхоз океанскую флотилию приобрёл. Первым с Чёрного моря в Африку побежит. – Старик замирал с лопатой, смотрел в камышовую тень, должно быть, вспоминал свои дальние плавания. Варька смеялась над Васькой. Кричала:
– Лягушачий герой!
Красивая Варька девчонка.
Соседская Нинка, поливая ему горячую воду, ворчала:
– Вы б отдыхали. Чего вам? Другие курортники в белых рубашках, а вы всегда грязный.
– Некрасивый? – спрашивал Васька.
Нинка мяла губы в стеснении, потом говорила с хитростью:
– Рабочая грязь красоты не портит… Но ведь зачем вам?
– Для смеха, – отвечал Васька… – Чтобы смешнее…
– Да ну вас, – сердилась Нинка. – Не хотите со мной разговаривать, тогда и не смейтесь.
Васька жил в Ленинграде. Его отец работал на заводе инженером. Но Васька ни разу не был там. Мама тоже работала на заводе, и Васька много раз пытался представить её цех и всё думал, почему в больших городах труд человеческий спрятан за такие высокие стены.
Ваське нравился этот чистый старательный городок, у которого, в отличие от больших городов, все дела и заботы наружу. Даже нелюбопытные в этом смысле курортники знали, чем болеют на консервном заводе или в рыбацком колхозе. Когда лампочки в домах тлели красным накалом, все говорили и сетовали на то, что у паровой турбины подтёрся подпятник – пора бы его заменить. Все знали, что консервный завод отобрал у рыбколхоза катера, которые он давал в аренду, чтобы посылать их в береговые колхозы за вишней и ранними фруктами. Ваське нравилось встречать занятых делом людей.
Здесь не было праздногуляющих. Курортники – те не в счет, они не принадлежат к этому городу, они лишь временно пользуются его гостеприимством.
Взрослые в этом городе называли его Василий.
Ребята говорили – Вася.
И только Варька-Сонета не называла его по имени. Варька всегда отворачивалась, когда он бежал мимо свай.

СЛАВКА РАЗГОВАРИВАЕТ С ОТЦОМ НА СЕРЬЁЗНЫЕ ТЕМЫ

Славка лежал на диване. Сон к нему не шёл, гулял за тёмными окнами.
Отец пришёл поздно.
Славка слышал, как бабка Мария кормила его ужином в кухне.
Слышал, как отец вошёл в комнату, тихо и осторожно ступая. Скрипнул стул – значит, сел работать.
Отец долго чертил за своим столом, считал на линейке и кусал карандаш. Иногда он крутил настройку приёмника, ловил тихую музыку и снова принимался чертить.
Славка сидел на диване, укутавшись в одеяло. Он понимал, что взрослый, занятый человек может быть одиноким и что одиночество это во много раз тяжелее, чем его, Славкино.
Так они и сидели, два одиноких человека. И оба очень хотели, чтобы это упрямое одиночество кто-нибудь из них нарушил. И оба не решались это сделать.
Славка уснул сидя. Отец разбудил его.
– Хватит нам играть в эту нелепую игру. Давай поговорим немного.
– Давай, – сказал Славка.
– Знаешь, – сказал отец, – всё это чепуха… Давай поговорим о деле. Ты думаешь, элеватор – обыкновенное сооружение для хранения зерна? Большой амбар? Зря ты так думаешь…
Славка вылез из одеяла. Во-первых, потому, что он никогда так не думал, во-вторых, потому, что отец никогда не разговаривал с ним на такие серьёзные темы.
– Гляди, – отец вытащил из кармана завалявшееся зерно пшеницы. – А оно живое. Живёт и дышит. Его нужно защитить от всяких врагов – паразитов. И оно долго будет жить. Сто лет и пятьсот лет. Потом его можно посадить, и оно прорастёт и даст колос. И даст новую жизнь…
Отец махнул рукой, скинул туфли и лёг на свою кровать, лицом к стене.
Славка тоже лёг. Он всё удивлялся и радовался этому разговору. И вдруг он подумал, что, вероятно, отец не раз пытался говорить с мамой о своей работе и, наверно, вот так же махал рукой под конец, не увидев в маминых сонных глазах интереса. Славка соскочил с дивана и полез к отцу на кровать.
– Знаешь рыбзавод? – спросил он.
– Ну, знаю.
– На этот завод селёдку из Мурманска присылают, чтобы коптить… Почему?
– Наверно, своей рыбы мало, – ответил отец.
Славка потряс головой.
– Правильно. У колхоза плавучих средств не хватает.
Славка слышал отцовское дыхание. Чувствовал его тепло и запах табака.
– Кто тебе сказал? – спросил отец.
– Дед сказал… А когда новая флотилия прибудет, у завода всё равно с сырьем окажется недостача, – помолчав, заговорил Славка. – Слишком большой завод для этого места построили. Не подумали.
– А это тебе кто сказал? – спросил отец.
– Дед, кто…
Отец легонько спихнул Славку с кровати.
– Ладно, – сказал он. – Иди. Спи.

НАВЕРХУ, ГДЕ ВЕТЕР

На следующий день отец повёл Славку на элеватор. Он показал ему всё: силосные помещения, где хранится зерно, те самые серые башни и пространства между башнями – звёздочки, в которых тоже хранят зерно, транспортёры, которые пересыпают зерно из силоса в силос. Зерно летело по трубам, поднималось в ковшах. Лежало тихо. И его сторожили чуткие автоматы, которые построил отец. Они следили, чтобы зерно не задохлось или, наоборот, не стало дышать слишком сильно.
Отец показал бетонные козырьки-навесы. Они были похожи на крылья. Под эти крылья могло заехать машин пятьдесят с одной стороны и пятьдесят – с другой. Они висели в воздухе без колонн и подпорок.
– Напряжённая сбалансированная конструкция, – объяснял отец. – Она как бы сама себя держит. Обжимает несущее сооружение, словно вцепляется в него… – Рассказывая, отец краснел и смущался. И ему даже как будто не хватало воздуха, чтобы дышать. Может быть, поэтому он повел Славку на самый верх, на крышу, где парной воздух сгущался и уходил к морю, подхваченный степными полынными ветрами.
– Смотри, – сказал отец, – какая красота вокруг. – Он добавил тихо: –И всё-таки тебе нужно поехать к маме.
Славка не успел ответить, он вдруг увидел проклятого чёрного, облупленного Ваську, который стоял у перил и скалил нахальные зубы.
– Ты как сюда попал? – строго спросил отец.
– Я вас искал, – ответил ему Васька. – Мне рабочие сказали, что вы по элеватору со Славкой ходите. Я подумал, что уж сюда-то вы обязательно придёте.
– Кто тебя пустил? – ещё строже спросил отец.
– Если честно говорить, – никто. У меня же к вам серьёзное дело.
– По делу я принимаю в конторе!
Васька захлопнул свой дурацкий рот и опустил голову. Но отец не дал Славке насладиться Васькиным конфузом. Всё ещё недовольно, но уже мягче, он сказал ему:
– Давай.
Васька вытащил из кармана тетрадку. Подал её отцу.
– «Скромный труженик», – прочитал отец. – Тебе самому не смешно от такого названия?
Васька покраснел.
Отец посмотрел на него, облокотился на перила и принялся читать.
– Плохо, – говорил он. – Глупо. Ну, это же курам на смех!
Васька стоял возле него тёмно-малиновый. Он вытирал пот со лба, шевелил губами, проклиная, должно быть, благие порывы.
Славка покусывал губы. В его ушах отцовские слова «плохо», «отвратительно» звучали как «хорошо» и «прекрасно», потому что были в этих словах понимание и теплота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14