– Все было в машине, так, на всякий случай, если бы мы вдруг решили изменить в программу. А теперь – в воду, освежимся, пока вы не довели половину мужчин на этом пляже до инфаркта.
Они купались, смывая пыль и пот жаркого дня, пока не почувствовали себя свежими и достаточно остывшими, чтобы снова жариться на солнце, которое опять стало доставлять им радость. Когда вышли на берег, одетый в белое официант поклонился им, протягивая меню.
– Экко ля мета делле виванде Ecco la meta delle vivande (итал.) – вот перечень кушаний.
, синьор, – сказал он. – Я уверен, что вы уже решили пообедать в лучшем ресторане на нашем пляже.
Саймон уже заметил несколько ресторанчиков, эффектно украшенных противосолнечными маркизами, и догадался, что наиболее расторопные хозяева не оставляли выбор клиентов на волю случая.
Трудно было устоять перед такой инициативой.
– Что вы рекомендуете?
– У нас все на уровне, но лангусты – нет слов. Прошу подождать, я покажу.
Кельнер поспешил удалиться, чтобы через несколько минут вернуться с проволочной корзиной, в которой барахталось несколько живых арагосто, слабея в напрасной борьбе с судьбой...
– Думаю, они могут надоесть, если прожить здесь достаточно долго, – сказал Саймон, – но пока я далек от этого. А вы, Джина?
– Кухня донны Марии не отличается экзотичностью, так что это для меня большой соблазн.
– Значит, надо воспользоваться случаем. – И Саймон заказал обед.
Кельнер принял заказ и ушел, пообещав прислать за ними, когда все будет готово; они разостлали на песке взятые напрокат полотенца и улеглись на них, отдавшись блаженной лени.
– В такие минуты, – сказал Святой, – я часто задумываюсь, кем был тот болван, который выдумал, что работа дает удовлетворение. Или это был гений, который придумал, как дурить простаков, чтобы они делали неблагодарную работу, да еще и любили ее.
– Но ведь должно быть у вас какое-то занятие? – спросила Джина.
– Я стараюсь, чтобы оно было как можно реже.
– Вы говорили об участии в делах дяди Алессандро.
– Разве похоже, что у меня могут быть с ним общие дела?
– Нет, – уверенно сказала она и удивленно раскрыла рот. – Я имею в виду...
Он поморщился:
– Вы имеете в виду то, что сказали. Мне никогда не убедить вас, что я вхож в обычный мир бизнеса, поскольку вы прекрасно помните то, что читали о моих приключениях сверх программы вашего образования. Кроме того, вы, очевидно, понимаете, что тайные делишки дядюшки Ала гораздо хуже любых, в которые может быть замешан такой относительно порядочный авантюрист, как я.
– Я этого не говорила, – взорвалась Джина. – Знаю, все говорят, что он сделал деньги на контрабанде алкоголя, на всяких махинациях и Бог весть на чем еще там у вас в Штатах; знаю, что у него были проблемы с полицией из-за налогов или что-то в этом роде. Когда я училась в пансионе, об этом писали в газетах и ко мне приставали все девочки – из-за фамилии. Я не отважилась признаться, что он мой близкий родственник. Потом он мне рассказывал, что все порядочные люди поддерживали с ним отношения, но американцы очень себе на уме, и он просто наткнулся на нечестных политиков. Он всегда был так добр к нам...
– Разумеется, и поэтому, когда он в телефонном разговоре сказал, что я хочу ему навредить, и попросил использовать эту встречу, чтобы вытянуть из меня все, что возможно, вы сочли себя обязанной выполнить поручение.
Вначале глаза ее вспыхнули от гнева, она, видимо, собралась возмущенно возразить, но потом это пламя погасло в предательской влаге. Губы задрожали, и она вдруг закрыла лицо руками.
Саймон сочувственно похлопал ее по плечу:
– Не надо расстраиваться, у вас, просто нет такого самообладания, как у Маты Хари.
– Вы чудовище, – всхлипывала она.
– Ни в коем случае. Я милый парень с хорошая манерами, который не может отказать прелестной девушке. В доказательство я постараюсь ответить на все ваши вопросы.
Мягкий атлас ее кожи продолжал вздрагивать под его рукой, отвлекая внимание и волнуя мысли, но Саймон настойчиво продолжал гнуть свое:
– Нет, я не полицейский. Нет, я не работаю на ФБР и ни на какую-то другую правительственную службу. Да, в отношении вашего дяди Алессандро у меня самое плохое мнение. Я считаю, что он очень плохой человек, что на его совести множество убийств, не считая преступлений поменьше, но есть одно преступление, где в его вине я абсолютно уверен, и постараюсь добиться, чтобы он понес за него ответственность. Если, конечно, ему не удастся прикончить меня раньше.
Она внезапно выпрямилась, и Саймону пришло в голову, что только очень юная особа может так дивно выглядеть с покрасневшими глазами и слезами на щеках.
– Хватит, – сказала она, – лучше отвезите меня домой.
– Не перед обедом. Как бы вы могли жить с сознанием, что напрасно отправили на смерть одного из этих лангустов?
– Я надеюсь, вы съедите обоих.
– С чего бы мне заниматься обжорством? От того, что вы не хотите слышать правду?
– Не могу я вас слушать. Это было бы нелояльно. Вы плохо говорите о моей семье, называете дядю Алессандро убийцей. Я хочу вернуться домой.
– А вам не кажется, что было бы лучше, если бы Аль Дестамио вовсе не был вашим дядей?
Эффект оказался сильнее, чем он ожидал. Внезапная реакция Джины соединила всю гамму явлений – от вытаращенных глаз и отвисшей нижней челюсти до каталептического оцепенения и полного отключения от внешнего мира.
После такой явной реакции не имело смысла молчать или притворяться.
– Значит, вы знаете, – наконец, шепнула она.
– Ну, пока еще только подозреваю, – откровенно сознался Саймон. – Не могу пока доказать. Но надеюсь, что скоро смогу. Мне нужна помощь. И думаю, вы можете это сделать. Сейчас вы дали мне понять, что подозреваете то же самое, правда?
Он не спускал с нее взгляда своих голубых, как магические кристаллы, глаз, словно предлагая попытаться перехитрить их. Но на этот раз она и не пыталась противостоять их силе.
– Да, – призналась она, – уже давно. Но сама боялась в это поверить, хотя и отдавала себе отчет, как бы мне этого хотелось.
– Но если бы оказалось, что мы с вами правы, – продолжал он, и признание их интересов словом мы прошло так гладко, что она, скорее всего, ничего и не заметила, – дл вас это стало бы началом новой жизни.
– Да.
– Ну, так в чем проблема? Аль просит вас поучаствовать в чем-то, что вам кажется грязным делом, потому что опасаетесь возможной ошибки и последствий для вашей семьи. Я не из полиции, но зато помешан на справедливости. Считаю, я для вас просто дар Божий.
– Вы просто прелесть, – сказала она и, стремительно наклонившись, горячо поцеловала его.
У Саймона возникло подозрение, что пребывание в монастырском пансионе не смогло окончательно подавить ее средиземноморские инстинкты.
– Ла паста э пронта La pasta e pronta (итал.) – Кушать подано.
, – сообщил излишне услужливый официант с идеальной пунктуальностью.
2
Зал ресторана оказался верандой, затененной тростниковыми циновками, с видом на море и пляж, а кухня и все хозяйство размещались в щитовом домике сзади. Погреб заменял огромный застекленный холодильник, из которого извлекали вино, охлажденное до температуры горного потока, при которой нужно пить его в этом климате, особенно если речь идет о крепких сицилийских сортах. Сам обед, приготовление которого требовало немалого труда, чтобы качество блюд не обмануло ожиданий, мог оправдать перерыв в чем угодно, кроме того, что было прервано услужливым официантом. Но зато Святой получил возможность выслушать до конца исповедь Джины в не столь бурном настроении.
– Это чувство... оно нарастало многие годы. Сначала все казалось таким неправдоподобным, что я даже смеялась. Но мелочи складывались вместе, и не видеть этого было нельзя. Теперь, как я вспоминаю, все началось тогда, когда дядя Алессандро лежал больной в Риме. Я говорила вам, что этот период моей жизни помню плохо, была еще слишком мала. Знаю, что у него был рак, и мне кажется, говорили, что он неизлечим, но теперь донна Мария утверждает, что я ошиблась, это вовсе был не рак и дядя выздоровел. Такое возможно?
– Вообще-то возможно. Скажем, врачи ошиблись. Или было что-то вроде лечения – операция, облучение или даже то, что называют самоизлечением, когда врачи не знают почему, но человек вдруг выздоравливает.
– Но ведь такое случается нечасто?
– Не слишком часто, если случай считался неизлечимым, а пациент выглядит таким здоровым, как Аль несколько дней назад.
– Меня удивило, что в семейных альбомах нет никаких фотографий дядюшки Алессандро в его молодые годы. Когда я спросила донну Марию, та сказала, что в молодости он был очень суеверен и никогда не позволял себя фотографировать. А потом мать одной девушки, которая знала все обо всех, сказала мне, что, видно, дядюшке подлечили не тело, а мозги, раз у него так здорово пошли дела в Америке, а здесь в Италии он только промотал остаток семейного капитала.
– В самом деле.
– Ох да. Даже дядюшка, когда у него еще не было проблемы с речью, рассказывал мне, как глуп был наш дядя и какие безумные идеи поглотили все его деньги. И я не могла поверить, что он вдруг стал другим человеком.
Саймон кивнул.
– Если он просто не другой человек.
– Но как это может быть? Разве дядюшка...
– У которого голова, скажем так, не слишком варит...
– И донна Мария...
– Да, она должна быть в это замешана. – Святой спокойно выдержал ее взгляд. – Прошу не убеждать меня, что вы представить себе не можете, чтобы такая милая, любезная старая дама была замешана в нечто неприличное.
Джина даже не пыталась возражать. Казалось, она как-то повзрослела. Только спросила:
– Почему?
– Ну, теперь, когда мы все знаем, можно найти множество ответов.
– Вы хотите, чтобы я вам верила, – сказала она после паузы, – но вы все еще не рассказали о себе... Если вы не детектив, то как случилось, что вы заинтересовались дядей Алессандро?
Он на миг заколебался, но, решив, что риск для него невелик, рассказал всю историю от случайной встречи с покойным Джеймсом Астоном до пластиковой бомбы, которую обезвредил предыдущей ночью, не упоминая только о своей беседе с Марко Понти. Она слушала с широко раскрытыми глазами, прикусив губу.
– Мне трудно в это поверить... Бомба перед нашим домом, когда мы сидели за столом...
– Самое время для таких вещей. Ведь трудно подложить бомбу в машину, когда в ней кто-то сидит и едет со скоростью шестидесяти миль в час.
Весь этот разговор был растянут во времени перерывами, необходимыми для дегустации, обоняния, жевания, глотания, поглощения и наслаждения, и к тому же прерывался официантом, который подавал, менял тарелки и напрашивался на восхищение.
Позднее, после одной из пауз, посвященной оценке гастрономии и приведению в порядок мыслей, Джина заметила:
– Я когда-то задумывалась, как можно выяснить, что дядя Алессандро и мой дядя – один и тот же человек, но, честно говоря, это выше моих сил.
– Если дело только в этом, то нет проблем. Меня всегда упрекали, что у меня нет нервов. Что нужно сделать?
– Все очень просто. Если моего дяди нет в живых, а этот человек – мошенник, то настоящий дядюшка должен быть похоронен в семейном склепе. Нужно только открыть склеп и взглянуть.
Святой наморщил лоб.
– Разве одно автоматически вытекает из другого? Разве не правдоподобнее, что они похоронили его где-то в другом месте, под другим именем?
– О нет? Я не могу поверить, чтобы они зашли так далеко. Вы не знаете, до чего на Сицилии придерживаются традиций во всем, а особенно в такой старинной семье, как моя. Даже если донна Мария и дядюшка позволили этому Алессандро Дестамио выдавать себя за моего дядюшку ради денег или по другой причине, ничто бы их не заставило согласиться похоронить настоящего дядю под фальшивой фамилией и не в склепе, где хоронили всех членов рода Дестамио уже триста лет. Это было бы святотатством.
Саймон задумался над этим, деликатно манипулируя ножом и вилкой с последним аппетитным кусочком. С психологической точки зрения это было возможным и одновременно давало прекрасное обоснование дальнейшим действиям.
– Вы не хотите побеспокоить предков, спящих вечным сном в склепе? По крайней мере, показать мне, где это, и заглянуть туда?
– Я поеду с вами.
Обед был увенчан поданными на десерт великолепными свежайшими золотистыми персиками, достигшими вершины прекрасной сахарной спелости, после чего Джина заказала кофе, а Святой предпочел закрепить нежный вкус фруктов бокалом вина на дорожку.
– Когда у вас появится желание встать из-за стола, – сказал он, – вы могли бы одеться и отправиться посмотреть на заведеньице? Прошу простить мне это выражение. Все равно нельзя сразу идти в воду, объевшись до такой степени.
Так что чуть позже они уже вернулись в Палермо, следуя указаниям Джины, причем Святой мысленно отмечал на карте в своем мозгу каждый поворот, чтобы найти его днем или ночью. Вдали замаячила группа стройных кипарисов, которые в Италии служат отличительным знаком любого кладбища.
– Наш склеп вон там, – показала Джина.
Скорее не склеп, а мавзолей, занимавший большой участок кладбища, сооружение из гранита и мрамора настолько солидное, что Саймон принял его вначале за часовню. Входные двери из дуба, окованного бронзой, могли бы служить тюремными воротами. За ними узкий проход вел к алтарю, находившемуся е противоположном конце здания, на фоне огромного витража, пропускавшего достаточно света. Только через некоторое время, когда глаза его привыкли к полумраку, он сообразил, что коридор на самом деде был только проходом между рядами плотно поставленных саркофагов стоявших один на другом, как кирпичи в сушке, и местами достигавших потолка.
– Кажется, здесь тесновато, – заметил он. – Не думаю, что места хватит на несколько следующих поколений. У вас зарезервировано место или тут живая очередь?
– Я не понимаю таких шуток, – холодно сказала она, напомнив тем самым, что вопреки всему, что их сблизило, между ними всегда будет оставаться определенная дистанция.
Саймон видел уже достаточно, чтобы подготовить все что нужно и вернуться сюда ночью, не вызывая излишних подозрений. Однако возникло неожиданное осложнение, когда он предложил Джине продолжить купание, потом поужинать и вернуться, когда стемнеет. Солнце стояло еще высоко, когда Джина сказала:
– Я не смогу поужинать с вами. Если я не вернусь домой до темноты, донна Мария сойдет с ума и никогда уже не позволит мне встретиться с вами, даже если попросит дядя Алессандро.
– Возможно, вы правы, – признал он. – Я понимаю, что вам не хочется вместе со мной играть в вампиров. Одевайтесь, чтобы не дать тетушке повода для скандала.
По дороге домой она в основном молчала, только спросила:
– Что мне рассказать им о вас?
– Все, что я рассказал вам за обедом, если хотите. Но, разумеется, не о нашем плане проникновения в склеп.
– Ну а о ваших намерениях?
– Лучше скажите, что вам не удалось их раскрыть. Мол, я дал понять, что что-то задумал, но отказался беседовать на эту тему. Ну и можете еще им сказать, что вы могли бы меня обезвредить, будь у вас больше времени, чтобы заняться мной, и что для этого вы условились встретиться со мной завтра. Тогда, можете быть уверены, не только позволят, а еще будут вас уговаривать.
«Бугатти» остановился перед неприветливыми воротами. Саймон обошел машину, подал ей руку, помогая выйти, и продолжал держать, когда надобность в помощи уже отпала.
– Значит, до утра, – сказала она, и напряженный взгляд черных глаз неотрывно замер на его лице, как будто пытаясь запомнить навсегда.
Но когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, чуть отшатнулась, быстро вырвала руку и заторопилась к калитке, хотя и обернулась, чтобы, прежде чем исчезнуть, наградить его еще одной обворожительной улыбкой.
Святой подумал, что завоевание Джины Дестамио может быть похоже на переход через Альпы по козьим тропам на велосипеде с шестиугольными колесами.
Ее образ не оставлял его, несмотря на напряженное обдумывание предстоящих действий, все время, ушедшее на аперитив и ужин, и отошел на второй план только в ту минуту, когда он решил, что кладбище уже достаточно опустело и можно безопасно нарушить его вечный покой. Миновав кладбищенские ворота и свернув в сторону, он остановил автомобиль и тихонько двинулся пешком. Луна, которая так помогла ему прошлой ночью, появилась снова, гораздо более яркая, чем ему бы хотелось, но зато затруднявшая возможность укрыться для любого нападавшего. Однако вокруг в самом полном смысле слова не было ни единой живой души, а единственным звуком – нерешительный шелест листьев.
Кованые ворота были закрыты и распахнулись с легким скрежетом. Идя к мавзолею Дестамио, Саймон инстинктивно держался подальше от могил и надгробных камней, но эта элементарная предосторожность казалась такой же излишней, как и короткие взгляды через плечо во время перерывов в манипуляциях с замком, охранявшим тайну склепа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Они купались, смывая пыль и пот жаркого дня, пока не почувствовали себя свежими и достаточно остывшими, чтобы снова жариться на солнце, которое опять стало доставлять им радость. Когда вышли на берег, одетый в белое официант поклонился им, протягивая меню.
– Экко ля мета делле виванде Ecco la meta delle vivande (итал.) – вот перечень кушаний.
, синьор, – сказал он. – Я уверен, что вы уже решили пообедать в лучшем ресторане на нашем пляже.
Саймон уже заметил несколько ресторанчиков, эффектно украшенных противосолнечными маркизами, и догадался, что наиболее расторопные хозяева не оставляли выбор клиентов на волю случая.
Трудно было устоять перед такой инициативой.
– Что вы рекомендуете?
– У нас все на уровне, но лангусты – нет слов. Прошу подождать, я покажу.
Кельнер поспешил удалиться, чтобы через несколько минут вернуться с проволочной корзиной, в которой барахталось несколько живых арагосто, слабея в напрасной борьбе с судьбой...
– Думаю, они могут надоесть, если прожить здесь достаточно долго, – сказал Саймон, – но пока я далек от этого. А вы, Джина?
– Кухня донны Марии не отличается экзотичностью, так что это для меня большой соблазн.
– Значит, надо воспользоваться случаем. – И Саймон заказал обед.
Кельнер принял заказ и ушел, пообещав прислать за ними, когда все будет готово; они разостлали на песке взятые напрокат полотенца и улеглись на них, отдавшись блаженной лени.
– В такие минуты, – сказал Святой, – я часто задумываюсь, кем был тот болван, который выдумал, что работа дает удовлетворение. Или это был гений, который придумал, как дурить простаков, чтобы они делали неблагодарную работу, да еще и любили ее.
– Но ведь должно быть у вас какое-то занятие? – спросила Джина.
– Я стараюсь, чтобы оно было как можно реже.
– Вы говорили об участии в делах дяди Алессандро.
– Разве похоже, что у меня могут быть с ним общие дела?
– Нет, – уверенно сказала она и удивленно раскрыла рот. – Я имею в виду...
Он поморщился:
– Вы имеете в виду то, что сказали. Мне никогда не убедить вас, что я вхож в обычный мир бизнеса, поскольку вы прекрасно помните то, что читали о моих приключениях сверх программы вашего образования. Кроме того, вы, очевидно, понимаете, что тайные делишки дядюшки Ала гораздо хуже любых, в которые может быть замешан такой относительно порядочный авантюрист, как я.
– Я этого не говорила, – взорвалась Джина. – Знаю, все говорят, что он сделал деньги на контрабанде алкоголя, на всяких махинациях и Бог весть на чем еще там у вас в Штатах; знаю, что у него были проблемы с полицией из-за налогов или что-то в этом роде. Когда я училась в пансионе, об этом писали в газетах и ко мне приставали все девочки – из-за фамилии. Я не отважилась признаться, что он мой близкий родственник. Потом он мне рассказывал, что все порядочные люди поддерживали с ним отношения, но американцы очень себе на уме, и он просто наткнулся на нечестных политиков. Он всегда был так добр к нам...
– Разумеется, и поэтому, когда он в телефонном разговоре сказал, что я хочу ему навредить, и попросил использовать эту встречу, чтобы вытянуть из меня все, что возможно, вы сочли себя обязанной выполнить поручение.
Вначале глаза ее вспыхнули от гнева, она, видимо, собралась возмущенно возразить, но потом это пламя погасло в предательской влаге. Губы задрожали, и она вдруг закрыла лицо руками.
Саймон сочувственно похлопал ее по плечу:
– Не надо расстраиваться, у вас, просто нет такого самообладания, как у Маты Хари.
– Вы чудовище, – всхлипывала она.
– Ни в коем случае. Я милый парень с хорошая манерами, который не может отказать прелестной девушке. В доказательство я постараюсь ответить на все ваши вопросы.
Мягкий атлас ее кожи продолжал вздрагивать под его рукой, отвлекая внимание и волнуя мысли, но Саймон настойчиво продолжал гнуть свое:
– Нет, я не полицейский. Нет, я не работаю на ФБР и ни на какую-то другую правительственную службу. Да, в отношении вашего дяди Алессандро у меня самое плохое мнение. Я считаю, что он очень плохой человек, что на его совести множество убийств, не считая преступлений поменьше, но есть одно преступление, где в его вине я абсолютно уверен, и постараюсь добиться, чтобы он понес за него ответственность. Если, конечно, ему не удастся прикончить меня раньше.
Она внезапно выпрямилась, и Саймону пришло в голову, что только очень юная особа может так дивно выглядеть с покрасневшими глазами и слезами на щеках.
– Хватит, – сказала она, – лучше отвезите меня домой.
– Не перед обедом. Как бы вы могли жить с сознанием, что напрасно отправили на смерть одного из этих лангустов?
– Я надеюсь, вы съедите обоих.
– С чего бы мне заниматься обжорством? От того, что вы не хотите слышать правду?
– Не могу я вас слушать. Это было бы нелояльно. Вы плохо говорите о моей семье, называете дядю Алессандро убийцей. Я хочу вернуться домой.
– А вам не кажется, что было бы лучше, если бы Аль Дестамио вовсе не был вашим дядей?
Эффект оказался сильнее, чем он ожидал. Внезапная реакция Джины соединила всю гамму явлений – от вытаращенных глаз и отвисшей нижней челюсти до каталептического оцепенения и полного отключения от внешнего мира.
После такой явной реакции не имело смысла молчать или притворяться.
– Значит, вы знаете, – наконец, шепнула она.
– Ну, пока еще только подозреваю, – откровенно сознался Саймон. – Не могу пока доказать. Но надеюсь, что скоро смогу. Мне нужна помощь. И думаю, вы можете это сделать. Сейчас вы дали мне понять, что подозреваете то же самое, правда?
Он не спускал с нее взгляда своих голубых, как магические кристаллы, глаз, словно предлагая попытаться перехитрить их. Но на этот раз она и не пыталась противостоять их силе.
– Да, – призналась она, – уже давно. Но сама боялась в это поверить, хотя и отдавала себе отчет, как бы мне этого хотелось.
– Но если бы оказалось, что мы с вами правы, – продолжал он, и признание их интересов словом мы прошло так гладко, что она, скорее всего, ничего и не заметила, – дл вас это стало бы началом новой жизни.
– Да.
– Ну, так в чем проблема? Аль просит вас поучаствовать в чем-то, что вам кажется грязным делом, потому что опасаетесь возможной ошибки и последствий для вашей семьи. Я не из полиции, но зато помешан на справедливости. Считаю, я для вас просто дар Божий.
– Вы просто прелесть, – сказала она и, стремительно наклонившись, горячо поцеловала его.
У Саймона возникло подозрение, что пребывание в монастырском пансионе не смогло окончательно подавить ее средиземноморские инстинкты.
– Ла паста э пронта La pasta e pronta (итал.) – Кушать подано.
, – сообщил излишне услужливый официант с идеальной пунктуальностью.
2
Зал ресторана оказался верандой, затененной тростниковыми циновками, с видом на море и пляж, а кухня и все хозяйство размещались в щитовом домике сзади. Погреб заменял огромный застекленный холодильник, из которого извлекали вино, охлажденное до температуры горного потока, при которой нужно пить его в этом климате, особенно если речь идет о крепких сицилийских сортах. Сам обед, приготовление которого требовало немалого труда, чтобы качество блюд не обмануло ожиданий, мог оправдать перерыв в чем угодно, кроме того, что было прервано услужливым официантом. Но зато Святой получил возможность выслушать до конца исповедь Джины в не столь бурном настроении.
– Это чувство... оно нарастало многие годы. Сначала все казалось таким неправдоподобным, что я даже смеялась. Но мелочи складывались вместе, и не видеть этого было нельзя. Теперь, как я вспоминаю, все началось тогда, когда дядя Алессандро лежал больной в Риме. Я говорила вам, что этот период моей жизни помню плохо, была еще слишком мала. Знаю, что у него был рак, и мне кажется, говорили, что он неизлечим, но теперь донна Мария утверждает, что я ошиблась, это вовсе был не рак и дядя выздоровел. Такое возможно?
– Вообще-то возможно. Скажем, врачи ошиблись. Или было что-то вроде лечения – операция, облучение или даже то, что называют самоизлечением, когда врачи не знают почему, но человек вдруг выздоравливает.
– Но ведь такое случается нечасто?
– Не слишком часто, если случай считался неизлечимым, а пациент выглядит таким здоровым, как Аль несколько дней назад.
– Меня удивило, что в семейных альбомах нет никаких фотографий дядюшки Алессандро в его молодые годы. Когда я спросила донну Марию, та сказала, что в молодости он был очень суеверен и никогда не позволял себя фотографировать. А потом мать одной девушки, которая знала все обо всех, сказала мне, что, видно, дядюшке подлечили не тело, а мозги, раз у него так здорово пошли дела в Америке, а здесь в Италии он только промотал остаток семейного капитала.
– В самом деле.
– Ох да. Даже дядюшка, когда у него еще не было проблемы с речью, рассказывал мне, как глуп был наш дядя и какие безумные идеи поглотили все его деньги. И я не могла поверить, что он вдруг стал другим человеком.
Саймон кивнул.
– Если он просто не другой человек.
– Но как это может быть? Разве дядюшка...
– У которого голова, скажем так, не слишком варит...
– И донна Мария...
– Да, она должна быть в это замешана. – Святой спокойно выдержал ее взгляд. – Прошу не убеждать меня, что вы представить себе не можете, чтобы такая милая, любезная старая дама была замешана в нечто неприличное.
Джина даже не пыталась возражать. Казалось, она как-то повзрослела. Только спросила:
– Почему?
– Ну, теперь, когда мы все знаем, можно найти множество ответов.
– Вы хотите, чтобы я вам верила, – сказала она после паузы, – но вы все еще не рассказали о себе... Если вы не детектив, то как случилось, что вы заинтересовались дядей Алессандро?
Он на миг заколебался, но, решив, что риск для него невелик, рассказал всю историю от случайной встречи с покойным Джеймсом Астоном до пластиковой бомбы, которую обезвредил предыдущей ночью, не упоминая только о своей беседе с Марко Понти. Она слушала с широко раскрытыми глазами, прикусив губу.
– Мне трудно в это поверить... Бомба перед нашим домом, когда мы сидели за столом...
– Самое время для таких вещей. Ведь трудно подложить бомбу в машину, когда в ней кто-то сидит и едет со скоростью шестидесяти миль в час.
Весь этот разговор был растянут во времени перерывами, необходимыми для дегустации, обоняния, жевания, глотания, поглощения и наслаждения, и к тому же прерывался официантом, который подавал, менял тарелки и напрашивался на восхищение.
Позднее, после одной из пауз, посвященной оценке гастрономии и приведению в порядок мыслей, Джина заметила:
– Я когда-то задумывалась, как можно выяснить, что дядя Алессандро и мой дядя – один и тот же человек, но, честно говоря, это выше моих сил.
– Если дело только в этом, то нет проблем. Меня всегда упрекали, что у меня нет нервов. Что нужно сделать?
– Все очень просто. Если моего дяди нет в живых, а этот человек – мошенник, то настоящий дядюшка должен быть похоронен в семейном склепе. Нужно только открыть склеп и взглянуть.
Святой наморщил лоб.
– Разве одно автоматически вытекает из другого? Разве не правдоподобнее, что они похоронили его где-то в другом месте, под другим именем?
– О нет? Я не могу поверить, чтобы они зашли так далеко. Вы не знаете, до чего на Сицилии придерживаются традиций во всем, а особенно в такой старинной семье, как моя. Даже если донна Мария и дядюшка позволили этому Алессандро Дестамио выдавать себя за моего дядюшку ради денег или по другой причине, ничто бы их не заставило согласиться похоронить настоящего дядю под фальшивой фамилией и не в склепе, где хоронили всех членов рода Дестамио уже триста лет. Это было бы святотатством.
Саймон задумался над этим, деликатно манипулируя ножом и вилкой с последним аппетитным кусочком. С психологической точки зрения это было возможным и одновременно давало прекрасное обоснование дальнейшим действиям.
– Вы не хотите побеспокоить предков, спящих вечным сном в склепе? По крайней мере, показать мне, где это, и заглянуть туда?
– Я поеду с вами.
Обед был увенчан поданными на десерт великолепными свежайшими золотистыми персиками, достигшими вершины прекрасной сахарной спелости, после чего Джина заказала кофе, а Святой предпочел закрепить нежный вкус фруктов бокалом вина на дорожку.
– Когда у вас появится желание встать из-за стола, – сказал он, – вы могли бы одеться и отправиться посмотреть на заведеньице? Прошу простить мне это выражение. Все равно нельзя сразу идти в воду, объевшись до такой степени.
Так что чуть позже они уже вернулись в Палермо, следуя указаниям Джины, причем Святой мысленно отмечал на карте в своем мозгу каждый поворот, чтобы найти его днем или ночью. Вдали замаячила группа стройных кипарисов, которые в Италии служат отличительным знаком любого кладбища.
– Наш склеп вон там, – показала Джина.
Скорее не склеп, а мавзолей, занимавший большой участок кладбища, сооружение из гранита и мрамора настолько солидное, что Саймон принял его вначале за часовню. Входные двери из дуба, окованного бронзой, могли бы служить тюремными воротами. За ними узкий проход вел к алтарю, находившемуся е противоположном конце здания, на фоне огромного витража, пропускавшего достаточно света. Только через некоторое время, когда глаза его привыкли к полумраку, он сообразил, что коридор на самом деде был только проходом между рядами плотно поставленных саркофагов стоявших один на другом, как кирпичи в сушке, и местами достигавших потолка.
– Кажется, здесь тесновато, – заметил он. – Не думаю, что места хватит на несколько следующих поколений. У вас зарезервировано место или тут живая очередь?
– Я не понимаю таких шуток, – холодно сказала она, напомнив тем самым, что вопреки всему, что их сблизило, между ними всегда будет оставаться определенная дистанция.
Саймон видел уже достаточно, чтобы подготовить все что нужно и вернуться сюда ночью, не вызывая излишних подозрений. Однако возникло неожиданное осложнение, когда он предложил Джине продолжить купание, потом поужинать и вернуться, когда стемнеет. Солнце стояло еще высоко, когда Джина сказала:
– Я не смогу поужинать с вами. Если я не вернусь домой до темноты, донна Мария сойдет с ума и никогда уже не позволит мне встретиться с вами, даже если попросит дядя Алессандро.
– Возможно, вы правы, – признал он. – Я понимаю, что вам не хочется вместе со мной играть в вампиров. Одевайтесь, чтобы не дать тетушке повода для скандала.
По дороге домой она в основном молчала, только спросила:
– Что мне рассказать им о вас?
– Все, что я рассказал вам за обедом, если хотите. Но, разумеется, не о нашем плане проникновения в склеп.
– Ну а о ваших намерениях?
– Лучше скажите, что вам не удалось их раскрыть. Мол, я дал понять, что что-то задумал, но отказался беседовать на эту тему. Ну и можете еще им сказать, что вы могли бы меня обезвредить, будь у вас больше времени, чтобы заняться мной, и что для этого вы условились встретиться со мной завтра. Тогда, можете быть уверены, не только позволят, а еще будут вас уговаривать.
«Бугатти» остановился перед неприветливыми воротами. Саймон обошел машину, подал ей руку, помогая выйти, и продолжал держать, когда надобность в помощи уже отпала.
– Значит, до утра, – сказала она, и напряженный взгляд черных глаз неотрывно замер на его лице, как будто пытаясь запомнить навсегда.
Но когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, чуть отшатнулась, быстро вырвала руку и заторопилась к калитке, хотя и обернулась, чтобы, прежде чем исчезнуть, наградить его еще одной обворожительной улыбкой.
Святой подумал, что завоевание Джины Дестамио может быть похоже на переход через Альпы по козьим тропам на велосипеде с шестиугольными колесами.
Ее образ не оставлял его, несмотря на напряженное обдумывание предстоящих действий, все время, ушедшее на аперитив и ужин, и отошел на второй план только в ту минуту, когда он решил, что кладбище уже достаточно опустело и можно безопасно нарушить его вечный покой. Миновав кладбищенские ворота и свернув в сторону, он остановил автомобиль и тихонько двинулся пешком. Луна, которая так помогла ему прошлой ночью, появилась снова, гораздо более яркая, чем ему бы хотелось, но зато затруднявшая возможность укрыться для любого нападавшего. Однако вокруг в самом полном смысле слова не было ни единой живой души, а единственным звуком – нерешительный шелест листьев.
Кованые ворота были закрыты и распахнулись с легким скрежетом. Идя к мавзолею Дестамио, Саймон инстинктивно держался подальше от могил и надгробных камней, но эта элементарная предосторожность казалась такой же излишней, как и короткие взгляды через плечо во время перерывов в манипуляциях с замком, охранявшим тайну склепа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20