Поэтому, когда становилось совсем уж плохо, я обещала сестрам, что в один прекрасный день мы снова заживем, как тогда в Италии. И в нашей жизни будут солнце, смех, любовь и счастье.
– Понимаю.
– Да, – вздохнула Пруденс. – И Чарити первая из них нашла любовь и счастье.
– В самом деле? – пробормотал Гидеон, заправляя ей за ухо выбившийся локон. – Почему вы сказали «из них». Разве вы не верите, что это обещание распространяется и на вас?
Пруденс заколебалась.
– Не думаю, что я рождена для счастья.
– Почему нет? – мягко спросил он.
– Ну... я думала, что нашла... – Ее голос сорвался.
– Вы думали, что нашли любовь, когда вам было шестнадцать, – сказал Гидеон глубоким голосом.
Она кивнула.
– И потом вы поняли, что ошиблись. Что этот Оттербери, как сказано в Библии, оказался «колоссом на глиняных ногах», и с такими же мозгами в придачу.
– Нет! Я больше не желаю об этом говорить, – сказала Пруденс, решительно стараясь выпрямиться.
Гидеон позволил ей сесть прямо, но, взяв за плечи, повернул лицом к себе. От резкого движения руки его рана заныла, но он не обратил на это внимания. Пристально глядя ей в глаза, Гидеон неторопливо сказал:
– Он оставил вас, Имп. Оставил на милость вашего дедушки, который, по словам ваших сестер, бил вас хлыстом. Ваш Оттерклогс знал об этом?
Пруденс опустила глаза.
– Так он знал и оставил вас!
– Нет! – прервала его Пруденс. – Пока Филипп не уехал, дедушка не был таким жестоким.
Гидеон не сводил с нее глаз.
– Что произошло после отъезда Филиппа, Имп? – тихо спросил он. – Что заставило вашего деда так сурово обходиться с вами?
– Я была... – Гримаса горя исказила ее лицо. Пруденс попыталась вырваться. – Нет, не могу!
– Вы можете все сказать мне, любимая, – нежно настаивал он. – Что случилось после отъезда Филиппа?
– Тогда... Я узнала... – Она на мгновение прикрыла глаза, судорожно проглотила ком в горле, набрала в грудь воздуха и сказала: – Я узнала, что у меня будет ребенок. Вот что связывает меня с Филиппом, а не только обещание.
В сущности, она не сама это поняла. Это дедушка заметил, что несколько дней подряд ее мутит и завтрак не лезет ей в горло. Это дедушка распознал симптомы, которые были ей неведомы. Это он сообщил, что как блудница, которой он ее всегда считал, она родит ублюдка.
Это худший день в ее жизни. До сих пор она никому не говорила об этом, кроме Филиппа. Даже ее сестры ничего не знали.
Теперь она сказала Гидеону. Не дожидаясь его реакции, она выбежала из комнаты.
Глава 16
Для женщины любовь – вся жизнь,
Для мужчины – лишь эпизод.
Мадам де Сталь
В смятении Пруденс взбежала по лестнице. Сама не зная почему, она не смогла посмотреть ему в глаза. Пока она шла в свою комнату, в ее памяти всплыли слова ее деда: «Ни один мужчина не пожелает подобрать объедки после другого».
Именно так будет смотреть на нее теперь лорд Каррадайс. Как на объедки после другого? Она передернула плечами. Нет! Этот отвратительный образ вбил ей в голову жестокий, повредившийся рассудком старик. Она не так глупа, чтобы в это поверить. Она не объедки. Она Пруденс Мерридью, возможно, заурядная личность, но все-таки...
Пруденс снова передернула плечами. Отвратительное выражение. Нужно сейчас же изгнать его из памяти.
Она распахнула дверь в спальню, но один вопрос мучил ее, словно больной зуб. Изменит ли это мнение лорда Каррадайса о ней? А если да, то как?
Будет ли он так же тянуться к ней, зная ужасную правду?
Она скоро это узнает. Хотел ли он ее вообще? Ее много раз предупреждали, что он живет настроением одного дня. Он любил азарт погони. И она предоставила ему эту возможность.
Сомнения теснились в ее душе. Многочисленные предупреждения эхом отдавались в ее памяти. Если его слова звучат искренне, это не значит, что он сам искренен. И то, что ей хочется ему верить, не означает, что ему можно доверять. Сколько девушек губят свою жизнь только потому, что верят словам мужчин. Нужно быть совершенно глупой, чтобы поверить влекущим словам знаменитого повесы, правда? Чем сильнее влечение, тем больше опасность...
В этом нет сомнений.
«Единственное применение, которое мужчина может найти для таких, как ты, это сделать тебя шлюхой!»
Прочь! Прочь эти гнусные мысли! Пруденс зажала руками уши, словно это могло остановить всплывавшие в памяти слова деда.
Лорд Каррадайс никогда о ней так не подумает, твердо сказала она себе. Он не безумный, жестокий старик. Он более сострадательный и все понимает. Он не воспользуется тем, что знает ее тайну. Пруденс была в этом уверена.
Ее чемодан стоял на низкой полке у кровати, шляпа лежала на постели. Пруденс вошла в спальню и тихо закрыла за собой дверь.
У нее вдруг дрогнули колени, и она села на кровать. Лорд Каррадайс однажды сказал, что она слишком невинна для компании таких женщин, как Тереза Краудер. Хотя миссис Краудер когда-то была его любовницей, он говорил о ней без уважения.
Пруденс думала о том, как тяжело ему было сдерживаться и проявлять даже подобие приличий по отношению к ней. Теперь, когда он знает, что она не добродетельная девица... он все еще думает, что Тереза Краудер и ей подобные – неподходящая для нее компания?
Конечно, думает, решила Пруденс. Он добрый. Он не ханжа и не лицемер, как многие в светском обществе. Хорошо, что он знает ее тайну, знает те постыдные узы, что связывают ее с Филиппом.
Она сняла короткий жакет и повесила его в шкаф. Дедушка нарисовал ужасную картину страданий падшей женщины.
Если бы она не потеряла ребенка, то узнала бы об этом на собственном опыте. Дедушка вышвырнул бы ее вон, невзирая на пятно на фамильном имени. Он назвал смерть ее младенца Божьей карой.
На глазах Пруденс выступили горькие слезы. Ее заставили горевать молча, втайне от всех. Ослушайся она, и ее сестры пострадали бы из-за ее греха даже больше, чем она. Она была обречена молчать и никому не сказала о ребенке. Только Филиппу в двух письмах, которых он, должно быть, не получил, поскольку ничего не ответил. Она провела много времени у символической могилы родителей, выплакивая свое горе, пока глаза не стати сухими. И добавила в Пирамиду мелкие камешки – за ребенка...
Наливая воду из большого кувшина, Пруденс задумалась: был бы у нее хоть малейший шанс встретить лорда Каррадайса, если бы дед выгнал ее из дома? Нет, конечно! Она умерла бы от голода где-нибудь в канаве. А может быть, пошла бы к миссис Оттербери, и тогда бы Филипп прислал за ней.
Только Филипп не прислал. Пруденс ополоснула холодной водой лицо. Почему? Она в сотый раз задавала себе этот вопрос.
Мама говорила, что нужно воспользоваться шансом на счастье. Жизнь давала Пруденс такой шанс. Но она отказалась бежать с Филиппом, потому что не могла оставить сестер. Она сделала свой выбор.
И поэтому ее ребенок умер.
Нужно с этим жить.
Ребенок! Гидеон был ошеломлен. Он знал, что придется преодолеть барьеры, чтобы завоевать Пруденс, но такого не ожидал. Он был уверен в своей способности отвоевать ее у Оттербери. Но у ребенка?! С ребенком он не мог соперничать. Он чувствует, что ребенок связывает ее с Оттербери.
Он ощутил приступ гнева. Что за негодяй этот Оттербери – сделать юной наивной девушке ребенка и оставить ее, чтобы заработать состояние!
Гидеон задумался о ребенке. Он жив? Многие младенцы не доживают до первого дня рождения. Он пытался вспомнить, что именно она сказала. «Это связывает меня с Филиппом, а не простое обещание» Это означало ребенка. Она сказала «связывает», а не «связывало». Значит, ребенок жив.
Это девочка или мальчик? И где сейчас ребенок? Не в Норфолке – она бы не оставила свое дитя с дедом. Значит, ребенка отобрали у матери и спрятали подальше от любопытных глаз, отдали на воспитание за несколько гиней? В таких случаях это обычное дело.
Только Пруденс редкое преданное создание. Она не отреклась от мужчины, который оставил ее наедине с последствиями своей похоти, оставил на долгих четыре года. Если она не забыла такого человека, то как она может забыть собственное дитя? Никогда. Такая женщина, как его Пруденс, на это не способна.
Она видится с ребенком? Ей это позволено? Она хотя бы знает, где он? Это мальчик или девочка? Гидеон представил себе крошечную девочку с глазами Пруденс. Он надеялся, что это не девочка. Он не мог вынести мысли, что маленькая девочка с личиком Пруденс растет одинокая и нелюбимая. А если это мальчик... Он представил себе малыша с рыжими кудряшками, решительным взглядом и упрямым подбородком Пруденс.
О Господи, все это невыносимо. Нужно сейчас же поговорить с ней.
– Черт возьми, тетя Гасси, она со мной не разговаривает! Я уже несколько дней не могу остаться с ней наедине даже на минуту.
– А чего ты ждал, глупый мальчишка? Она занята. И я тоже. Ты забыл, что ее сестра и мой племянник послезавтра женятся?
– Но это важно.
– Фи! – отмахнулась леди Августа. – Поговоришь с ней позже. Свадьба бывает раз в жизни. И не смотри на меня так, негодник, я не виновата, что оба моих мужа умерли! Женщины выносливее мужчин. И прекрати отвлекать меня! Нужно сделать массу дел. Даже небольшая церемония требует огромной подготовки!
– Не понимаю я этого, – недоуменно посмотрел на нее Гидеон. – Все, что нужно для свадьбы, – это невеста, жених, священник и пара свидетелей. Поэтому у Пруденс должно быть много свободного времени...
– Именно это сказал мне Эдуард! – округлила глаза тетушка. – Вы, мужчины, совсем ничего не понимаете? Это самый важный день в жизни молодой женщины. Независимо от того, будет пятьсот гостей или пять, Чарити должна всю жизнь вспоминать этот день без сожалений. Все произошло так быстро. Едва она вышла в свет, как весь Лондон оказался у ее ног. – Леди Августа покачала головой. – Такому прелестному созданию нужно было немного расправить крылышки, почувствовать власть своей красоты, прежде чем обвенчаться и уехать в глушь. Я уверена, что Эдуард, скверный мальчишка, так и поступит.
– Не знаю, какие у них планы, – пожал плечами Гидеон, – но, на мой взгляд, Чарити очень счастлива, а Эдуард просто парит в облаках. Но мне нужно поговорить с Пруденс, а она меня избегает.
– Ты, видно, не понимаешь, что тебе говорят, – развела руками тетушка. – Не задерживай меня. Нужно проследить, чтобы заказали самое лучшее – цветы, шампанское, блюда. Чтобы дом Эдуарда привели в порядок, не говоря уже о нарядах невесты.
– Она сказала, что у нее полно платьев.
– Ты думаешь, я позволю этой прелестной крошке выйти замуж в платье, которое она уже надевала? – презрительно посмотрела на него леди Августа. – Что с тобой, Гидеон? Ты забыл, с кем разговариваешь? – Она неодобрительно покачала головой. – Я должна блюсти свою репутацию, чтобы потом не говорили, что я опекала самую красивую девушку в Англии и позволила ей выйти замуж в старом платье.
– Пруденс красивее. К тому же платья Чарити не старые, она сказала...
– Оставь меня, глупый мальчишка. Я не могу попусту терять время на разговоры с человеком, у которого только одно на уме. – Она отмахнулась от него как от назойливой мухи и собралась выйти из комнаты.
– Тетя Гасси!
Леди Августа обернулась, ее черные глаза блеснули озорством.
– Ну что, попался, повеса Каррадайс? – Она вскинула голову и с пониманием посмотрела на него. – Или станешь утверждать, что мысль уложить мисс Пруденс в постель не приходила тебе в голову?
К собственной досаде, Гидеон почувствовал, что краснеет.
– Черт возьми, конечно, приходила, только я хотел сделать это более благородным способом.
– И это говорит мужчина, который клялся, что никогда, никогда не женится. – Она посмотрела на племянника и рассмеялась. – Да ты покраснел! Записной повеса краснеет!
– Если я и покраснел, то только от ваших ужасных манер, тетя Гасси. – Гидеон призвал на помощь чувство собственного достоинства. – Вряд ли тетушке следует смеяться над увлечением племянника! Время, проведенное в Аргентине...
Тетя Гасси расхохоталась:
– Распутник читает лекцию о правилах хорошего тона. Мне это нравится. Если уж повеса влюбится, то навсегда. – Она потрепала его по щеке. – Милый мальчик, не нужно рассказывать мне о своих намерениях, благородных или не очень, я всего лишь твоя тетушка. Поговори об этом с мисс Пруденс и больше не отнимай у меня времени! Мне нужно организовать свадьбу!
– В том-то и дело! – возразил Гидеон. – Она на меня даже не смотрит!
Но тетушка уже умчалась из комнаты, как боевой парусник, подгоняемый сильным ветром.
– А как насчет этой ленты? Как ты думаешь, она подойдет к твоему новому платью или нет? Или она немного другого оттенка? – Сестры Мерридью склонились над лентой.
– Пожалуй, нет, у нее лиловый оттенок. Может быть, эту, Чарити? – предложила Фейт.
Чарити нерешительно покусывала губы.
– Возьмите все ленты, у окна приложим их к лоскутку ткани, – нашла выход Пруденс.
Они столпились у окна, прикладывая ленты к кусочку небесно-голубого атласа от свадебного платья Чарити.
– Думаю, синий подходит лучше всего... – начала Чарити.
– Смотрите! Филипп! Вот! Вот! – вдруг закричала Хоуп. – Вон там, Пруденс! На улице! Я тогда не ошиблась!
Пруденс посмотрела, куда указывала сестра, и похолодела. Это был Филипп. Здесь! Прогуливался по улицам Бата! Лента выскользнула из ее ослабевших пальцев. Словно в тумане она слышала восклицания сестер, пытаясь собраться с мыслями. Филипп не в Индии. Он здесь, в Бате. В Бате! Но как? Когда он вернулся? Она пыталась найти в этом какой-то смысл, но он ускользал от нее.
– Иди, Пруденс! Что ты стоишь?! Беги, догони его, – торопила Хоуп.
Пруденс отвернулась от окна и заморгала. У нее закружилось голова. Ее даже слегка подташнивало. Внутри была пустота.
Сестры, улыбаясь, тормошили ее.
– Правда замечательно, Пруденс?! – воскликнула Чарити. – Филипп и не подозревает, что ты здесь. Какой приятный сюрприз для вас обоих! Филипп будет потрясен.
– Да, – ошеломленно сказала Пруденс. Она старалась прийти в себя. – Интересно, что... Я хотела сказать, почему...
Она выглянула из окна. По противоположному тротуару разгуливал Филипп Оттербери, собственной персоной. Небрежно помахивая тростью, он изучал сквозь монокль витрины магазинов.
– Поторапливайся! – подгоняла ее Чарити, забрав у Пруденс последнюю ленту. – А то он снова исчезнет.
– Да-да, сейчас.
Пруденс выбежала на улицу и резко остановилась. Что она ему скажет после стольких лет? Она сделала еще несколько шагов к нему и снова остановилась. Многочисленные вопросы лишали ее уверенности. Почему он в Бате, а не в Норфолке? Почему он не написал, не дал ей знать, что возвращается? Как давно он в Англии? Он был в Англии, а ее письма шли в Индию? Именно поэтому он не отвечал ей последние несколько месяцев?
– Иди! – подтолкнула ее Хоуп. – Он прямо напротив, Пруденс! Да что с тобой? Эй, Филипп! Филипп Оттербери! – окликнула она и помахала рукой, не обращая внимания на любопытные взгляды.
Филипп обернулся и с легкой улыбкой оглядел улицу. Когда он заметил девушек, то раскрыл рот, монокль выпал у него из глаза. Он быстро оглянулся, словно проверяя, не видит ли его кто, потом застыл и смотрел на Пруденс.
Она в ответ смотрела на него. Филипп не двинулся с места. Почему? Она окинула его взглядом. Он изменился, как тогда и говорила Хоуп, стал стройнее, загорелее, и не такой высокий, как ей помнилось. Но это был Филипп. Он был красив, даже более красив, чем она помнила, хотя и не так высок. Его тщательно уложенные золотистые волосы, контрастируя с загорелой кожей, казались даже светлее.
Филипп вернулся в Англию.
– Он выглядит очень элегантно, правда? – услышала Пруденс голос Фейт.
Действительно, он был одет по последней моде. На нем были бледно-желтые бриджи, высокие сапоги и бутылочно-зеленого цвета сюртук с расширенными плечами, узкий в талии, украшенный большими серебряными пуговицами. Высокий ворот рубашки туго накрахмален, галстук завязан вычурным узлом. Наряд дополняла шляпа с высокой тульей, в руках – черная, покрытая лаком трость. Пруденс не помнила, чтобы Филипп интересовался модой, но, кажется, теперь это его занимает. В конце концов, прошло больше четырех лет...
Словно в трансе Пруденс медленно двинулась к нему. Почему он неподвижен? Что означает выражение его лица?
И вдруг они оказались лицом к лицу.
– Филипп, – сказала Пруденс и, не зная, что делать, протянула руку.
Он быстро огляделся вокруг, потом, нахмурившись, взял ее за руку.
– Пруденс, девочка моя дорогая, это ты! Я думал, что ошибся! Что ты делаешь в Бате?
Пруденс заморгала. За долгие годы она сотни раз представляла себе этот момент. В ее представлении разыгрывались разнообразные сцены в самых различных местах. Ни одна из них не имела ни малейшего сходства с будничной встречей на улице.
– Мы с сестрами гостим здесь у друзей. Я могу задать тебе тот же вопрос, Филипп.
Он снова оглядел улицу и торопливо сказал:
– Я тоже, я тоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39