За десять дней до отъезда предпоследний оставшийся подошел ко мне и сказал, что сможет уехать дней на десять, а лучше бы ему и вовсе не ехать, поскольку дела и проблемы, и родителям нездоровится. После его ухода остались груда снаряжения в углу моей комнаты и шесть билетов на руках. Пять я сдал и решил до последнего дня отложить решение судьбы шестого. А в последний день в половине седьмого утра в мою комнату ввалились два расхристанных, пахнущих утренним пивом и вчерашней «Столичной» долговязых и небритых мужика. Я, чертыхнувшись сквозь зубы, потянулся за ботинком – я как раз вечером сунул под кровать походные «вибрамы» – и уже занес руку, как один из вошедших заорал: «Димон, ты на Фаны хочешь?!» Я узнал говорившего, за мучительные полминуты сообразил, что такое «Фаны», выронил ботинок и открыл от удивления рот.
Это был Женька Москвич, поэт, разгвоздяй, проходимец и философ, превратившийся лет через семь после того в упитанного коммерческого директора. А вот вторым как раз и был теперешний капитан госбезопасности Ступнев, тогда только заканчивавший Политех, но уже выпивавший бутылку водки не хмелея и способный на четырехкилометровой высоте тащить вверх тридцатикилограммовый рюкзак и температуру тридцать девять с рвотой и лихорадкой, подхваченной накануне после скверного аульного айрана. Мы месяц шлялись вместе с ним по Средней Азии, ползли вверх по гребню пика Алаудин, ждали машины на пыльной улице Хузара, ночевали в бухарском медресе, превращенном в дешевую гостиницу.
Он подхватил меня за шиворот на снежном склоне под Чимтаргой, когда я, шагнув вперед до чересчур далеко вырубленной ступеньки, оскользнулся и полетел по плотному фирну вниз, к плоскому льду метрах в трехстах внизу. Он сам чуть не сорвался, но в его длинных руках была упругая, злая сила, он остановил меня и толкнул вверх. И я наконец воткнул ледоруб в фирн и встал на ноги. Отдышавшись, я пообещал ему магарыч, а он рассмеялся и хлопнул меня по спине. Этот магарыч мы потом выпили вдвоем в бухарской чайхане у Ляби-хауза из длинной тонкой бутыли с пластмассовой пробкой. А выпив, побрели к гостинице-медресе и, усевшись в пыль на средневековой глинобитной площади, смотрели на плывущий в ночном небе над нами минарет Калян.
Вечером я долго не мог заснуть. Метался, ворочался, вставал, менял холодные компрессы, стискивал ладонями виски и вспоминал, вспоминал: слова, лица, запахи. Мою больную память словно прорвало – кажется, я вспомнил каждый свой день и минуту, каждое произнесенное и написанное слово. Заснув наконец, я увидел горы и пыль на дороге между тонких холодных озер. На рассвете, как и много лет назад, грохнула дверь, и в комнату вошли двое. Я, оторвав голову от подушки, чертыхнулся сквозь зубы и зашарил под кроватью, нащупывая ботинок. Облегченно вздохнул, узнав Ступнева, и спросил:
– Так когда уезжаем?
– Дмитрий Столбовский? – спросил чужой деловитый голос.
– Да-а, – трезвея, ответил я.
– Пойдемте с нами. Прямо сейчас.
– …Сумку оставь. Не нужно, – сказал Ступнев.
Меня отвели вниз, у подъезда посадили в черный джип с тонированными стеклами и повезли на площадь Рыцаря Революции. А в восемь тридцать я уже сидел на железном, привинченном к полу стуле в комнате с голыми крашеными стенами, и барменша, та самая, с кафе на площади Победы, показав для пущей убедительности пальцем на мой лоб, сказала: «Он это. Тот самый очкарик».
Яростное соперничество двух частей, формально принадлежащих одному и тому же ведомству, началось после развала империи. В имперские времена соперничали два гиганта, КГБ и ГРУ, государственная безопасность и армейская разведка. После развала империи в только что получившей независимость стране царил полный хаос. Офицеров охранки тогда наперебой скупали воюющие друг с другом «новые», дикие добытчики в непуганой стране, сгребающие падающие отовсюду деньги и отстреливавшие конкурентов. Состояние рождались за недели, и примерно тому же равнялась средняя продолжительность жизни их сколачивавших. Офицеры отстреливали сами и готовили отстреливавших.
В конце концов произошло неизбежное слияние власти и денег, и охранка начала возрождаться опять – но уже в виде множества соперничающих групп. Не все из них пережили конкуренцию. За семь лет президентского правления осталось их с десяток, и главенствовали в этом десятке поделившие наследство бывшего КГБ Управление КГБ по Городу и области и республиканское Управление. Объединяла их только магическая аббревиатура «КГБ» в названии. Начальники управлений подчинялись только Совету Безопасности, руководимому президентом. Статус их так окончательно и не определился, сферы компетенции тоже не были разграничены, скорее, существовал фронт, изгибавшийся в зависимости от успехов в борьбе с соперником. Прочие охранки консолидировались с тем либо другим управлением, за исключением «эскадрона», личного президентского кулака. Управлению по Городу и области досталась большая часть имущества, стукачей, сотрудников. Республиканскому достались спецы и зарубежная сеть. Именно ей оно и было обязано выживанием. И процветанием.
Сейчас обоими ведомствами овладел пещерный ужас. Никто ничего не понимал, и высокие начальники цепенели в кабинетах, глядя на судорожно трезвонящие телефоны. Как, что, почему, как такое возможно? Кто допустил? Как могло случиться в сонной этой стране, что на рассвете двадцать второго июня звено штурмовых вертолетов взлетело с пригородного аэродрома, прошло вдоль кольцевой, расстреливая фуры и бензоколонки, а потом спокойно приземлилось на том самом пригородном аэродроме?
До аэродрома этого от кольцевой можно дойти за двадцать минут – правда, если перелезать через проволочную ограду, проржавевшую, дырявую, а местами для удобства просто смятую. Спецназовцы Управления по Городу и области оказались на аэродроме через десять минут после того, как недоумевающий голос в трубке доложил шефу, что вертолеты никуда не делись, не ушли в сторону границы, а просто приземлились. Группы спецназа блокировали центр управления полетами, казармы, склады, арестовали всех, кого обнаружили – полтысячи человек и три сторожевые собаки, – и сидели вместе с арестованными, ожидая приказов начальства.
То, правда, быстро вышло из ступора. Шеф республиканского Управления, глотнув настойки пустырника, вдруг понял: что б там на самом деле ни было, вот же он, материал, его звездный шанс, его месть и правота – заговор в армии, дело крупнейшего размера! Армия – давно уже как кость в горле у всех, и у отца нации в том числе. Никому в стране эта армия, эта куча хлама, оставленная в наследство империей, не нужна, с ее сборищем диких недорослей, с древним железом, только и жрущим деньги и драгоценную нефть. А на это железо без труда найдутся покупатели в жарких частях этого мира. Спецназа и войск МВД, вместе взятых, вчетверо меньше, а они без труда разгонят пять таких армий и с успехом заменят. Но попробуй это докажи чинушам твердолобым. А сейчас, Господи благослови, и доказывать-то никому ничего уже не нужно. Так что – чистка, генеральная чистка! А кому ее доверят, угадайте?
Аналитики его штаба срочно запустили в действие недоработанные планы, и во все концы страны полетели сообщения. Шеф Управления, генерал-майор внутренних войск Шеин, был цепким и сильным человеком, пришедшим на свой пост по головам стоявших перед ним. Возможностей, тем более таких явных, он не упускал. Три начатых заново, несущихся во весь опор резервных варианта – «Армия», «Националистическое подполье» и «Лесной бункер» – соединились в один под рабочим названием «Гражданская».
Двадцать второе июня принесло еще один козырь в его масть. Вечером ему доложили, что большая часть людей с бобруйской базы «эскадрона» перебита в болоте под Оршей. Шеин спросил:
– Кто?
Докладывавший ответил: точно неизвестно, но есть подозрение, что копатели. Генерал переспросил:
– Кто?
Докладывавший ответил: торговцы старым оружием, немецким, имперским, времен последней войны. Откапывают на болотах и продают за границу – за большие деньги. «Эскадрерос» за ними охотились, отбивали добычу. Наконец нашла коса на камень. Сейчас в «эскадроне» полная сумятица. Рвутся мстить всем подряд, главный не пускает – ему они сейчас под рукой нужны.
– А много ли оружия откапывают? – поинтересовался Шеин. – Можно им вооружить, например, роту?
И услышал, что можно вооружить полк, и не один.
– Так вооружайте, – приказал Шеин.
– Простите?
– Собирайте этих копателей, собирайте ваш опереточный «Белый легион», собирайте всё ваше засекреченное отребье. Вооружайте полк!
После того как траки «Пантеры» отчистили от грязи, выковырнули слежавшуюся между катками землю, она на удивление легко пошла следом за тягачом, печатая гусеницами иссушенную дорожную глину. Оказалось, что почти вся ее механика в целости. За рычаги усадили механика, и угловатая махина с крестом на башне пошла как смазанная, качаясь на не протекшей за полвека гидравлике. Торопились – убраться следовало подальше и поскорее. Прятаться не было времени, за тягачом с «Пантерой» пылили грузовики, «уазики», милицейские «Жигули» – мотоколонна, которую замыкала танкетка, увезшая Матвея Ивановича от «эскадрерос». Уходили на юго-запад. В полдень пересекли Могилевское шоссе – гаишник, притаившийся за деревьями с радаром, сперва замахал жезлом, увидев вывалившуюся с проселка тушу «Кировца», а потом выронил жезл и спрятался в кювете. Колонна остановилась только в сумерках в редком леске среди холмов. Выставили охрану, разожгли костры.
Дима, протрясшись весь день в коптящем, пропыленном «уазике», заснул сразу, как только ему позволили выйти наружу и присесть. Он прислонился спиной к корявой, одичавшей яблоне, уткнул подбородок в грудь и перестал видеть и слышать. Когда его растолкали и сунули под нос миску с дымящейся кашей, было уже совсем темно. На деревьях, на склонах и машинах дрожали тени от костров. Люди негромко разговаривали, усевшись вокруг огня.
Подле закопченного ведра с кашей – составленные в козлы карабины. У перемазанного мазутом паренька в майке – заброшенный за спину автомат. Солдаты, отдыхающие перед завтрашним боем. Кто-то возился у гусениц «Пантеры», подсвечивая фонариком, ковырял ломом. Дима подумал, что именно вот это, а не вчерашняя стрельба, и есть настоящая война. Стреляют и на улицах. Там это минуты адреналина и страха. То, после чего можно перевести дыхание и пойти за пивом. А война – это другой способ жить. И умирать.
Едва Дима успел доесть и приняться за чай, к нему подошел толстяк, по-прежнему с «Дегтяревым» через плечо.
– Пошли, – он кивнул головой, – разговор есть.
Дима пошел за ним к костру, разведенному в стороне от других.
– Присаживайся, студент, – пригласил старик. – Давай знакомиться: меня зовут Матвей Иванович.
– Меня – Дима.
– Расскажи мне, Дима, какими судьбами у тебя оказалось вот это. – Старик достал из кармана пистолет. – Подробно расскажи, не торопясь.
Дима, не торопясь, рассказал: про соседа, про спор о Городе и войне, про серый лимузин и парня в кожаной куртке, про пистолет, пиво и спецназ на улицах, про электричку, деревню и лейтенанта. Старик слушал, не перебивая, и сидевшие вокруг костра тоже молчали, потягивая из жестяных армейских кружек чай. Выслушав, старик спросил:
– А сосед твой остался в Городе?
– Да, – сказал Дима. – Если с ним всё в порядке, он уже, наверное, меня ищет.
– Интересный у тебя сосед, – покачал головой старик, – и рассказ интересный. Художественный. Одна только загвоздка: даже если я и поверю в твое нелепое нагромождение случайностей – а почему бы мне, в самом деле, не поверить тебе? – мне никак не понять, откуда ты знал про танк.
– Угадал, – развел руками Дима, – Ну, не просто так. Я ж вам рассказывал про соседа. Он по этому делу фанатик, хоть сам никогда лопаты в руках не держал. Он из тех, кто пишет и говорит, а сам не копает. Он мне много про это рассказывал… Говорил, на Западной Украине после войны так вот брошенные танки и прятали. А пугачи поменьше, так в стену мазанки замажут.
– Любопытно, любопытно. Оружие, значит, в стенах мазанок. Интересно, зачем? Закопать ведь проще. А сосед не говорил, где он про это узнал?
– Не знаю, – сказал Дима.
Ваня, сидевший, сложив по-турецки ноги, по левую руку от старика, сказал раздраженно:
– Чего мы с ним возимся? Дали б его мне на час, он бы у меня всё узнал и вспомнил.
– Молчать! – оборвал его старик. – Я всю жизнь занимаюсь этим, и тут появляется неизвестный сопляк и говорит про такое… Скажите на милость оружие в глинобитных стенах.
Дима подумал, что зря сочинил про мазанки.
– Танки в срубах и насыпях, – задумчиво продолжил старик. – Нелепо. Очень трудоемко. Однако, с другой стороны…
– Она ж как новенькая, – сказал толстяк, кивнув в сторону «Пантеры». – Как шпроты из банки, в масле вся. Кожа на сиденьях целая.
– Да, – задумался старик. – Такое впечатление, что ее действительно прятали. Кому нужен был мост через это болото, непонятно… Обрез под стрехой, пистолет в подполе, пусть даже зарытый на огороде МГ. Но спрятать танк… и как раз в то время, когда страна кишела энкавэдэшниками, когда вылавливали и аковцев, и партизан, не успевших вовремя покраснеть…
– Может, сами энкавэдэшники и спрятали, – предположил толстяк.
– Именно, именно. Самый простой и логичный вывод. А что из него следует? А, студент Дима?
Дима пожал плечами.
– М-да. Студент, оказывающийся в нужный момент в нужном месте, подбирающий пистолет, вместо того чтобы просто убежать со всех ног, как сделал бы любой здравомыслящий человек на его месте. А потом с этим же пистолетом оказывающийся поблизости от спрятанной когда-то энкавэдэшниками «Пантеры». Какая цепочка, а? И костоломы из «эскадрона» по звонку Шерлока Холмса явились поразительно быстро. Они же предпочитают по старинке, на рассвете.
– Повезло ж нарваться, – сказал толстяк.
– Да уж. – Старик усмехнулся. – Но это еще не всё. Это кусочки. Случайности. Капризы, так сказать, фортуны. Но есть еще одна вещь, о которой я узнал совсем недавно. И которая замечательно расставляет всё по местам. Мои старые знакомые, которым не терпится в связи в недавними событиями сорвать куш побольше и разом придавить всех конкурентов, пустили в разработку операцию под кодовым названием «Гражданская». Имитация крупномасштабного народного возмущения вкупе с заговорами в нашей славной, народной же армии. Бунт «лесных братьев» во всей красе. В эту операцию прекрасно укладываются и инсценировка покушения сами знаете на кого, и «Пантера», до поры до времени припрятанная на болоте, и копаное оружие. И чересчур скорая реакция «эскадрерос»… Любопытно, что по этому поводу нам скажет уважаемый коллега?
– Не знаю, – кое-как выдавил из себя, ошарашенный Дима.
– Ни хера себе, – присвистнул Ваня. – Если б я знал, я б его, гада, в болото по самые сопли забил.
– Ну зачем же так, по сопли, – сказал старик, улыбаясь. – Если я не ошибаюсь, мы теперь – часть этого плана. Может, даже одна из важнейших частей, а? Ну так давайте действовать согласно ему. Я не против. Потому я предлагаю не забивать молодого коллегу по сопли в болото, а предложить ему сотрудничество. Нас интересуют наша безопасность в процессе всей этой катавасии и танки. А также самолеты, машины, рыцарские кресты, фауспатроны и тому подобное. А его, я так понимаю, тоже интересуют его безопасность и танки. Я не ошибаюсь, ведь вы заинтересованы в своей безопасности?
– Я? Да, конечно, – поспешно подтвердил Дима.
– Тогда давайте сотрудничать. Быть может, у вас есть встречное предложение?
– Да, – ответил Дима, – я, с вашего разрешения поспал бы.
Когда Диму увели, толстяк сказал:
– А я б его просто пришиб, и дело с концом. И этих костоломов из «эскадрона» – зачем мы их таскаем?
– Не спеши, – ответил ему Матвей Иванович. – Пришибить всегда успеем. А так – польза, да и заложники на случай чего. Студент, вот увидишь, нам точно еще пригодится. И мы ему. Если я насчет него прав, его скоро и держать не нужно будет.
– Что-то сомневаюсь я, что он и в самом деле особист. Он же сопляк, теленок. Пешка.
– Как раз простоту труднее всего сыграть. А что касается молодости… сейчас все охранки набирают молодых, и чем моложе, тем лучше. Они сейчас ранние. Насчет пешки… да, скорее всего, пешка. Но пешка такого калибра, который покрупнее иных старых ферзей. Молодежь в комитете рвется к власти. Я думаю, и покушение, и «Гражданская» – их дело. Кажется мне, имитация гражданской – это как раз для начальства. А раскрутить молодежь собирается самую настоящую гражданскую войну. У нас тут всё, как перезрелый чирей. Чуть надави, и…
– А потом? Когда всё это дело раскрутится? Я имею в виду, с этой «Гражданской»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Это был Женька Москвич, поэт, разгвоздяй, проходимец и философ, превратившийся лет через семь после того в упитанного коммерческого директора. А вот вторым как раз и был теперешний капитан госбезопасности Ступнев, тогда только заканчивавший Политех, но уже выпивавший бутылку водки не хмелея и способный на четырехкилометровой высоте тащить вверх тридцатикилограммовый рюкзак и температуру тридцать девять с рвотой и лихорадкой, подхваченной накануне после скверного аульного айрана. Мы месяц шлялись вместе с ним по Средней Азии, ползли вверх по гребню пика Алаудин, ждали машины на пыльной улице Хузара, ночевали в бухарском медресе, превращенном в дешевую гостиницу.
Он подхватил меня за шиворот на снежном склоне под Чимтаргой, когда я, шагнув вперед до чересчур далеко вырубленной ступеньки, оскользнулся и полетел по плотному фирну вниз, к плоскому льду метрах в трехстах внизу. Он сам чуть не сорвался, но в его длинных руках была упругая, злая сила, он остановил меня и толкнул вверх. И я наконец воткнул ледоруб в фирн и встал на ноги. Отдышавшись, я пообещал ему магарыч, а он рассмеялся и хлопнул меня по спине. Этот магарыч мы потом выпили вдвоем в бухарской чайхане у Ляби-хауза из длинной тонкой бутыли с пластмассовой пробкой. А выпив, побрели к гостинице-медресе и, усевшись в пыль на средневековой глинобитной площади, смотрели на плывущий в ночном небе над нами минарет Калян.
Вечером я долго не мог заснуть. Метался, ворочался, вставал, менял холодные компрессы, стискивал ладонями виски и вспоминал, вспоминал: слова, лица, запахи. Мою больную память словно прорвало – кажется, я вспомнил каждый свой день и минуту, каждое произнесенное и написанное слово. Заснув наконец, я увидел горы и пыль на дороге между тонких холодных озер. На рассвете, как и много лет назад, грохнула дверь, и в комнату вошли двое. Я, оторвав голову от подушки, чертыхнулся сквозь зубы и зашарил под кроватью, нащупывая ботинок. Облегченно вздохнул, узнав Ступнева, и спросил:
– Так когда уезжаем?
– Дмитрий Столбовский? – спросил чужой деловитый голос.
– Да-а, – трезвея, ответил я.
– Пойдемте с нами. Прямо сейчас.
– …Сумку оставь. Не нужно, – сказал Ступнев.
Меня отвели вниз, у подъезда посадили в черный джип с тонированными стеклами и повезли на площадь Рыцаря Революции. А в восемь тридцать я уже сидел на железном, привинченном к полу стуле в комнате с голыми крашеными стенами, и барменша, та самая, с кафе на площади Победы, показав для пущей убедительности пальцем на мой лоб, сказала: «Он это. Тот самый очкарик».
Яростное соперничество двух частей, формально принадлежащих одному и тому же ведомству, началось после развала империи. В имперские времена соперничали два гиганта, КГБ и ГРУ, государственная безопасность и армейская разведка. После развала империи в только что получившей независимость стране царил полный хаос. Офицеров охранки тогда наперебой скупали воюющие друг с другом «новые», дикие добытчики в непуганой стране, сгребающие падающие отовсюду деньги и отстреливавшие конкурентов. Состояние рождались за недели, и примерно тому же равнялась средняя продолжительность жизни их сколачивавших. Офицеры отстреливали сами и готовили отстреливавших.
В конце концов произошло неизбежное слияние власти и денег, и охранка начала возрождаться опять – но уже в виде множества соперничающих групп. Не все из них пережили конкуренцию. За семь лет президентского правления осталось их с десяток, и главенствовали в этом десятке поделившие наследство бывшего КГБ Управление КГБ по Городу и области и республиканское Управление. Объединяла их только магическая аббревиатура «КГБ» в названии. Начальники управлений подчинялись только Совету Безопасности, руководимому президентом. Статус их так окончательно и не определился, сферы компетенции тоже не были разграничены, скорее, существовал фронт, изгибавшийся в зависимости от успехов в борьбе с соперником. Прочие охранки консолидировались с тем либо другим управлением, за исключением «эскадрона», личного президентского кулака. Управлению по Городу и области досталась большая часть имущества, стукачей, сотрудников. Республиканскому достались спецы и зарубежная сеть. Именно ей оно и было обязано выживанием. И процветанием.
Сейчас обоими ведомствами овладел пещерный ужас. Никто ничего не понимал, и высокие начальники цепенели в кабинетах, глядя на судорожно трезвонящие телефоны. Как, что, почему, как такое возможно? Кто допустил? Как могло случиться в сонной этой стране, что на рассвете двадцать второго июня звено штурмовых вертолетов взлетело с пригородного аэродрома, прошло вдоль кольцевой, расстреливая фуры и бензоколонки, а потом спокойно приземлилось на том самом пригородном аэродроме?
До аэродрома этого от кольцевой можно дойти за двадцать минут – правда, если перелезать через проволочную ограду, проржавевшую, дырявую, а местами для удобства просто смятую. Спецназовцы Управления по Городу и области оказались на аэродроме через десять минут после того, как недоумевающий голос в трубке доложил шефу, что вертолеты никуда не делись, не ушли в сторону границы, а просто приземлились. Группы спецназа блокировали центр управления полетами, казармы, склады, арестовали всех, кого обнаружили – полтысячи человек и три сторожевые собаки, – и сидели вместе с арестованными, ожидая приказов начальства.
То, правда, быстро вышло из ступора. Шеф республиканского Управления, глотнув настойки пустырника, вдруг понял: что б там на самом деле ни было, вот же он, материал, его звездный шанс, его месть и правота – заговор в армии, дело крупнейшего размера! Армия – давно уже как кость в горле у всех, и у отца нации в том числе. Никому в стране эта армия, эта куча хлама, оставленная в наследство империей, не нужна, с ее сборищем диких недорослей, с древним железом, только и жрущим деньги и драгоценную нефть. А на это железо без труда найдутся покупатели в жарких частях этого мира. Спецназа и войск МВД, вместе взятых, вчетверо меньше, а они без труда разгонят пять таких армий и с успехом заменят. Но попробуй это докажи чинушам твердолобым. А сейчас, Господи благослови, и доказывать-то никому ничего уже не нужно. Так что – чистка, генеральная чистка! А кому ее доверят, угадайте?
Аналитики его штаба срочно запустили в действие недоработанные планы, и во все концы страны полетели сообщения. Шеф Управления, генерал-майор внутренних войск Шеин, был цепким и сильным человеком, пришедшим на свой пост по головам стоявших перед ним. Возможностей, тем более таких явных, он не упускал. Три начатых заново, несущихся во весь опор резервных варианта – «Армия», «Националистическое подполье» и «Лесной бункер» – соединились в один под рабочим названием «Гражданская».
Двадцать второе июня принесло еще один козырь в его масть. Вечером ему доложили, что большая часть людей с бобруйской базы «эскадрона» перебита в болоте под Оршей. Шеин спросил:
– Кто?
Докладывавший ответил: точно неизвестно, но есть подозрение, что копатели. Генерал переспросил:
– Кто?
Докладывавший ответил: торговцы старым оружием, немецким, имперским, времен последней войны. Откапывают на болотах и продают за границу – за большие деньги. «Эскадрерос» за ними охотились, отбивали добычу. Наконец нашла коса на камень. Сейчас в «эскадроне» полная сумятица. Рвутся мстить всем подряд, главный не пускает – ему они сейчас под рукой нужны.
– А много ли оружия откапывают? – поинтересовался Шеин. – Можно им вооружить, например, роту?
И услышал, что можно вооружить полк, и не один.
– Так вооружайте, – приказал Шеин.
– Простите?
– Собирайте этих копателей, собирайте ваш опереточный «Белый легион», собирайте всё ваше засекреченное отребье. Вооружайте полк!
После того как траки «Пантеры» отчистили от грязи, выковырнули слежавшуюся между катками землю, она на удивление легко пошла следом за тягачом, печатая гусеницами иссушенную дорожную глину. Оказалось, что почти вся ее механика в целости. За рычаги усадили механика, и угловатая махина с крестом на башне пошла как смазанная, качаясь на не протекшей за полвека гидравлике. Торопились – убраться следовало подальше и поскорее. Прятаться не было времени, за тягачом с «Пантерой» пылили грузовики, «уазики», милицейские «Жигули» – мотоколонна, которую замыкала танкетка, увезшая Матвея Ивановича от «эскадрерос». Уходили на юго-запад. В полдень пересекли Могилевское шоссе – гаишник, притаившийся за деревьями с радаром, сперва замахал жезлом, увидев вывалившуюся с проселка тушу «Кировца», а потом выронил жезл и спрятался в кювете. Колонна остановилась только в сумерках в редком леске среди холмов. Выставили охрану, разожгли костры.
Дима, протрясшись весь день в коптящем, пропыленном «уазике», заснул сразу, как только ему позволили выйти наружу и присесть. Он прислонился спиной к корявой, одичавшей яблоне, уткнул подбородок в грудь и перестал видеть и слышать. Когда его растолкали и сунули под нос миску с дымящейся кашей, было уже совсем темно. На деревьях, на склонах и машинах дрожали тени от костров. Люди негромко разговаривали, усевшись вокруг огня.
Подле закопченного ведра с кашей – составленные в козлы карабины. У перемазанного мазутом паренька в майке – заброшенный за спину автомат. Солдаты, отдыхающие перед завтрашним боем. Кто-то возился у гусениц «Пантеры», подсвечивая фонариком, ковырял ломом. Дима подумал, что именно вот это, а не вчерашняя стрельба, и есть настоящая война. Стреляют и на улицах. Там это минуты адреналина и страха. То, после чего можно перевести дыхание и пойти за пивом. А война – это другой способ жить. И умирать.
Едва Дима успел доесть и приняться за чай, к нему подошел толстяк, по-прежнему с «Дегтяревым» через плечо.
– Пошли, – он кивнул головой, – разговор есть.
Дима пошел за ним к костру, разведенному в стороне от других.
– Присаживайся, студент, – пригласил старик. – Давай знакомиться: меня зовут Матвей Иванович.
– Меня – Дима.
– Расскажи мне, Дима, какими судьбами у тебя оказалось вот это. – Старик достал из кармана пистолет. – Подробно расскажи, не торопясь.
Дима, не торопясь, рассказал: про соседа, про спор о Городе и войне, про серый лимузин и парня в кожаной куртке, про пистолет, пиво и спецназ на улицах, про электричку, деревню и лейтенанта. Старик слушал, не перебивая, и сидевшие вокруг костра тоже молчали, потягивая из жестяных армейских кружек чай. Выслушав, старик спросил:
– А сосед твой остался в Городе?
– Да, – сказал Дима. – Если с ним всё в порядке, он уже, наверное, меня ищет.
– Интересный у тебя сосед, – покачал головой старик, – и рассказ интересный. Художественный. Одна только загвоздка: даже если я и поверю в твое нелепое нагромождение случайностей – а почему бы мне, в самом деле, не поверить тебе? – мне никак не понять, откуда ты знал про танк.
– Угадал, – развел руками Дима, – Ну, не просто так. Я ж вам рассказывал про соседа. Он по этому делу фанатик, хоть сам никогда лопаты в руках не держал. Он из тех, кто пишет и говорит, а сам не копает. Он мне много про это рассказывал… Говорил, на Западной Украине после войны так вот брошенные танки и прятали. А пугачи поменьше, так в стену мазанки замажут.
– Любопытно, любопытно. Оружие, значит, в стенах мазанок. Интересно, зачем? Закопать ведь проще. А сосед не говорил, где он про это узнал?
– Не знаю, – сказал Дима.
Ваня, сидевший, сложив по-турецки ноги, по левую руку от старика, сказал раздраженно:
– Чего мы с ним возимся? Дали б его мне на час, он бы у меня всё узнал и вспомнил.
– Молчать! – оборвал его старик. – Я всю жизнь занимаюсь этим, и тут появляется неизвестный сопляк и говорит про такое… Скажите на милость оружие в глинобитных стенах.
Дима подумал, что зря сочинил про мазанки.
– Танки в срубах и насыпях, – задумчиво продолжил старик. – Нелепо. Очень трудоемко. Однако, с другой стороны…
– Она ж как новенькая, – сказал толстяк, кивнув в сторону «Пантеры». – Как шпроты из банки, в масле вся. Кожа на сиденьях целая.
– Да, – задумался старик. – Такое впечатление, что ее действительно прятали. Кому нужен был мост через это болото, непонятно… Обрез под стрехой, пистолет в подполе, пусть даже зарытый на огороде МГ. Но спрятать танк… и как раз в то время, когда страна кишела энкавэдэшниками, когда вылавливали и аковцев, и партизан, не успевших вовремя покраснеть…
– Может, сами энкавэдэшники и спрятали, – предположил толстяк.
– Именно, именно. Самый простой и логичный вывод. А что из него следует? А, студент Дима?
Дима пожал плечами.
– М-да. Студент, оказывающийся в нужный момент в нужном месте, подбирающий пистолет, вместо того чтобы просто убежать со всех ног, как сделал бы любой здравомыслящий человек на его месте. А потом с этим же пистолетом оказывающийся поблизости от спрятанной когда-то энкавэдэшниками «Пантеры». Какая цепочка, а? И костоломы из «эскадрона» по звонку Шерлока Холмса явились поразительно быстро. Они же предпочитают по старинке, на рассвете.
– Повезло ж нарваться, – сказал толстяк.
– Да уж. – Старик усмехнулся. – Но это еще не всё. Это кусочки. Случайности. Капризы, так сказать, фортуны. Но есть еще одна вещь, о которой я узнал совсем недавно. И которая замечательно расставляет всё по местам. Мои старые знакомые, которым не терпится в связи в недавними событиями сорвать куш побольше и разом придавить всех конкурентов, пустили в разработку операцию под кодовым названием «Гражданская». Имитация крупномасштабного народного возмущения вкупе с заговорами в нашей славной, народной же армии. Бунт «лесных братьев» во всей красе. В эту операцию прекрасно укладываются и инсценировка покушения сами знаете на кого, и «Пантера», до поры до времени припрятанная на болоте, и копаное оружие. И чересчур скорая реакция «эскадрерос»… Любопытно, что по этому поводу нам скажет уважаемый коллега?
– Не знаю, – кое-как выдавил из себя, ошарашенный Дима.
– Ни хера себе, – присвистнул Ваня. – Если б я знал, я б его, гада, в болото по самые сопли забил.
– Ну зачем же так, по сопли, – сказал старик, улыбаясь. – Если я не ошибаюсь, мы теперь – часть этого плана. Может, даже одна из важнейших частей, а? Ну так давайте действовать согласно ему. Я не против. Потому я предлагаю не забивать молодого коллегу по сопли в болото, а предложить ему сотрудничество. Нас интересуют наша безопасность в процессе всей этой катавасии и танки. А также самолеты, машины, рыцарские кресты, фауспатроны и тому подобное. А его, я так понимаю, тоже интересуют его безопасность и танки. Я не ошибаюсь, ведь вы заинтересованы в своей безопасности?
– Я? Да, конечно, – поспешно подтвердил Дима.
– Тогда давайте сотрудничать. Быть может, у вас есть встречное предложение?
– Да, – ответил Дима, – я, с вашего разрешения поспал бы.
Когда Диму увели, толстяк сказал:
– А я б его просто пришиб, и дело с концом. И этих костоломов из «эскадрона» – зачем мы их таскаем?
– Не спеши, – ответил ему Матвей Иванович. – Пришибить всегда успеем. А так – польза, да и заложники на случай чего. Студент, вот увидишь, нам точно еще пригодится. И мы ему. Если я насчет него прав, его скоро и держать не нужно будет.
– Что-то сомневаюсь я, что он и в самом деле особист. Он же сопляк, теленок. Пешка.
– Как раз простоту труднее всего сыграть. А что касается молодости… сейчас все охранки набирают молодых, и чем моложе, тем лучше. Они сейчас ранние. Насчет пешки… да, скорее всего, пешка. Но пешка такого калибра, который покрупнее иных старых ферзей. Молодежь в комитете рвется к власти. Я думаю, и покушение, и «Гражданская» – их дело. Кажется мне, имитация гражданской – это как раз для начальства. А раскрутить молодежь собирается самую настоящую гражданскую войну. У нас тут всё, как перезрелый чирей. Чуть надави, и…
– А потом? Когда всё это дело раскрутится? Я имею в виду, с этой «Гражданской»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34