Яму прикрывала деревянная плита Колдунная Владычица слезла со страуса, а птицы опустились на головы изваяний. После этого Колдунная Владычица подошла к изваяниям, и мы вслед за ней тоже. Она указала пальцем на яму и запретила нам снимать с нее плиту, или крышку, под страхом мучительной для нас кары. Она объяснила нам, что это – предостережение, которое мы заранее пообещали ей не нарушать, когда обязались жить по ее законам. Но она не открыла нам, чем наполнена яма и почему мы не должны снимать с нее крышку.
Потом Колдунная Владычица зашагала вдоль шеренги изваяний, а мы – за ней, и она внимательно осмотрела каждое изваяние. А потом поведала нам, что в изваяния превратились люди, которые вторглись без разрешения на ее землю, да еще и нарушили – хотя она предупреждала их об мучительной каре за это – ее предостережения. Она сказала, что может превратить в изваяния и нас, если мы тоже ослушаемся ее предостережений. Как только она это сказала, я, конечно, тут же объявил ей, что жить в ее джунглях слишком опасно и мы лучше сразу уйдем, чтобы избавить себя от риска сделаться изваяниями. Но она в ответ раздражилась до самой свирепой дрожи и сказала, что раз уж мы попали к ней в джунгли, то неважно, хочется нам этого или нет, а без испытания ока все равно нас не отпустит и, если мы попытаемся уйти, превратит в изваяния мгновенно и навеки.
Тут нам стало страшно опять и вдвойне, или не осталось ничего другого, кроме как покориться ее словам и не нарушать предостережений. А она, без всяких дальнейших разговоров, оседлала заклятого по ее мести страуса и скрылась вместе со своими птицами, которые оглушительно щебетали, на узкой ухабистой тропе за хижиной, где нам предстояло теперь жить. Притом скрылась она через несколько секунд – гораздо раньше, чем ее заслонила от нас хижина. Сгинула ли она нежданно для себя или колдунно исчезла по собственной воле, мы понять не смогли и на этот раз испугались до окончательного ужаса, или втройне.
Когда Колдунная Владычица исчезла, я снова подошел к изваяниям. И рассмотрел их, чтоб утолить свое удивление, с великим страхом, но очень пристально, А рассмотревши, ясно увидел, что они точь-в-точь похожи на людей, хотя тела у них как бы из глины. И они, если до них дотронуться, излучали тепло, будто наполненные живой кровью обыкновенные люди. А иногда мне даже казалось, что они как бы моргают или шевелятся. И я почти уверился, что они как бы отчасти живые, хотя отчасти все-таки из глины. А еще меня поразило множество изодранных хлыстов, которые валялись вокруг изваяний на земле, и я понял, что Колдунная Владычица бичует их как хочет и когда захочет.
Приметивши все обстоятельства про изваяния, я вернулся в хижину, и мы с Алаби бессловесно сели у окна, подпирая – каждый – свои подбородки левой ладонью, и принялись рассматривать окрестные джунгли, безмолвные, словно кладбище, где царствует самая мертвая тишина. Потом, чтобы изгнать хотя бы ненадолго наши страхи и печаль, я вышел из хижины, собрал вокруг нее немного дров и вернулся обратно. А когда вернулся, растопил камин, или очаг. Мы с братом уютно пригрелись у очага, наши страхи и печали на время развеялись, так что нас уже не угнетали тихие, будто кладбище, джунгли. Мы вышли из хижины, нарвали в ореховой чащобе множество спелых орехов и вернулись. А вернувшись, запекли орехи на огне, чтобы в полное свое удовольствие полакомиться колой. Но едва мы начали есть, все изваяния, к нашему ужасу, в тот же миг стали как бы просить у нас еды – будто их тоже мог изводить голод.
После наступления ночи, или беспросветной темноты, мы разожгли перед хижиной большой костер, чтобы не спать в беспросветности, и спокойно уснули. Но на другое утро я сразу заметил Колдунную Владычицу, которая подъехала к хижине на заклятом по ее мести страусе. Громкий щебет птиц разбудил и Алаби, потому что до этого он еще спал. А Колдунная Владычица, увидевши, что мы по-прежнему в хижине, направила заклятого страуса прямо к изваяниям, и когда слезла с него сама, то сняла у него со спины большую связку хлыстов. Их было в связке больше, чем сто. Алаби и я перепуганно вскочили и стали устрашенно смотреть, как она взяла один из хлыстов и подступила справа к шеренге изваяний. И она принялась беспощадно их бичевать. Она бичевала каждое изваяние справа налево и с ног до головы, пока не изодрала все хлысты. А когда бичевала, презрительно хихикала, издевательски смеялась и безжалостно хохотала. Да притом еще сварливо ругала и оскорбительно поносила каждое изваяние, хотя они как бы рыдали в мольбе о пощаде.
Когда все хлысты окончательно изодрались, Колдунная Владычица влезла на заклятого страуса и сразу уехала. А изваяния, к нашему горестному страху, как бы стонали после ее отъезда чуть ли не два часа.
Около семи часов утра мы поели орехов колы, взяли наши кинжалы и отправились к самой близкорастущей возле нашей хижины пальме. Мы срезали множество тонких пальмовых веток, и мы сплели из них несколько больших корзин. И пошли с корзинами в ореховую чащобу. Нарвавши там орехов колы и когда они были очищены, мы положили их в корзины и возвратились к своей хижине.
На следующее утро мы с рассвета ждали, что Колдунная Владычица приедет бичевать изваяния, но она в то утро не приехала. Прождавши ее до девяти часов, чтобы увидеть, как она будет их бичевать, мы убедились, что ее нет, и отнесли корзины с орехами колы, как она разрешила нам заранее, на ближайший базар. Мы, конечно, с огромным интересом собирались увидеть этот знаменитый базар, потому что такого знаменитого базара не должно быть возле потаенных мест вроде джунглей Колдунной Владычицы. Ну и, конечно же, люди там оказались совсем особые по сравнению с нами, или обычными людьми, а по своему поведению, и разговорам, и привычкам – очень подозрительные для нас.
Но мы, к нашей радости, продали орехи колы за вполне нормальные и хорошие деньги. На вырученные от продажи деньги мы купили ямса и множество всяких других продуктов для еды, а когда вернулись, вырыли в углу нашей хижины поместительную яму. Мы поместили туда оставшиеся у нас после покупок деньги и прикрыли яму плоской доской. Эта яма должна была служить нам как сберегательный сейф. А потом мы стали с нетерпением дожидаться, когда снова откроется базар, который торговал там один раз в пять дней.
И мы старались даже не думать о яме возле изваяний, потому что Колдунная Владычица запретила нам заглядывать туда, а нарушать ее предостережение мы боялись и не хотели.
Но на четвертый день Колдунная Владычица опять приехала к нашей хижине со связкой хлыстов. Она принялась бичевать изваяния и безжалостно бичевала каждое из них, пока снова не изодрала все хлысты. А я, увидевши, с какой беспощадностью она их бичевала, выскочил незамеченно для себя за порог, упал перед ней на колени и стал со слезами умолять ее сжалиться над несчастными изваяниями. Но она, к моему изумлению, так разъярилась, что плюнула мне прямо в глаза и с великой злобой проговорила:
– Вы оба тоже, конечно, скоро обернетесь изваяниями!
Едва Колдунная Владычица проговорила эти слова, я так испугался, что мгновенно вскочил на ноги и бегом возвратился в хижину. А она, глумливо исхлеставши все изваяния до полного своего удовольствия, влезла на страуса и сразу уехала в сопровождении птиц, которые с оглушительным щебетом кружились над ее головой.
Мы прожили у Колдунной Владычицы около двух лет и, когда накопили достаточную сумму денег, начали с радостью собираться домой. Но, к несчастью, наша младшая сестра Ашаби, которую мы оставили присматривать за родителями, ушла как раз в это время из дому. Она решила разыскать нас, потому что родителям захотелось повидаться с нами, а они даже не знали, живы мы или съедены дикими зверями, зарабатываем ли на чужбине деньги или сгинули, заблудившись в джунглях. Родители наказали Ашаби непременно привести нас домой – хоть с деньгами, хоть без денег и где бы мы ей ни встретились.
Однажды утром, заглянувши в своих скитаниях на базар, она увидела нас за продажей орехов колы. Мы-то, конечно, когда она обратилась к нам с приветствием, поначалу не признали ее за сестру, потому что едва ли она могла прийти, как нам казалось, на такой дальний, опасный и потаенный базар. Но когда она открылась, мы сразу ее вспомнили и радостно заключили в братские объятия. А потом вскоре ушли с базара – гораздо раньше, чем обычно, – и вернулись на радостях в нашу хижину…
А теперь, друзья, уже поздно, и я завершу свой рассказ о моем первом путешествии завтра вечером.
После этого жители деревни допили остатки пальмового вина, спели несколько песен и немного поплясали, а потом разбрелись по домам.
Но им пришлось петь и плясать без музыки, потому что они не догадались прихватить, когда собирались ко мне, свои музыкальные инструменты.
Колдунная владычица превращает меня на два года в изваяние
Развлечения второго вечера
Вечером жители деревни опять собрались к моему дому. И каждый получил свою порцию пальмового вина. Все с удовольствием отвыпили, спели несколько песен и немного поплясали, а потом я поведал им последнюю повесть о моем первом путешествии, которая сложилась у меня так:
– Сразу по приходе в хижину и поставивши пустые корзины на пол, мы спрятали деньги, вырученные от продажи орехов колы, в нашу сберегательную яму, а после этого приготовили еду. За едой сестра Ашаби принялась рассказывать нам новости о наших родителях и отчей деревне. Она сказала, что родители по-прежнему живут в их великой бедности. Но мы объяснили ей, что вскоре они навсегда расстанутся с бедностью, поскольку у нас накопилось много денег, и она, конечно же, очень порадовалась этому приятному объяснению.
Поевши, мы первым делом показали Ашаби запретную яму возле изваяний и серьезно предупредили ее, чтоб она ни в коем случае не заглядывала туда. Мы сказали ей, что это категорическое предостережение Перистой Женщины, или Колдунной Владычицы джунглей. А потом показали Ашаби сами изваяния. И сначала она приняла их за живых людей, которые только притворялись изваяниями, пока она на них смотрела. А когда нам осталось прожить у Колдунной Владычицы всего шесть дней, после чего мы смогли бы отправиться восвояси с нашими большими деньгами, новыми дорогими одеяниями и проч…
…В один очень печальный день после нашего ухода утром на базар для продажи орехов…
…И когда Ашаби принялась готовить пищу, Колдунная Владычица приехала к нашей хижине на своем заклятом страусе. И она начала, как обычно, бичевать изваяния, а для Ашаби это случилось в первый раз. И она (Ашаби) так испугалась, что убежала из хижины и прибежала к нам на базар. Выслушавши, сквозь громкий стук сердца у Ашаби, ее рассказ, мы сразу же вернулись вместе с ней в хижину, но Колдунная Владычица к тому времени уже уехала. А мы приготовили себе еду. Чтобы поесть. И после еды вышли из хижины для осмотра изваяний, которые были исхлестаны, по-обычному, с головы до ног.
Но пока мы смотрели на изваяния и молили Господа избавить их навсегда от бичеваний, нам не удалось приметить, что Ашаби подошла к запретной яме около них. А она громко проговорила:
– Интересно, между прочим, узнать, какие такие тайности хранятся в этой запретной яме! – И потом, без малейших колебаний, сняла с ямы крышку. Увидевши страусовые яйца, она проворно вытащила их на свет. Мы с Алаби успели только крикнуть: «Ой, положи их скорей обратно!» – и мигом превратились в изваяния. А стояли как раз лицом к хижине, самыми правыми в шеренге изваяний.
Ашаби не поверила своим глазам, когда вдруг увидела перед собой два новых изваяния вместо нас. Она огляделась по сторонам, но все же не заметила у хижины никого, кроме себя самой, и так растерялась, что мгновенно потеряла рассудок. Через несколько секунд и когда к ней вернулся рассудок, она торопливо подбежала к нам в обличье новых изваяний, и она трясла нас изо всех своих сил и громко выкрикивала наши имена – может, мы снова обернемся обычными людьми, – но все было напрасно, и к нам не возвращался наш живой облик. Окончательно растративши силы и когда ничего не изменилось, Ашаби горестно разрыдалась, и она неистово проклинала себя, восклицая, что, если б ей удалось заранее вспомнить о предостережении Колдунной Владычицы или про наш запрет, она, конечно, не стала бы снимать крышку и вынимать из ямы страусовые яйца.
Вскоре наступила ночная темнота и скрыла от Ашаби окрестные джунгли вместе с хижиной. Теперь она осталась в темноте совсем одна, а поэтому перепугалась еще сильнее, или вдвойне. Она горько рыдала перед нами (изваяниями) много часов, а потом вернулась в хижину и продолжала удрученно рыдать там одна среди полной тьмы.
А мы хоть и с огромным изумлением, но очень уязвимо чувствовали, если к нам что-нибудь прикасалось, когда поневоле замерли в обличье изваяний. И слышали любой разговор. Но наших слов никто услышать не мог. Так же как никто не мог заметить, дышим ли мы или нет – а мы дышали, – и не понимал, что у нас осталась возможность думать, видеть, чувствовать и проч., будто мы обычные люди.
Едва наступило утро, к хижине явилась на своем страусе Колдунная Владычица. Она слезла со страуса, и она положила перед нами (в обличье изваяний) свежую связку хлыстов, а ее птицы расселись по нашим плечам и головам. После чего Колдунная Владычица вошла в хижину, где рыдала наша младшая сестра Ашаби. И Колдунная Владычица въедливо спросила у нее:
– Так как поживают оба твоих брата? Как они поживают? Их уже обличила моя ловушка? Изменила им обоим обличье? – А наша сестра упала перед ней на колени, показала в нашу сторону рукой и с горькими слезами ответила ей навзрыд:
– Помогите им, дорогая бабушка, они превратились вчера вечером в извая… – Но Колдунная Владычица устрашающе глянула на нас и сурово перебила нашу сестру, говоря:
– Прекрасно! Я очень рада, что у меня появились два новых изваяния. Они, конечно, нарушили мое предостережение! Прекрасно! – С этими словами и свирепым хохотом Колдунная Владычица отвернулась от Ашаби, которая надеялась, что та вернет нам прежний облик, и, оставивши ее (Ашаби) в хижине, подошла вперевалку к нам. И она положила перед нами связку хлыстов. А вынувши из связки один хлыст и прежде чем бичевать нас, проговорила: – Да-да, я всегда знала, что в один прекрасный день настанет прекрасный день, когда вы нарушите мое предостережение и ловушка обличит вас передо мной! – Тут Колдунная Владычица принялась бичевать нас одного за другим и без всякой пощады. Изодравши хлыст, она вытягивала из связки следующий, и безжалостное бичевание нескончаемо продолжалось. Оно продолжалось, пока Колдунная Владычица не изодрала об нас все хлысты.
Едва Ашаби увидела, с какой жестокостью бичует нас Колдунная Владычица, она упала перед ней на колени и стала слезно умолять ее вернуть нам наш человеческий облик. Но нещадная бичевательница безжалостно сказала ей так:
– Да ни за что на свете! Прощение в моих джунглях строжайше запрещено! Ни один вторженец или оскорбитель не получил у меня прощения, которое ненавистно мне до глубины души! А ты, как зачинщица гнусного милосердия, сама превратишься завтра утром в злотворного страуса, и я буду ездить на тебе, потому что этот (она ткнула пальцем в заклятого страуса) уже становится от старости дряхлым и его пора сменить.
Сказавши Ашаби о таких своих намерениях, Колдунная Владычица уселась на страуса и с громкими песнями поехала, как обычно, по узкой тропе, которая уходила в джунгли, а птицы, тоже как обычно, кружились у нее над головой. Когда она бичевала нас, мы рыдали от нестерпимых мук, и мы пытались броситься что было сил наутек, но не могли даже пошевелиться. После отъезда Колдунной Владычицы Ашаби возвратилась в хижину. Она отчаянно печаловалась, и она все время поглядывала на нас в окно с надеждой, что мы примем наш прежний облик, но ее надежда так и не оправдалась.
За несколько дней после нашего превращения в изваяния и когда Перистая Женщина, или Колдунная Владычица, ежедневно приезжала нас бичевать, Ашаби настолько исхудала от горя, что у нее по всему телу выпирали из-под кожи острые кости. Она безысходно сидела в хижине – одинокая, печальная и худая. Но в первый день, услышавши, что Колдунная Владычица собирается превратить ее наутро в страуса, она (Ашаби) попыталась убежать – от страха и столь ужасающей доли, – да не смогла бросить нас на произвол Колдунной Владычицы и, проплутавши несколько часов по окрестным джунглям, вернулась обратно. У нее не хватило решимости выкинуть нас из памяти и оставить одних.
Едва Ашаби возвратилась – примерно к часу ночи – и присела в углу хижины, дверь отворилась и на пороге показался древний старик. Он был очень дряхлый и сгорбленный от своего древнего возраста. И он ходил, опираясь на толстую палку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Потом Колдунная Владычица зашагала вдоль шеренги изваяний, а мы – за ней, и она внимательно осмотрела каждое изваяние. А потом поведала нам, что в изваяния превратились люди, которые вторглись без разрешения на ее землю, да еще и нарушили – хотя она предупреждала их об мучительной каре за это – ее предостережения. Она сказала, что может превратить в изваяния и нас, если мы тоже ослушаемся ее предостережений. Как только она это сказала, я, конечно, тут же объявил ей, что жить в ее джунглях слишком опасно и мы лучше сразу уйдем, чтобы избавить себя от риска сделаться изваяниями. Но она в ответ раздражилась до самой свирепой дрожи и сказала, что раз уж мы попали к ней в джунгли, то неважно, хочется нам этого или нет, а без испытания ока все равно нас не отпустит и, если мы попытаемся уйти, превратит в изваяния мгновенно и навеки.
Тут нам стало страшно опять и вдвойне, или не осталось ничего другого, кроме как покориться ее словам и не нарушать предостережений. А она, без всяких дальнейших разговоров, оседлала заклятого по ее мести страуса и скрылась вместе со своими птицами, которые оглушительно щебетали, на узкой ухабистой тропе за хижиной, где нам предстояло теперь жить. Притом скрылась она через несколько секунд – гораздо раньше, чем ее заслонила от нас хижина. Сгинула ли она нежданно для себя или колдунно исчезла по собственной воле, мы понять не смогли и на этот раз испугались до окончательного ужаса, или втройне.
Когда Колдунная Владычица исчезла, я снова подошел к изваяниям. И рассмотрел их, чтоб утолить свое удивление, с великим страхом, но очень пристально, А рассмотревши, ясно увидел, что они точь-в-точь похожи на людей, хотя тела у них как бы из глины. И они, если до них дотронуться, излучали тепло, будто наполненные живой кровью обыкновенные люди. А иногда мне даже казалось, что они как бы моргают или шевелятся. И я почти уверился, что они как бы отчасти живые, хотя отчасти все-таки из глины. А еще меня поразило множество изодранных хлыстов, которые валялись вокруг изваяний на земле, и я понял, что Колдунная Владычица бичует их как хочет и когда захочет.
Приметивши все обстоятельства про изваяния, я вернулся в хижину, и мы с Алаби бессловесно сели у окна, подпирая – каждый – свои подбородки левой ладонью, и принялись рассматривать окрестные джунгли, безмолвные, словно кладбище, где царствует самая мертвая тишина. Потом, чтобы изгнать хотя бы ненадолго наши страхи и печаль, я вышел из хижины, собрал вокруг нее немного дров и вернулся обратно. А когда вернулся, растопил камин, или очаг. Мы с братом уютно пригрелись у очага, наши страхи и печали на время развеялись, так что нас уже не угнетали тихие, будто кладбище, джунгли. Мы вышли из хижины, нарвали в ореховой чащобе множество спелых орехов и вернулись. А вернувшись, запекли орехи на огне, чтобы в полное свое удовольствие полакомиться колой. Но едва мы начали есть, все изваяния, к нашему ужасу, в тот же миг стали как бы просить у нас еды – будто их тоже мог изводить голод.
После наступления ночи, или беспросветной темноты, мы разожгли перед хижиной большой костер, чтобы не спать в беспросветности, и спокойно уснули. Но на другое утро я сразу заметил Колдунную Владычицу, которая подъехала к хижине на заклятом по ее мести страусе. Громкий щебет птиц разбудил и Алаби, потому что до этого он еще спал. А Колдунная Владычица, увидевши, что мы по-прежнему в хижине, направила заклятого страуса прямо к изваяниям, и когда слезла с него сама, то сняла у него со спины большую связку хлыстов. Их было в связке больше, чем сто. Алаби и я перепуганно вскочили и стали устрашенно смотреть, как она взяла один из хлыстов и подступила справа к шеренге изваяний. И она принялась беспощадно их бичевать. Она бичевала каждое изваяние справа налево и с ног до головы, пока не изодрала все хлысты. А когда бичевала, презрительно хихикала, издевательски смеялась и безжалостно хохотала. Да притом еще сварливо ругала и оскорбительно поносила каждое изваяние, хотя они как бы рыдали в мольбе о пощаде.
Когда все хлысты окончательно изодрались, Колдунная Владычица влезла на заклятого страуса и сразу уехала. А изваяния, к нашему горестному страху, как бы стонали после ее отъезда чуть ли не два часа.
Около семи часов утра мы поели орехов колы, взяли наши кинжалы и отправились к самой близкорастущей возле нашей хижины пальме. Мы срезали множество тонких пальмовых веток, и мы сплели из них несколько больших корзин. И пошли с корзинами в ореховую чащобу. Нарвавши там орехов колы и когда они были очищены, мы положили их в корзины и возвратились к своей хижине.
На следующее утро мы с рассвета ждали, что Колдунная Владычица приедет бичевать изваяния, но она в то утро не приехала. Прождавши ее до девяти часов, чтобы увидеть, как она будет их бичевать, мы убедились, что ее нет, и отнесли корзины с орехами колы, как она разрешила нам заранее, на ближайший базар. Мы, конечно, с огромным интересом собирались увидеть этот знаменитый базар, потому что такого знаменитого базара не должно быть возле потаенных мест вроде джунглей Колдунной Владычицы. Ну и, конечно же, люди там оказались совсем особые по сравнению с нами, или обычными людьми, а по своему поведению, и разговорам, и привычкам – очень подозрительные для нас.
Но мы, к нашей радости, продали орехи колы за вполне нормальные и хорошие деньги. На вырученные от продажи деньги мы купили ямса и множество всяких других продуктов для еды, а когда вернулись, вырыли в углу нашей хижины поместительную яму. Мы поместили туда оставшиеся у нас после покупок деньги и прикрыли яму плоской доской. Эта яма должна была служить нам как сберегательный сейф. А потом мы стали с нетерпением дожидаться, когда снова откроется базар, который торговал там один раз в пять дней.
И мы старались даже не думать о яме возле изваяний, потому что Колдунная Владычица запретила нам заглядывать туда, а нарушать ее предостережение мы боялись и не хотели.
Но на четвертый день Колдунная Владычица опять приехала к нашей хижине со связкой хлыстов. Она принялась бичевать изваяния и безжалостно бичевала каждое из них, пока снова не изодрала все хлысты. А я, увидевши, с какой беспощадностью она их бичевала, выскочил незамеченно для себя за порог, упал перед ней на колени и стал со слезами умолять ее сжалиться над несчастными изваяниями. Но она, к моему изумлению, так разъярилась, что плюнула мне прямо в глаза и с великой злобой проговорила:
– Вы оба тоже, конечно, скоро обернетесь изваяниями!
Едва Колдунная Владычица проговорила эти слова, я так испугался, что мгновенно вскочил на ноги и бегом возвратился в хижину. А она, глумливо исхлеставши все изваяния до полного своего удовольствия, влезла на страуса и сразу уехала в сопровождении птиц, которые с оглушительным щебетом кружились над ее головой.
Мы прожили у Колдунной Владычицы около двух лет и, когда накопили достаточную сумму денег, начали с радостью собираться домой. Но, к несчастью, наша младшая сестра Ашаби, которую мы оставили присматривать за родителями, ушла как раз в это время из дому. Она решила разыскать нас, потому что родителям захотелось повидаться с нами, а они даже не знали, живы мы или съедены дикими зверями, зарабатываем ли на чужбине деньги или сгинули, заблудившись в джунглях. Родители наказали Ашаби непременно привести нас домой – хоть с деньгами, хоть без денег и где бы мы ей ни встретились.
Однажды утром, заглянувши в своих скитаниях на базар, она увидела нас за продажей орехов колы. Мы-то, конечно, когда она обратилась к нам с приветствием, поначалу не признали ее за сестру, потому что едва ли она могла прийти, как нам казалось, на такой дальний, опасный и потаенный базар. Но когда она открылась, мы сразу ее вспомнили и радостно заключили в братские объятия. А потом вскоре ушли с базара – гораздо раньше, чем обычно, – и вернулись на радостях в нашу хижину…
А теперь, друзья, уже поздно, и я завершу свой рассказ о моем первом путешествии завтра вечером.
После этого жители деревни допили остатки пальмового вина, спели несколько песен и немного поплясали, а потом разбрелись по домам.
Но им пришлось петь и плясать без музыки, потому что они не догадались прихватить, когда собирались ко мне, свои музыкальные инструменты.
Колдунная владычица превращает меня на два года в изваяние
Развлечения второго вечера
Вечером жители деревни опять собрались к моему дому. И каждый получил свою порцию пальмового вина. Все с удовольствием отвыпили, спели несколько песен и немного поплясали, а потом я поведал им последнюю повесть о моем первом путешествии, которая сложилась у меня так:
– Сразу по приходе в хижину и поставивши пустые корзины на пол, мы спрятали деньги, вырученные от продажи орехов колы, в нашу сберегательную яму, а после этого приготовили еду. За едой сестра Ашаби принялась рассказывать нам новости о наших родителях и отчей деревне. Она сказала, что родители по-прежнему живут в их великой бедности. Но мы объяснили ей, что вскоре они навсегда расстанутся с бедностью, поскольку у нас накопилось много денег, и она, конечно же, очень порадовалась этому приятному объяснению.
Поевши, мы первым делом показали Ашаби запретную яму возле изваяний и серьезно предупредили ее, чтоб она ни в коем случае не заглядывала туда. Мы сказали ей, что это категорическое предостережение Перистой Женщины, или Колдунной Владычицы джунглей. А потом показали Ашаби сами изваяния. И сначала она приняла их за живых людей, которые только притворялись изваяниями, пока она на них смотрела. А когда нам осталось прожить у Колдунной Владычицы всего шесть дней, после чего мы смогли бы отправиться восвояси с нашими большими деньгами, новыми дорогими одеяниями и проч…
…В один очень печальный день после нашего ухода утром на базар для продажи орехов…
…И когда Ашаби принялась готовить пищу, Колдунная Владычица приехала к нашей хижине на своем заклятом страусе. И она начала, как обычно, бичевать изваяния, а для Ашаби это случилось в первый раз. И она (Ашаби) так испугалась, что убежала из хижины и прибежала к нам на базар. Выслушавши, сквозь громкий стук сердца у Ашаби, ее рассказ, мы сразу же вернулись вместе с ней в хижину, но Колдунная Владычица к тому времени уже уехала. А мы приготовили себе еду. Чтобы поесть. И после еды вышли из хижины для осмотра изваяний, которые были исхлестаны, по-обычному, с головы до ног.
Но пока мы смотрели на изваяния и молили Господа избавить их навсегда от бичеваний, нам не удалось приметить, что Ашаби подошла к запретной яме около них. А она громко проговорила:
– Интересно, между прочим, узнать, какие такие тайности хранятся в этой запретной яме! – И потом, без малейших колебаний, сняла с ямы крышку. Увидевши страусовые яйца, она проворно вытащила их на свет. Мы с Алаби успели только крикнуть: «Ой, положи их скорей обратно!» – и мигом превратились в изваяния. А стояли как раз лицом к хижине, самыми правыми в шеренге изваяний.
Ашаби не поверила своим глазам, когда вдруг увидела перед собой два новых изваяния вместо нас. Она огляделась по сторонам, но все же не заметила у хижины никого, кроме себя самой, и так растерялась, что мгновенно потеряла рассудок. Через несколько секунд и когда к ней вернулся рассудок, она торопливо подбежала к нам в обличье новых изваяний, и она трясла нас изо всех своих сил и громко выкрикивала наши имена – может, мы снова обернемся обычными людьми, – но все было напрасно, и к нам не возвращался наш живой облик. Окончательно растративши силы и когда ничего не изменилось, Ашаби горестно разрыдалась, и она неистово проклинала себя, восклицая, что, если б ей удалось заранее вспомнить о предостережении Колдунной Владычицы или про наш запрет, она, конечно, не стала бы снимать крышку и вынимать из ямы страусовые яйца.
Вскоре наступила ночная темнота и скрыла от Ашаби окрестные джунгли вместе с хижиной. Теперь она осталась в темноте совсем одна, а поэтому перепугалась еще сильнее, или вдвойне. Она горько рыдала перед нами (изваяниями) много часов, а потом вернулась в хижину и продолжала удрученно рыдать там одна среди полной тьмы.
А мы хоть и с огромным изумлением, но очень уязвимо чувствовали, если к нам что-нибудь прикасалось, когда поневоле замерли в обличье изваяний. И слышали любой разговор. Но наших слов никто услышать не мог. Так же как никто не мог заметить, дышим ли мы или нет – а мы дышали, – и не понимал, что у нас осталась возможность думать, видеть, чувствовать и проч., будто мы обычные люди.
Едва наступило утро, к хижине явилась на своем страусе Колдунная Владычица. Она слезла со страуса, и она положила перед нами (в обличье изваяний) свежую связку хлыстов, а ее птицы расселись по нашим плечам и головам. После чего Колдунная Владычица вошла в хижину, где рыдала наша младшая сестра Ашаби. И Колдунная Владычица въедливо спросила у нее:
– Так как поживают оба твоих брата? Как они поживают? Их уже обличила моя ловушка? Изменила им обоим обличье? – А наша сестра упала перед ней на колени, показала в нашу сторону рукой и с горькими слезами ответила ей навзрыд:
– Помогите им, дорогая бабушка, они превратились вчера вечером в извая… – Но Колдунная Владычица устрашающе глянула на нас и сурово перебила нашу сестру, говоря:
– Прекрасно! Я очень рада, что у меня появились два новых изваяния. Они, конечно, нарушили мое предостережение! Прекрасно! – С этими словами и свирепым хохотом Колдунная Владычица отвернулась от Ашаби, которая надеялась, что та вернет нам прежний облик, и, оставивши ее (Ашаби) в хижине, подошла вперевалку к нам. И она положила перед нами связку хлыстов. А вынувши из связки один хлыст и прежде чем бичевать нас, проговорила: – Да-да, я всегда знала, что в один прекрасный день настанет прекрасный день, когда вы нарушите мое предостережение и ловушка обличит вас передо мной! – Тут Колдунная Владычица принялась бичевать нас одного за другим и без всякой пощады. Изодравши хлыст, она вытягивала из связки следующий, и безжалостное бичевание нескончаемо продолжалось. Оно продолжалось, пока Колдунная Владычица не изодрала об нас все хлысты.
Едва Ашаби увидела, с какой жестокостью бичует нас Колдунная Владычица, она упала перед ней на колени и стала слезно умолять ее вернуть нам наш человеческий облик. Но нещадная бичевательница безжалостно сказала ей так:
– Да ни за что на свете! Прощение в моих джунглях строжайше запрещено! Ни один вторженец или оскорбитель не получил у меня прощения, которое ненавистно мне до глубины души! А ты, как зачинщица гнусного милосердия, сама превратишься завтра утром в злотворного страуса, и я буду ездить на тебе, потому что этот (она ткнула пальцем в заклятого страуса) уже становится от старости дряхлым и его пора сменить.
Сказавши Ашаби о таких своих намерениях, Колдунная Владычица уселась на страуса и с громкими песнями поехала, как обычно, по узкой тропе, которая уходила в джунгли, а птицы, тоже как обычно, кружились у нее над головой. Когда она бичевала нас, мы рыдали от нестерпимых мук, и мы пытались броситься что было сил наутек, но не могли даже пошевелиться. После отъезда Колдунной Владычицы Ашаби возвратилась в хижину. Она отчаянно печаловалась, и она все время поглядывала на нас в окно с надеждой, что мы примем наш прежний облик, но ее надежда так и не оправдалась.
За несколько дней после нашего превращения в изваяния и когда Перистая Женщина, или Колдунная Владычица, ежедневно приезжала нас бичевать, Ашаби настолько исхудала от горя, что у нее по всему телу выпирали из-под кожи острые кости. Она безысходно сидела в хижине – одинокая, печальная и худая. Но в первый день, услышавши, что Колдунная Владычица собирается превратить ее наутро в страуса, она (Ашаби) попыталась убежать – от страха и столь ужасающей доли, – да не смогла бросить нас на произвол Колдунной Владычицы и, проплутавши несколько часов по окрестным джунглям, вернулась обратно. У нее не хватило решимости выкинуть нас из памяти и оставить одних.
Едва Ашаби возвратилась – примерно к часу ночи – и присела в углу хижины, дверь отворилась и на пороге показался древний старик. Он был очень дряхлый и сгорбленный от своего древнего возраста. И он ходил, опираясь на толстую палку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14