Там у них действительно имела место какая-то необыкновенно романтическая история. Разумеется, со всеми поправками на российскую, и даже черноголовскую действительность.
В пьесе присутствовала и строгая мать Джульетты, коей Коровкин пришелся категорически не по вкусу (что ж, я ее, как ни горько, но понимаю!); и брат-самодур, разрядник по вольной борьбе (трижды чистивший коровкинский пятачок); и слухи, распускаемые недоброжелателями о моральном облике будущей фрау Короффкин (без комментариев); и прочие препоны.
Имел место и дерзкий побег из отчего дома, и путешествие инкогнито под вуалью на электричке, и кратковременное проживание во грехе у двоюродной тети Коровкина, и явление с повинной перепуганных родителей («а ну как обрюхатит, и бросит!»), и финальная сцена благословления с последующими бурными свадебными торжествами. Всю Черноголовку обтошнили на радостях. Остается добавить, что источником информации являлся земляк Коровкина Иван Иванович, за что ему спешал сенкс, оф корс.
Вследствие счастливого разрешения всех своих несчастий, а также ввиду медового месяца, Коровкин пребывал в состоянии розовой эйфории и душевного подъема. Через это дело сделался мечтательным и томным, он напевал под нос, и временами, тихо урча и прикрыв глаза, о чем-то с наслаждением вспоминал.
Однако, невзирая на подъем, эйфорию и прочее, ему наверняка тоже хотелось и пива и креветок. Одно другому, согласитесь, никак не мешает. Но напрямую попросить Коровкин все-таки стеснялся, так как мало того, что находился при исполнении служебных обязанностей, но еще и в поле зрения своего непосредственного начальника – Вани Чернова.
Вот Ваня ничего не стеснялся. Чего ему, Ване, нашему доброму коллеге и славному мужчине стесняться-то! Сидит Ваня и пожинает за милую душу плоды нашего спортивного триумфа, уже полведра шелухи наметал. Коровкин же тем временем страдает, и это страдание написано на его простодушном лице так же ясно и отчетливо, как в букваре написана фраза «мама мыла раму». Ходит кругами, извелся прямо весь, бедняжечка.
Тут Иван Иваныч, чтобы, стало быть, подбодрить молодожена и говорит ему добрым голосом:
– Саш, скушай креветочку…
И после короткой паузы, лукаво прищурив глаз, добавляет:
– …А мы жену твою выебем!
Да, судари мои… Сначала было несколько секунд всеобщего изумленного молчания, а потом случился форменный пиздец и апокалипсис! Цеков упал от смеха под стол, я пивным фонтаном обдал напротив сидящего Рашина, Рашин заржал так, что челюсть вывихнул, Сергей Львович больно ударился головой о железный ящик и даже не заметил этого.
Молодожен Коровкин заявил, что на таких условиях он угощаться не согласен. И вообще, кажется, немного обиделся.
Возможно, кого-то шокируют подобные шутки (и я доподлинно знаю, что найдутся такие неженки), кому-то они могут показаться слишком беспардонными, пошлыми и даже вульгарными.
Что ж, в таком случае вот вам еще один образчик юмора от Ивана Ивановича Чернова, старшего сотрудника Службы безопасности Государственной Третьяковской Галереи. Поверьте, Ваня был добрейший мужчина, и никогда никого специально обидеть не стремился. Просто… Словом, судите сами.
Как-то Ваня рассказал мне следующую забавную историю из своей черноголовской юности. Подчеркиваю, рассказал именно в качестве комичного и шуточного кукоцкого казуса:
– Помню, идем мы это… Ну с бабами в кино.
– В Черноголовке?
– Ясный хер, где же еще… Ну там приоделись, конечно… Ну костюмчик там, носочки, ботиночки. Все чин по чину… А как же, Фил, ну что ты!
Эх, так и представляю себе! Начало восьмидесятых, черемуха в цвету. И Ваня такой кросафчег чешет по родимому поселку: пара-рам, пара-рам! Волоса-хайра, клеша плещутся по ветру, армянский артельный ремень с колоссальной барельефной пряжкой, воротничок «апаш», сандальки «Скороход», трескучие ацетатные носки цвета «бордо». Конфетка!
– Бабы это… тоже. Такие… нарядные, – мечтательно продолжал Ваня.
Да, тут тоже все понятно. Химия «анжеладэвис», сиреневые тени, квадратный мощный каблук, мини, мускулистые икры, актуальный кримплен в крупную розочку, деревянные бусы, Михаил Боярский на холщовой сумке.
– И вдруг вижу это… на заборе кошка сидит. Спиной к нам. Ну я для смеха подкрался к ней и это… хуяк! За хвост ее дернул! Для смеха, Фил… А кошка вдруг ка-а-а-к обосрется! Прям, бля, мне на голову. Ну я это… весь в дрисне! А она вонючая такая! Ну у кошек вообще дрисня вонючая…
Представьте только. Идет человек с девушками в кино и не находит себе забавы лучше, чем дергать случайных котов за хвосты. Ладно, дело добровольное. Я у него и спрашиваю:
– А бабы чего, Вань?
Ваня довольно похоже спародировал бабью шутливую брезгливость:
– А они такие сразу: «Фу! Фу! Вонючка! Не пойдем с тобой в кино!».
– Это они напрасно! – говорю. – Я бы пошел, Вань.
Юмор Ивана Ивановича (как и сознание в целом) в полном соответствии с марксистской теорией был сформирован бытием. А черноголовское бытие это видать такая непростая штука… Например, там существовал милый обычай летом посыпать дощатый пол танцплощадки молотым красным перцем. Зачем? Ну подумайте, пораскиньте мозгами-то.
Даю наводку. Танцующие черноголовские синьорины ногами поднимают пыль вместе с перцем и он… Лето, жарко, синьорины в юбках… Ну?!
Так что, ребята… Вопросы еще есть?
А ведь была еще зубодробительная история про двух разбитных разведенок, темную лесополосу у станции и мужика, возвращавшегося вечером с работы. Повторить ее я и вовсе не имею никаких душевных сил.
Я вам лучше расскажу один из любимых стишков Ивана Ивановича. Итак.
Не крутися на диване, как ворона на гнезде.
Все равно ебать не стану с бородавкой на пизде!
18. Бодрость духа, живость нрава. И Павлик!
Я давно уже собирался рассказать, как однажды взбодрил Пашу Тюрбанова. Ах, да… Кто этот приятный господин? – возможно спросите вы. Что ж, его история проста. Пашу в «Курант» окольными путями, через Костяна-огнеборца мне подсунул Кулагин. Они все вместе исполняли свои жуткие самодеятельные песни.
Кулагин-то сам к тому времени уже давно уволился, но вероятно это у них в «Сорго» был такой обрядовый обычай – каждому члену коллектива надлежало непременно отслужить в «Куранте». Так сказать, очиститься от всего лишнего, познать путь воздержания и смирения, через тернии и умерщвление плоти достичь нравственного просветления. Лучшего чем «Курант» места для духовных подвигов сложно было найти – тут гавновапрос , как говорится.
Я, между прочим, дважды, уступая мощному кулагинскому напору, посещал их концерты.
Первый раз мне посчастливилось еще в «Fort-Ross», который в те лохматые времена располагался на Войковской, в каком-то полуразрушенном, засранном по самую крышу ДК. Там в будний мартовский вечер состоялся сборный аттракцион из нескольких никому неизвестных групп.
В полупустом, темном и прокуренном зальчике вяло бесновался десяток самых преданных фанатов, в основном из числа друзей и родственников артистов. Я тактично и предусмотрительно занял позицию на задах, в глубине помещения, поближе к выходу. Вокруг толпами бродили угрюмые скинхэды – гостеприимные хозяева чудного заведения. Это были самые настоящие, аутентичные nazi на бомберах, гриндерах, и ремнях «Meine Ehre heiЯt Treue». Скины никак не реагировали на музыкантов, но зато жадно поглядывали в сторону бэк-вокалистки «Сорго» – знойной черноволосой дывчины, тогдашней фаворитки ихнего продюсера Макарова. Кстати, того самого Димы Макарова, который когда-то прививал мне любовь к охранному делу в день моего третьяковского дебюта.
Дима, когда ему, как и всякому другому юноше подошло время «обдумывать житье», неожиданно решил сделаться продюсером и кукловодом шоу-бизнеса. Влекло, видать, его искусство. В качестве пробы продюсерского пера он взял под свое покровительство кулагинское «Сорго», а также упомянутую юную особу, начинающую певицу из Мелитополя. И первый бал Наташи Ростовой пришелся именно на «Fort-Ross». Откровенно говоря, брать ее с собой в этот гадюшник было вообще необязательно, а выпускать на сцену – уж и подавно.
Да в общем, и так все было бы ничего… Если бы она в соответствии со своим амплуа просто стояла бы сзади и подпевала в нужных местах. Но девица-певица догадалась выйти к публике (повторяю, по сути дела к кучке кулагинских дружков) «в образе». Образ впечатлял, чтоб я сдох! Когда она скинула длинное пальто и шляпу, то оказалось, что кроме черных колготок, лакированных сапог и коротенькой курточки-косушки на девушке больше ничего не надето. Актриса, тудыть ее! Я как увидел ее на сцене – так и обмер… Ей оставалось только повесить себе на шею плакат «Трахни меня скорей, самый большой и злобный фашист! Bitte!».
Причем стоит заметить, что репертуар группы «Сорго» состоял сплошь из легоньких песенок с названиями вроде «Розовый поросенок» и «Полет на облачке». Инфернальный, хэвиметаллический имидж бэк-вокалистки мало того, что входил с ним в неразрешимое эстетическое противоречие, так еще и дискредитировал Костяна-пожарника как руководителя ансамбля. Уж больно комично смотрелся маленький, домашний, круглоголовый и лысоватый Костян (или, как я его иногда называл «Шеф») на фоне этой валькирии.
Скины же были очарованы ею без остатка. Молодецкое «Зига-Зага!» неслось отовсюду, из каждого угла. Их сразу откуда-то набежало человек двести, и во время выступления «Сорго» они устроили перед сценой такой первоклассный слэм, какой не часто увидишь даже на фанатском секторе после забитого гола. Певица, купаясь в лучах долгожданной славы, постоянно выбегала к самому краю сцены и, распираемая восторгом, кричала в микрофон: «Эге-гей, друзья!». «Друзья» отвечали ей могучим ревом «Зиг-Хайль!», и пытались ловить за ноги. Вероятно в этот момент она чувствовала себя звездой эстрады и всемогущей Гризеллой – королевой горных троллей.
Осёл Алеша Кулагин был тоже совершенно счастлив, так как ошибочно принял эту опасную возню за оглушительный успех. А я стоял и думал, что нам отсюда живыми не выйти.
Так бы оно и было, но по счастью среди скинов обнаружилось несколько старых околофутбольных знакомцев. Они после концерта по-тихому вывели «Сорго» в полном составе вместе с певицей и продюсером Макаровым через черный ход. Так что дело, обещавшее быть жарким, закончилось вполне благополучно. Обожравшийся на радостях Кулагин все рвался назад:
– Там моя публика! – орал он. – Пустите! Моя публика ждет меня! Я щас… На бис!
– Заткнись, сволочь! – шипел я, заталкивая его в трамвай.
– Фил! – чуть не плакал Кулагин от счастья. – Ты видел? Ты же все видел сам! Это был УСПЕХ!
После этого случая я не давал заманить себя на выступления «Сорго» больше года, а на все приглашения отвечал вежливым, но твердым отказом. Второй и последний раз я сломался только следующим летом. Звонит мне Кулагин и этак, скучая и позевывая, говорит:
– Фил, мы тут скоро выступаем на празднике «Московского комсомольца» в Лужниках. Не хочешь посмотреть? Будет интересно.
Я, признаться, оторопел. В то время приглашение выступить на этом дурацком празднике получали только действительно знаменитые артисты. Ну или, по крайней мере, дико перспективные. «Сорго» значит перспективные? Это Шеф-то?! Неужели я что-то пропустил? На секунду я почувствовал себя мистером Аланом Вильмсом – человеком с первого раза не разглядевшим «Битлз», и потом корившим себя за это всю жизнь.
– Но как? Каким образом?! – изумился я. – Вы что же это, Костяна сдали в сексуальное рабство продюсерам?
Кулагин стал говорить нечто неопределенное. Мол, не мог же вечно музыкальный мир игнорировать такие безусловные таланты; мол, наша эстрада сейчас как никогда остро нуждается в новых, незамыленных персонажах; мол, пора уже зубрам вроде Ирины Аллегровой и группы «На-На» потесниться на Олимпе шоу-бизнеса, дать дорогу молодым.
Очарованный этим бредом, я обещался непременно быть.
В назначенный день и час мы встретились на «Спортивной». Меня, правда, немного удивило место сбора, и передвижение восходящих рок-звезд общественным транспортом. Я ожидал что-то вроде персонального автобуса мерседес с кондиционером и душевой кабиной, или двенадцатиметрового линкольна на худой конец. Но потом сам себя одернул: «Какой линкольн, болван! Ты же знаешь, в Москве жуткие пробки на дорогах. И как трудно подъехать к Лужникам из-за строящегося Третьего кольца. Не хватало еще опоздать на парад-алле. Думай башкой-то!». И сам же себе слабо возразил: «Да, но ведь можно осуществить „гаишный“ эскорт… Или к примеру на геликоптере, как Филипп…».
Какое-то время мы дожидались припозднившегося Шефа, а потом всей толпой, навьюченные инструментами и припасами, отправились в Лужники. По дороге, робко поглядывая на горделиво держащегося Кулагина, я и слова сказать не смел. Как же я мог не верить в его звезду? И как я, баран несчастный мог в свое время отказаться от должности барабанщика в группе! А теперь… Теперь он меня вряд ли возьмет даже гитару за ним носить.
К моему удивлению мы пришли не на главную сцену перед Малой ареной, а на задворки лужниковского комплекса. Куда-то далеко… там… шли, шли… и снова шли… направо от стадиона… В жопу, короче. Пунктом назначения оказались какие-то заброшенные теннисные корты с растрескавшимся цементным покрытием и рваным сеточным забором вокруг. На заборе трепыхался по ветру транспарант «Ку-ку-ру-ка!». Ниже имелась бодрая надпись, извещавшая окрестных ворон и пару бомжей на горизонте, что: «Наш спонсор – Малоярославский завод лакокрасочных изделий!». В дальнем углу стояла маленькая фанерная сценка. Увидев, что артисты и свита принялись снимать с себя поклажу и располагаться, я подошел к Кулагину и удивленно спросил:
– Старина, какая еще «кукурука»? Какой еще, блять, красочный завод?…
Он спокойно ответил:
– Это наша площадка, мы здесь выступать будем. А завод – спонсор мероприятия.
– А-а-а, ну да, конечно… – пробормотал я.
Ёбанапоголове! Зачем же я приехал сюда? Зачем не пошел играть с мужиками в футбол во дворе?!
Сначала выступали какие-то задорные лохматые юнцы. Потом, наоборот, унылые пожилые дядьки в заскорузлой джинсе. Публика потихоньку подтягивалась. Только в четвертом часу дня «Сорго» (практически хэдлайнеры этого сраного Вудстока) поднялись на сцену. Увидев их, я в который уже раз за день испытал чувство мучительного сожаления. На этот раз я мучительно сожалел о том, что меня могли видеть рядом с ними.
Мне показалось, что я сплю и вижу сны. Кулагин, Павел Макарович, и даже их малолетний барабанщик Андрейка были одеты только лишь в одни трусы и малоярославскую краску! То есть с головы до ног они были густо размалеваны спонсорской продукцией. Под хохлому, как стульчики в детском саду. Андрейка-то ладно, он сразу спрятался за барабанами, а эти два красавца… Они стояли на сцене и приветливо улыбались знакомым. Особенно довольным выглядел Кулагин. Он явно искал глазами меня, хотел убедиться, что дорогой друг присутствует при его триумфе. Я в ужасе спрятался за чьи-то спины.
И только я уже было подумал, что больше сегодня ничему не способен удивиться, когда вдруг увидел Костяна… Костян был как молодой олимпийский бог, как сверхчеловек с немецких плакатов 30-х годов. В линялых трусиках х/б и прихотливых масляных узорах худрук ансамбля смотрелся особенно ослепительно. Как-то раз мне довелось зайти в «Красную шапку». Так вот, я готов свидетельствовать: бабы воистину дуры. Драться из-за напомаженных молдован-гастарбайтеров (а они там действительно дерутся!) в то время, когда по земле ходит такой волшебный парень – это настоящая глупость, идиотизм!
Да только и в таком отчаянном виде Костян показался себе недостаточно выразительным. Он еще напялил на себя что-то вроде халата, сделанного из виниловых грампластинок!
Ребята, я плакал. На меня люди оглядывались.
Шоу между тем началось. Тут было все: и бодрые гитарные проигрыши, и пение на два голоса, и разговоры с танцевальным партером: «Я вас не вижу! Я вас не слышу!», и даже веселая викторина, на которой разыгрывались пленки сзаписями ансамбля. Павел Макарович, незаметно напрягая мышцы плечевого пояса, старался держаться с элегантной непринужденностью. Кулагин как всегда, предельно сосредоточенно, закусив губу, вел свою ритм-гитарную партию. Андрейка тактично не высовывался из-за барабанов. Шеф, похожий на карикатурного папуасского вождя, влегкую отжигал за весь колхоз разом. Словом, все было очень и очень мило. Хотя Павлик похоже все-таки подложил в трусцы пару свернутых носков. В финале концерта Костян сорвал с себя свой виниловый жакет (тем самым, оголив трогательный округлый животик) и запустил им в зрителей. В ответ раздались возмущенные женские крики. Говорю же вам, бабы – дуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
В пьесе присутствовала и строгая мать Джульетты, коей Коровкин пришелся категорически не по вкусу (что ж, я ее, как ни горько, но понимаю!); и брат-самодур, разрядник по вольной борьбе (трижды чистивший коровкинский пятачок); и слухи, распускаемые недоброжелателями о моральном облике будущей фрау Короффкин (без комментариев); и прочие препоны.
Имел место и дерзкий побег из отчего дома, и путешествие инкогнито под вуалью на электричке, и кратковременное проживание во грехе у двоюродной тети Коровкина, и явление с повинной перепуганных родителей («а ну как обрюхатит, и бросит!»), и финальная сцена благословления с последующими бурными свадебными торжествами. Всю Черноголовку обтошнили на радостях. Остается добавить, что источником информации являлся земляк Коровкина Иван Иванович, за что ему спешал сенкс, оф корс.
Вследствие счастливого разрешения всех своих несчастий, а также ввиду медового месяца, Коровкин пребывал в состоянии розовой эйфории и душевного подъема. Через это дело сделался мечтательным и томным, он напевал под нос, и временами, тихо урча и прикрыв глаза, о чем-то с наслаждением вспоминал.
Однако, невзирая на подъем, эйфорию и прочее, ему наверняка тоже хотелось и пива и креветок. Одно другому, согласитесь, никак не мешает. Но напрямую попросить Коровкин все-таки стеснялся, так как мало того, что находился при исполнении служебных обязанностей, но еще и в поле зрения своего непосредственного начальника – Вани Чернова.
Вот Ваня ничего не стеснялся. Чего ему, Ване, нашему доброму коллеге и славному мужчине стесняться-то! Сидит Ваня и пожинает за милую душу плоды нашего спортивного триумфа, уже полведра шелухи наметал. Коровкин же тем временем страдает, и это страдание написано на его простодушном лице так же ясно и отчетливо, как в букваре написана фраза «мама мыла раму». Ходит кругами, извелся прямо весь, бедняжечка.
Тут Иван Иваныч, чтобы, стало быть, подбодрить молодожена и говорит ему добрым голосом:
– Саш, скушай креветочку…
И после короткой паузы, лукаво прищурив глаз, добавляет:
– …А мы жену твою выебем!
Да, судари мои… Сначала было несколько секунд всеобщего изумленного молчания, а потом случился форменный пиздец и апокалипсис! Цеков упал от смеха под стол, я пивным фонтаном обдал напротив сидящего Рашина, Рашин заржал так, что челюсть вывихнул, Сергей Львович больно ударился головой о железный ящик и даже не заметил этого.
Молодожен Коровкин заявил, что на таких условиях он угощаться не согласен. И вообще, кажется, немного обиделся.
Возможно, кого-то шокируют подобные шутки (и я доподлинно знаю, что найдутся такие неженки), кому-то они могут показаться слишком беспардонными, пошлыми и даже вульгарными.
Что ж, в таком случае вот вам еще один образчик юмора от Ивана Ивановича Чернова, старшего сотрудника Службы безопасности Государственной Третьяковской Галереи. Поверьте, Ваня был добрейший мужчина, и никогда никого специально обидеть не стремился. Просто… Словом, судите сами.
Как-то Ваня рассказал мне следующую забавную историю из своей черноголовской юности. Подчеркиваю, рассказал именно в качестве комичного и шуточного кукоцкого казуса:
– Помню, идем мы это… Ну с бабами в кино.
– В Черноголовке?
– Ясный хер, где же еще… Ну там приоделись, конечно… Ну костюмчик там, носочки, ботиночки. Все чин по чину… А как же, Фил, ну что ты!
Эх, так и представляю себе! Начало восьмидесятых, черемуха в цвету. И Ваня такой кросафчег чешет по родимому поселку: пара-рам, пара-рам! Волоса-хайра, клеша плещутся по ветру, армянский артельный ремень с колоссальной барельефной пряжкой, воротничок «апаш», сандальки «Скороход», трескучие ацетатные носки цвета «бордо». Конфетка!
– Бабы это… тоже. Такие… нарядные, – мечтательно продолжал Ваня.
Да, тут тоже все понятно. Химия «анжеладэвис», сиреневые тени, квадратный мощный каблук, мини, мускулистые икры, актуальный кримплен в крупную розочку, деревянные бусы, Михаил Боярский на холщовой сумке.
– И вдруг вижу это… на заборе кошка сидит. Спиной к нам. Ну я для смеха подкрался к ней и это… хуяк! За хвост ее дернул! Для смеха, Фил… А кошка вдруг ка-а-а-к обосрется! Прям, бля, мне на голову. Ну я это… весь в дрисне! А она вонючая такая! Ну у кошек вообще дрисня вонючая…
Представьте только. Идет человек с девушками в кино и не находит себе забавы лучше, чем дергать случайных котов за хвосты. Ладно, дело добровольное. Я у него и спрашиваю:
– А бабы чего, Вань?
Ваня довольно похоже спародировал бабью шутливую брезгливость:
– А они такие сразу: «Фу! Фу! Вонючка! Не пойдем с тобой в кино!».
– Это они напрасно! – говорю. – Я бы пошел, Вань.
Юмор Ивана Ивановича (как и сознание в целом) в полном соответствии с марксистской теорией был сформирован бытием. А черноголовское бытие это видать такая непростая штука… Например, там существовал милый обычай летом посыпать дощатый пол танцплощадки молотым красным перцем. Зачем? Ну подумайте, пораскиньте мозгами-то.
Даю наводку. Танцующие черноголовские синьорины ногами поднимают пыль вместе с перцем и он… Лето, жарко, синьорины в юбках… Ну?!
Так что, ребята… Вопросы еще есть?
А ведь была еще зубодробительная история про двух разбитных разведенок, темную лесополосу у станции и мужика, возвращавшегося вечером с работы. Повторить ее я и вовсе не имею никаких душевных сил.
Я вам лучше расскажу один из любимых стишков Ивана Ивановича. Итак.
Не крутися на диване, как ворона на гнезде.
Все равно ебать не стану с бородавкой на пизде!
18. Бодрость духа, живость нрава. И Павлик!
Я давно уже собирался рассказать, как однажды взбодрил Пашу Тюрбанова. Ах, да… Кто этот приятный господин? – возможно спросите вы. Что ж, его история проста. Пашу в «Курант» окольными путями, через Костяна-огнеборца мне подсунул Кулагин. Они все вместе исполняли свои жуткие самодеятельные песни.
Кулагин-то сам к тому времени уже давно уволился, но вероятно это у них в «Сорго» был такой обрядовый обычай – каждому члену коллектива надлежало непременно отслужить в «Куранте». Так сказать, очиститься от всего лишнего, познать путь воздержания и смирения, через тернии и умерщвление плоти достичь нравственного просветления. Лучшего чем «Курант» места для духовных подвигов сложно было найти – тут гавновапрос , как говорится.
Я, между прочим, дважды, уступая мощному кулагинскому напору, посещал их концерты.
Первый раз мне посчастливилось еще в «Fort-Ross», который в те лохматые времена располагался на Войковской, в каком-то полуразрушенном, засранном по самую крышу ДК. Там в будний мартовский вечер состоялся сборный аттракцион из нескольких никому неизвестных групп.
В полупустом, темном и прокуренном зальчике вяло бесновался десяток самых преданных фанатов, в основном из числа друзей и родственников артистов. Я тактично и предусмотрительно занял позицию на задах, в глубине помещения, поближе к выходу. Вокруг толпами бродили угрюмые скинхэды – гостеприимные хозяева чудного заведения. Это были самые настоящие, аутентичные nazi на бомберах, гриндерах, и ремнях «Meine Ehre heiЯt Treue». Скины никак не реагировали на музыкантов, но зато жадно поглядывали в сторону бэк-вокалистки «Сорго» – знойной черноволосой дывчины, тогдашней фаворитки ихнего продюсера Макарова. Кстати, того самого Димы Макарова, который когда-то прививал мне любовь к охранному делу в день моего третьяковского дебюта.
Дима, когда ему, как и всякому другому юноше подошло время «обдумывать житье», неожиданно решил сделаться продюсером и кукловодом шоу-бизнеса. Влекло, видать, его искусство. В качестве пробы продюсерского пера он взял под свое покровительство кулагинское «Сорго», а также упомянутую юную особу, начинающую певицу из Мелитополя. И первый бал Наташи Ростовой пришелся именно на «Fort-Ross». Откровенно говоря, брать ее с собой в этот гадюшник было вообще необязательно, а выпускать на сцену – уж и подавно.
Да в общем, и так все было бы ничего… Если бы она в соответствии со своим амплуа просто стояла бы сзади и подпевала в нужных местах. Но девица-певица догадалась выйти к публике (повторяю, по сути дела к кучке кулагинских дружков) «в образе». Образ впечатлял, чтоб я сдох! Когда она скинула длинное пальто и шляпу, то оказалось, что кроме черных колготок, лакированных сапог и коротенькой курточки-косушки на девушке больше ничего не надето. Актриса, тудыть ее! Я как увидел ее на сцене – так и обмер… Ей оставалось только повесить себе на шею плакат «Трахни меня скорей, самый большой и злобный фашист! Bitte!».
Причем стоит заметить, что репертуар группы «Сорго» состоял сплошь из легоньких песенок с названиями вроде «Розовый поросенок» и «Полет на облачке». Инфернальный, хэвиметаллический имидж бэк-вокалистки мало того, что входил с ним в неразрешимое эстетическое противоречие, так еще и дискредитировал Костяна-пожарника как руководителя ансамбля. Уж больно комично смотрелся маленький, домашний, круглоголовый и лысоватый Костян (или, как я его иногда называл «Шеф») на фоне этой валькирии.
Скины же были очарованы ею без остатка. Молодецкое «Зига-Зага!» неслось отовсюду, из каждого угла. Их сразу откуда-то набежало человек двести, и во время выступления «Сорго» они устроили перед сценой такой первоклассный слэм, какой не часто увидишь даже на фанатском секторе после забитого гола. Певица, купаясь в лучах долгожданной славы, постоянно выбегала к самому краю сцены и, распираемая восторгом, кричала в микрофон: «Эге-гей, друзья!». «Друзья» отвечали ей могучим ревом «Зиг-Хайль!», и пытались ловить за ноги. Вероятно в этот момент она чувствовала себя звездой эстрады и всемогущей Гризеллой – королевой горных троллей.
Осёл Алеша Кулагин был тоже совершенно счастлив, так как ошибочно принял эту опасную возню за оглушительный успех. А я стоял и думал, что нам отсюда живыми не выйти.
Так бы оно и было, но по счастью среди скинов обнаружилось несколько старых околофутбольных знакомцев. Они после концерта по-тихому вывели «Сорго» в полном составе вместе с певицей и продюсером Макаровым через черный ход. Так что дело, обещавшее быть жарким, закончилось вполне благополучно. Обожравшийся на радостях Кулагин все рвался назад:
– Там моя публика! – орал он. – Пустите! Моя публика ждет меня! Я щас… На бис!
– Заткнись, сволочь! – шипел я, заталкивая его в трамвай.
– Фил! – чуть не плакал Кулагин от счастья. – Ты видел? Ты же все видел сам! Это был УСПЕХ!
После этого случая я не давал заманить себя на выступления «Сорго» больше года, а на все приглашения отвечал вежливым, но твердым отказом. Второй и последний раз я сломался только следующим летом. Звонит мне Кулагин и этак, скучая и позевывая, говорит:
– Фил, мы тут скоро выступаем на празднике «Московского комсомольца» в Лужниках. Не хочешь посмотреть? Будет интересно.
Я, признаться, оторопел. В то время приглашение выступить на этом дурацком празднике получали только действительно знаменитые артисты. Ну или, по крайней мере, дико перспективные. «Сорго» значит перспективные? Это Шеф-то?! Неужели я что-то пропустил? На секунду я почувствовал себя мистером Аланом Вильмсом – человеком с первого раза не разглядевшим «Битлз», и потом корившим себя за это всю жизнь.
– Но как? Каким образом?! – изумился я. – Вы что же это, Костяна сдали в сексуальное рабство продюсерам?
Кулагин стал говорить нечто неопределенное. Мол, не мог же вечно музыкальный мир игнорировать такие безусловные таланты; мол, наша эстрада сейчас как никогда остро нуждается в новых, незамыленных персонажах; мол, пора уже зубрам вроде Ирины Аллегровой и группы «На-На» потесниться на Олимпе шоу-бизнеса, дать дорогу молодым.
Очарованный этим бредом, я обещался непременно быть.
В назначенный день и час мы встретились на «Спортивной». Меня, правда, немного удивило место сбора, и передвижение восходящих рок-звезд общественным транспортом. Я ожидал что-то вроде персонального автобуса мерседес с кондиционером и душевой кабиной, или двенадцатиметрового линкольна на худой конец. Но потом сам себя одернул: «Какой линкольн, болван! Ты же знаешь, в Москве жуткие пробки на дорогах. И как трудно подъехать к Лужникам из-за строящегося Третьего кольца. Не хватало еще опоздать на парад-алле. Думай башкой-то!». И сам же себе слабо возразил: «Да, но ведь можно осуществить „гаишный“ эскорт… Или к примеру на геликоптере, как Филипп…».
Какое-то время мы дожидались припозднившегося Шефа, а потом всей толпой, навьюченные инструментами и припасами, отправились в Лужники. По дороге, робко поглядывая на горделиво держащегося Кулагина, я и слова сказать не смел. Как же я мог не верить в его звезду? И как я, баран несчастный мог в свое время отказаться от должности барабанщика в группе! А теперь… Теперь он меня вряд ли возьмет даже гитару за ним носить.
К моему удивлению мы пришли не на главную сцену перед Малой ареной, а на задворки лужниковского комплекса. Куда-то далеко… там… шли, шли… и снова шли… направо от стадиона… В жопу, короче. Пунктом назначения оказались какие-то заброшенные теннисные корты с растрескавшимся цементным покрытием и рваным сеточным забором вокруг. На заборе трепыхался по ветру транспарант «Ку-ку-ру-ка!». Ниже имелась бодрая надпись, извещавшая окрестных ворон и пару бомжей на горизонте, что: «Наш спонсор – Малоярославский завод лакокрасочных изделий!». В дальнем углу стояла маленькая фанерная сценка. Увидев, что артисты и свита принялись снимать с себя поклажу и располагаться, я подошел к Кулагину и удивленно спросил:
– Старина, какая еще «кукурука»? Какой еще, блять, красочный завод?…
Он спокойно ответил:
– Это наша площадка, мы здесь выступать будем. А завод – спонсор мероприятия.
– А-а-а, ну да, конечно… – пробормотал я.
Ёбанапоголове! Зачем же я приехал сюда? Зачем не пошел играть с мужиками в футбол во дворе?!
Сначала выступали какие-то задорные лохматые юнцы. Потом, наоборот, унылые пожилые дядьки в заскорузлой джинсе. Публика потихоньку подтягивалась. Только в четвертом часу дня «Сорго» (практически хэдлайнеры этого сраного Вудстока) поднялись на сцену. Увидев их, я в который уже раз за день испытал чувство мучительного сожаления. На этот раз я мучительно сожалел о том, что меня могли видеть рядом с ними.
Мне показалось, что я сплю и вижу сны. Кулагин, Павел Макарович, и даже их малолетний барабанщик Андрейка были одеты только лишь в одни трусы и малоярославскую краску! То есть с головы до ног они были густо размалеваны спонсорской продукцией. Под хохлому, как стульчики в детском саду. Андрейка-то ладно, он сразу спрятался за барабанами, а эти два красавца… Они стояли на сцене и приветливо улыбались знакомым. Особенно довольным выглядел Кулагин. Он явно искал глазами меня, хотел убедиться, что дорогой друг присутствует при его триумфе. Я в ужасе спрятался за чьи-то спины.
И только я уже было подумал, что больше сегодня ничему не способен удивиться, когда вдруг увидел Костяна… Костян был как молодой олимпийский бог, как сверхчеловек с немецких плакатов 30-х годов. В линялых трусиках х/б и прихотливых масляных узорах худрук ансамбля смотрелся особенно ослепительно. Как-то раз мне довелось зайти в «Красную шапку». Так вот, я готов свидетельствовать: бабы воистину дуры. Драться из-за напомаженных молдован-гастарбайтеров (а они там действительно дерутся!) в то время, когда по земле ходит такой волшебный парень – это настоящая глупость, идиотизм!
Да только и в таком отчаянном виде Костян показался себе недостаточно выразительным. Он еще напялил на себя что-то вроде халата, сделанного из виниловых грампластинок!
Ребята, я плакал. На меня люди оглядывались.
Шоу между тем началось. Тут было все: и бодрые гитарные проигрыши, и пение на два голоса, и разговоры с танцевальным партером: «Я вас не вижу! Я вас не слышу!», и даже веселая викторина, на которой разыгрывались пленки сзаписями ансамбля. Павел Макарович, незаметно напрягая мышцы плечевого пояса, старался держаться с элегантной непринужденностью. Кулагин как всегда, предельно сосредоточенно, закусив губу, вел свою ритм-гитарную партию. Андрейка тактично не высовывался из-за барабанов. Шеф, похожий на карикатурного папуасского вождя, влегкую отжигал за весь колхоз разом. Словом, все было очень и очень мило. Хотя Павлик похоже все-таки подложил в трусцы пару свернутых носков. В финале концерта Костян сорвал с себя свой виниловый жакет (тем самым, оголив трогательный округлый животик) и запустил им в зрителей. В ответ раздались возмущенные женские крики. Говорю же вам, бабы – дуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42