В глубине здания, за большим залом, располагались основные помещения, кухни и кладовые размещались в северном крыле, в целом же дворец был построен в виде четырехугольника с открытым внутренним двориком посередине. Сейчас из кухни разливался восхитительный запах жарящегося мяса, странным образом сочетавшийся с ароматом полевых цветов, долетавшим с лугов.С того места, где сидел архиепископ, ему были видны окна его спальни и кабинета, расположенных на втором этаже, над залом, а еще выше – витражи солярия, в которые сейчас ударяли, отражаясь, последние солнечные лучи, не давая возможности увидеть, что происходит внутри. Однако архиепископ знал, что у одного из этих окон в одиночестве сидит Колин, поскольку вдруг, как заклинание, как мольба, перекрывая все обыденные звуки и шумы, запел сильный и чистый голос гитары.И сразу же, показалось Стратфорду, все вокруг смолкло и замерло в восхищении, даже птицы прекратили свою вечернюю Песнь, прислушиваясь к упоительной мелодии. Архиепископ бессознательно ухватился за край скамьи – такой мучительной и безвыходной, как никогда, представилась ему ситуация с младшим братом.Но затем мысли Стратфорда потекли в другом направлении – вторая, темная сторона его натуры вдруг проснулась и начала терзать его душу. И как всегда в таких случаях, он снова увидел перед собой ту сцену, которую предпочел бы навсегда вычеркнуть из памяти, увидел так ясно, как будто это происходило вчера. А было это уже… сколько же лет прошло с тех пор? Два? Три года?«Нет! – изумленно сообразил архиепископ. – Уже семь!» Он даже вспомнил точную дату – 16 января 1327 года. Никогда не расстаться ему с воспоминаниями об этих жестоких, зловещих событиях. Никогда не изгладится из его памяти картина: жалкая, с головы до ног затянутая в черное фигура короля Эдуарда II, замершая посреди огромного зала Кенильвортского замка и суровые, мрачные лица стоящих вокруг людей.Депутацию возглавлял сэр Уильям Трассел, обладатель громкого, зычного баса и маленьких злых глаз, сторонник Томаса Ланкастера, произнесший в свое время смертный приговор Хьюго Деспенсеру, любовнику короля. Тогда, семь лет назад, Трассел уже открыл было рот, собираясь, по обыкновению, загреметь вовсю, но не успел произнести ни звука – король бесформенной кучей, как тряпичная кукла, повалился на пол в глубоком обмороке.Его привел в чувство и заставил подняться на ноги епископ Орлстон, тот самый епископ Орлстон, который накануне, во время приватной аудиенции, проходившей в присутствии еще только одного человека – епископа Уинчестерского Джона Стратфорда, чрезвычайно жестоким и грубым обращением сам довел короля до нынешнего жалкого состояния.Даже сейчас, сидя в уютном саду Мэгфелдского дворца, архиепископ ощутил леденящий озноб, вспоминая, как Орлстон ударил Эдуарда II кулаком по лицу и произнес: «Вы конченый человек, государь. Вся страна требует вашего отречения. Слишком уж много смазливых юнцов перебывало в вашей постели».Конечно, король был отъявленным распутником, но Стратфорд никогда не думал, что услышит, как к помазаннику Божьему обращаются с такими речами. Однако, хоть сам Стратфорд никогда не позволял себе обращаться к королю с оскорблениями, и он в прошлом был не менее жесток по отношению к Эдуарду. Когда началась борьба за власть, будущий архиепископ примкнул к партии королевы Изабеллы, вытерпевшей от своего мужа множество унижений, начавшихся еще в ту пору, когда король отобрал у нее все свадебные подарки и самые лучшие драгоценности и подарил их своему тогдашнему фавориту Пьеру де Гавестону. Чаша терпения королевы переполнилась, когда муж оставил ее, беременную на третьем месяце, в одиночестве, спрятавшись от осуждающих глаз со своим любовником в замке Скарборо.Это последнее оскорбление не могло быть забыто; именно тогда мысль о мести прочно обосновалась в голове шестнадцатилетней Изабеллы. Ей было недостаточно того, что Гавестон был схвачен и казнен без суда и приговора; дочь короля Франции хотела во что бы то ни стало добиться падения своего супруга – не зря же ее прозвали «французской волчицей».Сидя в своем цветущем, благоухающем саду, архиепископ чувствовал, как покрывается холодным потом – не от снедающих его черных мыслей, а от воспоминаний о том времени, когда Англия едва не оказалась во власти дьявола. О том, каким слабым было королевство в ту пору, когда сменивший горячо оплакиваемого королем Гавестона юный Деспснесер стал королевским фаворитом, о том, как разъярилась Изабелла, до тех пор находившаяся с мужем в состоянии напряженного перемирия. Ей не понадобилось много времени, чтобы соблазнить Роджера Мортимера, графа Марча, и в темных уголках королевской постели они могли спокойно плести заговоры против короля. Они сумели привлечь на свою сторону наиболее могущественных в стране людей, в том числе епископа Уинчестерского Джона Стратфорда. То, что произошло в Кенильворте, было уже развязкой: король стал пленником, Хьюго Деспенсер был повешен и четвертован. Изабелла и граф Марч могли наслаждаться своей жестокой победой, четырнадцатилетний сын королевы готовился надеть английскую корону. Перед мысленным взором Стратфорда вновь встала сцена в Кенильвортском замке: позеленевшее от страха бородатое лицо того, кто еще недавно был владыкой Англии. Поставив короля на ноги, Орлстон громко воскликнул:– Вы должны отречься, государь! С вами покончено навсегда. Только своим добровольным отрсчением вы обеспечите преемственность вашего сына.Тяжело было видеть взрослого мужчину плачущим, хныкающим, как дитя, но именно это зрелище предстало их взорам. Эдуард громко рыдал, отвратительно брызгая слюной и хлюпая носом.– Ну? – нетерпеливо спросил епископ Орлстон и с угрожающим видом шагнул к королю.– Пусть мой народ отрекся от меня, – последовал неожиданный обескураживающий ответ, – но я радуюсь по крайней мере тому, что он счел возможным, чтобы мой сын наследовал мне.Возмущенный Уильям Трассел издал звериное рычание.– От имени всего королевства я объявляю вас низложенным и лишаю всех привилегий королевского сана. Царствование Эдуарда Второго окончено.Как только он закончил говорить, сэр Томас Блаунт, королевский лорд-камергер, переломил свой жезл через колено в знак того, что свита короля распущена. Не произнеся больше ни слова, депутация покинула зал, оставив бывшего короля бессмысленно уставившимся в пространство.«Если бы на этом все кончилось, – тоскливо подумал Стратфорд. – Если бы только этим ограничилось дело!» Он благодарил Бога за то, что ему не пришлось участвовать в заключительной, самой жестокой части заговора. По приказу графа Марча бывший монарх был перемещен в замок Беркли, однако вскоре была предпринята только по случайности не удавшаяся попытка его освобождения, после чего Эдуарда бросили в подземелье, в зловонную яму рядом с разлагающимися тушами, в надежде, что его убьют ядовитые испарения. Но этого не произошло – каким-то чудом король продолжал жить, хотя заговаривался и весь покрылся невообразимо омерзительными язвами и наростами.Через некоторое время было объявлено, что Эдуард скончался, а смерть его вызвана естественными причинами. И действительно, сановники, приехавшие исследовать тело, не нашли на нем следов насилия. Однако по стране разнесся слух о том, что король все-таки был убит и способ, каким его умертвили, был изощренной, чудовищно жестокой пародией на те извращенные удовольствия, которым он когда-то предавался.Лицо Стратфорда приняло свойственное ему холодное выражение: аскетическая сторона его натуры восставала против подобных дикостей. Он гнал от себя даже мысль о том, что он сам, прямо или косвенно, являлся соучастником тех событий, хотя и не запятнал себя насилием. Правда состояла в том, что лютая ненависть сначала к Гавестону, а затем к Деспенсеру привела его в лагерь сторонников Изабеллы, и именно он составлял статьи Акта об отречении, в котором монарха обвиняли во всех мыслимых и немыслимых грехах, вплоть до нарушения коронационной присяги. Так что, как бы ни была эта мысль невыносима для архиепископа, и на нем лежала доля ответственности за смерть короля Англии.Мелодия резко оборвалась, и архиепископ невольно поднял голову. Там, наверху, его брат, помахав рукой, поспешил отвернуться и отойти от окна.Архиепископ заметил, как печально опустились его плечи. Стратфорд почувствовал, что Колину очень хочется спуститься сюда, к нему, что его несчастный младший брат тяготится своим насильственным уединением.«А почему бы нет? – вдруг подумал Джон. – Какой смысл его прятать, когда все и так знают о его существовании? Если они не видят его, то уж во всяком случае, слышат его игру. Кого я пытаюсь ввести в заблуждение?»В эту минуту Стратфорд искренне раскаивался в том, что столько лет стыдился и скрывал своего слабоумного брата, ибо, в конце концов, разве не был Колин таким же творением Господа, как и он сам? Однако прагматик быстро вытеснил кающегося. Несомненно, для самого Колина лучше находиться подальше от мирской суеты. Кроме того, он был бы тяжкой обузой для окружающих. И, тем не менее, рано или поздно придется что-то решать – ведь настанет время, когда ни Джон, ни его брат Роберт уже не смогут заботиться о Колине. И если, согласно естественному ходу вещей, они с Робертом умрут раньше младшего брата, что тогда? Какое будущее ждет ребенка, заключенного в тело мужчины?Тяжело вздохнув, архиепископ поднялся со скамьи. Судя по солнцу, до прибытия гостей из Шардена оставалось еще около получаса, и Стратфорд привычно прошел в свой кабинет, а оттуда – в маленькую часовню, где когда-то беседовал с Богом Томас Бекет. Сегодня, под гнетом тяжелых мыслей о Колине, Стратфорд чувствовал, что нуждается в руководстве и помощи, что должен забыть о прошлом и помолиться о будущем. И что могло сделать его молитву более искренней, чем сознание того, что на этих самых каменных плитах когда-то простирался, обращаясь к Всевышнему, святой Томас, борясь со своими собственными дьяволами?Как раз в то время, когда архиепископ уединился в часовне, гасконский рыцарь и его оруженосец вошли в одну из пивных на Хлебной улице и уселись за грубо сколоченные козлы, бывшие там единственной мебелью. Оруженосец, которому пришлось согнуться едва ли не вдвое, чтобы пройти в дверь, приказал подать им эля, и одна из дочерей хозяина, смазливая замарашка с капризным алым ротиком, восхищенно взирая на молодого человека, поторопилась выполнить заказ. Ей едва исполнилось тринадцать лет, она еще не была помолвлена, и Маркус, с его огромным ростом и резкими, ястребиными чертами, казался ей неотразимым.Перехватив ее улыбку, Поль шепнул своему спутнику.– Похоже, ты покорил ее сердце, – но Маркус лишь недовольно дернул плечом и ничего не ответил.– Как долго все это может продлиться? – спросил он. – Мы пробыли в Лондоне уже месяц и только один раз издали видели короля. По-моему, его не слишком-то заинтересовало наше прошение.Поль вздохнул.– Он поглощен своими собственными делами. У него и без нас хлопот полон рот.– Вы имеете в виду Шотландию?– Шотландию, Францию, все вместе. Ходатайство какого-то малоизвестного гасконского рыцаря средней руки наверняка занимает одно из последних мест в списке его интересов.– Что же нам, в таком случае, делать?Не отвечая, Поль допил эль и со стуком поставил кружку на стол, чтобы привлечь внимание прислуги. Тотчас же девушка подбежала к нему и, наклонившись очень низко, так, что ее грудь коснулась рукава рыцаря, налила ему еще эля. Настала очередь Маркуса улыбаться, и его обычно мрачное лицо сразу же изменилось и посветлело. Однако их внимание в этот момент привлекли двое разряженных щеголей, непонятно зачем ввалившихся в убогую таверну.«Точнее, – подумал Поль, приглядевшись к вошедшим, – один щеголь, а второй – так себе».Один из новоприбывших был хорош собой, с вьющимися волосами и блестящими, как черные жемчужины, глазами, в то время как лицо другого портили уродливые пятна и прыщи. Однако и он, и его товарищ были разодеты по последней моде в камзолы с длинными рукавами и туфли с загнутыми остроконечными носами, что в простой и грубой обстановке таверны выглядело весьма неуместно.– Эля! – громко распорядился красавчик. – Самого лучшего, какой у вас есть!Головы всех присутствующих дружно повернулись к нему, и по залу прокатился смешок.– Самого лучшего! – писклявым голосом передразнил кто-то из дальнего угла.Не обращая внимания на враждебность, разряженные приятели расположились за столом, где уже сидели несколько человек, в том числе д'Эстре и Флавье.– Как здесь гнусно! – заметил красавчик. – Кошмар! Если бы я не умирал от жажды, ноги моей здесь бы не было!У него была жеманная, вычурная манера разговаривать, которая Полю показалась кривляньем, но, видимо, произвела глубокое впечатление на дочь хозяина, потому что она закружилась вокруг новых гостей, призывно поводя бедрами. Когда она наклонилась к ним, всем своим видом излучая готовность, Поль заметил, как в черных глазах молодого человека вспыхнула искорка интереса. «Стало быть, ему все равно, с какой стороны постели ложиться!» – подумал Поль.Быстрым мимолетным движением черноглазый ущипнул девушку за округлую ягодицу. Она вспыхнула и отпрыгнула в сторону, успев, правда, метнуть своему кавалеру очередной завлекающий взгляд. Он ответил ей ленивой слащавой улыбкой, в то время как его снедаемый ревностью приятель жалобно вздохнул. Как будто нарочно дразня его, красавчик подмигнул девушке и поманил ее поближе.– Какая редкость – встретить цветущую розу среди подобной грязи, – напыщенно начал он. – Позвольте представиться: Пьер Шарден, а это мой друг – Джеймс Молешаль.Девушка не ответила, а лишь залилась краской. Чем ярче разгорались ее щеки, тем бледнее становился Джеймс. Он выглядел так, будто лишился всех жизненных сил. Полю казалось, что он читает мысли молодого человека, когда тот повернулся к Маркусу и спросил:– Вы, кажется, недавно в Лондоне, сэр?– Да, я приехал из Гаскони, – последовал короткий ответ.– И долго вы намерены здесь пробыть?– В данный момент трудно сказать.Поднявшись, Джеймс отвесил изысканный поклон, такой низкий, что его рукава коснулись грязного пола.– В таком случае, позвольте мне показать вам город. Я тоже провел в Лондоне всего месяц, но, мне кажется, уже кое-что повидал.Пьер, вынужденный делить внимание между девушкой и пытавшимся казаться безразличным Джеймсом, раздраженно хмыкнул.– Нет, боюсь, что это невозможно, – ответил Маркус. – Я оруженосец сэра Поля д'Эстре и нахожусь здесь только для того, чтобы служить ему.Поль не мог припомнить, чтобы Маркус когда-либо еще был столь холоден.– Джеймс, – окликнул Пьер, – замолчи.– Нет, не замолчу, – воспротивился несчастный юноша. – Я имею право говорить, с кем пожелаю.Почувствовав неладное, дочь хозяина предпочла отойти в сторону, поближе к отцу, молча наблюдавшему за происходящим.– Когда ты со мной, изволь вести себя как подобает! – грубо одернул Пьер.– Не смей так со мной разговаривать! – вспыхнул Джеймс. – Не забывай, что живешь на мои деньги!Его визгливый голос прозвучал неожиданно громко. Все разговоры в таверне мгновенно прекратились, послышался шум отодвигаемых стульев – это те, кто сидел подальше, спешили занять места в первом ряду, чтобы не упустить ни одной детали разгорающейся ссоры.– Я не стану обращать внимания на твои слова, – заявил Пьер, пытаясь сохранять спокойствие.Но прежде чем Джеймс успел раскрыть рот, Маркус вдруг вскочил и его гигантская фигура нависла над ссорящимися.– Будет лучше, если вы продолжите выяснять отношения за дверью, – сказал он. – Вы беспокоите сэра Поля.– Плевал я на сэра Поля! – воскликнул Пьер, добавив грязное ругательство.Он не успел заметить взметнувшийся кулак Маркуса и осознал, что произошло, только лежа на спине на заплеванном вонючем полу. Его изысканный на ряд был безнадежно испорчен. В преддверии неминуемой стычки в таверне возникло всеобщее смятение: поеетители покинули свои места и подошли поближе, а жена хозяина поспешила увести дочерей.Обуреваемый дурными предчувствиями, Поль воскликнул:– Оставь их, Маркус!Но было уже поздно. Успевший подняться Пьер с угрожающим видом надвигался на Маркуса, в его руке поблескивал кинжал. В этот момент Джеймс, забравшись на стол, повис на Маркусе сзади. Какое-то время не было видно ничего, кроме клубка из трех сплетенных тел, и лишь слышались глухие звуки ударов.Стремясь защитить своего оруженосца, Поль д'Эстре попытался оттащить от Маркуса намертво вцепившегося в него Джеймса, но тут Пьер, каким-то образом ухитрившийся выпутаться из свалки, размахивая оружием, с диким криком бросился на молодого гасконца. Послышался леденящий душу звук вонзающегося в плоть клинка, затем наступила абсолютная тишина и вес увидели, как Джеймс, с изумлением глядя на хлынувшую из его сердца кровь, вначале рухнул на колени, а затем растянулся, бездыханный, на грязном полу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54