А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Не уезжайте, — прошептал он, наклоняясь к Виктории так близко, что едва не касался губами ее ушка. — Обещаю вам хранить молчание.
Виктория попыталась высвободиться, но Майлз держал ее крепко. Убедившись, что вырваться ей не удастся, она решила применить другую тактику и нежным голоском пропела:
— Ах, мистер Уэлсли, отпустите меня, пожалуйста!
— Так вот же — не отпущу, — словно кот, промурлыкал ей на ухо Майлз. — Мне нравится сжимать вас в объятиях.
— Но, мистер Уэлсли… Это, в конце концов, неприлично…
— К черту все приличия, — вполголоса сказал он. — Иногда они ужасно мешают. К тому же, целуя вас на конюшне, я тоже вел себя неприлично, зато сколько удовольствия получил!
— Мистер Уэлсли, прошу вас!
— Майлз. Зовите меня Майлз. Мистер Уэлсли — это мой отец.
— Хорошо… Пусть будет Майлз, — едва слышно произнесла Виктория, чувствуя, что ее силы и желание сопротивляться иссякают. — Так вот, Майлз, мы с вами не должны…
Закончить фразу ей так и не удалось, поскольку миг спустя молодой человек развернул ее к себе и припал поцелуем к ее губам. Словно по волшебству, с головы ее соскользнула шляпа, и стянутые в тугой узел волосы, обретя свободу, волной хлынули на плечи.
Виктория понимала, что так продолжаться не может, что она просто обязана оттолкнуть Майлза, но не находила для этого сил. С огромным трудом удавалось ей пока лишь одно: хотя бы отчасти сохранять ясность мысли.
У нее кружилась голова, подгибались ноги, жар сильного мужского тела наполнил ее сладкой истомой. Майлз целовал ее жадно, неудержимо, властно, и его дерзкие поцелуи распаляли в ее крови неведомые прежде желания.
— Майлз!.. — едва слышно простонала Виктория — и не узнала собственного голоса.
Уверенно и нежно он ласкал ее плечи, перебирал пальцами шелковистые волосы.
Виктория понимала: еще немного — и она лишится чувств.
— Майлз, — простонала она, — прекратите… прекратите немедля…
К большому ее удивлению, он подчинился, но не разжал объятий, и его жаркое дыхание все так же касалось ее щеки.
Словно очнувшись от сна, Виктория открыла глаза. И сразу же увидела над собой голубые глаза Майлза, затуманенные страстью, чуть приоткрытые чувственные губы.
Девушка перевела дыхание, высвободилась наконец из объятий Майлза и отступила на шаг. На этот раз он даже и не пытался ее удерживать.
— Вы… Вам нехорошо? — тихо спросила она. — У вас такое странное лицо…
— Да уж, наверное… — пробормотал Майлз, прикоснувшись дрожащей рукой к своим губам. Желание терзало его нестерпимо.
Виктория все так же озабоченно на него смотрела, и он на миг прикрыл глаза, провел по лицу ладонью:
— У меня все хорошо.
Виктория знать не могла, что творится с Майлзом, но подозревала в этом последствия их страстного поцелуя.
Раскаяние захлестнуло ее. В самом деле, что должен был подумать о ней Майлз после того, как она позволила себе подобные вольности? Кто знает, вдруг он потерял к ней всякое уважение?
Придав на всякий случай своему лицу строгое выражение, она твердо заявила:
— Мистер Уэлсли, я не могу позволить, чтобы вы впредь…
Майлз в упор глянул на нее — и она смолкла.
— Прошу вас, ничего не говорите. Это все испортит. — Он притянул девушку к себе, зарылся лицом в ее темные волосы и шепотом добавил: — Пожалуйста.
— Но мы не должны… Это… это нехорошо.
— Не смейте так говорить! Мы не сделали ничего дурного. Мы просто поцеловались. Что плохого может быть в поцелуе?
Отстранившись, Майлз сердито сверкнул глазами и раздельно, чуть не по слогам повторил:
— Ни-че-го!
— Это у вас в Америке «ничего», а у нас в Англии так не делается!
— Все-таки, наверное, делается — как иначе объяснить, что в Англии все еще не перевелись англичане? В глазах Виктории вспыхнуло негодование.
— Как вы смеете разговаривать со мной в подобном тоне? — вскричала она. — Очень может быть, мистер Уэлсли, что подобная манера ухаживать хороша для общения с американками, но для настоящей английской леди она неприемлема!
— Вот сейчас вы угодили в точку.
— Угодила в точку? — пробормотала Виктория. — О чем это вы?
— Я говорю о том, что вы, сами того не желая, в нескольких словах показали разницу между английскими и американскими женщинами.
Викторию рассуждения Майлза заинтересовали.
— Так в чем же, по-вашему, заключается эта разница?
— В том, что британские женщины более всего озабочены поддержанием своего статуса «леди», в то время как американки предпочитают оставаться такими, какие они есть.
— То есть…
— То есть просто женщинами.
— Ах, так? — в ярости воскликнула Виктория. — Вы, значит, отдаете предпочтение «просто женщинам» перед леди?
— Во все дни недели, детка, включая воскресенье.
Виктория гордо вскинула голову и посмотрела на Майлза в упор.
— В моем представлении, сэр, вам более всего подходит определение «варвар».
— А в моем представлении, мисс, вас и вам подобных лучше всего характеризует слово «ломаки»!
— Ломаки?! — возмущенно выдохнула Виктория. — Вы и вправду считаете, будто я ломаюсь, утверждая, что мне не нравится, когда мужчина распускает руки?
— Не знаю, нравится вам это или нет, — хмыкнул Майлз, — хотя бы потому, что наш поцелуй не имеет с этим ничего общего. Зато я уверен в другом: вам нравится быть в объятиях мужчины, нравятся его поцелуи, просто вы с присущим вам лицемерием не желаете этого признавать. Целоваться и «распускать руки» — это не совсем одно и то же, и мне жаль, что вы не понимаете разницы.
— Только не надо меня жалеть, мистер Уэлсли! — вскричала Виктория, вскакивая в седло и разбирая поводья. — И прошу вас: не приходите ко мне больше. Отныне — и впредь!
С этими словами она, гикнув и кольнув лошадь шпорами, помчалась к дому наискосок через поля. Темные волосы ее бились и трепетали на ветру, словно черный пиратский флаг.
Майлз глядел ей вслед с улыбкой на устах.
— Ишь ты — «Отныне — и впредь!», — покачал он головой, повторяя последние слова Виктории. — Увидим, миледи. «Впредь» — понятие растяжимое.
14
Виктория заглянула в гостиную, заметила сидевшую с вышиванием у окна Фиону и объявила:
— Я отправляюсь покататься, Фиона. Вернусь примерно через час.
Фиона подняла от вышивки глаза и улыбнулась.
— Ты едешь с Майлзом Уэлсли?
— Не сказала бы, — ответила Виктория.
— Вот как? А мне казалось, после вчерашней прогулки…
— Знаю, что тебе казалось, — перебила ее Виктория, — но после вчерашней прогулки встречаться с Майлзом Уэлсли я не намерена.
Фиона так разволновалась, что у нее задрожали руки, и она, чтобы не уронить иголку, воткнула ее в вышивку.
— Не намерена, значит?
Виктория помотала головой.
— Именно. Как я уже тебе и говорила, это невежественный, грубый, дикий варвар.
Фиона поднялась на ноги, решительно подошла к падчерице и, уперев руки в бока, посмотрела на нее в упор.
— Надеюсь, он… гм… не позволил себе ничего лишнего? — охрипшим от волнения голосом спросила она.
— Именно что позволил!
Фиона ахнула и прикрыла ладошкой рот.
— Бедное дитя! Говори же скорей, что этот негодяй с тобой сотворил?
Виктория смущенно опустила глаза, упорно глядя в пол. Сказать по правде, ей не слишком хотелось обсуждать с мачехой свои отношения с Майлзом. Отвечать тем не менее придется.
— Он… он меня поцеловал, — с запинкой сказала девушка.
Фиона молчала, ожидая продолжения, но Виктория молчала тоже, и мачеха наконец не выдержала:
— Значит, он тебя поцеловал? И это все?
— Разумеется, как же иначе? Но его поведение возмутительно, поскольку мы с ним даже не обручены. — Лицо Виктории выражало оскорбленную невинность.
— M-м… Вообще-то целовать девушку до обручения не принято…
— То-то и оно! — с жаром произнесла Виктория. — Поэтому я и сказала ему, что не желаю его больше видеть.
— Ох, Тори! — простонала Фиона. — Неужели ты прямо так ему и сказала? Только потому, что он тебя поцеловал? Прошу тебя, милая, немедленно с ним помирись! Ты же знаешь, что мы можем потерять, если Майлз перестанет к нам ездить.
— А мне все равно! — в запале вскричала Виктория. — Мистер Уэлсли — настоящий дикарь, и я отказываюсь иметь с ним дело! — Заметив, что мачеха по-прежнему смотрит на нее с осуждением, она добавила: — К тому же он сказал мне одну неприличную вещь!
Фиона вопросительно изогнула бровь.
— Вот как? И что же он тебе сказал?
Виктория некоторое время пребывала в нерешительности, но потом осмелилась высказать все, что у нее наболело.
— Он сказал, что, хотя мне и нравятся его поцелуи, я слишком лицемерна, чтобы это признать.
Фиона изо всех сил старалась сохранить строгое выражение лица, хотя ее и разбирал смех.
— А как оно на самом деле?
— Что «на самом деле»?
— Ну.. нравятся тебе его поцелуи — или нет?
— Конечно же, нет! — Голос Виктории звенел от праведного гнева, но Фиона заметила, что падчерица на мгновение отвела глаза.
— Стало быть, его поцелуи тебя не волнуют?
— Ну… разве что самую капельку, — виновато пробормотала девушка. — Но это не дает ему права называть меня в глаза ломакой — и это после того, как я сказала ему, что не желаю его видеть!
— Бог мой, Тори! Майлз Уэлсли — самый обыкновенный молодой человек. Молодые люди не любят, когда их ухаживания отвергают.
— Мне все равно, что он любит, а чего — нет! Суть дела в том, что я отказываюсь встречаться с Майлзом. Я знаю, что мое решение расстроит тебя, Фиона, но ничего с собой не могу поделать.
— Тори, — негромко, проникновенно сказала Фиона, стараясь, чтобы ее слова дошли до сердца падчерицы. — Ты должна подумать о своем будущем. В конце концов, каждый здоровый молодой человек стремится…
— Ах, оставьте вы меня все с вашим будущим! Извини, Фиона, тебе придется подыскать для поместья другого покупателя. Понимая, насколько для нас важно благоволение виконтессы, я тем не менее торжественно тебе заявляю, что в обществе Майлза Уэлсли не проведу больше ни одной минуты.
Фиона с самым несчастным видом созерцала непокорную падчерицу, но, не желая длить эту сцену, сделала над собой усилие и предоставила Виктории «карт-бланш» — по крайней мере, на некоторое время.
— Я понимаю тебя, дорогая… Ты хотела прокатиться? Ну так иди катайся и не забивай себе всем этим голову. Обещаю, я что-нибудь придумаю.
— Спасибо, — прошептала Виктория, которая боялась, что разговор с мачехой закончится скандалом, чего, по счастью, не случилось.
И пулей вылетела из гостиной, опасаясь, что Фиона не выдержит и задаст ей еще какой-нибудь каверзный вопрос.
Стояло чудное весеннее утро. Виктория неспешной рысью трусила по дороге, которая проходила мимо поместий Пемброк и Уэлсли. Светило солнце, дул прохладный свежий ветерок, и настроение у девушки было под стать погоде — то есть превосходное. На душевном подъеме, который испытывала Виктория, в немалой степени сказалось и то, что она насовсем распрощалась с Майлзом Уэлсли. Кажется, даже Фиона уже не собиралась больше этому противиться.
По убеждению Виктории, все в ее жизни складывалось удачно. Правда, оставалось еще раздобыть денег — чтобы не умереть с голоду самой и выкупить у Фионы Кингз Рэнсома.
Но где, спрашивается, достать такую сумму? Виктория могла бы продать драгоценности, которые ей достались от матери, — но в графстве мало кто согласился бы дать за камешки настоящую цену, а в Лондоне у девушки не было ни одного знакомого, кому она могла бы довериться.
Уж не продать ли втайне от всех несколько двухлеток и трехлеток из табуна? Вряд ли Фиона точно знает, сколько всего на ферме коней.
Однако же, когда она обратилась с этим вопросом к главному конюху Джорджу, тот заявил, что все жеребята от рождения имеют документ, удостоверяющий их происхождение, а стало быть, они тоже записаны на Фиону. Прежде чем продавать молодняк, необходимо было заручиться подписью мачехи на каждом таком документе.
Погрузившись в размышления на эту тему, Виктория скоро пришла к выводу, что, продай она все, чем владела лично, вряд ли бы ей удалось выручить сколько-нибудь значительную сумму.
Уж не податься ли в таком случае в гувернантки или в компаньонки к какой-нибудь богатой старухе? Правильно! Нужно заехать к виконтессе Эшмонт и спросить, не нужна ли ей компаньонка. Прелестная идея, что и говорить! Виктория даже едва слышно хихикнула. Заявить старушке что-нибудь в таком роде: «Я не хочу жить в браке с вашим племянником, леди Эшмонт, но вместо этого я охотно буду жить с вами!»
Представив себе, что сказала бы на эти слова виконтесса, Виктория расхохоталась в голос.
Отсмеявшись, она снова глубокомысленно нахмурила брови и потрепала по шее свою кобылу.
— И кто только подскажет мне, Лаурель, как быть? Может, ты?
Она помолчала, будто и впрямь ожидая, что лошадь даст ей ответ, но кобылка все так же неспешно трусила по дороге, время от времени всхрапывая и поматывая головой. С четверть часа они ехали в полной тишине, но потом Лаурель неожиданно вскинула голову и тихонько заржала.
Виктория очнулась от грез наяву и огляделась. Она не сомневалась, что ее лошадка почуяла поблизости другую лошадь.
Так оно и оказалось. Неподалеку от изгороди, на пастбище пасся крупный мерин Майлза Уэлсли. Он был оседлан и взнуздан, но его хозяина нигде не было видно.
Виктория похолодела. Лошадь, которая разгуливает в пустынном месте без своего седока, — явный признак того, что с хозяином что-то приключилось.
Соскочив на землю, Виктория привязала Лаурель, перелезла через хлипкую изгородь и направилась к мерину.
— Привет, мальчик, — обратилась она к коню. — Что это ты здесь делаешь в полном одиночестве? И где твой хозяин?
Девушка осмотрела ноги мерина, но никаких ран не обнаружила. Где же тогда Майлз?
Виктория разволновалась не на шутку. Приставив ладони ко рту, она громко позвала Майлза — и едва не подпрыгнула от удивления, когда он тотчас отозвался.
Девушка огляделась, недоумевая, где он прячется.
— Эй, Майлз, где вы? — воскликнула она.
— Наверху, как раз над вами.
Виктория вскинула голову и вгляделась в крону росшего неподалеку векового дуба. Через пару минут она заметила Майлза — почти полностью скрытый от посторонних взглядов густой листвой, он расположился на одной из верхних веток.
— Что это вы там делаете? — выдохнула она с испугом. — С ума сошли, что ли? Вы же убьетесь!
— Дудки, — хохотнул Майлз, раскачиваясь на ветке, как на качелях. — Я начал лазать по деревьям с тех пор, как научился ходить.
Виктория, сердясь на молодого человека за то, что он так ее напугал, уперла руки в бока и с иронией в голосе осведомилась:
— Очень может быть, в детстве вы так и делали, но не кажется ли вам, что с тех пор прошло уже довольно много времени?
— Честно говоря, теперь я проделываю это довольно редко, — отозвался Майлз со смехом, — просто я увидел гнездо, которое едва держалось на ветке, и решил его укрепить. Между прочим, в нем три яичка — малиновки, я полагаю.
— Вы точно сумасшедший, — бросила Виктория. — Ветка, на которой вы сидите, слишком тонка и хрустит при каждом вашем движении.
— По-моему, с веткой все обстоит не так плохо, — заверил девушку Майлз. — К тому же я почти закончил работу.
Едва он успел договорить, как ветка под ним хрустнула, сломалась, а затем послышались треск и громкий шорох листьев, которые сопровождали падение тела. Миг спустя Майлз уже лежал на земле у корней дерева. Закрыв глаза, он разбросал руки в стороны и не двигался.
— Бог мой! — Виктория в ужасе бросилась к молодому человеку и, опустившись перед ним на колени, воскликнула:
— Майлз! Майлз, вы живы?
Ответа не было, и тогда девушка ниже наклонилась к Майлзу, приложила ухо к его груди.
— Господи, сделай так, чтобы он не умер! — твердила она, не переставая.
И вдруг молитва замерла у нее на устах: сильный толчок опрокинул Викторию на спину, а над ней возникло улыбающееся лицо Майлза Уэлсли.
— Вот оно! — сияя, объявил Майлз. — Теперь я точно знаю, что вы ко мне неравнодушны. Вам ведь не хотелось, чтобы я помер, верно?
Обнаружив, что ее бесстыдно провели, Виктория хотела было высказать Майлзу все, что она о нем думает, — но губы Майлза запечатали ей уста упоительным, жарким поцелуем страсти.
Виктория застонала и, обхватив Майлза за плечи, с силой притянула к себе, чтобы всем существом ощутить его сильное мускулистое тело. В жарком томлении она смутно сознавала, что руки Майлза бродят по ее телу, дерзко лаская плечи, бедра, обтянутую жакетом грудь. Проникнув за отвороты жакета, его ладони охватили ее упругие полные груди, коснулись затвердевших сосков — и по ее телу волной прокатился хмельной жаркий трепет.
Виктории казалось, что она вот-вот лишится чувств. Ни один мужчина прежде не позволял с ней подобных вольностей — и именно поэтому она никогда не испытывала таких ощущений, острых и одновременно сладостных. Страсть и нега охватили ее, обжигая томительным пламенем.
— Так нельзя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38